Дополнения к I тому книги ТАРИХ

Иршат Зианбердин

Т А Р И Х. Т О М VI II .

Российско-башкирские войны 1704-1755гг.

Уфа-2019

УДК 94

ББК 63.3(2Рос.Баш)

З 59

 

Зианбердин И.Б.

 

З 59 Тарих. Том VIII. Российско-башкирские войны 1704-1755гг. – Уфа: - 205с.

В настоящем VIII томе книги «Тарих» рассказывается история башкир 1704-1755гг. Повествование заканчивается жалованной грамоты Елизаветы Петровны четырем башкирским племенам усерган-кипчак-бурзянь-тамъян, которые последними приняли Российское подданство в 1755 году.

 

 

УДК 94

 

ББК63.3(2Рос.Баш)

 

© Зианбердин И.Б., 2019

Предисловие к VIII тому книги ТАРИХ

Восьмой том книги ТАРИХ охватывает события 1704-1755 годов. Главным, историческим и философским обощением к этому периоду истории Башкортостана является «Письмо Батыршаха Алиева к императрице Елизавете Петровне», в виду чего, как это уже было принято в предыдущих томах книги, в предисловие к VIII тому размещаем факсимиле и переводы данного документа, выполненные башкирским академиком Гайсой Батыргареевичем Хусаиновым.

Основные труды:

- Сборник литературно-критических статей «Некоторые вопросы башкирской советской поэзии», 1957.

- Монографии «Творчество Сайфи Кудаша» (1959), «Народный поэт Нигмати» (1960), «Даут Юлтый. Жизнь и творчество» (1963), «Мустай Карим. Личность. Поэт. Драматург. Прозаик» (1994).

- Книги «Время и поэзия» (1964), «В мире современной литературы» (1973), «Поэты» (1981), «Голос веков» (1984) и др.

- Монография «Пути развития башкирской советской поэзии» (1968)

- Книга «Время. Литература. Писатель» (1978). За эту книгу избранных трудов Г. Хусаинов был удостоен Республиканской премии им. С. Юлаева.

- Монография «Башкирская поэзия» (1982)

- «История башкирской советской литературы» (Уфа, 1967), многотомная «История башкирской литературы».

- Книги о выдающихся личностях башкирского народа «Ризаитдин Фахретдинов», «Мухаметсалим Уметбаев», «Ахметзаки Валиди Туган» (2003), повести «Кисса о героях» (1986) и «Фельдмаршал Пугачева» (1993)

- Книга «Батыршанынг батшага язган хаты».

«Славной, державной, её величеству падишаху, покровительнице Русского государства, и прочая, и прочая, и прочая (В письме обращение к императрице Елизавете Петровне дано в основном в традиционной форме и выделено как бы в заглавие. Презренный (её) раб, утонувший в море мятежа, излагает и изъясняет, по каким причинам и (вследствие) каких пороков в Оренбургской губернии происходили бунтовщические и мятежные происшествия, возникшие через него, в таком виде: Я, бедный раб БахадурШах Али-улы, по получении образования около полутора лет прожил в

Гайнинской волости, в ауле муллы Илша, (занимаясь) обучением. Также (занимаясь) обучением, прожил я около 4 лет в Исетской провинции, в ауле старшины Муслима. (Раньше аулы назывались по имени основателя, старшины или главы аймака, тюбы (рода), а иногда и муллы: "аул муллы Ильша Гайнинской волости Осинской дороги"; "аул старшины Муслима Исетской провинции Сибирской дороги"). Затем, вернувшись к себе на родину, около 6 лет прожил в команде Яныша в ауле Карыш. (Командой того или иного старшины назывались подчинённые ему внутри волости территории.

По указу Сената эти старшины определялись "выборным путём" и были "в ведении российских командиров"). В упомянутых деревнях я жил, имамствуя, содержа медресе, обучая мальчиков, предписывая мирянам то, что установлено, и удерживая (их) от того, что запрещено, таким образом: "О правоверные! Исполняйте повеления Аллаха и соблюдайте его заповеди, ибо создавшим нас из небытия в бытие и даровавшим нам в изобилии все блага является наш Аллах. Также обяжитесь (исполнять) и сунну Пророка, ибо он — глава нашей веры. Будьте непоколебимыми (последователями) учений и наших имамов, ибо они наследники пророков и, проявляя рвение в религиозных делах, являются нашими наставниками на пути веры". А также: "О правоверные! Повинуйтесь падишаху нашего времени и его наместникам, облечённым степенями, так как они являются опорой наших мирских и религиозных дел и служат причиной тому, что мы проводим время в безопасности и невредимо-сти". И: "О правоверные! Упомянутые приказания для нас обязательны в аятах Корана, так как Аллах (да возвеличится слава Его!) повелел в своём священном писании: "Повинуйтесь Богу, повинуйтесь посланнику сему и тем из вас, которые имеют власть" (Цитата из Корана, сура IV, аят 62 — Ред.). Приведённые в вышеупомянутом стихе "имеющие власть" суть имамы — основоположники

(веро)учения, падишахи — владетели государства и наместники — облечённые степенями. И больше того: нами по мере возможности давались всякие наставления, решения и устрашения (если они требовались) по способу, предписанному в наших книгах, беспристрастно и правдиво. И миряне принимали душой и сердцем упомянутые наставления, заявляя "слушаемся и повинуемся". Однако, хотя жизнь шла по вышеупомянутому порядку, среди населения начали передаваться и появляться гнусные вести и вновь возникшие распутные дела, такие гнусные и распутные дела, что они, причиняя вред верованиям мирской (жизни) мусульман, приводят их в беспомощное и несчастное состояние.

 Одно из этих дел то, что архиереи русской церкви, или попы, и прочие наших братьев по вере, то есть правоверных мусульман, (живущих) по окраинам, то есть в Казанской, Оренбургской и Тобольской губерниях, переводят из веры ислама в русскую веру путём угроз, хитрости, запугивания и как только можно, путём принуждения и, при отвращении (со стороны) тех, составляли прошения, якобы с согласия и по желанию самих мусульман, и те прикладывали свои тамги (Здесь речь идёт об усилении христианизации, принудительном крещении мусульман Казанской, Оренбургской и Тобольской губерний. "Новокрещённые освобождались на 3 года от всяких повинностей, которые раскладывались на их некрещённых собратьев с целью побудить к крещению и их. К середине 50-х годов XVIII века число новокрещённых в Поволжье достигло 269.213 душ, в то время как в первой четверти XVIII века их было всего 13.322 души. Количество новокрещённых увеличивалось главным образом за счёт народностей, исповедовавших языческую религию, — мордвы, мари, чувашей и удмуртов".). Когда эти несчастные по причине такого вида насилий обращались к людям власти, излагая своё положение и прося о том, чтобы им остаться опять в вере ислама, а на угнетателей, чинящих беззаконие, направить правосудие, — тогда ни одно их слово не было услышано, и остались они во веки вечные обиженными и обманутыми.

Ясаки и другие повинности совращённых с веры наложили на оставшихся мусульман. Так как эти мусульмане оставались непоколебимыми в своей

вере, они считались презренными и, чтобы причинить стеснение и ущерб их

вере и жизни, на них возложили небывалые в прежнем обете повинности.

А затем, запретив народу брать соль, как обычно, из сокровищницы

Ссевышнего и Всеславного Бога — с гор и из озёр, заставили покупать (её) в крепостях(По сенатскому указу от 16 марта 1754 года была запрещена

прежняя свободная и бесплатная (не облагаемая налогом) добыча соли из

местных месторождений и заменена обязательной её покупкой из казны по

35 копеек за пуд.

В связи с этим платежи башкир и мишарей в казну увеличились в три и более раз.). Несмотря на несогласие всех, от мала до велика, мусульман Оренбургской губернии, согласие 4-5 своевольных куштанов-старшин (куштан — подхалим — Ред.), а не соблюдающих как подобает свою веру и не держащих совета с народом, записали как согласие населения всей губернии. А тех старшин, которые, заботясь о благе и

спокойствии и держа совет со всеми мусульманами, были недовольны этим запретом, этих старшин заставляли писать (о таком) согласии,

прикладывать руки и ставить свои тамги под этим согласием путём

всякого рода хитростей, запугивания и притеснения, а их благословенного и безупречного ответа не послушали. А ответ был такой: те старшины сказали: "О начальство! От её величества падишаха пришёл

всемилостивейший указ: он был прочтён, и мы услышали: "О мои рабы! Если хотите брать соль с гор и из озёр — берите, а если хотите, берите в

крепостях". Вместе с этим указом пришёл указ и от генерала; а он был

прочтён, и мы услышали: "О люди! Вы будете брать соль в крепостях".

Итак, мы по смыслу всемилостивейшего указа нашего падишаха всем народом, от мала до велика в нашей команде, решили брать соль с гор и из

озёр. И не согласны брать в крепостях". Начальники не приняли такого их ответа, некоторых из них обругали, некоторым надавали пощёчин, а

некоторым вы-рвали бороды; некоторых они то забирали в крепость, то

отпускали домой, то опять забирали и опять отпускали, ещё раз забирали в крепость и отпускали домой (и этим) изводили и чинили огорчения до тех

пор, пока не обнаружатся за ними порочащие их деяния или слова или какоелибо преко-словие, и тогда-де они, устрашившись, будут согласны. Таким вот образом народ, не будучи согласным, протянул одно лето. Наконец, зимой из Оренбурга приехал в Уфу мирза Кутлумет (генерал- майор Алексей

Тевкелев) и, подкрепив приказ генерала (в данном случае речь идёт об оренбургском губернаторе И.И.Неплюеве), приказал старшинам:

"Согласитесь. В конце концов это так и будет, вы не обойдётесь без того, чтобы не брать соль в крепостях". Куштаны-старшины явились

пособниками в этом деле и сказали: "Теперь вы довели до того, что вам вырвали бороды, и потом вас уличат в порочащих словах и делах, и тогда погубите свои головы. С начальниками, что ли, хотите тягаться?

Согласитесь". Наконец, у тех старшин не осталось средств и сил терпеть, и они вынуждены были брать (соль) в крепостях. Затем — то, что

угнетение начальников, находящихся в крепостях, перешло все границы,

народ отчаялся в том, чтобы ездить в крепости за судебным решением и

правосудием в каждом (нужном) случае. Например, во времена 2 князей, пребывавших в качестве начальников в Уфе и Челябинске, истцы и

обвиняемые, ездившие к ним, кончали дела: некоторые — за 10, некоторые

— за 30, а некоторые за 50 рублей. Дела, которые можно закончить в один

день, они с целью обогатиться затягивали на месяц, а дела, которые можно кончить в месяц, — на год. Также и некоторые волостные старшины,

совершая безграничные злодеяния, ели народное добро, пьянствовали, рубили людей шашкой, отрубали (им) руки и чинили подобные этому неисчислимые жестокости. Однако люди власти, когда (от них) требовали решения, не

обращали правосудия против этих злодеев. Затем — то, что проезжающие по всем сторонам русские служилые (люди) чинили бесконечные

притеснения, мучили, избивали, брали поборы, совершали кражи, а также

убивали тех, кто отказывался представлять подводы сверх указа, а также и то, что драгуны избивали до смерти людей, сопровождавших подводы, — могу ли перечислить всё до конца. Во всех краях и участках злодеяния

перешли все границы. У несчастного населения не осталось возможно-сти

добиться справедливого суда, (на который) можно было бы положиться и

(которому) можно было бы доверять. В то время как народ вследствие упомянутых вновь возникших гнусных дел находился в состоянии ропота и

негодования, начал распространяться среди простонародья слух, что башкиры Ногайской дороги (Башкирия в административно-

территориальном отношении делилась на 4 дороги (Казанскую, Осинскую,

Ногайскую и Сибирскую), которые в свою очередь распадались на волости; последние же подразделялись на тюби. ) готовят совершенно тайным образом боевое оружие, — Аллах ведает, для какой надобности.

Немного спустя я, бедный, подумал, что в такого рода славном приготовлении, наверное, имеется свой тайный смысл, и что я также

должен разузнать эту тайну, — поехал я на Сибирскую дорогу в Исетскую провинцию, под предлогом погостить в ауле старшины Муслима, где я

раньше занимался обучением. Три лета уже прошло с тех пор, как они меня приглашали на лето в гости. Население Муслимова аула, приняв моё

пребывание в гостях за благоприятный случай, оказали мне почести и

уважение и, пригласив из окрестных аулов мулл и других, устроили в своих летних аулах-кочевьях круг и одаривали народ разными благами и вещами.

Муллы и другие, заискивая и с лестью преклоняя колени передо мной, бедным, задавали такие вопросы, какие были нужны для каждого. Сей бедный раб, по мере наличия (знаний) в своей сокровищнице, радушно отвечал по

(разным) наукам, наставляя на истинный путь и удовлетворяя их. И собрание народа, опьянённое кумысом, говорило слова радости, а также

слова печали вследствие обиды из-за упомянутых выше недавно возникших

беспорядков. Говорили, что не на кого нам больше положиться, кроме Бога.

Остался (и) я в ожидании. Сверх этого ни о чём не говорили.

После того, как я пробыл в этом ауле около 10 дней, башкиры

Салджугутской волости пригласили к себе в гости мещеряков. Мы, мещеряки, в числе 60-70 всадников поехали в Салджугутскую волость.

Башкиры собрались из многих аулов — муллы и простые люди, во множестве. Устроив круг, угощали народ кумысом. Когда опьянение

овладело народом, стали говорить много слов, то веселясь, то печалясь. И сказали: "Наложили запрет на употребляемую нами соль и на зверей, на которых мы охотились. Ах горе! Неверные-русские погубили многих наших братьев-мусульман в наших волостях, совратив их с веры и крестив. А

также нет милости от наших начальников и от генерала. Бедствия и муки при этой царице стали нестерпимы. Может ли быть хуже того, когда

совращают людей с правой веры, истинность которой они исповедуют и

признают, в веру, истинности которой они не исповедуют и не признают?

Ведь людям любого вероисповедания дорога (именно) своя вера". Некоторые говорили, что, по слухам, совращение с веры запрещено указом. Какая от того запрета нам польза, говорили другие, если не установится

справедливый суд, такой, что когда наши мусульмане насильно обратили бы несколько человек русских в веру ислама и разорили бы церкви, тогда

падишах проступки этих рабов-мусульман положил бы на одну чашу весов

разума, а золотник справедливости на другую чашу и насколько проступки этих его рабов-мусульман перевесили бы золотник справедливости,

настолько и подлежали бы они приговору и наказанию. Точно так же

следовало бы поступить и тогда, когда падишаховы рабы-русские

притесняют мусульман по поводу религии и разоряют мечети; следовало бы взвешивать по вышеупомянутому способу на весах разума золотником

справедливо-сти и выносить приговор и наказание, потому что мы все

(являемся) рабами падишаха, душой и сердцем желаем здоровья нашему падишаху, все мы радуемся и гордимся полнотой его счастья и могущества и все мы при притеснениях, при раздорах и несчастье обращаемся с

жалобой к нашему падишаху и прибегаем к его защите. Однако, если

падишах не одинаково обращает взор милости на своих рабов, не

наказывает злодеев, как подобает, и если он, презрительно относясь к своим подданным, потому что последние не состоят с ним в одной вере, чинит

притеснения их вере и мирским делам, то и любой, хоть и мало разумеющий, поймёт, каково может быть (тут) последствие. Некоторые говорили, что государство, играющее со своими подданными и творящее злодеяние своим подчинённым, не дойдёт до добра, и то, что входит в живую народную молву, не может быть попусту: в конце концов, есть предел для таких

злодеяний. Некоторые говорили, что зло от начальников и генералов; вы видите, этот проклятый, безрассудный генерал, желая доставить

падишаху прибыль, быть у него в милости и заслужить (себе) великий чин,

мутит и ставит в разные положения подвластный ему народ, заставляет принять на себя не подлежавшие ему по древнему уставу повинности, несогласие народа записывает как его согласие, заставляет (в этом)

прикладывать тамги, всякими уловками чинит притеснения их вере и

мирским делам, (чем) пробуждает (в народе) отвращение и вымыслы, то

есть наводит людей на дурные мысли о падишахе, отчуждает от него и служит причиной к их побегу. Недостаточно рассудительная масса впадает в размышление и подозрение относительно падишаха и думая, что все эти беспорядки и бедствия исходят от самого падишаха, помышляет о побеге. Итак, этот проклятый и безрассудный генерал, пытаясь сделать что-то полезное и хорошее для падишаха, по своей глупости придаёт ему

имя угнетателя и мучителя, служит причиной к побегу подданных падишаха и выставляет падишаха среди его подданных, а также в других странах, угнетателем и мучителем. Предопределение бога — конец мира. Что мы

можем делать помимо них: хотя они и злодеи, но наши дела в их руках. Если они представляют падишаху вора — правдивым, правдивого — вором, наше несогласие — согласием, то он всё разрешает так, как они скажут. Ни о

каких злодеяниях со стороны самого падишаха лично слухов нет, и если бы о наших делах правдиво докладывали бы падишаху, возможно, что все наши

дела были бы хороши. Некоторые говорили: "Мы не называем падишаха злодеем, он — справедливый, однако какая нам польза от его

справедливости, находящейся у него за пазухой и не дошедшей до нас?

Возможно ли, чтобы глаза человека не могли достигнуть того места, куда доходит рука? Вы видите, что у нас руки коротки, они дальше наших

изгородей не доходят. Когда видим у себя во дворе ягнёнка с переломленной

ногой, мы перевязываем (его). Точно так же и мы — под властью падишаха, если бы (царица) действительно по-падишахски разбирала (дела), то неужели её глаза не дошли бы (до нас)? А не то мы своими руками, не

простирающимися дальше наших домов, разве можем, помимо начальников и генералов, довести свои дела до падишаха?"

Некоторые говорили: "Мы с давних пор привыкли слышать и видеть, что известия о перешедших все границы злодеяниях начальников и об обидах

(среди) населения до тех пор не дойдут до падишаха, пока с этими злодеями не будет сделано то, что они делают (с нами). Если они оскорбляют нашу веру, насильно обращают нас в свою веру, меняют повинности (Здесь речь идёт о воинской повинности башкир и мишарей на вновь образованной

Оренбургской линии. Отрываемые от своих семей ежегодно, с ранней весны до глубокой осени, башкиры и мишари должны были нести военную службу

на линии, каждый со своим конём и на собственном содержании. "Тяжесть

этой повинности усугублялась ещё тем, что, кроме несения её, башкиры

привлекались одновременно к ряду посторонних и зачастую совсем не предусмотренных служб: подводной гоньбе, разным разъездам,

"партикулярным услугам к тамошним командирам" и другим побочным обязанностям" (Чулошников А.П. Восстание 1755 года в Башкирии. М.-Л.,

1940. С.40).), которые мы несли по обязательству с прежними падишахами, и разоряют наше достояние и имущество (В указе от 19 ноября 1742 года было повелено сломать все находившиеся в Казанской губернии

новопостроенные мечети и вновь их не строить. В результате в течение неполных двух лет в одной только Казанской губернии было закрыто и разрушено 418 мечетей из общего числа 536 (Чулошников А.П. Указ. Соч.,

с.66). Разрушение мечетей происходило и в Башкирии.), то какая бывает у

нас злоба! Давайте и мы, оскорбив их веру, призовём в свою веру и разорим их имущество; тогда и наши вести дойдут до падишаха и суть наших дел будет разобрана с полнотой и со справедливостью. Испокон веков наши

башкиры никогда не шевелились, пока не потерпели от русских притеснений. Испокон веку в подобных случаях от падишаха поступал всемилостивейший указ: "Мои рабы, башкиры! Вас жалую (милостью). Преступники, чинившие вам злодеяния, умерли собачьей смертью. Вы у себя на родине живите в

безопасности" (Видимо, здесь имеются в виду башкирские восстания 1681-

1683, 1705-1711 годов, в результате которых, особенно в последнем случае, царское правительство было вынуждено идти на некоторые уступки. В

частности, в 1708 году было объявлено прошение участникам восстания о снятии всех тяжестей и налогов, смене воеводы Уфы, привлечении к

ответственности за жестокость воеводы Уфы Л.Аристова и комиссара

А.Сергеева и некоторых других лиц из местной царской администрации края

(Из истории Башкирии. Уфа, 1968. С.117, 121, 146).). Народ избавлялся от беспорядков и родные края оставались в мире.

Некоторые говорили, что в сравнении с нашим положением положение населения Ногайской дороги тяжелее; башкир, расположенных близко к

Оренбургу, генерал с мирзой доводит до смерти. Всё лето они по принуждению возили брёвна, дранку и лубок на их (генерала и мирзы) дачи. В

этом округе знаменит и славен был Алдар (Алдар Исекеев — руководитель башкирского восстания 1705-1711 годов.), который метал стрелу без промаха и чья лошадь на землю не падывала, до коих пор его племя будет терпеть угнетение неверных!

Некоторые говорили: эти беспорядки и тягости, чинимые неверными, башкир что ли не доняли или мещеряков? Да эта отрава у всех нас вот где сидит! После того, как нам как-нибудь удастся освободить наши головы, едва ли во второй раз вернёмся под власть этого вероломного, неверного злодея: разве испытанные нами бедствия не являются для нас достаточным уроком?

И помимо этого рассказывали о всех новых и старых раздорах, которые происходили в командах отдельных старшин (Видимо, имеются в виду восстания башкир 1735-1740 годов, мишарей и тептяро-бобыльского

населения Башкирии в 1747 году. Последнее произошло в связи с указом о введении новой подушной подати. Они предполагали подать прошение о

предоставлении им возможности послать представителей в Петербург к императрице для выяснения своего положения и отмены указа о ясаке. Выбранные ими депутаты были переловлены и наказаны.). Сходка закончилась…После того я поехал в гости к старшине Муслиму; он

расположился со своими людьми в 4-5 юртах отдельно, в 20 приблизительно

верстах от общины своего аула. Он устроил угощение. Однако собрание было немноголюдным и ни о чём тайном разговоров не было. Под конец,

находясь в уединении, я сказал старшине Муслиму: "О Муслим-ага! (Слово

"ага" у татар, мишарей и башкир употреблялось по отношению к старшим по возрасту для выражения особого почитания). Каково настоящее время:

добро ли возрастает изо дня в день или зло?" Он, нахмурив своё лицо, сказал: "О велинимет (благодетель)! О чём спрашиваешь? Вашему священству известно, что от притеснения неверных у нас переломлен загривок; да

переломит Всевышний и их загривок, и да разрушит их надежды! Многих

людей из моей команды (путём) хитростей и запугивания совратили с веры;

и погубили много семейств из Салджугутской волости, также совратив и их с детьми с веры. Я состарился, силы мои истощились — исполнял

повеления падишаха, служил, чтоб падишах был доволен. Проливая кровь, я

посягал на души своих единоверцев ради покоя родины и благополучия нашего народа. Читались указы, что мещерякский народ верный, а башкиры

помилованы, и чтобы все они проживали на своих местах по древним своим обычаям. До сего времени наши единоверцы приходили к справедливости, и

страна была спокойна; но в последнее время со стороны неверных козни не прекращаются, распри день за днём возрастают и в настоящее время

открылись козни: оглашён указ о том, чтобы старшина Ильтабан со всей

своей командой, оставив веру ислама, перешли бы в русскую веру или же вернулись бы в прежнюю дедовскую свою веру — чувашскую; только Всевышний знает, что может последовать за (такими) притеснениями со стороны неверных". Никаких разговоров о скрытых тайнах я не слышал (...)

Итак, по уяснении себе всего упомянутого, я пришёл к такой мысли и разумению: если бы о подобном крайне стеснённом положении этих рабов-

мусульман было доведено лично до сведения её величества падишаха, то она, как бы то ни было, разобрав (дело) со своей падишахской справедливостью и наказав как следует злодеев, одела бы своих несчастных и угнетённых рабов

(жалованным) халатом милосердия и сострадания. Однако чтобы довести

(это) до её величества падишаха, нужно очень многое: во-первых, необходимо, созвав народ и посоветовавшись, подобрать подходящих людей;

(во-вторых), издержав большие средства, необходимо испрашивать разрешение и паспорты у начальников и генералов. Всё это при настоящем положении невозможно, потому что если население соберётся, чтобы

отобрать людей для отправки (их) к падишаху на испрашивание милости,

то те злодеи-старшины и начальники, причислив нас к ворам, собравшимся для воровских замыслов, схватят (нас), превратят в колодников и поведут под гнев падишаха (…) Таким образом, убедившись в невозможности ни при каких способах довести до сведения её величества падишаха о крайне стеснённом положении ея рабов и просить правосудия, я отказался от этой мысли.

После этого я, бедный раб, твёрдо и доподлинно убедился, что мусульмане находятся во власти и под давлением вышеупомянутых недавно возникших гнусных, безнравственных дел. Также твёрдо и доподлинно убедился я, что по-следователи ислама недовольны этими делами и что эти дела

недостойны того, чтобы быть ими довольными. По сему случаю я перестал

делать народу наставления, о которых упоминалось выше, о повиновении этим наместникам-злодеям, то есть то, что я упоминал выше: "О

правоверные! Повинуйтесь наместникам падишаха нашего времени, так как

они являются опорой наших мирских и религиозных дел и служат причиной тому, что мы проводим время в безопасности и невредимости"(...)

Затем стал я выжидать, то есть начал ждать, что будет известно и слышно по сторонам и окрестностям от проезжих и местных людей.

В то же лето приехали (ко мне) из Кудейской волости двое башкир, один из которых сказал: "Я из команды старшины Шаганая, — имена и аулы их я не спрашивал, — едем по делам в Уранскую волость и заехали к твоему

священству, чтобы выяснить по пути у тебя один вопрос (из шариата).

Задав мне один вопрос по наследственному имуществу, они хотели поскорее ехать. Я спросил их: "Какие вести слышны были в вашем пути, как

поживает население у вас дома и о чём оно помышляет". Они сказали: "О

хазрет! Кому же и говорить, если будем таиться от таких людей, как ты? Вот наше правдивое и верное слово: наши кудейцы, жители долины реки Ай, зауральцы и жители Ногайской дороги, снесясь между собой, решили: в силу нестерпимых мучений со стороны неверных и слабости (неверных)

приготовить боевое оружие, чтобы отвратить этих неверных, отомстить им и добиться возмездия. Я спросил: "Когда?" Они ответили, что время

пока не определено, однако условились всем быть готовыми. Я спросил: "Вы едете в Уранскую волость с вестями?" — "Нет, — ответили они, — едем по своим торговым делам", — и уехали.

После этого вернулся к себе домой из Каргалы с обучения в медресе ахуна

Абдуссаляма мулла Абдуссаттар (аула старшины Сулеймана (Абдуссалям Ураев — ахун, бывший учитель Батырши; Сулейман Диваев — мишарский старшина деревни Азикей Осинской дороги, впоследствии, 8 августа 1756 года им был пойман и передан властям Батырша.), чтобы повидаться со своей матерью и родными. В то же время он, зайдя ко мне, задал мне

несколько вопросов по сложным для богословов темам и получил ответы.

При этом я спросил его: "Эй, мулла Абдуссаттар! Приехал ты с дальних краёв, из Оренбурга, расскажи-ка, что слышал и что узнал?" Мулла Абдуссаттар сказал: "Среди общины Каргалы были разговоры о том, что башкирские общины совещались и объединились, должно быть, в скором времени поднимутся". "Слышал я, — говорил он далее, — от одного-двух

людей, от добрых людей в Каргалы, что переводчик Якуп сказал им тайно и

с условием сохранить эту тайну следующее: "Молитвы правоверных, если

Аллаху угодно, приемлемы. Слышны вести о том, что страны ислама помогут здешним мусульманам; возможно, что это непременно

осуществится: вести о жалобах здешних мусульман на притеснения их веры

и жизни, а также о том, что со стороны русского падишаха, властвующего над ними, не оказывается им никакой справедливости и милости, и о том,

что многих мусульман коварством и насилиями совращают с веры и губят, — многократно доведены до сведения правителей и султанов мусульманских стран". И просил этот Якуп молить (об этом) Бога. "Какого мнения община

Каргалы, что она говорит?" — спросил я. (На это) мулла Абдуссаттар ответил: "У мечети в Каргалы слышал я от седобородых стариков мнение: "Хорошо, коли (потом) народ не разорят". А молодёжь, упражняясь в стрельбе из лука, приговаривала: "Мы вот так будем простреливать

неверных и объединимся с башкирами". "Расскажи-ка, какие ещё вести

имеешь?" — сказал я. Мулла Абдуссаттар говорил, что он, едучи в этот раз из Оренбурга, расспрашивал мещеряков Казанской дороги, аулов Сафер и

Тирме о том, как они поживают, те ответили, что будут на той стороне, которая окажется сильнее. "Не знаешь ли, в каком положении ваш

старшина Сулейман?" — спросил я. Абдуссаттар ответил: "Со старшиной

Сулейманом я виделся; подобно тебе и он всё расспрашивал; всё, что я рассказывал тебе, передал и ему". — "Что (на это) сказал Сулейман?" — спросил я. Абдуссаттар ответил, что Сулейман ничего не сказал; было

много народу. "Что замышляют ваши мещеряки долины Танып?" — спросил

я. Абдуссаттар сказал, что он из Оренбурга приехал только 10 дней тому назад, о состоянии и замыслах народа не знает; однако от своих

односельчан слышал, как у мечети говорили, и старшина Сулейман говорил,

"если люди леса и степи, объединившись, поднимутся, то и нам никак невозможно не примкнуть: до каких-де пор ради вероломных неверных будем проливать кровь между своими мусульманами". — "Скоро ли ты вернёшься в

Каргалы?" — спросил я. "Дней 5-6 ещё пробуду", — сказал он. — "Старайся узнать, — сказал я, — положение и слухи со всех сторон; однако сам не

вступай в разговор, а внимательно прислушивайся к словам других и обо

всём, что узнаешь, по возможности с большой осторожностью передавай

мне". — "Если угодно Аллаху Всевышнему", — сказал он, простился и ушёл.

Затем, в то же лето, (также) и осенью и зимой со всех сторон ко мне заезжали люди: некоторые проездом, чтобы повидаться (со мной), а некоторые по возникавшим у них делам, чтобы получить на них разъяснения, как и до этого, тем же порядком приезжали за разъяснениями всяких

вопросов (шариата) — одни с расстояния одного дня пути, а другие — 2-3 дней. При расспросах подобным образом проезжающие люди дали мне

знать, что они все готовы подняться следующим летом, когда лошади

подкормятся зелёной травой. И среди мещеряков пошёл клич: "Если окрестные башкиры поднимутся, то и мы поднимемся(...)

Затем, в ту же зиму, в созвездие Овна (в марте) приехал ко мне один башкир и передал мне письмо. Я спросил: "Кто ты и откуда?" — "Я — Исмагул,

Ногайской дороги, Кальчирской волости", — ответил он. — "Куда едешь?"

— "Еду по реке Ай". — "От кого это письмо?" — "Когда прочтёшь, тогда и узнаешь". Сломав печать, оттиснутую обыкновенною монетою, я прочёл следующее: "От здешних знатных тамошним знатным". После

приветствий уведомление, что просвещённым (богословам), блюстителям

(закона), людям совершенства и ревнителям предписано (религией) и необходимо возвышать веру Аллаха согласно Его священному слову — "ревностно воюйте, жертвуя своим имуществом и жизнью" (цитата из

Корана, сура IX, аят 41), а также и тем, что воодушевляет правоверных согласно священному слову "поощряй верующих к битве" (цитата из Корана, сура VIII, аят 66), и предписано религией всем правоверным, которые,

повинуясь, помнят всевышнее слово "повинуйтесь Богу, повинуйтесь

посланнику сему" (цитата из Корана, сура IV, аят 62). Затем объявляется, что понимать сей стих (Корана) начнут в конце созвездия Близнецов (то

есть в конце мая), если будет угодно Всевышнему Богу. В подтверждение я приложил печать. Письмо заканчивается (изречением): "Скажи: если вы любите Бога, то последуйте мне, и Бог будет вас любить" (цитата из Корана, сура III, аят 29).