Христианские имущественные доктрины

Надо сказать, что наши учебники всегда излагали имущественную доктрину, которую уместно назвать «общепринятой». Дело в том, что собственность и богатство в христианстве трактуется по-разному. Автору уже не раз [2, 3] приходилось высказывать мысль, что всего имели место (и существуют до сих пор) три основные парадигмы христианской имущественной этики: 1) святоотеческое учение, утверждающее, что личный идеал христианина – полное нестяжание, а общественный идеал – общность имуществ; 2) «общепринятая» доктрина, согласно которой собственность, даже большую, иметь позволительно, но не следует прилепляться к ней душой; и 3) «протестантская этика», считающая, что собственность «священна», а богатство – положительная христианская ценность. Россия переняла христианство из Византии в X в., где в то время господствовала «общепринятая» доктрина. А потому эта концепция у нас фактически стала нормативной (что и обусловило название – «общепринятая»). Но систематическое изложение церковного взгляда на имущественный вопрос началось у нас лишь в последней трети XVIII в., и именно в связи с появлением учебников для духовных семинарий и академий, а также некоторых трактатов по нравственному богословию. Небезынтересно проследить, как это богословие развивалось далее вплоть до революции.

                                  Засилие Западного богословия

Но прежде обсуждения по существу, отметим одну крайне важную особенность этих учебников. Профессор А. А. Бронзов³, автор солидной монографии «Нравственное богословие в России в течение XIX века» [5], отмечает, что практически все они списаны с книг известных на Западе богословов, как католических, так и протестантских. Разумеется, корректный профессор говорит о «влияниях», но на практике эти «влияния» сводились к переводу книжки иностранного автора (или какой-либо ее части) и косметическому причесыванию текста под православие (выбрасывание цитат и упоминаний не почитаемых в православии авторитетов). То же самое утверждает и протоиерей Н. Каменский⁴ (позже епископ Никанор): «Большая часть этих и подобных систем составлялась по образцам католическим и протестантским» [8, с. 11].

Разбирая содержание учебников, мы, в зависимости от преобладающих «влияний», выделим три периода: «протестантский», «католический» и «период синтеза».

«Протестантский период»

В 1804 г. костромской протоиерей Иаков Арсеньев выпустил книгу «Богословия нравственныя» [6], которая, как быстро выяснилось, была переводом с латинского творения протестантского философа Шуберта⁵. В ней можно прочитать:

«Владение оным (имением. – Н. С.) нужно в нынешнее время к сохранению нашему и совершенству. А поколику должны мы оное снискивать и умножать, сколько возможно. Христиане также обязываются к снисканию и сохранению имений (Мф. 6,11,33; Еф. 4,28)» [6, с. 157].

Вот так: христиане «обязываются» к «снисканию имений». А чтобы урок был усвоен тверже, автор в другом месте повторяет: «Имение принадлежит к совершенству внешнего состояния, и для того оное собирать, хранить и умножать обязуемся» [6, с. 196]. Тут же можно найти и богословское обоснование:

«Многими доводами утверждать можно сие, что старание о приобретении имения не осуждения, но похвалы достойно, понеже: 1) Бог владычество вещей одобряет <…> 2) богатство есть благодеяние Божие 3) которые не стараются о приобретении имения, несносны бывают другим <…> 4) бесчестно и Богопротивно есть не приобретать для себя и своих домашних вещей нужных 5) бедность многим препятствует должностям, которые исполнять обязаны бедные и неимущие» [6, с. 159].

Однако при умножении имений рекомендуется соблюдать условия: не завидовать, остерегаться хищения, творить милостыню [6, с. 198].

Бронзов замечает, что по расположению материала и по самим текстам к данной книге близко примыкает трактат неизвестного автора «Сокращение нравственныя богословии» [7]. Действительно, учение об имении в ней с точностью до перевода совпадает: «о том стараться долженствует, чтобы снискивать имение, а снисканное сберегать и умножать» [7, с. 92]. Впрочем, появляется и некий новый момент: говоря о богатстве, автор замечает, что «стараться надлежит о том, чтобы оное хранить, умножать и употреблять на доброе» [7, с. 90]; под добрым же употреблением понимается, «когда оное во славу Божию, в пользу нашу и других употребляется» [7, с. 95].

Отметим, что в «Сокращении» имеются ссылки (видимо, по недосмотру, не вычищенные) на лютеранского профессора XVIII в. Мосгейма⁶, известного своей книгой по нравственному богословию. Таким образом, можно утверждать, что обе книги [6] и [7] имеют протестантский прототип.

Еще раньше, в 1775 г., была переведена книга протестанта Х. Ф. Геллерта⁷, где мысль, что копить богатство «стараться долженствует», выражена в терминах греха: «Кто по лености малейшим достатком доволен, за тем что он более не требует, однако же бы через попечительнейшее и вернейшее наблюдение своего звания большее приобресть мог, тот грешит». Правда, обоснование лежит в плоскости гуманизма: «ибо большим мог бы более добра сделать». Добро же понимается в смысле «убожеству воспрепятствовать». Убожеству своему или чужому – остается невыясненным.

В 1821 г. вышел известный учебник отца Иоакима Кочетова⁸ «Черты деятельного учения веры» [9], вторая часть которого «Начертание христианских обязанностей» [10], вскоре (в 1827 г.) вышедшая отдельным изданием, содержала имущественное учение. Формулировки здесь несколько снижены, но суть их та же: «Иметь собственность и стараться о умножении оной нимало не предосудительно христианину» [10, с. 100]. В более позднем издании 1853 г., существенно откорректированном, отец Иоаким более подробно развивает эту мысль: «Иметь собственность в потребном достатке, даже в некотором изобилии, когда Бог благословляет оным, нимало не предосудительно христианину, ибо обилие благ земных исчисляется в тех милостях, которыми Бог обещает благословлять праведников» [28, с. 88]. Сам автор утверждает, что эта книга «составилась из уроков» в Царскосельском лицее [5, с. 75]. Однако критики не преминули указать, что «Черты деятельного учения» – фактически почти точный перевод с латинского лекций ныне прославленного епископа Иннокентия (Смирнова)⁹, читанных им в Санкт-Петербургской духовной академии в начале XIX в. и опубликованных под названием «Богословие деятельное» [22]. Тот же Бронзов отмечает, что на Иннокентия сильное влияние оказали протестантские богословы Мосгейм и Буддей¹⁰, что дает нам основание заключить, что с выходом книги отца Кочетова «протестантский период» в нашем нравственном богословии продолжался. Впрочем, учебник отца Иоакима Кочетова приобрел исключительную популярность, много раз переиздавался, а «Начертание» стало учебником для гимназий, в которых до 60-х годов преподавалось нравственное богословие. Благодаря этой популярности и неустанной работе по совершенствованию учебника, автор был даже удостоен степени доктора богословия [5, с. 77].

Надо заметить, что в трактатах «протестантского периода» мы сталкиваемся всё же не с «протестантской этикой», связанной с кальвинизмом, а именно с «общепринятой» доктриной. Однако черты лютеранства, тем не менее, отчетливо просматриваются: христианам вменяется в обязанность стяживать богатство, иначе они прегрешают. Об опасных сторонах богатства почти ничего не говорится.

«Католический период»

В 1867 г., в результате реформы духовного образования, была утверждена Программа по нравственному богословию, и в качестве учебника была рекомендована вышедшая в 1864 г. книга отца Павла Солярского¹¹ «Записки по нравственному православному богословию» [11]. В этой книге, составленной, как утверждают критики, по руководству католического моралиста Риглера, содержится гораздо более развернутое имущественное учение. Основная мысль та же: «Иметь собственность и пещись о умножении ее христианину не предосудительно» [11, с. 156], причем эта мысль подтверждается рядом ссылок на Быт. 1:26 («и да владычествуют они (люди. – Н. С.)… над всею землею»), на Климента Александрийского, на Гангрский собор, на Василия Великого и даже на Иоанна Златоуста. Упоминает автор и «аргумент от благотворения», введенный еще Климентом: «давать можно только из своего». Кроме того, отец Солярский видит в богатстве и другие положительные стороны: богатство дает возможность освободиться от тяжелого бремени труда, дает средства к образованию, позволяет приобрести любовь и уважение в обществе, оживляет чувство благодарности Богу и, наконец, распространяет «здравые понятия и чистую нравственность» [11, с. 158].

Однако отец П. Солярский говорит и об отрицательных сторонах богатства – и в этом новизна его учебника по сравнению с книгами «протестантского периода». Упоминается «петля Златоуста»¹², но ссылка делается не на великого святителя, а на его ученика святителя Исидора Пелусиота. В списке условий корректного употребления собственности появляются новые: не прилепляться к богатству, помнить о его непостоянстве, избегать роскоши. О бедности говорится, что она «сама по себе не есть зло» [11, с. 169] – она имеет как преимущества, так и опасные стороны.

В конце 60-х – начале 70-х годов вышло довольно много книг по нравственному богословию. Среди них обширный труд архимандрита Гавриила (Голосова)¹³ «Нравственное богословие применительно к программе семинарского курса» [12], учебники архимандрита Платона (Фивейского)¹⁴ «Православное нравственное богословие» [13], протоиерея Назария Фаворова¹⁵«Очерки нравственного православно-христианского учения» [14], протоиерея Иоанна Халколиванова¹⁶ «Православное нравственное богословие» [15], протоиерея Н. Каменского «Православно-христианское нравственное богословие» [8] (заменило книгу П. Солярского в качестве учебника после реформы 1884 г.), книга протоиерея Иоанна Скворцова¹⁷ «Записки по нравственной философии» [18]. В них по-прежнему господствует «общепринятый» тезис о незыблемости собственности. У отца Иоанна Скворцова, фактически автора предыдущего этапа, он выглядит еще совсем в протестантском духе: «Для поддержания своей жизни и для достижения полезных целей человек имеет не только право, но и долг приобретать и сохранять свою собственность» [18, с. 44]. У Фаворова он уже смягчен: «Христианину не запрещается ни приобретать богатство, ни пользоваться им, когда оно есть» [14, с. 120]. Однако можно найти и некоторые новые мысли. Говорится, что «правильному» употреблению богатства противостоит «неправильное», в которое впадают люди, отягощенные любостяжанием, расточительностью и скупостью. Настойчиво утверждается, что богатство – дар Божий. Рекомендуется без ропота принимать бедность и трудиться, не предаваясь унынию. Наконец, архимандрит Гавриил указывает на такое отличие общины от коммуны: «община – это институт, основанный на идее собственности, на предании, на консервативных инстинктах; коммунизм отрицает всё это» [12, с. 854]. По прежнему, все эти книги, по мнению Бронзова, испытали «влияние» тех или иных католических богословов.

В целом, «католический» период был шагом вперед по сравнению с «протестантским». «Общепринятая» доктрина была обогащена рядом новых положений, по большей части критического характера. Активно стали использоваться святоотеческие творения.

                                             «Период синтеза»

Но развитие, как известно, идет «по спирали», и в самом конце XIX в. протестантские веяния снова начали поднимать голову. В 1890 г. была переведена книга англиканского епископа Зеландского Г. Мартенсена¹⁸ «Христианское учение о нравственности» [4]. Она ввела в оборот российской имущественной этики новую, типично протестантскую, мысль о личной свободе, в основе которой лежит частная собственность. Мартенсен пишет: «Без личного обладания личная жизнь, собственно так называемая, совершенно немыслима» [4, с. 592]. Эту идею, являющуюся базовой в идеологии либерального капитализма, подхватили в XX в. некоторые русские богословы. Так например, уже известный нам профессор протоиерей Н. Стеллецкий¹⁹ утверждает, что «…человек, с лишением прав собственности, лишен был бы в некотором смысле и прав разумно-свободного существа» [23, с. 279]. Таким образом, произошло «отрицание отрицания», и «протестантская этика» снова исподволь стала завоевывать позиции, сочетаясь с идеями католической социальной доктрины о «капитализме с человеческим лицом».

Влиянию кантовской «автономной этики» подверглась книга известного богослова И. Янышева «Православно-христианское учение о нравственности» (М., 1887) [16]. Заметно влияние идеи «личной независимости» и в учебнике Маркеллина Алексеевича Олесницкого «Нравственное богословие или христианское учение о нравственности» [19], который был основным для духовных семинарий и множество раз переиздавался. В нём маститый профессор пишет так:

«Что богатство и вообще имущество не предосудительно для христианина, это видно уже из того, что Сам Бог предоставил человеку право господствовать над землею и обладать ею (Быт. 1:26; 9:1). А всякое имущество есть плод земли. Обладанием имуществом обусловлена возможность духовного образования человека и приобретения известной степени самостоятельности и независимости, необходимых для деятельности в мире. Имущество же доставляет возможность благотворения. Но, обладая имуществом, необходимо быть внутренно независимым от него, не пленяться им. «Богатство аще течет, не прилагайте сердца» (Пс. 61:11). Не богатство должно обладать человеком, а мы должны обладать богатством, свободно распоряжаясь им и употребляя его на благие дела» [19, с. 228]

"Нравственно оправдываемый источник обогащения и вообще приобретения имущества указан в лице Адама, которому заповедано снискивать хлеб в поте лица (Быт. 3,19)" /19:229/.

"Отдавать деньги на законные проценты и вообще употреблять свое имущество для приобретения нового имущества, т.е. для умножения имущества, конечно, позволительно. Притчею о талантах предполагается естественность и нормальность последнего. Но всякое ростовщичество безусловно противонравственно" /19:229-230/.

"Бедные должны блюсти внутреннюю независимость от бедности. "Имея одежду и пропитание будем довольны тем" (1 Тим.6,8). В то же время бедные должны сознавать, что и при материальной бедности они могут быть духовно богатыми и высокими" /19:230/.

Все это, конечно, – та же «общепринятая» доктрина. Но аргументация ее стала более изощренной, сочетая в себе протестантские и католические идеи. Что же касается «влияний», то они по-прежнему процветают. Вот характерное место из «Дневника» митрополита Арсения (Стадницкого), тогда – студента 4-го курса Киевской Духовной академии:

«Когда я пришел к своему профессору нравственного богословия М. О-му, то застал его именно в таком исходном положении среди множества развернутых немецких книг, валяющихся и на полу, и на диване, и на столе, и на стульях. Я и говорю ему: “Вы, М-н А-ч, должно быть, играете на этих книгах, как на картах. Нужно иметь хорошую память, чтобы помнить, что и откуда взять, чтобы сшить нечто целое”. Он засмеялся: “Да, эти книги нужны мне для цитат”, – проговорил он. В виду этого, кто сумеет раньше заняться этим делом “подтягиванья” и чье сочинение раньше выйдет, тот и выиграет» /20/.

Практика и критика. Преподавание по этим учебникам приводило ко многим печальным курьезам. Так, в полном соответствии с протестантской идеологией, студентам объяснялось, что частная собственность «священна». Например, им предлагалось написать курсовое сочинение на тему "Существова­ло ли в раю право собственности?" /163/. И студент, естественно, должен был доказать, что раз частная собственность священна, то и в раю она конечно была, хотя Библия об этом не говорит ни слова. Если же автор начинал хоть немного "вольнодумствовать", то подвергался прещению. Вот, скажем, отзывы двух преподавателей МДА /164/ на кандидатское сочинение студента Николая Орлова "Евангельское учение о богатстве и бедности". Проф. М. Тареев отмечает в сочинении проти­воречивые высказывания (видимо, автор пытался совместить «общепринятую» точку зрения с подлинно Евангельской). Доц. Ф.К. Андреев уже резко критикует мнения, не укладывающиеся в стандартную точку зре­ния. Так, студент (совершенно справедливо) говорит о том, что Лука в проповеди "на месте равне" противопоставляет нищих богатым (Лк.6,17-21). Ре­цензент замечает: "У евангелиста Луки ублажаются тоже нищие духом (как и у Мф. - Н.С.), а то что им противопоставляются богатые просто, дает толков­никам право и в последних видеть не просто богачей, а богатых духом же, т.е. надменных и гордых" /164:318/. Неужели даже преподаватели МДА в 1916г. не знали, что в подав­ляющем большинстве древних рукописей Евангелия от Луки упоминаются "нищие" прос­то, без "духом"? Наверное, знали, но вынуждены были все социальные моменты Евангелия приноравливать к «общепринятой» доктрине, переводя их, по примеру Климента Александрийского, в "духовный", "александрийский" план.

Нельзя сказать, что такая интерпретация имущественного учения Церкви не вызывала неприятие. Например, в книге прот. Стефана Остроумова «Жить – Богу служить» большое внимание уделено соблазнам и грехам, которые несет богатство, причем приводится много цитат из св. Иоанна Златоуста. Однако эта книга предназначалась для мирян, а не для семинарского обучения. Впрочем, была и резкая критика. Так, проф. нравственного богословия Киевской ДА Василий Ильич Экземплярский в своей книге «Учение Древней Церкви о собственности и милостыне» по поводу учебника Олесницкого писал:

"Советы наших богословов богатым приобретать, охранять и умножать свое имущество, как истинный дар Божий, дар совершенный; а бедным советы "сохранять внутреннюю независимость духа" и внутренно "хотеть быть бедными" способны заставить покраснеть каждого, знакомого с учением Церкви" /1:6/.

Под учением Церкви понимается святоотеческое учение, согласно которому проблема богатства и бедности должна решаться не смягчением противоречий, а введением в христианскую жизнь общей собственности, которая уничтожает сами имущественные различия. Экземплярский из изучения святоотеческого наследия делает вывод:

"Право собственности не принадлежит к области благодатной христианской жизни, к сфе­ре Божьего царства и потому не может быть рассматриваемо как святыня для христианской совести, и к нему не может быть прилагаем предикат "священное", но лишь "неприкосновенное". Это потому, что право частной собственности, как оно осу­ществляется в жизни людей, принципиально противоречит началу всеобъемлющей христианской любви, не знающей границ моего для другого; право собственности возникает, поэтому, не на основе христианского братства людей, но на основе недостатка такого братолюбия, когда человек противополагает себя и свое другим.(...) Христианская любовь, разрушающая эгоистические пе­регородки жизни, ставит идеалом своим не отобрание чужого, но свободное отдание своего на общую пользу (...) Ясно само по себе, что при таком отношении к началу личной собственности, идеалом устроения материальной стороны жизни членов христи­анской церкви должно явиться общение имуществ на основе сво­бодной братской любви по примеру жизни первохристианской об­щины" /1:51-52/.

Однако это был голос вопиющего в пустыне. Через год после выхода книги Экземплярского, киевского профессора уволили из Академии за критику современного ему богословия, которое он называл «официальным» и «казенным». Но думается, что по крайней мере к рассмотренным семинарским учебникам такие эпитеты вполне приложимы.

Судьба русского имущественного богословия. Так или иначе, к началу XX в. «общепринятая» доктрина получила вполне официальный статус и стала частью церковного учения. Она прочно вошла в систему подготовки священства, поскольку была включена как в семинарский, так и в академический курсы. Она доводилась до мирян через проповеди священников, через массу «тонких книжечек» для народа, и даже через гимназический курс.

В то же время, если рассматривать эти учебники как исторический материал, то можно заметить, что сама интерпретация «общепринятой» доктрины заметно изменялась. Если в «протестантский» и «католический» периоды она была чисто личной нравственной теорией, говорившей о том, как следует вести себя отдельному христианину, то в «период синтеза» она приобрела определенное общественное звучание. На ней стали основывать свои социальные концепции некоторые русские религиозные философы: И.А. Ильин, П.А. Новгородцев, П.Б. Струве, С.Л. Франк, А.Н. Введенский, Б.Н. Чичерин. Все они в частной собственности усматривали необходимую основу жизни всякого нормального общества. Их усилиями «общепринятая» концепция фактически превратилась в «социальную доктрину», согласно которой бедные и богатые должны сотрудничать, исполняя каждый свою социальную роль.

Однако подспудно в нашем народе бытовала и постепенно теоретически осмысливалась другая имущественная концепция – та, которая основывается на святоотеческом учении, логическим завершением которой является христианский социализм. Поэтому не удивительно, что в начале XX века в России появились и христианские социалисты – и миряне и клирики. Среди последних можно указать на о. Григория Петрова и архим. Михаила (Семенова). Конечно же, «официальная» Церковь такого потерпеть не могла: о. Григория извергли из сана, а архим. Михаил вынужденно ушел к старообрядцам. Но с философами справиться было уже значительно сложнее, и многие из них – С.Н. Булгаков, В.Ф. Эрн, Г.П. Федотов, Л.П. Карсавин, Ф.А. Степун, отчасти Н.А. Бердяев и Н.Ф. Федоров – оппонировали официальной доктрине, открыто поддерживая идеи христианского социализма.

Развернувшийся тогда в Церкви спор о социализме /17/ был по сути дела столкновением двух имущественных позиций. «Общепринятая» доктрина устояла. Но для Церкви это не стало победой, ибо эта концепция не является подлинно евангельской. Отрицая христианскую правду социализма и оправдывая существовавший тогда в России безблагодатный социальный строй, «общепринятая» доктрина фактически дискредитировала Церковь в глазах нашего народа, глубоко впитавшего в себя христианские ценности, и в частности – крайне отрицательно относившегося к стяжателям и вообще к власти денег в жизни человеческой. Русская революция показала это со всей очевидностью. Но это уже другая тема.