НЕНАДЕЖНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ УЧЕНЫХ

Как раз четыре года пробыл Баркук в Каире султа­ном, когда к нему привели несколько закованных в же­лезо ученых-правоведов Дамаска. Их обвиняли в том, что они подстрекали народ против правителя: «Прави­тельство султана незаконно, так как он все больше и больше действует против закона. Народу из-за него приходится плохо. Он не заботится о делах верующих как справедливый правитель!» Баркук жестко сделал им выговор, а затем отдал приказ сначала их помучить, а потом бросить в тюрьму⁷⁵. Это было не первое его стол­кновение с представителями исламских ученых, негодо­вание которых тогда проявилось из-за его финансовой политики⁷⁶. «Как может разумный человек хотеть за­рабатывать себе на пропитание именно в Египте?» Этим саркастическим вопросом начал современный литератор стихи, в которых он жаловался на бессмысленность такого укрепления устоев; тюрки и султан присваива­ли себе треть продуктов, египтяне, исповедующие хрис­тианство, — как ловкие управленческие малолюбимые чиновники — половину, а простому человеку остается как раз одна шестая часть ⁷⁷. Еще когда Баркук был регентом империи и вместе с эмиром Баракой управ­лял судьбами Египта и Сирии, появилась шутка: «Своей большой сетью Барака и Баркук опустошают мир!» Все важные посты даются за взятку, к тому же негодным кандидатом, так что неудивительно, что им­перия с тех пор распадается все быстрее⁷⁸.

Трудно определить, насколько близки к истине эти упреки. То, что в них выражались, прежде всего, не­довольство и неприязнь исламского сословия ученых, часто отчетливо видно. Знатоки шариата, число ко­торых благодаря многим пожертвованиям на учебу со стороны разбогатевших эмиров и других сановников возрастало с подозрительной быстротой и превысило во много раз потребность в них, вели ожесточенную борьбу еще до прихода к власти Баркука за те су­дейские и профессорские места, которые достаточно оплачивались и к тому же открывали новые источни­ки дохода. Большинство соискателей участвовали в бесполезной гонке, так как прибыльные места цирку­лировали среди родственников нескольких кланов, примерно как Бану Сасра в Дамаске или Бану Джа-мая в Каире⁷⁹.

Совершенно очевидно, Баркука довольно рано ста­ли очень не любить в этих кругах — как раз потому, что он не хотел с ними играть в так хорошо обкатан­ную игру за лучшие возможности обогащения⁸⁰. Он вспугнул осевшие здесь судейские семьи тем, что взял на себя смелость покровительствовать и посторонним, которые показались ему подходящими, как, например, некий Ибн ал-Мулаккин. В этом случае определенно договорились, что Ибн ал-Мулаккин не должен пла­тить деньги Баркуку в качестве вознаграждения за на­значение судьей шафиитской правовой школы. Пред­шественник, уволенный со своего места из-за злоупот­ребления по службе, затеял интригу, в которой но­вого судью упрекали во взятке, на что Баркук, полный гнева, воздержался от его назначения⁸¹. Еще больше, чем политика назначения, пренебрегающая ус­тоявшимися предосудительными правилами, должна была огорчить влиятельные семьи ученых попытка Баркука отрезать их от самого обильного источника побочных доходов и вместо этого направлять доходы в казну. Уже в 1300 году известный каирский шафиит жаловался в одном стихотворении, что мамлюкские эмиры выказывают презрение благочестивым зна­токам исламской науки как дикому скоту и ввергают их в нищету. Один молодой ученый, позднее обезглав­ленный из-за свободомыслия, высмеял в ответных стихах такую жалость к самому себе — те мамлюки являются сами достойным сожаления скотом, а зна­токи шариата — погонщики, которым не нужно было благодаря их знаниям и их — мнимой — бедности бояться за свою судьбу в потустороннем мире⁸². Бед­ный, но честный, так, правда, гласил жизненный при­нцип могущественных родов; но тот, кто становился судьей, заведовал благочестивыми пожертвованиями, а там было многое, что можно было отложить в сто­рону. Особую ловкость в этом проявил Бадр-ад-дин Джамая (ум. 1333); его упрекали в бранных стихах за развалившиеся медресе, построенные на пожертво­вания; он особенно ярый представитель «людей с тай-лазаном», которые жирели на средства, предназначен­ные на благочестивые цели⁸³. То, что Бадр-ад-дин в биографических лексиконах, которые выходили из-под пера людей его сословия, восхвалялся как хороший управляющий⁸⁴, нас не удивляет. Независимые источ­ники, напротив, подтверждают нелицеприятное подо­зрение.

В первой половине четырнадцатого века, периоде от­носительно безопасных условий жизни и растущего бла­госостояния, сильно увеличилось число пожертвований, особенно после чумы 1349 года⁸⁵. В то же время дохо­ды от сельского хозяйства уменьшились, не в послед­нюю очередь из-за отсутствия рабочей силы⁸⁶, следова­тельно, снизились доходы эмиров из военных ленных поместий. Тем более велико было искушение использо­вать на содержание армии средства, собранные как по­жертвования. Противоречия между интересами влиятель­ных семей ученых и государственным аппаратом под властью военных, который, как говорят, уже с конца тринадцатого века потихоньку распух, должны были поэтому при Баркуке как-то прорваться.

Баркук смело взялся за проблему пожертвований, на­мереваясь решить ее в пользу султаната. Уже пятого апреля 1379 года, более чем за три года до вступления на престол, он и несколько других эмиров созвали ве­дущих судей, чтобы посоветоваться о том, как можно помешать злоупотреблению правового института пожер­твованиями; все чаще скупались частными лицами угодья с помощью правовых трюков и после этого пре­вращались в благочестивые пожертвования, благодаря чему доход с них не подлежал поступлению в государ­ственную казну⁸⁷. Боевая мощь «армии мусульман пос­тепенно истощалась из-за этих дурных традиций». Бар-кук потребовал изменить такое положение. Руководи­тель одного из суфийских конвентов очень резко воз­ражал (ничего другого и не следовало ожидать) против этого требования. Один судья из шафиитов, старой правовой школы Египта, для видимости показал себя более обходительным, но в действительности выступал так же точно за сохранение преимуществ своего сосло­вия: пожертвования мечетей и медресе нельзя было трогать ни в коем случае, как вообще все, что предна­значалось ученым и студентам. Но государственной казне должна быть возвращена та земля, которая была похищена у государства путем подтасовки фактов и пос­ле этого отдавалась «в пользу какой-нибудь Айши или Фатимы». Этим, очевидно, утверждалось, что ревизия имущества ученого сословия, связанного официальной деятельностью с султанатом и находящегося на содер­жании султаната, должна состояться; пусть правитель возмещает свои убытки за счет земли, от которой питается популярный священный клир, который про­цветает в тех местах, которые связаны вопреки всем историческим доказательствам с фигурами из окру­жения Мухаммеда⁸⁸. Наивные и бесконтрольные ве­рования были и без того уже давно бельмом в глазу высокообразованных хранителей шариата и предания о Пророке⁸⁹. Только верховный судья шафиитов Ибн аби л-Бака ас-Субки в беседе выставил как довод то, что вся земля принадлежит султану, и он может посту­пать с нею, как он хочет⁹⁰. Это было, конечно, мнение, которое хотел услышать Баркук, и им также можно было руководствоваться с точки зрения истории права. Нужно только вернуться в довольно далекое прошлое, а именно во времена вступления исламистов во владе­ние землей⁹¹.

Единого мнения по этому вопросу у присутствую­щих не было. И тот шафиит, который предложил ком­промисс, в конце концов сказал, что эмиры и без того делали то, что им кажется правильным, а если судья возражает, его незамедлительно заменяют другим. Баркука вообще-то больше не интересовали ученые споры. Он приказал экспроприировать пожертвования и распределить между мамлюками как военные лен­ные поместья⁹². Конечно, прежде всего между черке­сами. Неслыханным было это оскорбление ученых, кто мог сомневаться в этом? Один из участников со­вещания, достойный господин с необыкновенно пыш­ными атрибутами своего положения — его борода отросла до самых ног и ночью ее нужно было завя­зывать узлом — не пережил этого унижения. Вернув­шись домой, он сразу заболел от тоски и умер⁹³. Баркук, разумеется, не мог добиться принципиальных изменений земельного права. Привилегированные стойко защищали свои доходы. Когда в конце лета 1387 года многое указывало на то, что Тимур напа­дет на мамлюкскую империю, из-за чего нужно было срочно доставать деньги на вооружение и на обеспе­чение продовольствием армии, Баркук снова созвал судей, указал на пустую государственную казну и потребовал ликвидировать пожертвования, которые поддерживали медресе и мечети. Снова он натолкнул­ся на решительный отказ. Несмотря на разрушитель­ные последствия, которые, очевидно, принесло бы на­падение Тимура на Сирию и Египет, судей удалось лишь уговорить предоставить в распоряжение дохо­ды только за один год⁹⁴.

Не только то, что султан бросал жадные взгляды на доходы учителей медресе и судей, смущало со­словие ученых. И другие мероприятия Баркука спо­собствовали тому, чтобы питать дурное настроение, которое Ибн Сасра доверил своему дневнику, жалу­ясь в нем на власть денег и бессилие благочестивого образования. Очень быстрый рост числа образован­ных знатоков шариата обострил борьбу за прибыль­ные должности. Уже в 1372 году султанат распоря­дился, чтобы в каждом нотариате сидели только чет­веро работающих; верховные судьи, которые выпол­няли свои сделки через поверенных, должны были еще терпеть в канцеляриях нотариусов, по мере на­добности собственной правовой школы⁹⁵. Это указы­вает на жестокую конкуренцию в борьбе за клиен­тов. Особенно неутешительно тогда шли дела у ша-фиитов, направление которых в Египте до того вре­мени неоспоримо доминировало, так как в 1371 году верховный судья ханафитов в Каире добился, что­бы ученики его правовой школы и в будущем имели право работать во всех провинциальных городах, что раньше им было, видимо, запрещено. И в придвор­ном протоколе ханафиты добились тогда равного положения с шафиитами⁹⁶. Это обстоятельство обя­зано, конечно, сильному давлению с востока ислам­ского мира, где больше всего была распространена правовая школа Абу Ханифа. Сообщения о грязных интригах, при помощи которых ханафиты и шафии-ты пытались вытеснить друг друга из расположения эмиров⁹⁷, подтверждали неопределенность, от кото­рой страдало сословие ученых. Баркук мало считался с этим. Осенью 1380 года он приказал, чтобы каж­дый верховный судья брал на службу только четы­рех уполномоченных⁹⁸, через двенадцать лет это кос­нулось и остальных судей. Они должны были дово­льствоваться пятью уполномоченными на каждого, «так как их стало слишком много»³⁹. Одним словом, считает хронист, с султанатом Баркука начался за­кат сословия ученых, которое раньше пользовалось всеобщим уважением. И при сыне Баркука ан-На-сир Фарадже (прав. 1399-1412) настолько был по­дорван авторитет этого сословия, что чернь позво­ляла себе дерзкие выражения по отношению к уче­ным. Как бы они могли еще пользоваться уважени­ем, когда они «ради земных благ (в торговле) из-за постов (столь) унижались!»¹⁰⁰.