КРИЗИС ИМПЕРИИ МАМЛЮКОВ

Пословица: «Нужно знать, кому давать взятку, так как каж­дый любит жизнь и хочет царствовать!»

По этому поводу одна история. Друг рассказал мне: «Как-то я совершал паломничество из Дамаска в святой Иерусалим. По пути остановился на ноч­лег. Было холодно и ветрено. Мы, несколько человек, (были в одном из складских помещений, среди нас один дрессировщик со своей женой, громадной обезьяной и клячей. Мы сидели и беседовали, и ночь продолжа­лась. Тут обезьяна притворилась, будто она совсем сонная и дремлет. «Эта обезьяна что-то намерена делать, — сказал я себе, — поэтому она представ­ляется сонной и хочет, чтобы мы уснули!» Поэто­му я стал внимательно за нею следить. Все наконец задремали, один я только притворился спящим. Я хотел увидеть, что она будет делать. Так как она теперь думала, что все спят, то направилась к жене своего хозяина, дрессировщика, и совокупилась с ней. Когда я это увидел, я привстал, и когда обезьяна за­метила, что я за нею наблюдал, пошла и обшарила карман своего хозяина, выташила кошелек с деньга­ми, а именно с пятьюстами дирхамов, и принесла его мне — как будто хотела сказать: «Возьми это и молчи!» Я взял деньги, помолчал и уснул, страшно удивленный тем, что увидел. Утром мы сидели вмес­те с дрессировщиком, который вдруг заметил, что у него украдены деньги. Он закричал: «Слуги, дверь не открывать, мои деньги пропали, но обезьяна зна­ет, кто это сделал, так как она охраняет нас, ког­да мы спим!» Слуга запер дверь. Я страшно испугал­ся, что обезьяна укажет на меня, и не знал, что делать. Если бы я вытащил деньги и рассказал, что произошло, мне никто бы не поверил. Итак, я мол­чал. Когда стало совсем светло, пришли все обита­тели ночлежки. Их было немного, среди них один еврей. Обезьяна осматривала всех по очереди. Нако­нец, она подошла к еврею, крепко уцепилась за него и начала визжать. Все закричали: «Это еврей, и никто другой украл у дрессировщика деньги!» Но еврей настаивал на своей невиновности. Теперь дверь снова была открыта. А я удивлялся обезьяне, что она вцепилась в еврея, а не в мусульманина. Дресси­ровщик потащил еврея к наместнику, чтобы тот приказал его высечь. Тогда я сказал себе: «Это не­справедливо. Пойду к наместнику и расскажу, что я видел». Когда я к нему вошел, еврея уже прикова­ли, чтобы бить. «Не его! — крикнул я. — Он ниче­го не сделал!» Теперь я сообщил все, как произошло, и отдал деньги дрессировщику. Наместник приказал убить обезьяну, и ее заковали и забили». Разве это не удивительно? Посмотри... на обезьяну! Она зна­ла: надо дать взятку, тогда дело уладится! На сколько больше знают сыновья Адама об этом!¹⁴.

Эту историю, от которой волосы встают дыбом, рассказывает нам Мухаммед Сасра из Дамаска, вста­вив ее в сообщение о разрушении его родного города во время волнений, в которых черкес Баркук снова завоевал для себя султанат после того, как его на несколько месяцев прогнали с каирского трона и дер­жали в плену в крепости Керак. В декабре 1389 года Баркук сумел собрать под Дамаском вокруг себя часть своих старых сторонников: в самом городе, однако, он сначала не мог удержаться, так как чернь, под­стрекаемая кади Ибн аль-Кураши, одержала верх. В последующих стычках, в которых особенно наводил ужас грохот пушек, целые кварталы города начина­ли гореть. Полный бессильной ярости Ибн Сасра со­общает: Ибн аль-Кураши и его сторонники, «дураки», сидят в безопасной башне, подстрекают ободряющи­ми выкриками массы на борьбу и покорно мирятся с тем, что город превращается в развалины. Разве Пророк не предупреждал, что если два мусульмани­на скрестили друг против друга клинки, то оба сго­рят в огне ада? Об этом вспоминает Ибн Сасра, и о своей ненависти к тому самому Ибн аль-Кураши пи­шет он в своем дневнике, чтобы облегчить душу. Неподкупным должен быть судья, требует Ибн Сас­ра с ожесточением, правда, не объясняя нам, насколь­ко нарушил эту заповедь Ибн аль-Кураши.

Он добавляет анекдот о силе воздействия подар­ков, которые приподмосятся в нужный момент, — именно таковы теперь исламские сановники, насквозь испорченные! Так сильно развращены люди властью денег, что даже обезьяна может следовать этому! Жалобы на судей и других чиновников, которые пре­доставляют свои услуги эмирам для прикрытия их предосудительных махинаций, не принимая во вни­мание шариат, соблюдение которого они должны га­рантировать, в сирийских и египетских источниках че­тырнадцатого века не редкость. Мамлюки, часто лишь поверхностно знакомые с исламом, правят и притес­няют по своим собственным правилам; они не изго­няли местных образованных мусульман, они подчи­нили их себе, так как именно мамлюки распределяли доходные должности. Политическое влияние семей, таких как Бану Сасра, из поколения в поколение за­нимавших посты, которые можно было получить толь­ко после обстоятельного изучения исламских наук, постепенно уменьшалось, по меньшей мере, с середи­ны четырнадцатого века¹⁵.

Так возрастала, как казалось Ибн Сасре, власть чис­тых денег ¹⁶. Богатый маклер и бессовестный делец Ибнан-Нашу - это был как раз человек по вкусу воен­ных: он мог им достать необходимые деньги, и поэ­тому они сделали его эмиром — ранг, который ему никогда в жизни не удалось бы получить из-за его низкого происхождения! И, наконец, этот Ибн ан-Нашу, который брал себе должность за должностью, был истинным правителем Дамаска. Значит, наступи­ли плохие времена для тех, кто еще поддерживал старое образование! Ибн Сасра доверил своему днев­нику многочисленные стихи, в которых говорится о всесильи денег: у кого есть деньги, к тому прислу­шиваются; деньги помогают трусу победить героя; деньги решают, что правильно, а что неверно, — ко­роче, деньги могут просто все! И не в последнюю очередь именно дьявол сеет такую мудрость; Ибн Сасра верит в это совершенно серьезно¹⁷.

Жестокость, беззастенчивость — это было все, что ожидало местное население в городе и на селе от правящей военной касты. По поводу введения в дол­жность наместника в Дамаске, в честь которого го­род, как обычно, должен был быть иллюминован, Ибн-Сасра пишет, что население было очень обрадо­вано, так как впереди этого человека шла слава, что «он лишь немного вреда приносит людям»¹⁸. О гру­бой силе и кровавых столкновениях между местным населением и мамлюками, которые большей частью одерживали верх благодаря их вооружению и владе­нию военным исскуством, источники рассказывают нередко¹⁹. Конечно, нельзя приписывать мамлюкам всю вину за нищету, о которой арабские летописцы четырнадцатого пека сообщают так часто и, как это кажется, чаще, чем в предыдущие эпохи. Может быть, те, кто тогда писал историю, воспринимали нужду и коррупцию лишь острее, чем раньше, именно потому что они, принадлежащие к слою имеющих исламское образование в столицах, видели, что их обществен­ному и политическому статусу все больше и больше угрожает опасность²⁰.

Кризис империи мамлюков, который начался в се­редине четырнадцатого столетия, имел много причин.Ужасное сокращение населения в год чумы 1349²¹ тоже относится к этим причинам; какое влияние мам­люки оказывали на менталитет, на настроение людей Ближнего Востока, до конца еще не известно. Одна­ко можно себе представить, что расходы военной касты на свое содержание стали в смутное время еще более тяжким грузом, так как теперь они должны были лечь на плечи меньшего количества людей, чем до этого. Природные катастрофы тоже обостряли бед­ственное положение населения. Источники отмечают, что между 1365 и 1369 гг. Сирия подверглась нашес­твию саранчи. Против нее существовал только один способ борьбы: в Дамаске на башне замка и на од­ном из минаретов вешали медные бутылки, наполнен­ные определенной, привезенной с Востока ключевой водой; она должна была привлечь птиц, похожих на скворцов, которые уже в воздухе ловили и поедали саранчу. Вера в то, что таким образом можно побе­дить вредителей, была подтверждена документально и в Османской империи при Мехмеде Завоевателе (прав. 1444-1481). Египту, снабжение которого зави­село от ежегодного паводка Нила, пришлось страдать не меньше. Зимой 1373-1374 гг. уровень воды в реке был значительно ниже среднего, так что султан при­казал читать молитвы. Позже цены на продукты под­нялись на такую высоту, что каждого зажиточного за­ставили государственной властью кормить определен­ное число бедных, которым под угрозой наказания распятием на кресте было запрещено просить милос­тыню на рынках. И подаяние было запрещено²². Очевидно, таким образом начинающий разваливать­ся султанат «тюрок» пытался бороться с нищетой и одновременно препятствовать всяким волнениям. Что удивительно, так это то, что астрологи в таком пол­ожении предсказали на следующий год и на 777 (х) (начался 2 июня 1375) одни несчастья! Другого со­всем не ожидали, и что плохие предсказания не под­твердились, это достойно внимания хрониста — при­чем он, по-видимому, подорожание в Сирии вообще не считал бедой²³.

Попытки обеспечения хотя бы скромным пропита­нием живущего в нищете населения не стали предме­том длительного внимания политиков. Это было со­вершенно невозможно, так как государственных до­ходов, из которых оплачивалась существенная часть расходов военного аппарата, не хватало везде и всю­ду. Чтобы избежать финансового кризиса, были при­думаны многочисленные новые налоги, что порожда­ло иногда странные бюрократические методы. Этим государство ставило на карту свой авторитет. Так, сул­тан аль-Ашраф Шабан отменил в конце 1376 года из­данный до этого закон о налогах с певцов и этим от­казался от богатых сборов. Каждый музыкант, каж­дая певица должны были ежегодно выплачивать твер­до установленную сумму в государственную казну и имели право выступать во время торжеств, таких как свадьба или праздник обрезания, только с разреше­ния, выписываемого для подобного случая, это раз­решение можно было получить за плату. Каждую ночь контролеры совершали свой обход, чтобы установить, действительно ли покинули свои квартиры только те музыканты, которые на этот вечер получили право выступать. И проститутки облагались налогом; они должны были ежедневно вносить определенную сум­му. Особенно в верхней части Египта и в дельте, говорят, имелись в городах целые кварталы борделей. «И если незнакомец проходил мимо этого места, со­всем не собираясь зайти к проститутке, они набрасы­вались... на него и принуждали его к разврату, разве только он откупался какой-то суммой, которая была одинакова, занимался он с ними развратом или нет!» Иначе бедные проститутки не могли внести свои ежед­невные налоги ²⁴. От этого позорного источника сбо­ра²⁵ при аль-Ашрафе Шабане тоже отказались.

Подобными решениями, конечно, нельзя было до­стичь действительного облегчения от гнета налогов. Са­мовластные управляющие надоедали купцам и другим группам населения, у которых можно было кое-что взять, незаконными мерами, тоже не установленными султаном, закрывали пристанища на караванных путях и требовали от упомянутых торговцев уплаты высокой суммы, для того чтобы с товаров снова был снят запрет²⁶. Если новый султан вступал на трон, что во второй половине четырнадцатого века было неред­ким событием, то провозглашалось, что такому про­изволу теперь должен быть положен конец: но через какое-то время все возвращалось к старому²⁷.