Общая характеристика школы

Составление Ординарной глоссы ознаменовало процесс завершения первого этапа освоения Свода Юстиниана – изучения языка и основных понятий цивильного права. Действительно, студенты в Болонском университете при глоссаторах изучали именно метод, язык права, а не действующее право Средневековья. Но чем дальше распространялось знание о римском (имперском) праве, тем сложнее было обходиться без его применения к средневековым условиям, а последнее невозможно без научной разработки местного, «собственного» права (обычаев, городских статутов), без осмысления средневековых институтов.

Решением новых задач занялись правоведы следующей научной школы. Для нее нет подходящего названия ни в источниках, ни в литературе. Самоназвание «комментаторы» (школа комментаторов) не отражает специфики их деятельности по сравнению с глоссаторами, ведь глоссы – те же комментарии к тексту источника. Наименование «постглоссаторы» преуменьшает научное значение и уровень школы. Наконец, имя «консилиаторы» (от ит. consiliare — примирять, согласовывать) указывает лишь на одно из направлений их деятельности – давать советы (лат. consilia) по вопросам действующего права (преимущественно для городов-коммун Севера Италии).

Новые тенденции в комментировании Свода Юстиниана наметились в среде французских цивилистов второй половины XIII в. с Севера Франции. Изучение цивильного права на юге королевства происходило в рамках глоссаторской традиции (первые правовые школы здесь были основаны приезжими итальянскими профессорами), а вот на Севере представители Орлеанской правовой школы стали более широко применять диалектический

метод и философские идеи в праве, заслужив название «школы диалектиков». Это позволило им критиковать теории глоссаторов за логическую противоречивость и непоследовательность. Наиболее резкие замечания высказывали Жак де Ревиньи (1230–1290) и Пьер де Бельпарш (ум. в 1308 г.). Именно они отметили необоснованность глоссаторской теории «одеяния» в отношении поименованных контрактов, поскольку нельзя «одеть» то, что никогда не было «голым», а ни один из поименованных контрактов глоссаторы не признавали «голым» пактом. Таким образом, «одеянием» в собственном смысле можно считать только начало исполнения безымянных контрактов, изначально заключаемых как простое («голое») соглашение, лишенное исковой зашиты.

Первоначально новый подход «заальпийских докторов» встретил неодобрительное отношение в Болонье и других итальянских школах. Французских коллег упрекали за чрезмерное увлечение философией в ущерб юридической аргументации. В предисловии к Комментариям Дигест болонский профессор XIV в. Альберико де Розата писал: «…толкование науки (права) в символической, софистической и диалектической манере… берет свое начало от заальпийских докторов, некоторые из которых в отдельных проблемах проявляли больше проницательности, чем нужно, хотя отдельные (правоведы) были большими знатоками. <…> наши предшественники и учителя, такие как Иоанн (Бассиан)… Ацо, Булгар, Мартин, Одофред и другие, не шли по этому пути. Они использовали аргументы из наших законов, которые непосредственно касались предмета… придерживаясь текста, и глоссы, и мнения наиболее уважаемых докторов. Они не обращались к сказкам и не выдвигали до такой степени углубленные в логику и софистические аргументы, которые имели лишь видимость правдивости… Этот порок в действительности вкрался из теологической науки, ведь нынешние проповедники предпочитают священному писанию риторические фигуры, философов, поэтов и сочиненные истории».

Однако постепенно «диалектическая» манера завладела умами итальянцев и они включили ее в арсенал приемов изучения права. Например, комментатор Чино из Пистойи признал обоснованными немало критических замечаний орлеанских профессоров относительно теории «одеяний» и концепции убытков в договорных отношениях. Распространению философского «порока» способствовал общий рост интереса к научному наследию Аристотеля во второй половине XIII в. К этому времени на Западе получают распространение латинские переводы основных философских трактатов греческого мыслителя, что позволило авторитетным теологам эпохи переосмыслить их в контексте средневекового западного христианства. В этом отношении наиболее показательна «Сумма теологии» Фомы Аквинского, определившая господствующий взгляд Церкви на важные для средневековой науки вопросы мироустройства, целесообразности и познаваемости абстрактных явлений, иерархии духовных ценностей и места права в жизни общества. Признанный «учитель Церкви» Ф. Аквинский наметил перспективы теолого-философского осмысления правовых проблем (смысл права, иерархия источников, значение причинности и воли и др.), показав ученым-правоведам целесообразность диалектической манеры.

В произведениях первого поколения комментаторов (вторая половина XIII в.) новые веяния не столь заметны. Так, итальянцы Одофред (ум. в 1265 г.) и Дин де Россонис (Мугеллан, ум. ок. 1298 г.) продолжали читать лекции и комментировать цивильное право в стиле глоссатора Аккурсия. Лишь ученик Дина Чино де Пистойя (Гвиттончино дей Синибальди, 1270–1337) и его младший современник (и, возможно, сокурсник) Джованни д'Андреа (ок. 1270–1348) восприняли критику орлеанских профессоров-диалектиков, а также некоторые античные идеалы благодаря влиянию их общего друга Франческо Петрарки. Последний вполне мог сформировать у правоведов негативное отношение к глоссаторской традиции изучения Свода, которую знал не понаслышке, поскольку семь «потерянных» лет, по его словам, изучал право в университетах Монпелье и Болоньи по настоянию отца.

Первые серьезные попытки применить идеи Аристотеля к толкованию права в целом и договорного права в частности связаны с именами глоссаторов XIV в. Бартола и Бальда.Самый известный представитель школы комментаторов Бартол де Сассоферато (1313–1357), как всякий образованный ученый XIV в., несомненно, был знаком с работами Аристотеля и признавал их «авторитетными», т. е. пригодными для доказательства правовых тезисов. Ученик Бартола Бальд де Убальди (1327–1400) с большим почтением и вниманием относился к философским идеям. Моральную философию он называл матерью и источником «всего нашего права» (комментарий к D. 1.1.1). О несомненном интересе Бальда к философии свидетельствуют десятки упоминаний имен Аристотеля, Цицерона и других философов, а также частое употребление понятий аристотелевской философии. Действительно, как будет показано далее на примере основания-каузы договоров и сущности договора, некоторые ответы комментаторов явно предполагают знание аристотелевских философских концепций. Однако в целом в своей научной деятельности оба правоведа продолжали опираться именно на текст Свода.

Научное творчество Бартола и Бальда знаменует период наивысшего развития школы комментаторов. Особенно высок был авторитет Бартола. Начав изучать право в 14 лет, он успел оставить обширное научное наследие, включающее пространные комментарии к правовым источникам. Опора на глоссовый аппарат предшественников позволила Бартолу перейти к более подробной разработке отдельных правовых институтов и дальнейшему упорядочению все еще разрозненного материала цивильного права в рамках трактатов (монографий) по отдельным юридическим проблемам (например, трактат «О русле реки»), примечательных не широтой замысла, а последовательностью изложения материала, подбором необходимых фрагментов из первоисточников. Важной частью наследия Бартола являются около четырехсот советов (consilid), указывающих на его активную консультативную деятельность. С XV в. труды Бартола приобретают авторитет, сопоставимый с Большой глоссой Аккурсия, и становятся доктринальным источником цивильного права, признанным университетской наукой и юридической практикой.

Имя Бартола стало нарицательным: «Не юрист, если не бартолист» – гласила позднесредневековая поговорка, означавшая, что любой специалист в области ius commune должен знать произведения Бартола и владеть его методологией толкования источников.

Первым по значению среди бартолистов стал его ученик Бальд. Он продолжил комментирование Свода и написание монографий (например, «О пактах»), но превзойти учителя по тонкости анализа и ясности изложения не смог. Зато он на порядок опередил Бартола по числу данных советов, чем немало способствовал практическому применению ius commune в Северной Италии и за ее пределами.

Среди многочисленных комментаторов XIV в. в первую очередь заслуживают упоминания Альберико де Розата (Alberico de Rosata) (1290–1360), Рикардо де Малубра (Riccardo de Malombris) (ум. в 1334 г.), Ольдрад де Понте (Oldradus de Ponte) (ум. после 1337 г.), Яков де Бельвизо (Jacobus de Belviso) (ок. 1270–1335), Райнер де Форливио (Rainerius de Forlivio) (ум. в 1358 г.), Лука де Пенна (Luca de Penna) (ок. 1325–1390).

В XV в. наибольшей известностью пользовались Иоанн де Имола (Johannes de Imola) (ок. 1370–1436), Паоло де Кастро (Paulus de Castro) (ум. ок. 1441 г.), Александр Тартаньи (Alexander Tartagnus) (ок. 1424–1477), Язон де Майно (Jason de Mayno) (1435–1519), Филипп Деций (Philippus Decius) (1454–1535)20. Русскоязычная традиция написания их имен еще не сложилась.

20 Биографические сведения о комментаторах собраны в шестом томе «Истории римского права в Средние века» Ф. К. фон Савиньи.

К концу позднего Средневековья школа комментаторов превратилась в общеевропейское явление. Ряды итальянских и французских комментаторов пополняют испанские и немецкие коллеги. Однако научно-теоретическое значение школы неуклонно падало по мере исчерпания возможностей ее методологии. Внешним проявлением кризиса стало написание комментариев на комментарии, перегруженные разномастными

дефинициями, делениями и прочими «архидурацкими тонкостями», за которые в XVI в. комментаторов подвергли резкой критике Эразм Роттердамский и другие гуманисты (см. гл. 4).

Тем не менее в XIII–XIV вв. комментаторы внесли чрезвычайно важный вклад в развитие юридической науки в целом и договорных доктрин в частности. Глоссаторы сформировали в средневековом обществе профессиональный слой юристов, говорящих на одном «языке права» и мыслящих категориями Свода Юстиниана. Комментаторы стали подлинными создателями общеевропейской правовой традиции (ius commune), определив направления практического применения Свода и Глоссы, а также установив соотношение Свода с другими источниками средневекового права как в рамках ius commune, так и в его соотношении с местными правопорядками.