ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕГО 8 страница

То, что сочинил Дакики, я тоже написал вслед за этими словами, дабы когда читатели «Истории» дойдут до этого места, они ознакомились бы с ним себе на пользу. Затем я снова возвращусь к истории поры павшего жертвой султана Мас'уда, да будет над ним милость Аллаха, чтобы начать оттуда, где я отложил перо, ежели будет угодно Аллаху, велик он всемогущ. Дакики говорит, стихи:

Двумя вещами забирают владенья,
Одна словно шелк, другая будто шафран.
Одной господь бог дал название злато,
Другая — железо Йемена с закалкой.
В ком возникает мечта добыть себе царство,
Того небо подвигнуть должно на сие.
Речистый язык нужен, щедрые руки,
Коварство всегда, постоянно любезность.
Царство твое ведь добыча, коей не взять
Ни орлу в поднебесье, ни страшному льву.
Две вещи есть, кои добыть его могут:
Индийский меч и самородное злато.
Мечом его надо присвоить себе,
Динаром связать ему ноги, коль сможешь./386/
Кто счастьем владеет, мечом и динаром.
Копьем с длинным древком, кто царского рода,
Тому нужны мудрость и щедрость и смелость:
Судьба разве даром дает государство?

Написана и эта касыда. Как стало видно в недавние дни по делам сего могущественного государя, мы, старики, коли живы будем, еще узрим похвальные деяния, ибо когда в молодом деревце заметны целость, блеск и полномочие, то можно понять, каковы у него будут плоды. И я, Бу-л-Фазл, пребуду в сем обманчивом, пожирающем людей, мире дотоле, покуда не напишу книгу о деяниях сего царского дома и о счастливой поре этого падишаха, да живет он долгие годы. И когда ядойду до тогo места, то внесу [свою] долю участия, и хусройский: [348] шелк, который я начал ткать, его именем превращу в золотую парчу, клянусь Аллахом, подателем помощи при [исполнении] намерения и убеждения, по милости и превосходству его! ⁶⁴

(пер. А. К. Арендса)
Текст воспроизведен по изданию: Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент. Изд-во АН УзССР. 1962

Комментарии

1. 17 декабря 1032 г.

2. 26 декабря 1032 г.

3. ***

4. ***

5. ***

6. ***

7. Т. е. растолкую так, что он согласится.

8. Читаю: ***

9. ***

10. *** - адрес.

11. 24 декабря 1032 г.

12. 6 января 1033 г.

13. От знака * до сноски в АП: “А я к тому, что он скажет неотесанно, как упомянуто, и принесет удовлетворительный ответ, привык”.

14. ***

15. ***

16. 12 января 1033 г.

17. ***

18. 13 марта 1033 г.

19. Предложение не закончено в оригинале.

20. ***

21. *** тарелки, ударный музыкальный инструмент.

22. *** — широкая долгополая верхняя одежда, которую обычно делали из сукна с широкими и длинными рукавами, несколько перекрывающими концы пальцев.

23. О нем. Бартольд, Обзор, 81. Из последних археологических работ см. Г. А. Пугаченкова, Архитектурные памятники Дахистана, Абиверда, Серахса. Труды ЮТАКЭ, II, стр. 193 и сл.

24. Знак глубокого уважения и готовности служить.

25. 4 апреля 1033 г.

26. 9 апреля 1033 г., в среду.

27. *** — в его ведении находились гулямы-телохранители.

28. МИТТ, 278 — Тегин-Арук.

29. АП: “на сестре коего был женат”.

30. В сохранившейся части “Истории” Бейхаки об этом ничего нет. См. примеч. к летописи 423 г.

31. Т. е. положили в деревянный гроб, чтобы отнести к месту погребения.

32. Абу Мансур Мухаммед б. Ахмед Дакики (ум. между 977—981 гг.) — таджикский поэт; положил начало поэтическому эпосу Шах-намэ.

33. Не по случаю смерти Фаррухзада, конечно, так как Дакики в это время уже давно умер. Цитированные стихи относятся, вероятно, к кому-нибудь из саманидских царевичей или членов династии Мухтаджидов.

34. Абу Таййиб Мухаммед б. Хатим Мус'аби — малоизвестный вельможа, везир и поэт при дворе Саманидов.

35. Правильней читать не ***, как указано в некоторых списках и как сделал Е. Э. Бертельс. "Муж сей араб" — Мухаммед, основатель ислама, умерший в возрасте 63 лет. Бертельс. История..., 131.

36. 6 апреля 1060 г.

37. *** Абу-л-Фазл Бейхаки несколько изменил, применительно к упоминаемому событию, принадлежащие бухарскому поэту Фазл б. Аббасу Рабинджани следующие ниже стихи, написанные на смерть Наср б. Ахмеда Самани: *** В свое время Дж. Дармстетер отметил эти стихи как старейший случай изъявления формулы le roi est mort, vive le roi, хотя еще раньше арабский поэт Абдаллах б. Хумам Салуси выразил эту же формулу в стихах по случаю смерти халифа Муавик (661 г.) и восшествия на престол Язида. Бертельс, История..., 343—344.

38. Добавлено по АП.

39. Далее до слов “Но видавшие свет старики”... текст оригинала местами испорчен и смысл его не всюду ясен.

40. Хусров Парвиз (590—628) — царь из династии Сасанидов.

41. Ка'б ал-Ахбар, Абу Исхак б. Мати б. Хайсу — еврей из Йемена, принявший мусульманство при халифе Абу Бекре. Старейший авторитет в области иудейско-мусульманских преданий у арабов. Ум. в 652 или 654 г.г.

42. Т. е. все дела потекли в порядке.

43. См. выше, стр. 193.

44. Кор. 2₂₄₈.

45. См. выше, стр. 267.

46. Джем — мифический царь-пастух Иима Хшаета (Джемшид Шах-намэ), по зороастрийской традиции (Авеста) он первый человек, который от божества Ахура Мазды получил наставление в маздаизме.

47. Неясное по смыслу полустишие: ***

48. Т. е. с подлецами и злодеями будь неподатлив и лют как бесы, которых за непослушание отвергло небо.

49. Т. е. стан, локоны на висках и, в следующей касыде, рот красавицы сравниваются с начертанием букв ***

50. Часть южной стены храма в Мекке.

51. В ГФ, СН и ВМ этот бейт представлен в таком виде, что смысл его не понятен, в АП он целиком опущен. См. к нему примечание в ГФ, 283.

52. *** — сиротство, а также единственность в своем роде, бесподобность; сиротой — *** — называют крупную редкостную жемчужину.

53. Чтобы писать, нужно сперва очинить калам (тростниковую палочку), срезав один конец наискось, наподобие стального пера.

54. ***

55. Дабшалим — индийский царь Девасарм, для которого была написана книга “Калила и Димна”. См. бейрутское издание этой книги, 1899 г., предисловие.

56. Сейф ад-довле Абу-л-Хасан Али б. Хамдан (915—967) — наиболе значительный из представителей династии Хамданидов, правившей в Халебе. Известен своими войнами с византийцами и покровительством ученых. Меценат Мутанабби.

57. Бейхаки цитирует, опустив начало касыды и ряд бейтов в приведенной ниже части ее. Ср. *** Укбари.

58. Игра слов: сейф — меч, Сейф ад-довле — почетное прозвище “Меч державы”.

59. Сейхан — река в юго-восточной части Малой Азии.

60. *** от латинск. patricius — так арабы называли военачальников христианских народов.

61. Два Фаркада — две звезды, избираемые в качестве путеводных при странствовании по пустыням.

62. Суха — название очень слабо светящейся звезды в созвездии Малой Медведицы.

63. Касыды Унсури, по-видимому, были приведены в утраченных начальных томах “Истории” Бейхаки.

64. Далее следует том VIII. Судя по содержанию начальных строк его, между написанием конца тома VII и началом VIII прошло некоторое время. Собственно говоря, том VII остался незаконченным, события, повествуемые после главы “О значении мира”, вызванные смертью эмира Фаррухзада, являются продолжением событий 424/1032—1033 гг.

АБУ-Л-ФАЗЛ БЕЙХАКИ

ИСТОРИЯ МАС'УДА

1030-1041

[ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО]

ОСТАЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО

Историю этого года я уже изложил выше, в томе седьмом, до того места, когда павший жертвой эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, послал Абдалджаббара, сына ходжи Ахмеда, сына Абдассамада, с посольством в Гурган со служилыми людьми и балдахином, чтобы нареченную [эмира, дочь] Бакалиджара, привезти из тамошнего гарема в гарем сего падишаха. Тогда, когда я писал эти повествования, положение переменилось в этом великом государстве в таком виде, как я рассказывал ⁶⁵, и пришлось прервать работу. Но вот я снова вернулся к повествованию истории.

Прибыли письма из Рея, дескать, дебир Тахир, кедхудай Рея и тамошнего края, столь предается забавам, веселью и [разным] обрядам, что дело дошло до разврата, ибо однажды, в пору цветения роз, он рассыпал их столько, как не поступил бы ни один царь, и при том среди лепестков роз находились разбросанные динары и диремы. Таш и все предводители были у него, всем унесли с пира ценные подношения ⁶⁶. Когда они удалились пьяные, Тахир со своими гулямами и близкими людьми отбросил всякий стыд, и непристойность /388/ дошла до того, что он велел принести золотые и серебряные чаши. Их завернули в шелковую полосу, он повязал ею чресла, как поясом, надел на голову венец, свитый из миртовых веток, украшенный красными розами, и пустился в пляс, и собутыльники и гулямы его [тоже] пустились в пляс с венцами ⁶⁷ на голове. Потом, на другой день, это происшествие распространилось, все жители города, чужие и свои, говорили о нем. Ежели до неприятелей дойдет слух, что кедхудай, [управляющий] сбором налогов и денежными средствами ⁶⁸ и [ведающий] хозяйственной частью, таков, а сипах-салар Таш и прочие тоже следуют его [примеру] в забавах и увеселениях, то что же останется от уважения? Это не прибавит ничего, кроме неприятности и беспокойства. Обязательно нужно запретить эту беззаботность, потому что было бы предосудительно прикрывать это дело. Решить должно высочайшее усмотрение. Эмир очень огорчился, но сразу ничего не сказал.

На следующий день, окончив прием, он задержал везира и моего наставника Бу Насра и сказал, чтобы принесли письма, кои хранились запечатанные. Он остался наедине с этими двумя особами, и они рассуждали о положении. «Я знал о легкомыслии и непригодности Тахира, нелепо было его туда посылать», — сказал эмир. Ходжа ответил: «Покуда ничего еще не случилось, надобно написать письмо с порицанием его [349] и выговором, чтобы он больше этого не делал и дал зарок целый год не пить вина». «Это само собой,— сказал эмир,— Бу Наср напишет, но надо подумать о другом кедхудае, кого пошлем?» Они ответили: «Как угодно высочайшему мнению, [но] за один проступок, им совершенный, [его] не стоило бы смещать». «Вы не знаете положения в той стране,— заметил эмир,— а я знаю. Тамошний народ не любит хорасанцев. Там надобно заставлять уважать себя со всей силой, только так дело пойдет. А ежели будет наоборот, то они [нас] сочтут бессильными, и все устои полетят кувырком». «Государь знает слуг престола, туда надобен человек внушительный. Из Герата приехал Бу-л-Касим Кесир, у него есть имя; Бу Сахль Хамдеви тоже человек доблестный и способный, и Бу Сахль Завзани также, он уже претерпел много, слуга государю и тоже с именем; равно и Абдус стяжал славу и сан; вот самые внушительные слуги государя. Пусть государь теперь подумает и укажет на того, кого избрало его мнение и сердце»,— сказали [везир и Бу Наср]. Эмир ответил: /389/ «Бу-л-Касим Кесир еще не сложил с себя ответственности по [бывшей] должности [своей] ⁶⁹. С него надо получить отчет, пусть представит, ведь Ахмед, сын Хасана, не успел [в этом]. Когда с его отчетом порешат, то о кем будет повелено, что найдет нужным [наше] разумение. Бу Сахль Завзани не годится ни на какую должность, ни малую ни большую, разве только для подстрекательства, вредительства и переворачивания дел вверх дном. Обманы, которые он учинял по отношению к хорезмшаху и прочим,— мерзки. Бу Сахль Хамдеви стоит этого дела, ибо он и благороден и способен, сведущ и исправлял важные должности». «Государь решил прекрасно, — промолвил ходжа,— достойней его нет».

Эмир крикнул служителя, стоявшего стражем у полога, и велел позвать Бу Сахля Хамдеви. Согласно приказу его позвали. Он явился, предстал [пред лицо эмира] и сел. Эмир обратился [к нему]: «Мы испытали тебя в разных делах и нашли тебя доблестным, способным и надежным человеком. Должность кедхудая Рея и тамошних областей самая важная из всех. Тахир с ней справиться не может»,— и он рассказал о его проделках. Потом продолжил: «Наш выбор падает на тебя, ступай, приготовься ехать. Что надобно приказать, мы прикажем». Бу Сахль облобызал землю и произнес: «Слуга [твой] предпочел бы служить при высочайшем дворе, однако слугам выбирать не подобает — повелевать надлежит государю. Ежели высочайшее мнение позволит, слуга [государев] сядет вместе с ходжой и Бу Насром и выскажет все, что знает насчет сего, напишет соглашение и испросит то, что нужно испросить, ибо слуга [государев] слышал, что то дело как бы поизносилось, ему же [надо] идти правильно, как положено». «Ладно, так хорошо»,— ответил эмир [350]

Все трое сели без посторонних и сделали так, [как сказал Хамдеви]. Разговор происходил очень долгий, все, что надобно было сказать и решить, сказали и решили и [затем] разошлись. Бу Сахль Хамдеви написал соглашение по всем вопросам со всеми условиями, как он умел писать, ибо он был человек весьма способный и сведущий. Бу Наср Мишкан представил его [государю]. Эмир собственноручно написал ответы: один такой, что Бу Сахлю в той [должности] будет большая честь, а другой — длинный с полным признанием и пониманием [его мнений]; он написал все соображения и поставил на них царскую печать. Их отнесли к Бу Сахлю Хамдеви вместе с сорока письмами с царскими печатями, /390/ которые переписал я, Бу-л-Фазл. Все они были составлены вчерне моим наставником. Эмир велел отправить Бу Сахлю халат, какой дают везирам; к халату были добавлены пояс, балдахин, десять конных гулямов, сто тысяч диремов и сто штук одежды. Титуловать его эмир приказал «аш-шейх ал-'амид».

Из-за этого титула досточтимый ходжа Ахмед, сын Абдассамада, обиделся, призвал меня, Бу-л-Фазла, корил вместе с моим наставником, убивался и поручил передать Бу Насру длинное устное сообщение. Я пошел и передал. Бу Наср был человек скромный, держал себя в границах и обходился с людьми любезно, услужливо и весьма вежливо. Поэтому он сказал: «Спорят в подобных случаях только глупцы; коль скоро государь возвышает какого-нибудь стремянного и жалует его должностью везира, то надобно соблюдать уважение к высочайшему повелению султана, а не к тому человеку, которого он поставил, будь он неизвестного происхождения или нет». Но не взирая на то, что он таким образом держал себя в границах, он был чрезвычайно тверд и ни за что не допускал, чтобы задевали его личное достоинство или [достоинство] его дивана. Он ответил мне: «Скажи великому ходже, что я господина великого ходжу знаю уже очень давно и понимаю, что он источник доблести и превосходства и дебир с совершенным умом, что ежели бы он такими свойствами не обладал, то не получил бы столь важной степени в среде столь многих выдающихся людей, имена коих были написаны, а он знает, что все они вельможи, сановники и несли службу султанам. Выбор эмира пал на него. Есть правила службы падишахам, которые, [видимо], остаются неизвестны его мнению, так как он не занимался службой царям и обычаи и нрав их себе не представляет и общения у него с ними не было, наоборот, он состоял [только] при людях, подвластных царям, и, наверное, читал [о царской службе лишь] в книгах, а в подобных случаях книги — одно, а личный опыт — другое. Наш султан редкостный человек в настоящую пору, особливо по письменной части, в сочинении писем и награждении титулами. О титуле Бу Сахля он сам высочайшими устами произнес, что слово «амид», дескать, нужно писать потому, что мы выше рода Буйе, и наш слуга [351] выше, чем Сахиб Аббад, и великий ходжа понимает, что государь назвав его так, прав. Ведь ежели отдать справедливость, Бу Сахль еще в молодые годы получил от такого государя, как Махмуд, золотую [конскую] сбрую и должность сахиб-дивана столицы Газны и [тех] сторон Хиндустанского владения ⁷⁰, /391/ кои близки от Газны. Он долгое время был помощником такого везира, как Ахмед, сын Хасана, а при эмире Мухаммеде, когда тот вступил на престол, получил должность везира и надел на себя везирский халат. И хорезмшах Алтунташ писал ему письма; ходжа [сам] знает, как он писал от себя, я об этом не осведомлен. Значит, надобно отдать справедливость, ежели я, начальник подольского дивана, с одобрения которого ⁷¹ даются титулы ⁷², писал Бу Сахлю так, то никто меня порицать [не должен], ибо я писал, имея на тo право. Следовательно, раз государь падишах повелел, а меня за это бранят, то сие несправедливо. Ходжа еще новичок в этих делах, вот пройдет некоторое время, и он меня лучше узнает. Но хотя оно и так, я замечаний великого ходжи, которые он изволил выразить, не оставлю в небрежении. Ежели он по сему поводу напишет записку, я доведу ее до Высокого собрания, и ежели передаст устное сообщение, я тоже его доложу».

Это сообщение я отнес ходже Ахмеду. Несколько времени он размышлял, потом сказал: «На сей счет ходжа Бу Наср прав. Не годится об этом случае докладывать Высокому собранию, ибо это ни к чему. Пусть и Бу Сахль о нем ничего не знает, дабы не обижаться на меня. Я буду просить ходжу Бу Насра не воздерживаться от подобных наставлений мне, ибо что бы он ни сказал, все будет принято и обяжет к благодарности». Я возвратился обратно, рассказал моему наставнику о словах ходжи, и он очень обрадовался. На другой день они переговорили об этом между собой и на этом дело кончилось.

Во вторник, в шестой день месяца джумада-л-ухра ⁷³, после приема, Бу Сахль Хамдеви надел халат, предстал [пред лицо государя], облобызал землю и поднес эмиру жемчужное ожерелье. Его усадили. «В добpый час!» — промолвил эмир и дал Бу Сахлю перстень с начертанным на нем именем султана, сказал: «Сей перстень — владение Ирак, отдаю его в твои руки, ты — мой наместник в той стране. После приказа нашего воинству и раиятам надлежит действовать по твоему распоряжению ⁷⁴ во всем, что касается выгод государства. Верши дела смело». Бу Сахль ответил: «Слуга [твой] повинуется, будет стараться и молит господа бога, велик он и всемогущ, о помощи, дабы оправдать доверие». Он облобызал землю и удалился домой. Все вельможи отправились к нему и прекрасно воздали ему должное.

/392/ На следующий день эмир, да будет им доволен Аллах, открыл прием. После приема он остался наедине с везиром, Бу Сахлем Хамдеви и Бу Наерота-Мищканом. Эмир обратился к Бу Сахлю: «Минувшей [352] ночью я размышлял о положении в Рее и Джибале Иракском и нам показалось правильно отправить с тобой сына [нашего] эмира Са'ида, снаряженного и с достойным его убранством, дабы он был для представительства, а ты бы исправлял должность кедхудая, так чтобы тебе принадлежало [право] связывать и развязывать, понижать и возвышать, приказывать и запрещать, а сын [наш] слушался бы твоих указаний, и было бы всеобщее уважение». Бу Сахль ответил: «Высочайшее мнение превыше всех мнений. Государю тамошнее положение яснее и повелевает он. Ежели будет позволено, слуга [государя] в меру своего знания расскажет то, что случилось ему видеть и [в чем] он осведомлен, а после сделает так, как повелит государь». «Расскажи обстоятельно, — промолвил эмир, — потому что твой дружеский совет известен».

Бу Сахль доложил: «Да будет долгой жизнь государя! Нынешнее положение в Рее и Джибале противоположно тому, в каком оставил их государь. Там происходит смута. [Наши] люди, кои туда отправились, как явствует, показали не много силы, ибо ежели бы они это сделали, то слугу [государя] ныне не посылали бы [туда]. Рей и Джибаль полны неприятелей, и народ тех стран хорасанцев не любит. Сокровища семейства Самани все уходили на Рей, настолько, что Бу-л-Хасан Симджур заключил мир между его государями и семейством Буйе. На некоторое время вражда приостановилась, и мечи вложили в ножны. Сын Каку, ныне владеющий Исфаганом, Хамаданом и частью Джибаля — враг изворотливый, [обладающий] денежными средствами, войском и припасами, хитростью и коварством до тех пор, покуда ему не будут показаны зубы, так чтобы ему досталось по заслугам и он лишился бы богатства и владения; или пусть смирится, пришлет сына к высочайшему двору, станет покорным слугой и платит ежегодно значительную дань ⁷⁵, какой, его обложат, а окрестные владетели глядели бы на него, поджавши хвост; иначе дела в Рее и Джибале не придут в порядок. Тахир, Таш и люди, кои там находятся, предаются вину и забавам и сидят беспечно, как же может дело преуспевать? Я, слуга [государя], по прибытии в Рей останусь там на месяц, а [затем] пойду на Исфаган и на Cына Каку и, покуда не покончу с ним, не успокоюсь, Реем заниматься не буду.

Ежели царевич будет со мной, я ни за что не допущу, чтобы он оставался в Рее, /393/ потому что рейцам я доверять не могу, непременно возьму его с собой и не буду спускать с него глаз. Но когда я пойду на врага, тo не знаю, будет ли мир или война. Ежели мир —хорошо, а ежели война, то слуг, подобных мне, ради службы и благоволения государя уйдет множество ⁷⁶. Не знаю, в каком положении окажется царевич. Покуда он издалека доберется до Нишабура, врагов [наберется] свыше ста тысяч. Коли государь найдет возможным, то [лучше] правителем Рея и Ирака сделать его, а слугу [государя] отправить его [353] заместителем; он прочитал бы хутбу на его имя, пробыл бы в Рее месяц, покуда чиновники не принялись бы за работу и не уладились бы дела Таша и стоящего там войска, а также дела войска, назначенного со мной от царского двора. Приготовившись, мы пошли бы на Cына Каку, справились бы с его делом миром или войной каким-либо способом и со спокойным сердцем вернулись бы обратно и уведомили бы государя. Тогда царевич выступил бы на твердом основании, прибыл бы в Рей, и никакого беспокойства больше не оставалось бы. Все, что пришло на ум слуге [государя], он доложил; высочайшее мнение превыше [всего]».

«Что скажете вы?», — спросил эмир досточтимого ходжу и Бу Насра. Ахмед ответил: «Мнение [Бу Сахля] очень правильное и более уважительного, кроме него, нет. Необходимо привести его в исполнение». «Хотя это и не мной написано, — заметил Бу Наср, — но я, по крайней мере, в этих словах почуял запах исфаганской победы». Эмир рассмеялся и сказал: «Я такого же мнения, как Бу Сахль, лучшего не может быть. Там есть сильное войско, нужно еще немного добавить, а чиновников надобно назначить из людей, состоящих при дворе». Бу Сахль ответил: «Хотя там войско большое, слуге [государя] необходимо выступить отсюда во всеоружии с другим войском, дабы в сердца союзников и противников запало уважение ко мне, а Сын Каку и прочие поняли бы, что из Хорасана вслед надвигается войско и внушительная сила». «Ладно,— промолвил эмир,— войсковую старшину и предводителей ты знаешь, составь список и проси у нас назначения».

Бу Сахль попросил чернил и бумаги, [их] принесли из посольского дивана. Бу Сахль начал писать. Он потребовал сына Арслана Джазиба, заметив: «У него и имя есть, и сам он [настоящий] воин». С ним согласились. И еще он попросил двух видных дворцовых серхенгов с двумя сотнями дворцовых гулямов, самых дерзких вояк, почти бородатых ⁷⁷. [На это тоже] он получил согласие. «Да будет жизнь /394/ государя долгой,— [снова] попросил Бу Сахль,— нужны еще пять отборных слонов-самцов и пять самок стенорушных и вратобитных, быть может, онипригодятся при осаде какого-нибудь города». И на это последовало согласие. Из чиновников он попросил Бу-л-Хасана Сейяри, Бу Са'да Гассана и Абдарреззака Мустовфи и получил согласие. Эмир сказал везиру: «Ступай в диван и устрой все дела воинства и чиновников, а мы прикажем снарядить гулямов и слонов, так чтобы в первый день месяца рад-жаба ⁷⁸ Бу Сахль отправился в Рей, дабы [нам] быть спокойным за Рей и Ирак, потому что, во всяком случае, мы третьего или четвертого рад-жаба двинемся в Герат». Они удалились из присутствия эмира. Везир в тот день до часа вечерней молитвы оставался в диване, чтобы вызвать предводителей и выдать им жалование ⁷⁹. Он сказал им: «Приготовьтесь, потому что пойдете с Бу Сахлем в Рей». Они разошлись и начали [354] готовиться. Эмир позвал дворецкого ⁸⁰ и дебира гулямов и выделил двести гулямов, большей частью с пробивающейся бородой, все отборных вояк, умевших владеть оружием. Имена их переписали и представили [государю] вместе с двумя удалыми серхенгами. [Государь] всех их отпустил на волю. Им выдали вознаграждение, жалование и хороших лошадей, а серхенгам халаты и значки и приказали пойти к Бу Сахлю. Выбрали также слонов и отвели к нему же. Бу Сахль начал ревностно готовиться. Он раздобывал много убранства и снаряжения и налаживал дело. Десятка два гулямов у него было да еще человек пятьдесят-шестьдесят он прикупил до отбытия в Рей.

Приехал Абдалджаббар, сын великого ходжи, с нареченной и откупными деньгами ⁸¹. Он достиг всех целей и заключил с Бакалиджаром полное соглашение. Эмиру это пришлось весьма кстати. Он велел привести гурганских послов утром. Затем к балдахину с дочерью Бакалиджара отнесли устроенные заранее балдахины с женами нишабурских вельмож, как-то: рейса, казиев, факихов, старшин и чиновников, а находилась она в полуфарсанге от города. Слуг и людей гурганцев, оказывая им любезности, проводили в город. Хасанековский серай и кушки украсили словно ступени всевышнего рая. Эмир приказал балдахин [с нареченной] остановить там вместе с множеством женщин, нянек да мамок и [прочей] прислугой. /395/ Нишабурские женщины, слуги, служанки и знатные госпожи удалились.

В тот вечер в Нишабуре было светло, как днем, от плошек и факелов. Слуги султанского гарема сидели у дверей гарема. Для охраны во двор серая ⁸² назначили большое число пехотинцев и одного хаджиба с множеством людей. По высочайшему повелению приготовили всего столько, что не было меры, и послали [в дом, где остановилась нареченная]. В полночь все обитательницы султанского гарема из Шадьяха приехали туда. На другой день эмир приказал отнести туда же много золота, драгоценных камней и редкостных вещей и с большим великолепием устроить гостям угощение. Всех жен нишабурских вельмож [тоже] доставили туда. Совершили обряд осыпания деньгами, поели и разошлись. Нареченную, сидевшую в балдахине, никто не видел.

В час молитвы на сон эмир выехал из Шадьяха с множеством людей свиты, с тремя сотнями гулямов-телохранителей, все верхом на конях, с тремя сотнями пехоты и пятью придворными хаджибами, прибыл в этот хасанековский кушк и прошел в помещение гарема с десятком слуг из числа своих близких, коим дозволялось видеть гарем. Эти слуги и гулямы разместились в висаках, которые Хасанек построил для своих пятисот-шестисот гулямов. Солнце встречи с султаном случилось при месяце. У гурганцев от света сего солнца прибавилось чести и славы. Дело сие совершилось прекрасно, как предопределил господь бог, да славится поминание его. Посторонних подобное событие не [355] касалось ни в то время и не касается сейчас. И не подобает, чтобы мое перо описало [его], как я [о нем] думаю.

Следующий день эмир провел тоже развлекаясь в домашнем кругу. На третий день под утро он уехал в Шадьях и, когда рассвело, открыл прием. Явились на поклон родичи и свита. Бу Сахль Хамдеви и люди, с ним назначенные, надевши дорожные одежды, отдали прощальный поклон. Эмир милостиво к ним обратился, еще раз обласкал их, и они выступили в Рей после пятничной молитвы, в первый день месяца раджаба лета четыреста двадцать четвертого ⁸³.

В то время, когда сей вельможа находился в Рее, благодаря ему было совершено много разных деяний, похвальных и непохвальных, таких, что были сделаны по его распоряжению, и таких, которые учинили самовластно. [Происходило это] до тех пор, пока они не возвратились обратно к этому государю, что случилось после события при Дендане-кане. /396/ Я упомяну о сих обстоятельствах в отдельной главе этого сочинения в силу того, что они случились далеко от нас, происходили в местах не близких, так что из той главы обстоятельства станут ясны. Она будет наподобие главы о Хорезме. Из этих двух глав я сначала напишу главу о Хорезме и поведаю о том, как Харун, сын хорезмшаха Алтунташа, открыто объявил свое неповиновение, а сын досточтимого ходжи Ахмеда, сына Абдассамада, спрятался. В этих двух главах будет заключаться много удивительного и необыкновенного. Теперь же продолжим изложение хода истории, которую начали повествовать, и исполним то, что было обещано.