Глава 2. Общественные отношения в Швеции 7 страница

288. MEL J 9; StL Kp 14:3, 34:1.

289. StL Kp 23.

290. "Fair annaer broþer köpfaerþum ok annar hemae i asku sitaer".

291. SdmL Kp 1 pr, 2 pr; VmL Kp 2:1.

292. SdmL Kp 2:1.

293. StL Kp 23:2.

294. DS, № 799:1; UL Кр 9:2; SdmL Kp 10:3; VmL Kp 2:2; UL M 12:4; SdmL J 9 pr.

295. DS, №. 3020; PRF, № 4.

296. DL В 35:3.

297. StL Kp 22, 34:3.

298. DS, № 3020; PRF, № 4.

299. PRF, № 30:2.

300. StL Kp 23:2.

301. StL Kp 22.

302. StL Kp 18.

303. См.: Сванидзе А. А. Ремесло и ремесленники, с. 68-69.

304. Там же, стр. 76.

305. VgL II Tj 44.

306. См. SLL, ser. 5, s. XCV ff.

307. Bj 8:1.

308. StL Kp 34:1, 3.

309. См.: Heckscher E. F. Op. cit., s. 73 ff.; Rasmusson N. L. Mark penningar (Sverige). – KL, bd. 11. København, 1966, sp. 437-439 и цитированную там литературу.

310. ÖgL Dr 16:2 и 21.

311. MEL J 9; StL J 5; KrL J 8 pr.

312. StL Kp 16.

313. Cp. Heckscher E. F. Op. cit., s. 43 f.

314. О налогах подробнее см. в главе V.

315. HL Kg 7; DL þ g 7:2; SdmL Add 2; UL Kg 10:1-3; UL Kg 11 pr; VmL Kg 7 pr; VgL V :1; GS, kap. 6; DS I, s. 671 f.

316. UL J 1 pr.

317. SdmL Ä 2:1.

318. ÖgL В 9 pr.

319. Сванидзе А. А. Ремесло и ремесленники..., с. 81 и сл.

320. Там же, с. 310-312.

321. Ср. Nordlander J. Mellersta Norrlands näringar i början av 1300 – talet. – In: Festskrift till H. F. Feilberg. [S. 1.] 1911, s. 356 f.

Глава 2. Общественные отношения в Швеции

Ф. Энгельс, говоря в "Происхождении семьи, частной собственности и государства" о последней стадии родового строя – высшей ступени варварства, писал: "К ней принадлежат греки героической эпохи, италийские племена незадолго до основания Рима, германцы Тацита, норманны времен викингов" (1). Таким образом, по мнению Энгельса, скандинавы еще в VIII-XI вв. н. э. находились на последней стадии родового строя.

Между тем в наше время существует точка зрения, что в Скандинавии в целом и в Швеции в частности еще в I тысячелетии н. э. или по крайней мере во второй его половине родовой строй полностью разложился и возникли частная собственность на землю, общественные классы и государство (2). Сторонники этой концепции опираются в своих выводах в основном на материалы археологии, топонимики, рунологии и письменные иностранные источники (3). Однако изучение шведских письменных источников показывает, что даже в XIII-XIV вв. в Швеции еще сохранялись многие остатки общинно-родовых отношений. Попытаемся выяснить, какая концепция правильнее.

*

Прежде всего, есть ли основания говорить о полном разложении родоплеменного строя в Швеции в I тысячелетии н. э.?

Первые сведения о племенах, населявших Швецию, встречаются в "Германии" Тацита (98 г.) (4). Под "Suionum civitates" Тацита обычно понимают племена (5) свеев (др.-швед. svear, sviar) (6).

В середине VI в. о Скандинавии писали византийский историк Прокопий Кесарийский и готский историк Иордан. Прокопий сообщает, что там жило 13 "очень многолюдных племен (ethnos)". Из них он называет только два: skrithifinoi и gautoi. Первое племя идентифицируют с лопарями, второе – с ётами (др.-швед. gotar). По словам Прокопия, ёты были "самым многочисленным племенем" (7).

Иордан называет в Скандинавии около 30 племен (nationes, gentes). Среди них Screrefennae идентифицируют с лопарями, Suehans – со свеями, Gauthigoth – вестъётами (др.-швед. westgötar), Ostrogothas – с эстъётами (др.-швед. östgötar), Finnaithas – с племенем, жившим в исторической области Финнведен в Смоланде, Theustes – с племенем, жившим в хераде Tjust в Смоланде (8).

Еще в 70-х годах XI в. Адам Бременский писал о "народах свеонов" (Sueonum populi), о "народах Швеции" (populi Svediae). Среди них он называет: вестъётов (Gothi occidentales), эстъётов (Gothi orientales), вермландцев (Vermilani), финнов (Finnedi) и лопарей (Scritefini). "Кроме того, есть и другие бесчисленные народы свеонов" (Praeterea sunt alii numero carentes Sueonum populi), пишет он далее (9).

Названия древнешведских племен отразились в топонимике. Северная часть современной Швеции до сих пор называется Лапландия ("земля, страна лопарей"), средняя – Свеаланд ("земля, страна свеев"). Область южнее Свеаланда называется Ёталанд ("земля, страна ётов"). Название острова Готланд (называвшегося в средние века также Гутланд), буквально означает "земля, страна готов или гутов". Названия более мелких племен, как уже говорилось, сохранились в названиях исторической области Финнведен и херада Tjust в Смоланде.

Таким образом, еще в XI в. на территории Швеции жило несколько разных племен, занимавших отдельные территории. Сильные пережитки племенного самосознания сохранялись, особенно у гутов и вестъётов, в течение всего средневековья.

Несомненно – хотя об этом и нет прямых сведений в письменных источниках, – что первоначально древнешведские племена делились на роды. По-видимому, первоначально отдельные роды, как и племена, занимали особые территории. На это указывают данные топонимики. В Ёталанде, Смоланде и на Готланде имеются топонимы, включающие член kind. В Вестеръётланде имеются Kinds härad (др.-швед. Kinda haeradh), делившийся в средние века на херады Horsakind и Agnakind, Kåkinds härad и Frökinds härad, далее приходы Kinnared (др.-швед. Kynnarydh) и Ki nn eved (др.-швед. Kindavi), а также гора Kinnekulie (др.-швед. Kindkulle, Kindaberg). В Смоланде имеются Kinnevalds härad (др.-швед. Kindavats haeradh) и название двора Hindsekind, в Эстеръётланде – Bankekinds härad, Björkekinds härad, Hammarkinds härad, Hanekinds härad, Kinda härad, Skärkinds härad и Östkinds härad. Сюда же, вероятно, относится название прихода Väskinde на Готланде. Слово kind [f], входящее в указанные топонимы, означало по-древнескандинавски "род, родня" и восходит к древнегерманскому kindi*-, kendi, индоевропейскому genti*-, латинскому gens (10). Названия указанных выше приходов и херадов показывают, что первоначально они были территориями, которые занимали отдельные роды (11). Особенно хорошо это иллюстрируют названия херадов Agnakiud, Banekinds и Hanekinds, первый член которых – личное имя, соответственно означающие буквально: "херад рода Агне", "херад рода Бане" и "херад рода Ханс" (12).

Неизвестно, когда это родовое деление сменилось территориальным. Однако считают, что деление на сотенные округа – херады в Ёталанде и хундари в Свеаланде – возникло в 750-900 гг. (13).

Возможно, что еще в первой половине I тысячелетия н. э. род в Швеции уже не был производственной ячейкой общества. Ею могла быть домовая община или большая семья, состоявшая из нескольких родственных семей, которые вели общее хозяйство.

На Готланде, Эланде и в некоторых частях континентальной Швеции (а также в Ютландии (14) и в некоторых частях Норвегии (15)) сохранились фундаменты так называемых длинных домов. На Эланде около 900, а на Готланде около 1400 остатков таких фундаментов (16). Длина их на Эланде достигает от 10 до 50 м, а на Готланде от 10 до 60 м (17). В средние века эти фундаменты называли на Эланде "могилами великанов" (jättegravar), а на Готланде "могилами богатырей" (kämpgravar). В отличие от ютландских "длинных домов", построенных из дерна, эландские и готландские были построены из известняка и гранита. На Эланде остатки каменных стен отмечают деление больших домов на два помещения, меньшее – переднюю перед входом с фронтона и большее – внутреннее помещение. Посреди пола последнего, между рядами деревянных столбов, находился очаг (18). На Готланде "длинные дома", как правило, не были разделены на комнаты. Очаг был расположен посредине. Половина одного или двух готландских "длинных домов", возможно, служила помещением для скота, как и в ютландских "длинных домах" (19). "Длинные дома" на Эланде и Готланде окружены остатками каменных изгородей (20). Иногда фундаменты расположены отдельно, но очень часто они образуют группы из трех, четырех или пяти фундаментов. Такая группа может означать двор, где большие постройки были жилыми домами, а меньшие – кладовыми, сараями, хлевами и конюшнями (21). На Готланде такие дворы иногда образуют комплексы, подобные деревням (22). Как уже говорилось в первой главе, в Валльхагаре на Готланде были раскопаны 24 фундамента домов, длиной от 10 до 30 м. Они образуют пять или шесть дворов. Поселение датируют началом нашей эры – серединой VI в. (23). Большинство изученных эландских и готландских "длинных домов" было уничтожено огнем в V – первой половине VI в. (24). После этого каменных "длинных домов" на Эланде и Готланде не строили. Но, возможно, строили, как и в континентальной Швеции, деревянные "длинные дома". На это указывают остатки деревянного дома в Левиде на Готланде, датируемого серединой эпохи викингов. Он был длиной около 18 и шириной около 7,5 м (25).

В континентальной Швеции поселения железного века и эпохи викингов почти не найдены. Но и здесь обнаружены остатки "длинных домов". В Хельсингланде в Тёвсетере (приход Форса) найдены остатки фундамента дома длиной в 48 и шириной 8 м (26). Как уже говорилось в первой главе, на острове Лилле, в 30 км западнее Стокгольма, было раскопано поселение из нескольких дворов, датируемое III – концом X или началом XI в. (27). В нем также найдены фундаменты деревянных "длинных домов". Больший из них достигает 40 м в длину (28).

Некоторые исследователи предполагают, что "длинные дома" были жилищами больших семей (29). Можно также предположить, что поселения типа деревень на Готланде и на острове Лилле (30), состоявшие из "длинных домов", могли быть родовыми деревнями, в которых жили несколько родственных больших семей.

По мнению С. Пекарчика, "длинные дома" принадлежали родовым и племенным старейшинам, которые еще вели общее домашнее хозяйство в рамках коллектива, состоявшего из нескольких родственных семей (31). Однако с этим предположением невозможно согласиться: слишком уж велико число "длинных домов" (а следовательно и старейшин!) на Эланде и Готланде. Исчезновение "длинных домов" на Эланде и Готланде в V-VI вв. Пекарчик связывает с распадом родового строя и ликвидацией старой родоплеменной знати (32). Однако, во-первых, остатки "длинных домов" в Левиде и на острове Лилле, о которых шла речь выше, показывают, что они продолжали существовать и в эпоху викингов. Во-вторых, исчезновение "длинных домов" еще не доказывает распада больших семей. Известно, что большие семьи существовали в Швеции вплоть до нового времени и что они жили в нескольких обычных домах, расположенных в одном дворе (33). И, в-третьих, самый факт распада больших семей на малые еще не свидетельствует о полном распаде рода.

Однако, несомненно, что уже в начале эпохи викингов в Швеции существовали малые семьи. Римберт описывает только две шведские семьи, и обе они – малые. Одна из них состояла из мужа, жены, трех сыновей и дочери (34), другая – только из матери и дочери (35). Но из этого вовсе не следует, что уже в IX в. в Швеции преобладали малые семьи. В подавляющем большинстве рунических надписей XI в. упоминаются только близкие родственники: отец, мать, братья и сестры умершего. Очень редко упоминаются дед, дядя по отцу, дядя по матери, сыновья брата и сестры (36). Несколько рунических камней поставлено в память более дальних родственников, названных просто "родственник" (friata, franta, frinta, frita) (37) и "свояков" (mag, mall, mak) (38). Из этого С. Пекарчик делает вывод, что уже тогда большие семьи были исключениями (39). Однако на основании рунических надписей вряд ли можно делать вывод о формах семьи. По-видимому, рунические камни, как правило, ставили ближайшие наследники умершего (40), а это были в первую очередь дети, братья, сестры и родители умершего. Они, а также более дальние родственники, могли быть членами одной большой семьи, но могли быть и членами разных малых семей. Нет, например, никаких оснований считать, что лица, поставившие рунический камень в память дальнего родственника или свояка жили с ним в одной большой семье. Они могли быть просто его единственными наследниками.

По свидетельству Адама Бременского, в Швеции еще во второй половине XI в. была распространена полигамия: "Только в обладании женщинами они [свеоны. – С. К.] не знают меры. И каждый по мере своих возможностей одновременно имеет двух или трех и более [женщин]; богатые же и знатные – бесчисленное множество. И рожденных от таких связей сыновей они считают законными" (41). Следовательно, даже в конце эпохи викингов шведские племена еще не перешли к моногамии (42).

Итак, можно сделать вывод, что родоплеменной строй в Швеции в I тысячелетии н. э. несомненно разлагался, но нет оснований говорить о его полном распаде.

Есть ли основания говорить о возникновении частной собственности на землю в Швеции в I тысячелетии н. э.?

До второй половины IX в. нет никаких письменных сведений об отношениях собственности в Швеции. По данным топонимики и археологии об этом судить рискованно. Так, например, С. Пекарчик на основании найденных в захоронениях VIII в. в Уппланде железных лемехов делает вывод, что "земля, которую умерший обрабатывал при помощи этого орудия, была его собственностью" (43). Два же лемеха в одном захоронении свидетельствуют, по его мнению, о том, что умерший владел большим, чем остальные, участком обрабатываемой земли (44). С таким выводом, конечно, нельзя согласиться. Наличие в могиле одного или даже двух лемехов в лучшем случае может лишь значить, что умерший, возможно, был земледельцем, но уж никак не доказывает, что он был собственником земли.

Одним из доказательств разложения родового строя и зарождения частной собственности в Швеции во второй половине I тысячелетия н. э. С. Пекарчик считает также "возникновение" наследственного права вообще и права наследования земли женщинами в частности (43). Однако, вопреки мнению С. Пекарчика, зарождение наследственного права, в том числе и права наследования земли женщинами, еще не означает полного разложения родового строя и появления частной собственности. Как доказал еще Л. Г. Морган, наследование имущества и наследственное право возникли одновременно с родовым строем (46). Еще при родовом строе последовательно образовалось три основных порядка наследования: 1) наследование всех родичей умершего члена рода, 2) наследование агнатических родственников с устранением остальных родичей и 3) наследование детей умершего (включая и дочерей, если не было сыновей) (47).

На основании одной рунической надписи второй половины V в. из Норвегии С. Пекарчик делает вывод, что "уже тогда начался (подчеркнуто нами. – С. К.) раздел наследства после умершего" (48). Однако из Тацита явствует, что еще в I в. н. э. у германцев уже существовал последний, третий, основной порядок наследования (49). Нет никаких оснований считать, что у германских племен Скандинавии были другие отношения.

Первые сведения о наследовании, дарении и продаже земли в Швеции встречаются в "Житии св. Анскария" Римберта. В главе X жития говорится, что praefectus Бирки и советник короля Херигарий построил на своей наследственной земле (in haereditate sua) церковь (50). В главе XXV рассказывается, что король подарил миссионеру Эриберту один участок земли (atrium unum) для постройки дома для проповедей (oratorium), а Анскарий "также купил для жилья пресвитера другой вместе с домом" (51). Из этого можно сделать вывод, что еще в IX в. по крайней мере в Уппланде, т. е. в наиболее развитой области тогдашней Швеции, земля передавалась по наследству и отчуждалась посредством дарения и продажи. Однако это еще не служит доказательством того, что земля уже была частной собственностью.

Адам Бременский ничего не сообщает о собственности на землю в Швеции. Из около 2500 шведских рунических надписей лишь в нескольких надписях XI в. упоминается о земельной собственности. О наследовании земли упоминается в пяти надписях из Уппланда и одной из Вестеръётланда (52). Причем в одной надписи (из Хиллершё в Уппланде) говорится о наследовании земли двумя женщинами, матерью и дочерью (53). Однако из нее явствует, что женщина получала право наследования только тогда, когда в том же поколении наследников не было мужчин: если не было сына, все наследство получала дочь, если не было отца, все наследство получала мать и т. д. Этот порядок наследования полностью совпадает с порядком наследования в древнейших шведских областных законах (54) и соответствует третьему основному порядку наследования.

В восьми надписях из Уппланда, четырех из Сёдерманланда, одной из Вестеръётланда, одной из Эстеръётланда, одной с Эланда и одной из Хельсингланда говорится, что умерший владел землей (двором или деревней) (55). Причем пять надписей из Уппланда называют одно и то же лицо и один и тот же объект владения (56).

В трех надписях земля выступает явно как родовая собственность. В надписи из Нура (Уппланд), сделанной братом в память убитого, сказано: "...Этот двор (деревня?) является их одалем и родовым наследством, сыновей Финнвида в Эльгеста" (57). В надписи из Энебю (Сёдерманланд) говорится: "...Туке владел половиной двора, Гримульв владел половиной двора как древним одалем" (58). Двор (или деревня) в надписи из Нура назван: "одаль и родовое наследство" (uþal [a]uk at[a]rfi). По-видимому, "одаль" и: "родовое наследство" – синонимы, означающие наследственную родовую землю. В надписи из Энебю двор назван "древним одалем" (:ata i:/uþuli). Термины "одаль" (oþal), "земля одаля" (oþaliorþ), "нерушимая отчина и древний одаль" (fastae faeþaern i ok aldae oþal) встречаются в шведских областных законах. Из них явствует, что даже в XIII и XIV вв. земля-одаль не была свободно отчуждаемой частной собственностью (59). В надписи из Нура земля была общим владением двух братьев. В надписи из Энебю она, по-видимому, была разделена между двумя родственниками, степень родства которых не указана. Но очевидно, что в обоих случаях земля не была частной собственностью. В надписи из Слэбру (Сёдерманланд) говорится: "Они владели деревней Слэбру, Фрёстен [и] Рольф, дельные люди" (60). Очевидно, речь идет о двух родственниках, возможно братьях, совместно владевших деревней. Не исключено, что и здесь речь идет об одале, хотя об этом и не сказано в надписи. В Уппландслаге и Сёдерманналаге упоминается деревня – одаль (oþalby) (61).

В четырех надписях сказано, что умерший "владел" (ati) двором или деревней (62). Нет никаких оснований считать, что эти владения были частной собственностью, а не одалем.

Только в надписях, сделанных в память о двух лицах из Уппланда, неких Ярланбанке и Рагнфасте, подчеркивается, что умерший "один владел" (ain ati) деревней. В надписи из Сноттста говорится, что Рагнфаст "владел один этой деревней после своего отца Сигфаста" (+ han atli lain xx by x þina x eftiR x sikfast x faþ ur x sin x) (63). Совершенно очевидно, что полученная по наследству от отца деревня была "отчиной" и одалем Рагнфаста, а не свободноотчуждаемой частной собственностью (64). Слова "он владел один этой деревней" в этой надписи, вероятно, должны подчеркнуть, что Рагнфаст получил ее в наследство один, а не вместе с братом или братьями. В пяти надписях из разных пунктов шеппслага Данерюдс и херада Валлентуна сказано, что Ярлабанке "один владел целой Тэбю" (am ati tabu ala[n]) (65). Но не исключено, что и здесь речь идет об одале.

О продаже земли говорится только в одной надписи. В надписи из Веда (Упплапд) сказано: "Торстен сделал [памятник] после Эрнмунда, своего сына, и купил этот двор и добыл [средства] на Востоке в Гардарике" (66). Из надписи, однако, неясно: у кого и каким образом был куплен двор. Не исключено, что он был куплен родственником у родственника по праву преимущественной покупки, известному из областных законов (67).

Из источников нельзя сделать вывод, что еще в I тысячелетии н. э. в Швеции полностью разложилась родовая собственность на землю и возникла частная собственность. Можно говорить лишь о начале процесса разложения родовой собственности и о появлении тенденции к возникновению частной собственности. Судя по источникам, разложение родовой собственности на землю началось в Уппланде раньше, чем в других областях Швеции. Только там в IX-XI вв. можно констатировать продажу земли (и то только в двух случаях!). В остальных областях Швеции отношения могли быть совсем иными. Например, на Готланде, согласно Гуталагу, земля оставалась родовой собственностью и не могла отчуждаться за пределы рода даже в XIII в. и еще позднее (68).

*

Есть ли основания считать, что еще в I тыс. н. э. или по крайней мере в его конце в Швеции уже возникло классовое общество?

Согласно Тациту, еще в I в. н. э. племена свионов, как и остальные германцы, делились на знатных (nobiles), свободнорожденных (ingenui), вольноотпущенников (libertini) и рабов (servi) (69).

Во второй половине IX в. Римберт писал, что в Швеции имелись "могущественные" (potentes) и "знатные" (principes, primores), "простой народ" (plebs, populus) и множество пленных христиан, очевидно рабов (70). Вопреки мнению С. Пекарчика (71), упоминаемые Римбертом "многочисленные богатые купцы" (multi ne gotiatores divites) в Бирке (72) были, скорее всего, не представителями местной знати, а иноземными купцами (73).

В 70-х годах XI в. Адам Бременский говорит о "богатых и знатных" (divites et principes) (74).

В шведских рунических надписях XI в, упоминаются представители знати, рядовые свободные и несвободные. Одна надпись на Эланде вырезана в память о некоем ярле (iarl) Хьёртваре (75). В одной надписи из Уппланда говорится о сыне ярла (76), а в одной из Смоланда – о конюшем ярла (77). Одна надпись из Сёдерманланда вырезана в память о военном вожде, херсе (hirsi, ср. др.-норв. hersir) (78). В другой надписи из Сёдерманланда упоминается "народный предводитель" (fulks krimR) (79). В двух надписях (одной из Сёдерманланда и другой из Уппланда) говорится о "вождях дружин (+ li [þ]s + furugi, li [þ]s forunki) (80(. В трех надписях (одной из Сёдерманланда и двух из Уппланда) упоминаются дружинники (huskarlar) (81). В нескольких надписях говорится о карлах (karl) (82) и бондах (bota, buta) (83). В областных законах термины карл (ср. англ.-сакс, ceorl) и бонд означают полноправного рядового свободного (84). В нескольких надписях говорится о несвободных. Одна надпись из Сёдерманланда вырезана в память о рабе-надсмотрщике, брюти ([br]utia). В одной надписи из Уппланда говорится о брюти короля (:bry[t]i: i ro þ: kunuki). В одной надписи из Смоланда упоминается, вероятно, раб-кузнец (m in smi[þ]), "мой кузнец". Одна надпись из Уппланда вырезана, возможно, в память вольноотпущенника (lusa, ср. др.-норв. leys ingr) (85).

Таким образом, из приведенных источников видно, что в I тысячелетии н. э. шведское общество делилось на знать, рядовых свободных и несвободных (86). Это – типичная социальная структура варварского германского общества, известная по Тациту и варварским правдам. Можно ли, однако, считать ее классовой?

С. Пекарчик считает деление на знатных, свободных и несвободных классовым (87). На такой точке зрения стоят также советские историки О. Л. Вайнштейн и Н. П. Соколов (88). Напротив, советские историки А. И. Неусыхин, А. Я. Гуревич и А. Р. Корсунский считают знатных, свободных, полусвободных и рабов у германцев не классами, а социальными слоями (89).

Какую из этих двух точек зрения следует считать более правильной?

Четкое определение общественных классов дал В. И. Ленин в работе "Великий почин": "Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства" (90). В лекции "О государстве" В. И. Ленин подчеркнул, что "разделение общества на классы – значит, разделение на такие группы людей, из которых одни постоянно могут присваивать труд других, где один эксплуатирует другого" (91). Ленин отметил, что в рабовладельческом и феодальном обществах, в отличие от буржуазного общества, существовали классы-сословия (92). Энгельс и Ленин указывали, что первым крупным разделением общества на классы было деление на рабовладельцев и рабов (93). В то же время Энгельс подчеркивал, что германцы "не довели у себя эту зависимость до вполне развитого рабства: ни до античной формы рабского труда, ни до восточного домашнего рабства" (94).

Из ленинского определения общественных классов вытекает, что не всякое деление общества на группы является классовым. Во-первых, классы – это большие группы людей. Очевидно, нельзя считать отдельными классами королей, племенных вождей или родовых старейшин или считать одним классом даже всю родоплеменную аристократию в целом. Для этого она слишком малочисленна. Во-вторых, – и это, очевидно, главное, – классы – это такие большие группы людей, которые различаются по их отношению к средствам производства. Поэтому, очевидно, нельзя считать общественными классами половозрастные или сословно-кастовые группы, сложившиеся у некоторых племен на основе внутриобщинной иерархии родов и больших семей (например, "генеалогии" у древних баваров, эндогамные касты у микронезийцев Марианских и Маршалловых островов и у горных народов Ассама) (95). В-третьих, классы – это такие большие группы людей, из которых одни постоянно могут эксплуатировать других. Из ленинского определения общественных классов явствует, наконец, что классы, классовое деление общества, возникают лишь при исторически определенной, очевидно достаточно развитой системе производства. Следовательно, могут существовать такие общества, где уже наблюдается социальное неравенство, имеются различные социальные группы и слои с определенной иерархией юридических статусов и градаций, но еще нет общественных классов (96).

В этой связи термин "раннеклассовое общество", ставший модным среди некоторых советских историков (97) и этнографов, представляется научно не обоснованным. Этот термин был бы оправдан, если бы употреблялся для характеристики докапиталистических классовых формаций – рабовладельческой и феодальной. Однако ученые, употребляющие термин "раннеклассовое общество", имеют в виду какую-то особую "древнейшую классовую формацию", отличную от рабовладельческой и феодальной. Из определений "раннеклассового общества", данных ими (98), явствует, однако, что на самом деле это было раннерабовладельческое общество.

Исходя из указаний основоположников марксизма-ленинизма о сущности общественных классов, следует признать, что деление общества на знатных, свободных и несвободных у германцев еще не было классовым делением. Во-первых, как убедительно показал А. И. Неусыхин, деление на указанные социальные слои основывалось не на различном отношении их представителей к средствам производства, а на знатности (понимаемой как родовитость), свободе или несвободе, т. е. не на главном классовом признаке. Во-вторых, основную массу общества (племени или союза племен) еще составлял широкий слой равноправных свободных общинников, которые обрабатывали свои участки собственным трудом, а труд зависимых и рабов играл в их хозяйстве лишь подсобную роль. В-третьих, родовая знать не была господствующим классом и не эксплуатировала свободных (99).

То, что социальное деление на знатных, свободных и несвободных еще не было классовым делением, подтверждается также шведским материалом.

Из древнейших шведских областных законов явствует, что социально-правовое деление общества основывалось на признаках происхождения и свободы или несвободы членов того или иного социального слоя, а не на их отношении к средствам производства. Между свободными и несвободными существовала резкая социально-правовая грань. Рабы не были членами общества и считались движимым имуществом наряду со скотом. Их давали на время взаймы, дарили и продавали. За убийство или ранение раба его владельцу платилось возмещение. Сам владелец раба и члены его семьи могли безнаказанно его убить. За проступки раба был ответствен его владелец (100). В эпоху викингов в Скандинавии и, в частности, в Швеции, вероятно, было много рабов (101). Большинство их происходило из военнопленных и купленных иноземцев (102). Вопреки мнению некоторых исследователей (103), думается, что обращение в рабство собственных соплеменников началось в Швеции после эпохи викингов, когда приток иноземных рабов сократился, а новая форма зависимости, феодальная, еще не сложилась (104). Кроме того, в эпоху викингов имущественное расслоение в Швеции, по-видимому, еще не было большим. Во всяком случае Римберт подчеркивает, что даже в городе Бирке, где оно должно было быть глубже, чем в сельской местности, было "слишком мало" бедных (pauperes) по сравнению с фризским городом Дорестадом, где, по его словам, было "множество неимущих" (indi gentium mul ti tudo) (105). В эпоху викингов рабы, по-видимому, были даже в хозяйствах средних бондов (106). Однако они не играли большой роли в производстве. По словам "Песни о Риге", описывающей происхождение и образ жизни рабов, свободных и знатных, рабы: