ДЕРВИШ КАК ДУХОВНЫЙ ВОЖДЬ

Сведения о детстве и юности Бурхан-ад-дина рас­пространяю гея почти исключительно в арабской и пер­сидской литературе, в суфизме и исламском учении о Боге. Отец представил его одному знаменитому шей­ху, который был чрезвычайно удивлен знаниями маль­чика в персидском языке и принял его в группу своих адептов — совсем как когда-то Моисей, который за­воевал симпатию старого Шуаиба⁵², говорит Азиз. В двенадцать лет мальчик овладел грамматикой, риторикой, искусством стихосложения, а также арифметикой и логикой. Затем, примерно в 1356 году, ввиду разло­жения общества, которое стало причиной многих смут, по поручению отца он предпринял путешествие, кото­рое привело его в княжество Караман. Оттуда оба на корабле отправились в Сирию⁵³. О причине этого пу­тешествия не стоит говорить, однако ясно, что пяти­десятые годы в Кайсери были периодом политическо­го беспокойства, так как Эретна, князь в Кайсери и в середине четырнадцатого века самый могущественный человек в центре Анатолии, в 1352 году умер, а его сыновья стали спорить из-за наследства. Семью Бур­хан-ад-дина, включенную из-за брачных союзов в ру­ководящую прослойку, эти события, должно быть, за­тронули. То, что его отец в Дамаске обсуждал положе­ние с уполномоченными мамлюков, можно предполо­жить, так как приблизительно за два десятилетия каирскому султану удалось расширить свое влияние до Центральной Анатолии. Эретна, который когда-то со­стоял на службе у ильханского наместника Кобана, возвысился под прикрытием мамлюков до правителя Сиваса, а позже Кайсери. Он мог использовать египетско-ильханское соперничество, когда после смерти Абу Саида (прав. 1317-1335) началась борьба за вла­дение империей, основанной Хулагу. В 1337 году Эрет­на признал господство султана мамлюков ан-Насир Му­хаммеда (прав. до 1340)⁵⁴. Эта связь с Египтом валена для понимания политики Тимура в Анатолии, так как он хотел реставрировать империю ильханов и изгнать «диадохов».

Четыре месяца Бурхан-ад-дин жил тогда в Дамас­ке; затем он отправился назад в Кайсери, где снача­ла жил уединенно своими исследованиями, будто бы уже в молодые годы окруженный значительным ко­личеством учеников. Его отец занимал должность судьи; Бурхан-ад-дин, вероятно, часто замещал его. Однако эта спокойная жизнь продолжалась недолго; уже в 1358 году он снова должен сопровождать своего отца в поездке на чужбину. На этот раз путь шел через Сирию в Египет — совпадение с жизнью Мухаммеда, считает Азиз, так как и тот в своей юности отправ­лялся, правда, вместе со своим дядей, в чужую стра­ну, а именно в Сирию. В Египте Бурхан-ад-дин не­смотря на болезнь занимался юриспруденцией, тол­кованием Корана и геометрией. Но потом он узнал, что знаменитый ученый Кутб-ад-дин ар-Рази находит­ся в Дамаске. Какой удобный случай! Он немедлен­но поспешил в Сирию и удостоился чести послушать его. Полтора года учебы у Кутб-ад-дина, в которые он прорабатывал его собрание сочинений по толкова­нию Корана, возместили все предыдущие усилия, го­ворил Бурхан-ад-дин, бросая взгляд на прошлое⁵⁵. Впрочем, он тогда посвятил себя медицине, направ­ляемый Мухаммедом Нили, обработку «Канона» Ави­ценны которого тот читал.

Бурхан-ад-дин дальше рассказывал: «Анатолийс­кий дервиш в залатанной одежде участвовал в за­нятиях Сайда Мухаммеда Нили, но всегда оставал­ся на некотором расстоянии. Мухаммед постоянно окликал его : «Эй, анатолиец! Прочитай-ка нам га­зель!» Дервиш декламировал несколько стихов... Джелал-ад-дин Руми⁵⁶ и Сайд Мухаммед дали ему несколько разменных монет и приветливо говорили с ним. Однажды кто-то сказал в кругу: «Этот дер­виш — «господин нашего времени». Никогда он не бывает без божьего волнения, он излучает благоу­хание святости!» Присутствующие, неприятно по­раженные, дали отпор этой точке зрения, но мое сердце это тронуло, моя душа была согласна с этим словом». Смысл этого рассказа позже будет ясен ⁵⁷.

Встречи с такими людьми, которые общались с ми­ром скрытого, в будущем образовали вехи жизни Бурхан-ад-дина. В 1365 году со своим отцом он от­правился в утомительное путешествие к святым мес­там ислама в Хиджазе. В Мекке он натолкнулся на суфия и учителя единственности бытия Акшахри, человека, о котором говорили, что у него есть спо­собности творить чудеса. Он взял мальчика из Кайсери за руку, повел его мимо всех тех мест, в кото­рых слышатся молитвы, вымаливая благословение Бога — неизменный дар милости Бурхан-ад-дину, уже часть выполнения того предсказания, которое было передано двенадцатилетнему мальчику во сне, а так­же четкое указание на духовную близость к Аврааму и Мухаммеду⁵⁸. Обоим, как звучит это в исламской легенде, уже в детстве и юности открылась их избран­ность, было объявлено их будущее задание.

Отец Бурхан-ад-дина умер на обратном пути в Ма­рат ан-Нумане. Снова мы наталкиваемся на неизвес­тное, когда спрашиваем о причинах этого паломни­чества. Конечно, оно служило исполнению религиоз­ного долга, но для личностей, которые стояли в цен­тре политической жизни и которые всегда должны были выстоять в борьбе с соперниками, путь в Мек­ку слишком часто был также бегством от врагов, мести которых они, должно быть, боялись. Во всяком слу­чае, Бурхан-ад-дин не вернулся на родину, а искал убежища сначала в близко расположенном Алеппо. Только через некоторое время рискнул он вернуться в Кайсери, где его будто бы с радостью встретили, и как сын умершего судьи он пользовался некоторым уважением; однако господа более высокого ранга от­неслись к нему враждебно. И пророка Мухаммеда в начале его деятельности любили только простые люди, отмечает Азиз. Только через год могущественные мужи города изменили свое отношение, Бурхан-ад-дина пригласили на работу в управление судьи, где он имел большие заслуги в борьбе за новый порядок благочестивых учреждений и улучшение морали но­тариусов⁵⁹. На завещания, которыми поддерживались общеполезные и религиозные учреждения, направля­ли свои жадные взгляды правители, а нотариусы, услугами которых нужно было пользоваться даже при мелких правовых сделках, были не только в Кайсе­ри настоящим бичом.

Сын Эретны Мухаммед, которому угрожал его брат и военачальники, стремившиеся к свободе, был к Кайсе­ри нерешительным правителем, и ею власть закончилась внезапно в 1365 году, когда он пал жертвой одного нападения. Это было как раз в то время, когда Бур-хан-ад-дин достиг своих первых успехов по службе.

Он сообщил своими собственными похожими на жемчужины словами: «Во время тех ужасных собы­тий в Кайсери появился анатолийский дервиш, ко­торого я видел в Дамаске, и неожиданно взялся за дело, которое разбиралось в момент его появления, хотя он не мог о нем услышать и узнать. И он точно изложил это дело. Присутствующие удиви­лись этому озарению и были ошеломлены. А я, ко­торый узнал его и верил в его чудесную силу, был поэтому глубоко взволнован, и ощущение, что я был его адептом, укрепилось в моем сердце. Каждый раз эта вера удваивалась. Прибытие дервиша вызвало в моем характере непоколебимое спокойствие, ра­достное облегчение; темнота и мрак были вытес­нены светом и прозрачностью. Наконец, он совер­шил так много святых чудес, что все волнение мыслей, которое из-за него появилось, выразило только те (внутренние изменения ), все без исклю­чения. И когда во время встречи ему задавали во­просы на разные темы, он всегда давал правильные ответы и высказывал то, что в зависимости от об­стоятельств соответствовало истине, долго не раз­думывая. Он имел обыкновение часто говорить, что не тот является сердечным другом, кто в счастье становится твоим спутником... а ...тот, кто в суровые времена, полные опасности, выполняет по отношению к другу долг настоящей поддержки... чтобы исполнить так а подобающей форме то, что является делом братства, мужского достоинства и рыцарства...»

Не только Бурхан-ад-дину направлял свои слова снова и снова дервиш; он сумел подобным образом так увлечь и других людей, что многие скоро были убеждены в его тесном общении с божественным, в его способности «преобразовывать образы и сворачивать пространство», даже верили, что его приказу повинуются все живые существа. Он считался для них «полюсом века»⁶⁰, вершиной иерархии святых, кото­рые большей частью неузнанными работали среди людей; без таких святых мир был бы ужасен. Бур-хан-ад-дин благодаря участию в сущности Иисуса — мы уже знаем об этом — чувствовал родство душ с дервишем, который дал понять, что тот юный судья был предназначен для трона Кайсери. Но как Мои­сей со многими «как» и «почему» боялся передать за­дание, которое дано было ему Богом, так и Бурхан-ад-дин обдумывал безобидные толкования ясных слов дервиша. Дервиш, конечно, не упустил возможности заговорить с ним, величая его королем. «Как обсто­ят дела у вашей святости? — вздыхал Бурхан-ад-дин. — Вы себя совершенно... отрезали от этих ничтож­ных дел, от этого тщеславного украшения, все при­крыли далеким наследием вашего святого стремления, все, что не имеет ничего общего с Богом!» Больше всего он хочет стать тоже дервишем, заставил Азиз сказать своего покровителя, на что ему было дано разъяснение, что каждый должен соответствовать сво­ему предназначению, а оно для Бурхан-ад-дина теперь было не в залатанной одежде.

Существуют сны, которые дают кади последнюю уверенность: громкие крики и причитания проника­ют в его ухо; он поднимается на крышу мечети, в ко­торой живет; полчища терзающих насекомых напали на город, люди молят о помощи — это как всемир­ный потоп; как закончит его Бог? Тут блеснет что-то перед глазами того, кто видит сон — длинный пояс из стали, отделанный золотом, и баязидский капюшон дервиша; он хочет застегнуть пояс, но тот слишком длинен, и это удается только тогда, когда появляет­ся дервиш и помогает ему; дервиш также натягивает ему на голову капюшон адепта Баязида Б метами, ве­шает ему на плечо колчан. «Теперь мне эти вещи под­арены с неба, почему не спадает прилив?» — «Подожди еще семь дней, пока появятся плоды!» — гла­сит ответ.

Толкование заставляет Азиза сразу продолжать: на­секомые — накипь, которая основала в городах кня­жества господство ужаса; пояс подчиненности и капю­шон дервиша — первоначальное слово «корона» — регалии власти по желанию Бога, которая связана с обязанностью послушания адепта, должны мы добавить. Длина пояса означает продолжительность правления, колчан олицетворяет деятельную силу. То, что инвес­титура произошла на крыше, между небом и землей, свидетельствует о совершенстве в религиозных и мир­ских делах; совершена она была «людьми скрытого», а значит, Бурхан-ад-Дин сможет всегда полагаться на их помощь. Другие сны такого рода усиливают это; наконец, ему является сам Пророк, и Али аби-Талиб вручает колеблющемуся меч. Теперь больше невоз­можно избежать призыва заниматься политикой⁶¹.

ВОСХОЖДЕНИЕ НА ТРОН

После смерти Мухаммеда Эретны княжество рас­палось на несколько отдельных мелких княжеств, самое значительное из которых охватывало террито­рию вокруг Эрзинджана, где некий Мутаххартен за­хватил власть. Хотя сын Мухаммеда Эретны и его на­следник Али Бек стремился снова подчинить себе из Кайсери фактически независимых эмиров, в конце концов его усилия оказались безрезультатными. Впро­чем, кризис, в котором оказалось основанное Эретной княжество, нельзя объяснить только ошибками Али Бека. Благодаря монгольским сторонникам Эретна стал правителем, его сын Мухаммед, однако, ста­рался помешать влиянию этих групп, при нем давно осевшие здесь смогли укрепить свое влияние. Мон­голы, должно быть, поэтому перекочевали на запад и юг, то есть в область князей Караманских⁶².

Как уже было не один раз, когда правитель дей­ствовал неудачно, летописцы, которые искали убеди­тельные причины неудач, упрекали его в непригод­ности и развратном образе жизни. Бурхан-ад-Дин, судья Али Бека в Кайсери, честолюбие которого и раньше подстегивалось тем дервишем, нацелился на захват власти. Он воспользовался, как кажется, от­сутствием Али Бека для попытки организовать путч. Его сторонники, очевидно, в достаточном количестве были приведены к нему его духовным покровителем. Правда, быстрое уничтожение Али Бека оказалось невозможным; Бурхан-ад-дин вскоре после этого за­верил законного правителя в готовности к примире­нию. Али Бек вернулся в Кайсери; предатель-судья должен был, прежде всего, отстраниться от обществен­ной деятельности.

Но без всяких раздумий он ухватился за первую возможность приблизиться к своей цели. Ала-ад-дин Халил, князь Карамана, послал войско против Кай­сери. Участвовали в этом нападении те кочевавшие по Анатолии монголы и татары, которые в княжестве сы­новей Эретны больше не чувствовали себя желанны­ми. Когда Али Бек услышал о нападении, он бросил все и отправился в Сивас. Азиз, который, конечно, ничего не пропускает из того, что могло бы выста­вить на посмешище противников Бурхан-ад-дина, рас­сказывает, как передается известие правителю, нахо­дившемуся в ванне, о наступлении врагов, и он, увен­чанный цветами и еще с расческой в волосах, убега­ет. Бурхан-ад-дин предоставил себя в распоряжение нападавших и взял на себя командование караманскими подразделениями, которые окружили войска Али Бека, находящиеся в крепости Кайсери. В качестве вознаграждения Бурхан-ад-дину была обещана непри­косновенность семейного имения в Конье. Этот город недавно попал в руки караманских вооруженных от­рядов. Видимо, Халил свое обещание не сдержал, так что Бурхан-ад-дин смотрел на новое предательство как на оправданное. Вместе с военными отрядами крепос­ти, штурм которой он как раз подготовил, он напал теперь на осаждающих и прогнал их. То, что он до этого служил князю Карамана, после такого поворо­та могло показаться военной хитростью; во всяком случае вскоре после этого Бурхап-ад-дин и Али Бекснова вышли вместе на сцену. Конечно, отношение судьи к законному наследнику княжества оставалось и впредь неясным, так как Бурхан-ад-дин призвал не­коего Хаджи Ибрахима, бека Сиваса, распространить свою власть на Кайсери, после чего Али Бек некото­рое время скрывался у рыскавших окрест монголов. Но с ними Хаджи Ибрахим не хотел связываться, и так случилось, что кади скоро сам должен был обра­титься в бегство, после того как Али Бек смог снова обосноваться в Кайсери под прикрытием тех же ко­чующих отрядов. Бурхан-ад-дин спасся бегством в Сивас⁶³.

Борьба среднеанатолийских мелких князей и аван­тюристов за власть имела не только местное значе­ние; она затрагивала непосредственно самые актуаль­ные дела большой политики. В середине четырнад­цатого века османское княжество, сначала одно из многих мелких владений, на которые разделилось наследие Сельджуков, превращается в великую им­перию. В 1356 году султан Орхан (прав. 1326-1360) переправляется через Дарданеллы, победоносно рас­ширяет рамки своей власти вокруг христианских об­ластей, что приносит ему славу в исламском мире, ко­торый в течение нескольких столетий изматывается в братоубийственной войне и терпит поражения от ино­верных. Какие бы надежды на будущее Османы не связывали с присоединением Фракии, все исходит только из того, что наследник Орхана Мурад I (прав. 1360-1386) уже в 1366 году переносит резиденцию правителя из Бурсы в Адрианополь. У анатолийских мелких князей такие успехи не вызывают бурного восторга, и мамлюки, которые как раз намереваются выдвинуть вперед и подстраховать через Тавр свой се­верный фланг, рассматривают такое развитие со сме­шанными чувствами. В Каире знают, что военные силы, которые где-либо в другом месте можно было бы использовать лучше, привязаны к анатолийской территории⁶⁴, и Ибн Хальдун, умный толкователь ис­ламской истории, предостерегает в конце четырнад­цатого столетия мамлюков, что все опасности, угроза которых исходит от Тимура, только временные; но уг­роза, которая исходит от Османов, останется⁶⁵.

Приблизительно с 1360 года Халил, князь Караманский, работал над созданием союза анатолийс­ких правителей против Османов. Соответствующее соглашение, к которому присоединился и Мухаммед Эретна, вскоре после этого было заключено. Халил не мог быть равнодушным к тому, что сын Мухам­меда Эретны Али Бек оказался неспособным держать в порядке свое наследие. Анархия в центре Анато­лии должна была соблазнить Османов на вторжение; бесполезным ударом по Бурсе Халил и без того их разгневал. Его попытка присвоить себе Кайсери была задумана хорошо; но это предприятие не было до­ведено до конца, так что все осталось нерешенным, ибо слишком много сил Халил не мог тратить на Кай­сери. Петр I Лузиньянский (прав. 1359-1369 ), ко­роль Кипра, чувствовал себя обязанным выполнить миссию возрождения крестовых походов. С 1361 года он достиг некоторых успехов в области Анатолии, лежащей напротив его острова, и теперь, четыре года спустя, ему удалось при поддержке иоаннитов и Ве­неции свести флот в количестве ста пятнадцати ко­раблей с сильным экспедиционным корпусом. Алек­сандрия была захвачена, полностью разграблена и опустошена — удар, от которого крупная торговая столица оправилась с трудом. Начать войну с мам­люками в Египте нападающие, правда, не решились. Они удовлетворились громадной добычей и отступи­ли⁶⁶. В эти годы караманские войска воевали с во­енными отрядами киприотов, прежде всего, в низовье Гексу. Когда сын Халила Ала-ад-дин, который ру­ководил этими предприятиями, должно быть, узнал, что он больше не мог ожидать никакой помощи от мамлюков в войне против Петра Лузиньянского, он заключил с ним соглашение, которое обеспечивало status quo, а княжеству Караман одновременно дало возможность сохранить терпимые отношения с Каиром⁶⁷, так как Ала-ад-дин не мог совершенно отка­заться от поддержки мамлюков. Нужно было держать в узде Османов. И к этому времени, концу шестиде­сятых годов, относится поход на Кайсери, который был нужен Бурхан-ад-дину, чтобы маневрировать между различными силами: монголами и сторонниками Али Бека, внука Эретны; военачальниками, которые наде­ялись поделить княжество; великими державами, к ко­торым — глядя на Кайсери — тогда, очевидно, мож­но причислить и караманцев, рискнувших дать вы­зов Османам, с тех пор как те все больше и больше поворачивались к Балканам.

Счастливо и спокойно живет Бурхан-ад-дин сле­дующие годы. В постоянной борьбе он все больше и больше кажется единственным оплотом прочности. Какой-нибудь потомок Эретны должен быть фор­мально признан князем; затем хотят объявить Бур-хан-ад-дина его визирем и доверить ему фактичес­кое господство над Сивасом. Это разрешение кризи­са, который вырисовывался в Сивасе в конце семи­десятых годов. Незадолго до этого не удалось из Сиваса вернуть Кайсери⁶⁸, так что прежде можно подумать только об обстановке на севере княжест­ва. Однако Бурхан-ад-дин хочет только стать визи­рем, хотя все жители города, не только командиры боевых подразделений выступают за него, чужака. Но таким образом нельзя достичь мира. Бурхан-ад-Дин находит единодушное одобрение, но не хватает денег, которыми нужно укрепить власть значитель­ных людей. Тогда он, прежде всего, лучше откажется от визирства⁶⁹. Кроме того, в этот момент Али Бек, законный князь, которого упорно преследуют вра­ги, устанавливает с ними связь. После некоторых ко­лебаний Али Бека привозят в Сивас; некоторое вре­мя на него смотрят как на правителя унаследован­ного княжества; но теперь, в начале лета 1378 года, Бурхан-ад-дин фактически становится визирем ⁷⁰. Ближайшее время заполнено небольшими военными походами, цель которых — восстановление княжес­тва в прежних границах и подчинение местных влас­тителей, которые использовали многолетнюю анар­хию для своей собственной выгоды. Азиз рисует своего покровителя смелым бойцом (другого от Азиза нечего было и ожидать), Али Бека, напротив, трус­ливым неудачником, который не может справиться с событиями и впадает в панику, когда его фаворит попадает в плен. Только благодаря хитрости Бурхан-ад-дина он снова выходит на свободу. Но Али Бек злом отплатил визирю за эту службу; он все боль­ше жалуется, что визирь в эти волнующие дни вел беззаботную жизнь, безразличный к боли, которая ему, князю, отравила даже радость, получаемую от вина ⁷¹.

Бурхан-ад-дин пережил не только политические завихрения. В то время умер дервиш, который ук­репил в нем веру в предназначение быть правителем и предостерег его от тайных планов его врагов. Так как милость Бога, доказанная получением кади титу­ла визиря, требовала, чтобы у него был постоянный советник, который сообщал бы ему о скрытых вещах, необходим был выбор нового шейха-суфия. Однако птица его души «взлетела из подземелья становления и нетерпения на башенки возвращения домой» ⁷² и, та­ким образом, нужно было искать третьего сверхъес­тественного руководителя. Его нашли в лице некоего Адилшаха из Сиваса, у которого вскоре была возмож­ность доказать свою святость. Он обнаружил, что Али Бек и его любовник посягали на жизнь визиря. В снах Бурхан-ад-дин видел теперь близкий конец князя и собственное господство — святые, а также давно умершие последователи пророка Мухаммеда давали ему постоянно сведения о ходе дел, подтверждает Азиз ⁷³. В действительности, вскоре после этого Али Бек заболел чумой. Бурхан-ад-дин велел позвать вра­ча, но что князю нельзя помочь, он знал и без того, так как именно той ночью кади раздарил сумку с пылью с могилы своего недавно умершего первого ду­ховного вождя...⁷⁴

Бурхан-ад-дин незамедлительно лишил власти лю­бовника Али Бека. Однако чтобы разъяснить, что не следует думать об узурпации, привели на собрание со­вета сына умершего князя, семилетнего мальчика.

Других многообещающих претендентов на княжеский трон, напротив, без всякого стеснения убрали с пути. 21 февраля 1380 года жители Сиваса присягли на вер­ность Бурхан-ад-дину. Так как сын князя по-прежне­му сидел на собрании совета, оставалось неясным, окончательно ли потеряли свое княжество потомки Эретны или нет ⁷⁵.

БОРЬБА И ПИР

На занятой шахматной доске анатолийской поли­тики Бурхан-ад-дин был больше, чем простая пешка; но дела обстояли так, что скорее он сам был в опас­ности, чем представлял угрозу для других, так как даже в княжестве Эретны, территорию которого он частично контролировал, у него были могуществен­ные противники. В тот момент они не могли его свер­гнуть, тем более что были в ссоре друг с другом. Однако следовало предвидеть, что изменения в мно­гослойном политическом устройстве Анатолии дела­ли возможным новые коалиции. Если Бурхан-ад-дин хотел удержаться у власти, он должен был заручить­ся поддержкой горожан — это ему было ясно уже давно, не наживая себе врагов в монгольских отря­дах. Когда жители Сиваса присягали ему, он им обе­щал, что больше никого из их ближних противоза­конно не будут притеснять; каждый спорный случай должен разрешаться по законам шариата, а именно, законными «судьями ислама»; от монгольских обы­чаев и нововведений, противоречащих шариату и по­этому достойных порицания, следует отказаться. По­мещики, ремесленники и мастеровые — все они дол­жны были заниматься своими делами, но только ими, полагаясь на благосклонность нового правителя ⁷⁶.

Бурхан-ад-дин четко становится на сторону мусуль­манского оседлого населения, которое подвергается, как он видит, нападениям кочующих захватчиков. Вос­становление исламской законности является его целью, и поэтому включает в свою программу то, что требовалось уже много раз со времени вторжения мон­голов и утверждения власти чужеземной военной эли­ты, большей частью турецкого происхождения; сме­лее все требовал этого Ибн Таймия⁷⁷, который в на­чале четырнадцатого века призывал мамлюков к «ис­ламскому управлению государством». Чтобы его осуществить, правоведы и эмиры должны были ра­ботать рука об руку и именно на основе шариата⁷⁸. Создать фронт против кочевников-скотоводов в Сивасе было, конечно, невозможно. Только в их руках было сохранение военного искусства; городские опол­чения вряд ли были способны укротить их, и уж тем более из одного-единственного города, так как даже после победы горожан сюда сразу устремились бы но­вые отряды, и кроме того, кочевники значили очень много в интригах правителей, даже если последние обещали ориентироваться скорее на желания оседло­го населения. Когда несколько позже самаджар-монголы, предводители которых давно играли большую роль в княжестве, проходили мимо Сиваса на пути к своим летним пастбищам, Бурхан-ад-дин поспешил дать им подкрепление; они жаловались, что туркме­ны, вторгшиеся из Сирии, угрожали им во время их перекочевок⁷⁹.

Все свое внимание в первые месяцы своего прав­ления Бурхан-ад-дин посвятил устранению соперни­ка, который, чтобы скрыть свои намерения, требовал возведения на престол несовершеннолетнею сына Али Бека. В этом споре Бурхан-ад-дину предложили свои услуги монголы, которых он поддерживал вопреки своим обещаниям, как союзники, но доверять им он тоже не мог; он скорее подозревал, что они под ка­ким-нибудь предлогом только хотели вторгнуться в Сивас и разграбить город. И без их помощи победил он в конце концов своего конкурента в битве, совсем как предсказал его новый духовный вождь, погрузив­шись в медитацию: «Несомненно, что эти люди гово­рят языком божественной правды и слушают язык бо­жественной правды». ИБурхаи-ад-дмн узнал об ис­ходе спора уже во сне и рассказал об этом другим, «и знать и простонародье удивились тем откровени­ям и поражались им. Ужас охватил их сердца, и благоговение — их чувства, и все склонили голову в лакейском послушании»⁸⁰. Совершенно открыто Бур-хан-ад-дин стал претендовать теперь на равенство по рангу с остальными правителями. Он послал через Анатолию в Сирию и Иран миссию с сообщением о победе, приказал называть отныне свое имя в пропо­ведях по пятницам и украсил им монеты⁸¹.

Однако Бурхан-ад-дин не мог быть уверенным в своей власти. Любовник Али Бека все снова и снова находил возможность интриговать против него, и са-маджар-монголы тоже были недовольны его полити­кой. Обе стороны сдружились в заговоре против Бурхан-ад-дина. Предательство в войске, которое было в его распоряжении, ухудшило положение. Многие перебежали к монголам, которым, как сожа­лел Азиз, свойствен подлый характер⁸². Битву Бур­хан-ад-дин проиграл. Он бежал с группой оставших­ся в живых из его свиты. На маленький отряд вне­запно напали враги, но он еще раз ускользнул и скры­вался на территории, где повсюду подкарауливали монголы. При полных приключений обстоятельствах он снова собрал несколько бойцов, послал кого-то в Сивас, чтобы дать знать о своем возвращении. Так, когда он под покровом ночи добрался до города, то нашел ворота открытыми и смог спастись. Заговор­щики мало использовали свою победу. Они рассори­лись, вместо того чтобы напасть сообща. Некоторые из изменников вернулись, между тем, к Бурхан-ад-дину. Поэтому ом смог наконец несмотря на пораже­ние восторжествовать: конкуренты в конце концов уго­монились. О раскаявшихся предателях он высказал­ся, по описанию Азнза, следующими словами:

Мы несем бремя содержания войска, заботу о во­оружении и провианте... много лет только ради дня, когда мы выступаем навстречу врагам, даже толь­ко ради мгновения, когда наши братья, с которыми мы делим соль и поддерживаем дружбу, должны, стоять за нас для нашей чести, служащей гарантом их хорошей жизни и счастья, или для их собствен­ного блага и их личной славы; должны помогать нам и отдать лучшие силы за нас, чтобы поблагодарить нас за это. Мы отличаем их от врагов и друзей не потому, что они в дни пирушек и общения. . . демон­стрируют нам дружбу и симпатию... а в дни бит­вы и мужского достоинства выдают нас врагу и бегут! В таком случае нам не нужна ничья поддержка!⁸³

Однако заговорам против Бурхан-ад-дина вскоре снова не стало видно конца; бывший любовник Али Бека и предводитель самаджар-монголов по-прежне­му стремились свергнуть его. Но Бурхан-ад-дин на­ходился под защитой Бога, который теперь, когда при всякого рода бедах и опасностях его третий духов­ный вождь отправился на тот свет, послал ему без промедления помощь в лице ясновидящего, считаю­щегося в народе сумасшедшим. Этот ясновидящий по имени Маулана Паса, правда, говорил всегда загад­ками⁸⁴, но его слова были, к счастью, достаточно ясными, чтобы вовремя сообщать Бурхан- ад-дину о готовящихся ударах врагов. Само собой разумеется, у противной стороны были свои святые⁸⁵.

Счастье и успех в некоторой степени не оставлял» Бурхан-ад-дина. Около 1383 года он разбил монго­лов под Токатом и захватил огромные трофеи — важ­ный шаг для укрепления своей власти. Во всяком случае, так истолковывает Азиз победу. Бурхан-ад-дину сейчас сорок лунных лет, и сущность Мухам­меда, должно быть, стала очевидна в его жизненном пути: именно в начале пятого десятка жизни Мухам­мед стал пророком, а это был решающий шаг к по­лучению позднее полной власти и к действительно не­зависимому господству⁸⁶.

Как Мухаммед после хиджры стремился адоевать свой родной город Мекку, так и Бурхан-ад дин бо­ролся за завоевание Кайсери. Если он хотел для это­го использовать не слишком большие силы, то должен был на севере себя обезопасить. Но едва он продви­нулся к своему родному городу, как Мутаххартен, правитель Эрзинджана, которого он сначала недооце­нил, напал на Сивас, оставленный без войска. Бур-хан-ад-дип мирно с ним договорился и завладел Кай­сери уже в 1384 году. И Мухаммеду, наконец, уда­лось завоевать Мекку, и с тех пор как Султан взял­ся за меч и вмешался в дела политики, прошло почти семь лет, которые подразумевали те семь дней, кото­рые, как он рассказывал, он видел во сне — дни, пол­ные волнений и тревог!⁸⁷ «Подожди еще семь дней!» — предуведомляли его, когда дервиши из потусторон­него мира дали ему пояс, капюшон и колчан⁸⁸.

Когда Султан подчинил своей власти и урегули­ровал дела Кайсери, он вернулся в Сивас после вос­становления согласия и завоевания того, чего он жаждал, и приступил к потягиванию вина и чоканъю бокалами, общению и наслаждению и вымыл вином из бокала пыль злых дней из своей груди, совсем так, как сказал поэт:

Попотчуй вином нежнорозовым

как анемона,

как слезы, блестящие на щеках любящего!

Знаток дней никогда не хвастает ими,

еще перед бедой он хочет наслажденья.

Что такое жизнь? Сила и молодость,

бокалы и ласки с самым любимым!

* * *

Дух, не испачканный земной пылью,

из того чистого мира пришел сегодня

к тебе в гости. Подкрепляй его всегда утренним глотком,

прежде чем он скажет тебе: «Теперь твой вечер»⁸⁹.

ПРИХОД ТИМУРА

Слишком скоро, иначе чем у Мухаммеда после три­умфального вступления в Мекку, начались неудачи у Бурхан-ад-дина. Разногласия с княжеством Кара-ман, но прежде всего укрепление своих позиций в воз­вращенном Кайсери вынуждали Бурхан-ад-дина лави­ровать между многими силами и партиями. Даже вла­дение Сивасом было ненадежно. Когда он вел войну у Кайсери, один портной и меняла в союзе с двумя ахи-дервишами⁹⁰ установили связь с врагами Бурхан-ад-дина. Один из этих двух божьих людей до этого поссорился с Бурхан-ад-дином и был изгнан из горо­да. Но потом ему позволили вернуться и даже пред­оставили ему скит, из которого он завязал целую сеть предательских связей. Другой дервиш совершил па­ломничество в Ирак. На могиле Али аби-Талнба в Неджефе он был одет в латаную одежду шиитского ордена. После этого он вернулся в свой родной го­род⁹¹. Третий божий человек, который участвовал в этом заговоре против Бурхан-ад-дина, был епископ. Целью было восстановление господства потомков Эретны. И после более шести лет султаната Бурхан-ад-дин в глазах многих оставался не кем иным, как разбойником, укравшим трон.

Однако он одержал победу и в этот раз и немного позже снова заставил Кайсери подчиниться своей власти. Он вернулся в Сивас и использовал после этого кажущееся спокойствие для широкомасштабных охотничьих предприятий, которые привели его к гра­ницам княжества Эрзинджан Мутаххартена. Вдруг ему приносят известие, что Тимур с громадными во­йсками блуждает на востоке Анатолии. Это был 1386 год. Мавераннахрская армия захватила Тебриз после того, как перед этим Тохтамыш со своими кипчака­ми напал на Азербайджан. В конце лета Тимур сам был на месте военных действий на северо-западе Ирана, занятый созданием надежного заслона от кип­чаков западнее Каспийского моря и устранением «ди-адохов». Кем мог быть Бурхан-ад-дин в глазах Ти­мура, если не незаконным преемником «диадоха» Эретны? Ожидаемая со страхом война Тимура про­тив Тохтамыша в конце концов ограничилась несколь­кими боями весной 1387 года⁹². Тимур все это время стремился заставить князей Восточной Анатолии быть ему обязанными, пусть даже силой оружия, так как в случае крупного конфликта с кипчаками он должен был иметь свободный тыл. Под Эрзерумом он побеж­дает турецкий союз «Черный баран», претендовавший на землю между озерами Ван и Урмия. Некоторые ана­толийские правители были готовы подчиниться, среди них Мутаххартен, отправивший к Тимуру посланни­ка⁹³. В Каире, между тем, беспокоятся — намеревает­ся ли Тимур напасть на Сирию? Когда весной 1387 года стало известно, что Эдесса пала и Амид осаж­ден, султану мамлюков пришлось серьезно подумать о защите своей империи. Через несколько месяцев в Каир приходит спасительное известие, что Тимур по­вернул в Южный Иран. С облегчением перестают всем этим заниматься⁹⁴.

Но вернемся к Бурхан-ад-дину! Он срочно возвра­щается в Сивас при известии о появлении Тимура в Восточной Анатолии и приказывает ремонтировать долговременные укрепления. Лично предстать перед Тимуром он не отваживается. Но не только от того непредсказуемого военачальника нужно защищаться. Будто на Анатолию напала не далеко превосходящая сила, а лишь еще один мелкий князь в лице какого-то Тимура борется за то, чтобы получить немного больше власти, продолжаются в эти месяцы беспоря­дочные стычки. Мутаххартен, уже испытывающий ужас перед Тимуром, собирает вокруг себя остатки побежденных туркменов; он хочет напасть на Сивас⁹⁵. Политическая ситуация в Анатолии становится все более непонятной. Найти себе какого-нибудь сильно­го союзника желательно в любом случае. Но кого? Скорее Бурхан-ад-дин мог бы найти поддержку еще у мамлюков в Сирии. Однако его отношения с ними более чем расстроены. Двуличие — обычное явление в маленьких войнах, в которых каждый когда-нибудь выступал против другого, каждый с кем-нибудь шел вместе. Недоверие витает под прикрытием многослов­ных проявлений преданности.

Бурхан-ад-дин, хотя и не подчинился Тимуру, ко­нечно, не мог выказать ему откровенной враждебнос­ти. Он посылает к Тимуру дервиша с посланием (ка­кого содержания, не говорится); следует предполо­жить притворную покорность. Собственно, задача по­сыльного — выведать численность войск и узнать все интересное о Тимуре и его окружении. Дервиши с та­кими поручениями не были редкостью. Тимур, кото­рый сам пользовался такими набожными разведчика­ми, обращался с посланником с необходимой хит­ростью. С сообщением для Бурхан-ад-дина он отпус­кает его в обратный путь. По дороге посланника перехватывает Мутаххартен, который обнаруживает письмо для Тимура. Нет ничего более срочного, как сообщить мамлюкам в Сирии, что Бурхан-ад-дин на­ходится в тайной связи со страшным правителем Ма-вераннахра. Дурная репутация, которой кади поль­зуется у сирийских мамлюков, находит, видимо, под­тверждение.

В области, которую охватывает севернее Алеппо дуга Евфрата, от Мараса вверх до Дивриджи, юж­нее Сиваса, с середины четырнадцатого века обосно­валось объединение туркменов под владычеством Дулькадиров; мамлюки для обеспечения левого флан­га своей империи претендовали на верховную власть над ним. Бурхан-ад-дин, который всегда умел сохра­нять независимость от мамлюков⁹⁶, давно считался другом Дулькадиров, оказывая им активную поддерж­ку. В Сирии на это смотрели с недовольством, не