К вопросу о теории невидимого гуся 8 страница

 

Для того чтобы отметить свою наступившую юридическую независимость, Пенни проколола уши, распрямила свои кудряшки и окрасила кончики волос в желтый цвет. Ее забавляло, что люди так удивлялись при виде ее. Клиенты банка, которых она знала всю свою жизнь, шарахались от нее, но стоило им посмотреть ей в глаза, они сразу же понимали, что перед ними – прежняя, та самая Пенни. Они с облегчением расплывались в улыбках и принимались восхищаться ее волосами, и висящими сережками, и необычным, парадоксальным стилем ее одежды: на ней были камуфляжная рубашка с бретельками, юбка в складку и поверх всего – практичная шерстяная кофта на пуговицах с карманами для ее погремушки и зубного кольца, с которыми она по-прежнему не расставалась, куда бы ни пошла.

Она работала накануне своего восемнадцатого дня рождения (или того дня, в который, судя по документам, восемнадцать лет назад она могла родиться), когда в дверях банка возникло странное замешательство. Пенни оторвала взгляд от денег, которые считала в эту минуту, и посмотрела сквозь стеклянное окошко, отделявшее ее от операционного зала. В дверном проеме стояла чрезвычайно высокая женщина в черной юбке и пиджаке, в руке она держала черный блестящий портфель. На мгновение Пенни показалось, что это – дама из ВЗД, но прибывшая женщина выглядела намного эффектнее. Ее светлые волосы отливали серебром, а кожа была белой как молоко. Даже отсюда, когда их разделял весь зал, Пенни заметила, какие поразительно синие глаза у незнакомки. Она ступила в помещение банка, как королева в сопровождении свиты, и свита ее состояла из существ, может даже более примечательных, хотя и менее привлекательных, чем она.

Среди них были один тролль, один вампир, несколько угрюмых на вид гномов, три или четыре бледно-зеленоватых насмешливых типа и лишь несколько животных с неприятными рогами и зубами, – все они толпились, частично скрытые туманом, валившим через дверь.

– Там что, дождь? – спросила Пенни. Утром в этот день было солнечно.

Царственная особа в черном, должно быть, услышала сквозь стекло голос девушки. Она подошла к Пенни и поставила свой портфель возле окна.

– Я хотела бы взять с хранения племянницу, – объявила она суровым голосом, четко произнося все свистящие звуки.

От волнения у Пенни пересохло в горле.

– Простите? – спросила она, сглотнув.

– Мою племянницу, – повторила женщина. – Я желаю взять с хранения мою племянницу. – Она заглянула ей за плечо, кивнув в сторону открытой двери в хранилище и помещение с сейфами для депозитов. – Она должна быть где-то тут у вас. Уверена, вы заметите наше семейное сходство. Отец ее – простой смертный, и я сильно сомневаюсь, что она пошла в него.

Пенни быстро наклонила голову и нажала кнопку, которая вызвала тревожный сигнал в кабинете Гомера. Он сразу же бросился в операционный зал, замедлил шаг и остановился, увидев всю эту разношерстную толпу. Затем, не спеша, он прошел за конторку и оказался рядом с Пенни.

– Эта дама желает взять свою племянницу с хранения, – сказала Пенни Гомеру.

Они оба уставились друг на друга.

– И немедленно, – потребовала женщина по ту сторону окна.

– В-в-в… – сказал Гомер.

– Вы положили ее на хранение? – спросила Пенни.

– Нет. Не я. Моя сестра со своим мужем положила младенца сюда, но теперь я веду их дела. Я хотела бы взять ее.

По тону, каким она произнесла «я веду их дела», можно было сразу понять, что ничего хорошего неизвестным Пенни отцу и матери это не предвещало.

– Разве первоначальная вкладчица – покойная? – задала вопрос Пенни.

– Покойная?

– Умерла? – уточнила Пенни.

– Нет, еще нет.

– Что ж, в таком случае, боюсь, ей придется самой осуществить изъятие.

– Это невозможно.

Пенни повернулась к Гомеру.

– Может быть, подписи на бланке об изъятии будет достаточно? – обратилась она к нему.

– М-м, хм-м, да, п-полагаю, что да, – ответил Гомер.

Пенни, очень внимательно рассматривая бумаги перед собой, просунула через окно бланк об изъятии.

– Бланк следует заполнить и подписать, – строгим голосом произнесла она.

Элегантно одетая особа по ту сторону окна взяла лист бумаги двумя пальцами за уголок и посмотрела на него с отвращением.

– Вам нужно, чтобы это подписали?

– В противном случае мы не можем передать вам то, что было сдано на хранение, – объяснила Пенни.

– Очень хорошо, – сказала женщина.

Тряся бумагой перед собой, она вышла из банка. За ней потянулись вампир, тролль, зеленые парни, а также все прочие разномастные противные типы.

Гомер вздохнул. Пенни довольно потерла руки.

– Это – первый раз, – сказала она.

Та женщина вернулась на следующий день, сопровождаемая ливнем и туманом. Другие клиенты банка расступились, освобождая проход к окошкам, за которыми работали служащие. Женщина направилась к совсем другому окну, но Пенни удалось незаметно проскользнуть за конторку и поменяться местами с находившейся там служащей как раз перед тем, как ее тетка закончила свое перемещение по залу.

– Мою племянницу, – произнесла она и сунула в окно заполненный бланк.

Пенни изучила бланк, склонив голову набок, чтобы прочитать замысловатую подпись.

– Вы ведь сказали, что ваша сестра со своим мужем оставили дочь на хранение, не так ли?

– Да, это так, – ответила женщина.

– Я ужасно сожалею. Поскольку это совместный вклад, для разрешения изъятия нам также требуется и его подпись тоже.

– Но вчера вы об этом не говорили, – прошипела женщина.

Никто не справлялся лучше Пенни, когда нужно было иметь дело с капризными клиентами.

– Я страшно сожалею, – произнесла она официальным серьезным голосом, – но нам действительно необходимо иметь обе подписи.

Женщина схватила листок с конторки и умчалась из банка, вытягивая за собой шлейф тумана, а потом, не сделав и нескольких шагов по улице, она исчезла. Пенни наблюдала за всем этим через стеклянные двери банка.

– Это – уже второй раз, – сказала она.

Когда женщина вернулась с бланком, подписанным, как заметила Пенни с облегчением, двумя людьми, девушка одобрительно покачала головой и произнесла:

– Они не поставили дату.

– Вы шутите.

– Нет. Боюсь, необходимо…

Женщина щелкнула пальцами, и Пенни вздрогнула, когда ручка соскользнула с конторки и послушно вскочила прямо в протянутую руку. Женщина взглянула на небольшой перекидной календарь, висящий рядом с кассовым окном, и аккуратно вписала дату в бланк.

–…чтобы дату ставили владельцы подписей, – закончила Пенни, когда ручка снова оказалась на конторке.

– Девушка, мне это не нравится.

– Я действительно прошу прощения, – сказала Пенни кротко, смиренно опустив глаза, и когда вампиры, тролли, русалки, чудища и другие любимчики колдуньи исчезли вслед за туманом, она улыбнулась, но уже совсем другой улыбкой и сказала Гомеру: – Это – третий.

На другой день она сообщила женщине, что, поскольку бланк об изъятии вклада заполнялся вне стен банка, его нужно заверить у нотариуса.

– У кого?

– У нотариуса.

– Продолжайте, – поторопила женщина.

Гомер подал голос. Все эти дни он стоял рядом с Пенни, стараясь держаться изо всех сил, готовый помочь в любую минуту.

– Нотариус – это должностное лицо, в обязанности которого входит засвидетельствование подлинности подписей на документах, а также оформление разного рода юридических актов.

– У каждого нотариуса есть своя печать, – объясняла Пенни. – Они присутствуют при подписании документа и затем ставят на него свою печать, и только после этого документ имеет юридическую силу. А до тех пор, – она протянула бланк обратно женщине, – до тех пор это – всего лишь листок бумаги. – Она широко улыбнулась.

Особа по ту сторону окна со свистом сделала вдох и задержала дыхание до тех пор, пока Пенни не показалось – вот-вот она поднимется над полом, словно воздушный шар, или с шумом разорвется, как тот же шар, но перекачанный. Женщина обвела взглядом стены зала, в надежде увидеть хоть какое-нибудь оружие, но, не найдя ничего, снова повернулась, сверкнув глазом.

– И где мне найти этого вашего нотариуса? – поинтересовалась колдунья. – Где? Они не растут на деревьях там, откуда я родом, и пока я сумею устроить так, чтобы вырос хотя бы один, на это уйдет время, а я не могу терять его попусту.

– О, – задумчиво сказала Пенни, – я – нотариус. Я могла бы пойти с вами.

Она почувствовала, как Гомер в ужасе сжал ее запястье, но повернулась к нему, подбадривая взглядом.

– Раз так – очень хорошо, – произнесла ужасная женщина. – Раз так – пойдемте.

Пенни вслед за женщиной вышла из банка. Туман немного рассеялся, и сквозь него пробивались лучи солнца. Пенни, продолжая идти с опущенными глазами, заметила тем не менее, что тени у некоторых самых страшных существ из свиты женщины походили на кроликов. Она, как и женщина, вошла в туман и увидела, что окружавший ее мир исчез прежде, чем полностью испарилась дымка, и она стоит теперь посреди раскисшей дороги. По обе стороны дороги простирались залитые водой поля под низкими тучами. Редкие голые деревца чернели среди заброшенных полей. Дождь лил не переставая, а колдунья шла впереди нее по дороге. Короткая юбка и портфель исчезли. Теперь на колдунье развевалось длинное черное одеяние с капюшоном, откинутым назад, а на плече висела сумка.

– Идемте, – велела она, и Пенни повиновалась.

Прямо перед ними вырос сказочный замок, который должен был бы сиять на солнце с развевающимися на ветру флагами, но вместо этого он стоял мрачный, мокрый и поникший посреди унылого пейзажа.

До замка идти было минут двадцать, но Пенни хватило и пяти минут, чтобы промокнуть насквозь. Грязь налипала на ботинки, и они становились все тяжелее и тяжелее. Девушка обратила внимание на то, что дождь не попадал на колдунью, которая по-прежнему была совершенно сухой, но у вампиров вид был жалкий, да и безволосые тролли выглядели не намного лучше. И только русалки – все-таки водные создания – не страдали от дождя. Хотя, впрочем, они совсем не привыкли к грязи. Русалки поскальзывались, то и дело хватаясь друг за друга, чтобы не упасть. Но они были очень противными существами, даже по отношению друг к дружке, поэтому, когда одна из них теряла равновесие, другая так и норовила столкнуть ее совсем. А упавшая цеплялась за подолы проходящих сестер и тоже валила их на землю, так продолжалось до тех пор, пока все они не сплелись в ползущий клубок, злобно шипящий и царапающийся. Пенни с интересом наблюдала, как тролль наступил на одну из русалок, и тогда все они вместе ополчились на него. Мимо пролетала гарпия, которая сразу же приняла сторону тролля и стала бить русалок крыльями, обзывая их нехорошими словами и толкая обратно в грязь. Русалки отвечали тем, что хватали ее за перья и выдирали их пучками. Гарпия вопила от бешенства и выкрикивала ругательства. Вампиры остановились поглазеть. Различные волкообразные существа и ползающие чудища с перепончатыми крыльями протискивались между зеваками, чтобы лучше видеть. Пенни, шедшей за вампирами, гоже пришлось остановиться. Она запустила пальцы в мокрые от дождя волосы и выжала из них воду. В эту самую минуту что-то коснулось ее лодыжек, и она подпрыгнула от неожиданности. Черный кролик со злобными красными глазками проскакал мимо нее широкими прыжками, ему, очевидно, тоже хотелось взглянуть на битву; но ясно было и то, что он сильно нервничал из-за такого количества зубов и клыков вокруг.

Сверкнула молния, одновременно грянул гром, и все виновато уставились на колдунью, второпях пришли в себя и поспешили дальше. Они прошли между полуразрушенных, скорее всего заброшенных домов, жавшихся друг к другу за обширным пространством топкой грязи, где, наверное, некогда росли сады. Пенни показалось, что один или два человека следили за ними из разбитых окон. Когда они дошли до ворот замка, то увидели, что деревянные створы разрушены, а петли сломаны. За воротами валялись разбросанные по всему двору камни, их как будто вытолкнуло из земли внезапным морозом. Русалки снова стали спотыкаться, а тролль на них зарычал, но они стремглав наперегонки побежали в парадный зал, где перед двумя тронами стояла колдунья, торжествующе улыбаясь. На одном из тронов сидела женщина, почти точь-в-точь похожая на колдунью: с кожей, белой как молоко, и длинными волосами, что струились по плечам, подобно водопаду при лунном свете. Открытые глаза ничего не выражали, женщина сидела на троне, опутанном густой паутиной, которая не давала ей встать, крепко удерживая руки и ноги, облепила веки и губы, пышные локоны волос. И хотя она была неподвижна, как статуя, Пенни с первого же взгляда приметила, что если сестра ее – воплощение жестокости, то королева – сама доброта. У обеих женщин глаза были голубые, но если у сестры – голубые, как лед, то у королевы – голубые, как чистое небо. Рядом с ней сидел ее муж, тоже опутанный паутиной, во все глаза следивший за колдуньей. Кожа у него была приятного кофейного цвета, а черные волосы вились тугими кудряшками, как шерсть новорожденного барашка. Пенни с неловкостью вспомнила о собственных волосах, из которых она выжала тяжелую воду, и теперь они снова обретали свой обычный, кудрявый вид.

 

В зале стояла тишина, если не принимать во внимание стук дождя и изредка раздававшееся шипение или рычание любимых спутников колдуньи. Она взметнула руку, и все перестали шипеть и рычать, только дождь продолжал идти.

– Вы все еще здесь? – обратилась колдунья к неподвижным фигурам. – Как мне повезло, что я застала вас дома. Ах да, конечно, вы могли бы сделать для меня совсем ма-аленькое одолжение. – Она улыбнулась. – О, это – пустяк, совершеннейший пустяк, но я знаю – вы с радостью поможете мне. Видите ли, нам с вами нужно заново заполнить этот бланк.

Она протянула руку, и Пенни поспешила к ней, чтобы отдать бланк об изъятии вклада. Колдунья подошла к трону и подняла безвольную руку королевы. Из воздуха возникло гусиное перо – черное и блестящее, – и колдунья вложила его в безжизненные пальцы.

– Подпиши, – приказала она, и пальцы стали водить пером по листку бумаги, в то время как голубые глаза королевы были пусты. – Дату, – процедила колдунья сквозь зубы, и перо снова задвигалось.

Колдунья переместилась к трону короля и подняла его руку. Он слегка повернул голову, и взгляд его встретился с глазами Пенни.

Колдунья сложила его пальцы вокруг гусиного пера.

– Ну не волнуйся из-за пустяков, – сказала она. – Мы ведь теперь так близки. Сделай для меня эту малость, и мы почти покончим с этим. Ты будешь моим, и принцесса будет моей, моими будут корона и скипетр, и ничто уже не будет противостоять мне – правительнице Королевства. – Она улыбнулась ему. – Еще чуть-чуть, и принцесса – моя. Подпиши, – велела она. – Дату. – (И перо задвигалось.) – Это ведь ты придумал, не так ли? Спрятать ее, а также корону и скипетр, когда вы поняли, что вам не победить меня своим ничтожным добродетельным волшебством, и мне пришлось потратить восемнадцать лет на то, чтобы выманить ее наружу, я посылала своих любимцев одного за другим проникнуть сквозь холодную сталь и преодолеть все эти ужасные условности. Неужели вы думали, что я ничего не знаю? – Она выпрямилась. – Но если даже мне не удалось до нее добраться, то вам – и подавно. Итак, она не подозревает о том, какой силой обладает, а я уж позабочусь о том, чтобы она никогда не узнала. – Зажав бланк между пальцами – большим и указательным, с длинным ногтем, – она повернулась к Пенни: – Теперь ваш черед, наш дорогой друг нотариус.

Пенни стояла, засунув руки в карманы своей шерстяной кофты, и смотрела на нее. Колдунья уставилась на Пенни, она впервые разглядела девушку в тяжелых ботинках и в юбке со складками, которые странно сочетались с практичной шерстяной кофтой и черно-желтыми волосами, сережками и чистыми голубыми глазами.

Пенни вынула руки из карманов. В одной руке она держала зубное кольцо, в другой – погремушку. Она спокойно указала погремушкой на колдунью.

– Нет… – взвизгнула колдунья. – Нет…

– Ты – кролик, – решительно произнесла Пенни.

 

Гомер пришел в гости спустя несколько недель, он привел с собой всех остальных людей из банка – служащих, кассиров, охранника мистера Пепаса и его жену. Они показались в облаке тумана на дороге перед замком. Грязь высохла, исчезла вместе с русалками, троллями, вампирами и нависавшими черными тучами. Поля вновь зазеленели, и крестьяне повсюду восстанавливали свои хозяйства, разрушенные войной во время короткого правления Темной Правительницы. Пенни со своими родителями встречала гостей на дороге, потом они все вместе пошли к заново отремонтированному замку. Когда они проходили мимо маленькой деревни на пути к воротам замка, Гомер обратил внимание на деревянные ящики, приставленные к заборам, в каждом саду.

– Клетки, – объяснил король, улыбаясь дочери. – У нас развелось слишком много кроликов.

 

Поль Лафарг
Плач по Уру

 

 

Впервые мы прочитали этот рассказ в «Politically Inspired», выходящем под редакцией Стивена Эллиота. Перу Поля Лафарга принадлежат также две повести – «Художник отсутствия» («The Artist of the Missing») и «Хауссман, или Оригинальность» («Haussman or The Distinction»), которые мы также рекомендуем вниманию читателей этого сборника. Короткие рассказы Лафарга печатались в «Conjunctions» и «McSweeney's». Кроме того, автор часто сотрудничает с «Village Voice» и «The Believer». Поль Лафарг проживает в Бруклине.

 

Когда началась война, мы с Джейн лежали в постели. Люди, проезжавшие мимо нашего дома, высовывались из окон машин, и их крики «Война! Война!» неслись сквозь голые ветви деревьев. Последний раз такой подъем наблюдался после того, как женская баскетбольная команда Коммонстока выиграла право сражаться в турнире Северо-Восточного региона, где и проиграла впоследствии, как мне кажется.

Я испытал приступ разочарования. После длительных сомнений в течение всей зимы Джейн наконец-то решила примерить костюм, который я купил ей ко дню рождения, и мы были в самом начале процесса раздевания. Но война есть война, и надо пойти посмотреть, в чем дело, даже если это и не сулит ничего хорошего. Вместе с Джейн мы спустились на первый этаж и уселись на кожаном диване. Диктор новостей демонстрировал карту страны, которая выглядела точно как штат Нью-Йорк.

– Наши войска высадились в портовом городе Нью-Йорке, – сказал он, а потом пояснил, что тот город, конечно, назывался иначе, но военные предпочли употребить это название, поскольку истинное наименование было слишком трудным для запоминания. – Сопротивление оказалось слабее, чем мы ожидали, – сообщил диктор.

– Наши ракеты и снаряды осветили небо над городом, – продолжал военный корреспондент с места событий. – Повсюду царит полнейший хаос. Люди разбегаются в разные стороны.

– Конечно, они разбегаются, – заметила Джейн, подцепляя пальцем бретельку бюстгальтера. – В них же стреляют.

– Те, кто сохранил здравый смысл, остаются в своих домах, – доложил военный корреспондент.

Я почему-то вспомнил свое детство, проведенное в настоящем Нью-Йорке. Однажды посреди ночи я ускользнул из дому и прошел по Бродвею до самого универмага Вулворта. На улицах было полно людей, которых я мог испугаться, если бы встретился с ними днем. Зато ночью они совершенно не казались опасными. Это были просто такие же жители города, как и я сам. Между нами моментально возникла негласная договоренность оставить друг друга в покое. Не думаю, что был счастлив в то время, – иначе зачем бы я отправился на улицу посреди ночи? Но, оглядываясь в прошлое, я нахожу это воспоминание радостным.

– Дамы и господа, сейчас к вам обратится министр, – объявил диктор.

На экране появился министр.

– Разрешите мне дать вам кое-какие разъяснения, – произнес он. – Мы намерены вести эту войну, как если бы это была война.

– Неграмотный повтор, – поморщился я.

– Ш-ш-ш, – остановила меня Джейн.

– Наши действия будут исполнены самого воинственного духа, – продолжал министр. – Мы будем вести себя по-воински.

– Нет такого слова, – возмутился я.

– Ты замолчишь или нет?

– И нас ничто не остановит, – закончил министр. – Вопросы есть?

Я поднял руку:

– Вы умеете разговаривать по-английски?

– Министр тебя не слышит, – сказала Джейн.

На телевидении решили, что мы хотим посмотреть на ракеты и бомбы, и на экране появились ракеты и бомбы. Город исчез из виду – можно было рассмотреть только светящиеся следы снарядов и взрывы.

– Интересно, кто там остался в живых? – спросил я.

– Военный корреспондент утверждал, что все разошлись по домам.

– Так это и есть их дома, – заметил я.

– Больше нет.

Я положил руку ей на поясницу, погладил пониже лопаток.

– Иногда ты бываешь такой прозаичной.

– Что в этом плохого?

– Может, и ничего.

– Я иду в постель, – заявила Джейн.

– В постель или спать?

– Спать.

– Тогда я еще немного посижу здесь.

– Как хочешь.

Джейн ушла наверх. Потолок слегка вздрогнул, когда она сбросила один ботинок, потом то же повторилось со вторым. Я лежал на диване и смотрел, как падают бомбы. Вероятно, я задремал, потому что внезапно мне показалось, что они бомбят Нью-Йорк, но не современный Нью-Йорк, а темный и грязный город, каким он запомнился мне с детства. Как будто наши ракеты, управляемые со спутников, смогли проникнуть в воспоминания и разрушить то, чего уже давно не существовало. Я закричал, а может быть, мне только приснился этот крик. Когда сон закончился, через жалюзи просвечивало солнце, а телевизор продолжал работать.

– Мы разговариваем с экспертом по развалинам, – говорил утренний диктор. – Скажите, какие основные ошибки присущи людям, оставшимся под руинами?

Я стер сон с лица и потрогал щеку, на которой осталась вмятина от рубца на кожаной обивке дивана. Как шрам.

Я преподаю английский язык. Долгие годы я хотел стать университетским профессором, даже выполнил почти все, что для этого необходимо, но в последний момент решил, что не смогу преподавать в университете. В моем представлении преподаватель университета должен быть сродни проповеднику, способному встать посреди толпы верующих и громовым голосом уверенно поведать истину. Когда бы я ни пытался вообразить себя на месте проповедника, мои слушатели постепенно отходили все дальше и дальше, пока я не оставался один посреди пустой площади, и мой слабый голос не мог достичь ушей верующих; мои слова не могли убедить даже меня самого. По этой причине я оставил магистратуру и стал учителем английского языка в различных группах: подготовки для тестирования при поступлении в университет, изучения основ языка для самых маленьких, редактирования текстов и в группе изучения американского разговорного языка для способных иностранных студентов, которая была моей любимой. Мои ученики прожили в этой стране не один год, иногда даже всю свою жизнь, но до сих пор не могли ощутить себя полноправными гражданами. На занятиях мы разыгрывали различные жизненные сценки, в которых эти молодые люди могли почувствовать себя – хотя бы на время занятий – частью нации. Суммарная плата за преподавание во всех группах была все же ниже ставки университетского профессора, но у Джейн была хорошая работа на кладбище, и это нас устраивало.

В первый день после начала войны мне предстояли занятия в группе разговорного американского языка. По первоначальному плану группе предлагалось разыграть сцену между ковбоями и индейцами, что позволяло обратиться к корням американской истории. Моим ученикам это не понравилось. Они хотели играть в войну, и к моему приходу уже разделились на два отряда. Миссис Стародубцева, оптик, встала во главе наступающего отряда, в состав которого кроме нее входили миссис Дайал и Лиза Михаэльс, хорошенькая девушка, работавшая в судебном архиве. Их противниками были миссис Сингх, мисс Барабанович и Георг Поулиадис, специалист по ландшафтам, который, как я подозревал, посещал занятия из-за своей неразделенной страсти к миссис Стародубцевой.

– Мы разобьем вас в пух и прах, – заявила миссис Стародубцева.

Должен признать, она была красавицей, в своем роде конечно.

– Ни за что, – усмехнулся Георг Поулиадис.

– Вот увидите, мы сделали это, – сказала миссис Дайал.

– Увидите, что сделаем, – поправил я.

Атакующему отряду я приказал подождать в холле. Тем, кто должен был защищаться, предложил занять оборонительные позиции позади парт. Мы пользовались помещением младшего класса средней школы, где стояли небольшие парты, привинченные к полу. Они вполне могли сойти за окопы или небольшие постройки, которыми, по моему мнению, могли воспользоваться наши враги.

– Хорошо, дамы, – объявил я. – Атакуйте!

Дверь класса распахнулась настежь, но в первый момент мы никого не увидели. Зато раздался голос миссис Стародубцевой:

– Начинался обстрел!

– Начался, – поправил я.

– Бум! – крикнула Лиза Михаэльс. – Бах!

Вошла миссис Стародубцева.

– Я – бронированная колонна, – проинформировала она защитников. – Вы можете стрелять, но это бесполезным будет.

– Будет бесполезно.

– Пах! – крикнул Георг Поулиадис.

– Георг, вы уже мертвы. Вы были убиты во время обстрела.

– Разве я, по-вашему, выгляжу мертвым?

– Не важно, как вы выглядите. Это представлено.

– Это представление, – сказал я. – Или моделирование.

Вошла миссис Дайал.

– Морская пехота! – объявила она.

– Моторизованная пехота, – выкрикнула Лиза Михаэльс из-за ее спины.

– Снайпер, – объявила мисс Барабанович. – Пехота уничтожено!

– Уничтожена.

– Но не вся, – возразила Лиза. – Одному снайперу со мной не справиться.

– Георг, ляг на пол.

– Да здравствует революция!

– Нет, в самом деле, – сказала миссис Сингх, – я сдаюсь, это слишком глупо.

Но игра продолжалась. По мере того как мои ученики обстреливали и бомбили друг друга, возникла необходимость отметить тех, кто был убит.

– Почему бы вам не снимать обувь с убитых, – предложил я. – А те, кто успел погибнуть во второй раз, могут снять носки.

Участники игры согласились, и вскоре защитники «крепости» остались босыми, обуви лишились также и весьма хорошенькие беленькие ножки Лизы Михаэльс. Только миссис Стародубцева, настаивая на своей неуязвимости, осталась обутой. Миссис Дайал размахивала черной теннисной туфлей и кричала: «Оденьте ее! Оденьте ее!», несмотря на мои неоднократные замечания по поводу глагола.

Георг Поулиадис подкрался к миссис Стародубцевой.

– Я ваш пленник, – объявил он.

Миссис Сингх сидела в дальнем углу класса, скрестив руки на груди.

– Только не говорите, что я должна еще и ползать, – говорила она.

– Все ползают, – возразил Георг. – Для того и война. Когда я был во Вьетнаме, мы все время двигались ползком.

Он почти положил голову на колени миссис Стародубцевой.

– Пол очень холодный, – пожаловалась Лиза Михаэльс. – Как долго еще будет продолжаться эта война?

К шести часам сражающиеся пришли к выводу, что пора заключить перемирие: каждый получает свою обувь, и атакующие должны купить пиццу на всех к следующему четвергу, когда занятия продолжатся.

– Это ваш долг как победящей стороны, – сказала мисс Барабанович.

– Победившей, Надя, – поправила ее миссис Стародубцева.

– Не указывай, как я должна говорить, – рассердилась мисс Барабанович.

Я поспешил выпроводить всех из класса, опасаясь нового витка сражений. Когда класс опустел, я сел на свое место, за учительский стол, и задумался. Не оказал ли я плохую услугу, позволив своим ученикам играть в эту игру? Но нет, если это помогает им чувствовать себя американцами, значит, все в порядке. Кроме того, разве новые роли не помогли им немного расслабиться? Я вспомнил теннисную туфлю в руках миссис Дайал, вспомнил Лизу Михаэльс на полу, ее босые ножки и коралловые ноготки на изящных пальчиках.

Я пошел домой и попытался немного вздремнуть. Со двора доносился какой-то металлический стук – динк, динк, – и я вышел, чтобы выяснить, в чем дело. Мой сосед Грубер что-то копал на заднем дворе.

– Эй, Грубер, что ты делаешь?

– Просто копаю.

Его дворик был разделен на участки при помощи колышков и веревок.

– Похоже, ты задумал что-то грандиозное.

– Это только начало, – ответил Грубер. – Вернее, даже не начало. Это только подготовка.

– А что это будет?

– Увидишь.

– Хорошо, но не мог бы ты копать потише? Окна моей спальни как раз выходят на эту сторону.

Я показал на окна.

Грубер пообещал копать как можно тише, и я поднялся наверх. Но он возбудил во мне беспокойство. Наверно, и мне надо что-то сделать в связи с началом войны. Я спустился вниз и включил телевизор. Министр уже появился на экране, как будто поджидал меня.

– Наши вооруженные силы проводят политику ограниченного сдерживания, – произнес он.

Журналистка в студии подняла руку и спросила, чем отличается политика ограниченного сдерживания от регулярного сдерживания.

– Ограниченное сдерживание – это сдерживание, которое себя ограничивает, – ответил министр.

Я все еще оставался внизу, когда пришла Джейн. Она плюхнулась на диван и стащила с ног тяжелые ортопедические ботинки, которые начала носить не так давно.

– Я весь день провела на ногах, – сказала она, потирая ступни.

– Дай-ка я сам этим займусь, – предложил я.

Джейн нельзя назвать самой красивой женой на свете. Она большая и мягкая. Ее слишком много, особенно от подбородка до талии, зато брови тоненькие, и это делает ее похожей на ребенка или инопланетянку. Что мне в ней нравится и что в первую очередь привлекло мое внимание к этой женщине, так это ее откровенность. Может, она и не совсем такая, какой я хотел бы ее видеть, но я точно знаю, какая она, по крайней мере, мне так кажется.