УСПЕХИ В ОБЛАСТИ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ

Каирские султаны не могли в то время думать только о сохранении своего исламского престижа. Жизненно важным для них было развитие событий на сирийско-анатолийской пограничной территории. Там, а не в Хиджазе, решалась судьба империи и ее военной касты; там на севере и северо-востоке уже сто лет проходила граница между арабским миром и об­ластями, которыми владели ильханы и династии их потомков. Еще при Газане (прав. 1295-1304) эти два мира вели войну, Сирия была разрушена. Распад империи ильханов уменьшил опасность нового напа­дения на Сирию. Но пограничная территория не была спокойной и безопасной. Слишком много местных князей проводили там спою политику самовольно, и кочующие туркменские отряды вмешивались в поли­тику, как и шейхи бедуинов, которые контролирова­ли область, простиравшуюся от среднего течения Евфрата далеко на юг⁴⁴.

Величайшей заботой Каира в конце четырнадцато­го века, правда, уже больше не была защита от на­падений из некогда ильханских областей. Скорее их угнетенное состояние вызывало превращение Османской империи из анатолийского карликового княжес­тва с центром в Бурсе в великую державу, которая после победы на Балканах перенесла свою столицу в Адрианополь, но неминуемо подчинит себе всю Ана­толию. Снова каирскому султанату будет угрожать мо­гущественный исламский противник. Сначала, конеч­но, казалось, что политическая ситуация развивается благоприятно. Многие мелкие князья и эмиры хоте­ли, чтобы Каир стал их защитником, может быть, и союзником; но, возможно, были и другие причины для расширения в значительной степени влияния мам­люков в Каппадокии. Во всяком случае, в начале 1375 года предводитель туркменов прибыл в Каир и под­чинился господству султана. Со своими отрядами он занимался разбоем у Эльбистана в верховьях Сейхана. Теперь он украсил себя титулом эмира и полу­чил ленное военное поместье. Подобными средства­ми султан давно пытался привязать к себе бедуинов окраинных зон Сирии и Палестины. Туркменскому князю, однако, было наказано оставаться в Каире⁴⁵, чего большей частью от бедуинов не требовали.

Осенью того же года на долю аль-Ашраф Шабаиа выпал еще один значительный успех. Правитель замка Синджар, который лежит приблизительно в ста ки­лометрах восточнее Мосула, стал тоже под защиту султана⁴⁶; теперь власть султана формально прости­ралась далеко через Евфрат на северо-восток. Но самое значительное присоединение земель аль-Ашраф Шабан смог отметить уже в конце 1374 года. Его наместник в Алеппо победил князя Козанского и увел его в кандалах. Когда об этой победе узнали в Каи­ре, заставили бить в барабаны и украшать город; в течение семи дней были торжества, и победителя про­славляли в стихах. Из завоеванной страны образова­ли вместе с Тарсусом и Аданой пограничную область, непосредственно подчиненную Каиру⁴⁷. Этим Каир расширил свою территорию до Тавра, до княжества Ка-раман, которое десятилетие назад заключило соглаше­ние с Петром I Лузипьянским, не совсем, правда, пре­рывая отношения с мамлюками. А князья Карамана, как помнится, работали над созданием широкого фрон­та против Османов⁴⁸. Так захват Козана расширил влияние мамлюков в Анатолии; но также вырисовалась для них опасность быть втянутыми в войну с Осма­нами. Впрочем, едва ли было случайностью, что рас­положения каирского султана в те годы добивался ви­зантийский император. В начале 1376 года в Каир прибыла миссия из Константинополя, которая пере­дала в качестве подарка удивившее всех механичес­кое чудо ларец. Он открывался через каждый час и выпускал фигуру, стучавшую костаньетами. Кроме того, через каждую минуту падал латунный шарик⁴⁹. Политические линии связи, которые здесь обрисо­вываются — Византия и Каир с общностью интере­сов, — не так уж новы, как может показаться. Они простираются от времен консолидации государства мамлюков при султане Бейбарсе (прав. 1260-1277), который использовал глубоко укоренившуюся анти­патию между родами Мункэ и Джучи, хозяина Кип­чакской степи, для того чтобы приглушить агрессив­ный пыл Хулагу и его сторонников⁵⁰. За хорошие отношения между Каиром и Сараем он болел душой, возможно, также потому, что сам был выходцем из степей, и к тому же большинство военных рабов им­портировались в Египет оттуда. Если эту связь хоте­ли сохранить, то нужно было поддерживать дружбу с императором Византии, который со своей стороны не мог радоваться тому, что династия ильханов рас­ширила свое господство на центральную Анатолию. Кроме того, у Бейбарса и византийцев был еще один враг — те европейские держаны, которые несли от­ветственность за господство «латинских императоров» в Константинополе с 1204 года по 1261 год. Среди итальянских республик была Генуя, восставшая про­тив тех «латинян» на греческой земле. За поражение от соперников, Венеции и Пизы, в морской битве у Аккона 24 июня 1258 года⁵¹ через несколько лет ге­нуэзцы были в избытке вознаграждены: Михаил VIII Палеолог, который с помощью генуэзцев вернул ста­рую столицу империи, предоставил им большие привилегии, право построить в Пере поселение, которое делало возможным для них плавать в Крым и до устья Дона. Поэтому они смогли основать тот важ­ный форпост торговли с дальними странами Центральной и Восточной Азии⁵², который спустя сто лет, после развала монгольских империй, потерял свое значение и заставил их переориентироваться. То, что Генуя так быстро отослала назад свою долю мусуль­манских пленных, которых Петр Лузиньянский захва­тил в Александрии, и попыталась наладить отношения с каирским султаном, не было минутным порывом⁵³. Сохранение хороших отношений с Кипчакской степью — основой существования мамлюкского султа­ната, предполагало дружественное отношение к визан­тийскому императору и делало невозможным недружес­твенное отношение генуэзцев к нему. В течение деся­тилетий после смерти ан-Насир Мухаммеда (прав, до 1340), когда господство «турок» в Египте и Сирии приближалось к концу, и после разграбления Алексан­дрии Петром I этот принцип внешней политики мам­люков по-прежнему имел силу. Но постепенно изме­нилось положение держав, которые его выдвинули. Им­перия ильханов распалась; угроза с востока и северо-востока, казалось, исчезает, так как, хотя Шейх Увайс и вел себя вызывающе с мамлюкским султаном в Мек­ке, не могло быть и речи о серьезной опасности импе­рии со стороны Джелаиридрв. Они благоразумно под­держивали контакты с Каиром. В результате в послед­ние десять лет турецкого мамлюкского султаната про­изошло даже расширение сферы его господства через Евфрат. Усиление влияния было, правда, связано с ущербом: опасность столкновения с быстро приобре­тающим силу султанатом Османов значительно увели­чивалась после образования новой провинции Адана. Но с этим можно было смириться, если бы у них был по ту сторону Черного моря и Кавказа испытанный со­юзник, который как раз стремился бы к тому, чтобы усилить свою власть слиянием Синей и Белой Орды. Тогда еще нельзя было предположить, что гигантская империя Золотой Орды в девяностые годы во время военных походов Тимура и затем вследствие внутрен­ней смуты так сильно опустошится и население ее так сильно сократится, что ее нельзя будет больше при­нимать в расчет как источник получения военных ра­бов. Внутриполитическое и экономическое состояние каирского султаната казалось скверным, но в совмест­ной игре с другими силами можно было отметить и не­которые успехи. Так почему не был возможен новый порядок внутренних отношений?