НОВЫЕ И СТАРЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЦЕЛИ

Во времена мамлюков Каир был, без сомнения, са­мой значительной столицей ислама. Ибн Хальдун (ум. 1406), магрибец, вошел в город впервые в январе 1383 года. В своих воспоминаниях он находит слова, ко­торые позволяют нам догадываться, каким волную­щим для него был этот момент: «Я видел столицу земного бытия, сад мира, место, к которому устрем­ляются все народы, дорожную станцию, мимо кото­рой двигается человечество как масса муравьев, зал для аудиенций ислама, трон власти! Сияние дворцов и галерей с колоннами излучается отовсюду, суфий-ские конвенты и медресе сверкают со всех сторон, ярко, как месяц и звезды, светят ученые. На берегу Нила возвышается этот трон, на реке рая, на реке небесной воды, которая в изобилии утоляет жажду и дает им все мыслимые виды фруктов и хороших ве­щей. Я пересекал переулки города, через которые проходили массы людей, рынки, которые были пере­полнены товарами. Все снова и снова рассказывало нам об этом городе, о расцвеге его культуры, об ожив­лении, присущем мировому городу. Совсем иначе опи­сывали его наши учителя и друзья... были ли они па­ломниками в Мекку или купцами: я спросил... абу-Абдаллаха ал-Мухри, великого ученого Магриба, пос­ле его возвращения из паломничества...: «Как там Каир?» Тогда он ответил: «Тот, кто его никогда ие видел, ничего не знает о величии ислама!»

Подобно Ибн Хальдуну чувспюналн себя много­численные мусульмане, плененные Каиром; полные собрания биографий того времени подтверждают это многими жизненными историями, которые начинаются где-то в исламском мире и заканчиваются в Каире. Политическая власть султана все больше и больше от­ставала от культурного излучения. Разграбление Алек­сандрии и его постыдные последствия каждому пока­зали, как мало сопротивлялись мамлюки нападению, совершенному из-за моря. Не собственной силе, а разногласию поддерживающих агрессора держав и жажде наживы, которые сорвали достижение далеко идущих целей, обязан султанат тем, что оккупация нижней части Египта тогда не состоялась. Прежде всего, генуэзцы были уверены, что они свои дела могли бы лучше вести на Ближнем Востоке, если бы они объединились с аль-Ашраф Шабаном. Поэтому они скоро отправили пленных назад, которые со времени крестового похода Петра I Лузиньянского находились в их тюрьме, и даже обещали убить кипрского коро­ля, если им удастся его заполучить. Несколько позже генуэзцы выпросили для своих торговцев право воз­вращения в Александрию²⁹. В связи с этим следует упо­мянуть, что еще в 1338 году гагуэзец Франческо Баль-дуччи Пеголотти в своей торговой книге отметил, что в некоторой степени безопасный торговый путь из Тана в устье Дона в Китай становился все более рискован­ным по мере того, как распадалась империя, основан­ная Чингисханом. Свержение династии Юань в 1368 году окончательно уменьшило значение этого маршру­та³⁰. Так становится понятным, что дальновидный ге­нуэзец, должно быть, придавал большое значение ос­воению других путей, ведущих к богатствам Азии.

Каирский султанат поддерживал связи с Йеменом; этим он продолжал традицию, которую сохраняли уже шиитские Фатнмиды и за которую усердно взялись также Айюбиды, которые в 1171 году снова устано­вили в Египте суннитское господство³¹. Именно это обстоятельство соблазнило итальянские торговые рес­публики на договор с мамлюками, владевшими Крас­ным морем, а поэтому и важным отрезком морского пути в Индию и Юго-Восток Азии. Сообщения из Центра Африки свидетельствовали о хороших отно­шениях с Каиром. Король Эфиопии с помощью мамлюкских специалистов, которые поступили к нему на службу, создал войско, соответствующее требовани­ям времени, и в 1380 году продвинулся к южной гра­нице наместничества Асуана. Посольство султана, которое, впрочем, могло располагать средствами лишь благодаря тому, что религиозные пожертвования ис­пользовались не по назначению, должно было восста­новить мир; Эфиопия ответила ему только весной 1383 года, уже при султанате черкеса Баркука³².

Мамлюки наверняка извлекли прежде выгоду из внимания, которое им уделили торговые республики, и стремились поддержать его. В апреле 1383 года несколько европейских кораблей иочью вошли в га­вань Александрии, с них сошли на берег воины и завязали с мамлюксккми войсками бой, но вынужде­ны были наконец отступить безрезультатно. Намест­ник султана конфисковал в качестве компенсации за этот набег имущество проживающих в Александрии европейских купцов. Это так сильно разозлило Бар­кука, что он освободил наместника от должности³³. Позже султанат, конечно, заметил, что любовь к ре­жиму в Каире окрыляла активность европейских тор­говцев меньше, чем жажда разузнать, каким путем ин­дийские товары попадали на каирский рынок. Поэ­тому свободу передвижения европейцев ограничили и запретили им пробираться через Каир в центр стра­ны или к Красному морю³⁴.

Центр Африки и торговый путь в Индию, на ко­тором Йемен был стратегически чрезвычайно важной остановкой, имели большое значение для европейских торговых республик. Для политики каирского султа­ната они были только дополнительной ареной — раз­личная ориентация интересов, которая только в 1500 году, когда у мамлюков вырвали господство над Крас­ным морем португальцы, показала свое значение. Для султана Каира, «столицы ислама», это оказалось на­много важнее, чем быть признанным верховным пра­вителем священных городов Мекки и Медины.

Шериф Мекки должен был постоянно удерживать­ся подарками и более или менее неприкрытым давле­нием от того, чтобы кому-то другому отдать честь упоминания имени в молитве по пятницам. Снаряже­ние и военная безопасность караванов поломников, отправляющихся в путь ежегодно из Египта, было, естественно, одной из самых важных задач султана, нацеленных на сохранение своего авторитета. До се­редины четырнадцатого века мамлюки были довольно могущественны, чтобы спокойно определять, кто дол­жен быть наследником пророка в Мекке. Еще в шес­тидесятые годы они вмешивались в его полномочия, отменяли налоги, которые паломники воспринимали как тяжкие, возмещали ему их из городской кассы и отправляли значительное количество зерна в Хидшаз, чтобы предотвратить голод, который там начинался.

Волнения вокруг каирского трона, однако, уже на­чались в это время, чем сразу воспользовались другие исламские правители. Джелаирид Шейх Увайс велел передать потомку Пророка ценные подарки, среди них подсвечник для Каабы. Таким образом он достиг того, что наряду с султаном Египта упоминался в открытой молитве³⁵. И Музаффарид Шах-Шуджа заботился о благе родного города Пророка и учредил там в 1369 году больницу, в которой, правда, должны были ле­читься только персы³⁶. Настало время, чтобы аль-Ашраф Шабан однажды лично взял на себя тяготы путе­шествия в Хиджаз. В конце 1376 года это путешест­вие должно было начаться. Перед отъездом он велел переправить в крепость Керак всех братьев и дядей по отцовской линии, чтобы они не смогли в его отсутст­вие поднять путч против него. На станциях, где пла­нировались остановки, султан велел сделать запасы продовольствия. В октябре в Каире собрали громад­ное количество лошадей и верблюдов, загрузили их до­рогими материалами различного вида, самым важным имуществом султана . Других лошадей накрыли по­золоченными седлами и чепраками. В караване нахо­дились девять паломников на верблюдах, накрытых покрывалами, затканными золотом; за ними следовали сорок также роскошно оборудованных носилок для гарема аль-Ашраф Шабана. В обозе пятьсот верблю­дов были загружены сладостями, фруктами, напитка­ми и вареньем; чтобы эту массу лакомств опрыскать, потребовалось, как рассказывали, четыреста миткалов³⁸ мускуса. Два каравана верблюдов тащили овощи, два других — цветущие кусты вместе с корнями: жасмин, розы, левкои, мирру... Растения были сложены в де­ревянные ящики, заделанные смолой. Шумным собы­тием была отправка в путь каравана, пишет хронист. Даже у жителей города мира она вызвала интерес: «Конечно, некоторые люди обиделись на султана, что он в путь Хиджаз взял с собой музыкантов, артистов из театра теней и арабских певцов». Прошел слух, что он запасся даже вином. Разве это все подобающий багаж верующего, который отправляется в паломничес­тво к храму Бога, спрашивали многие любопытные³⁹. Еше прежде чем караван покинул черту города Ка­ира, аль-Ашраф Шабан составил завещание, в кото­ром установил, что в случае его кончины трон должен унаследовать его сын Али. Примерно две недели спус­тя в Каире начался бунт; мамлюки потребовали уже сейчас возвысить Али до султана, так как аль-Ашраф Шабан был убит в пути. Хотя это известие еще не было подтверждено, мятежники уже заставили при­сягать на верность восьмилетнему мальчику и подели­ли между собой доходные места. Скоро узнали, что действительно произошло. Под Акабой к султану об­ратились несколько мамлюков за кормом для их вер­ховых животных; он хотел уговорить их подождать, на что они еще настойчивее повторили свое требова­ние, теперь также требуя дополнительное жалование. Когда аль-Ашраф Шабан отдыхал в своей палатке, мятежники ворвались туда и хотели схватить прави­теля. Но он в суматохе ускользнул, убежал в Каир, где спрятался у одной родственницы. Между тем новые военачальники велели объявить, что тот, кто пред­оставит убежище султану, будет повешен, а кто его выдаст, получит пять тысяч динаров. Через несколько дней женщина его выдала; его схватили, доставили в крепость и жестоко пытали, чтобы он выдал место, где спрятаны сокровища, которые он присвоил себе. Не­много позже он был убит ночью одним мамлюком. Труп, ужасно оскверненный, был брошен в колодец⁴⁰. Для режима мамлюков было счастьем, что в 1374 году Шейх Увайс умер. Его наследник Хусейн Увейс (прав. 1374-1382) поддерживал, как это уже делал его отец⁴¹, дипломатические отношения с Каиром⁴²; но он был недостаточно силен, чтобы выступить в Хиджазе как равноправный соперник мамлюков. Вместо Джелаиридов мамлюки назвали другого султана. Он послал покрывало для Каабы в Мекку и несмотря на сопротивление египетских эмиров покрыл им «дом Бога»⁴³.