ДОРЕВОЛЮЦИОННАЯ ГОРОДСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Революционные преобразования Петра I, а затем и Екатерины II значи­тельно изменили характер жизни и облик городов России. В конце XVIII в. глобальной перепланировке были подвергнуты практически все города. В са­мом начале царствования Екатерины Великой 11 декабря 1762 г. была создана комиссия под руководством И.И. Бецкого. Ее задача заключалась в рекон­струкции не только столичных городов, но и провинциальных. За 34 года сво­его существования комиссия перепланировала 416 городов из 497.

Идеям и принципам строительства, заложенным в этих проектах, архи­текторы и строители следовали вплоть до начала XX в. Характерной чертой русского градостроительства второй половины XVIII в. стало распростране­ние принципов застройки, заложенных в Санкт-Петербурге:

♦ зонирование по высоте и качеству застройки (повышение этажности от периферии к центру, от одного до двух с половиной этажей, располо­жение деревянных строений на окраине, каменных — в центре города;

♦ сохранение наиболее ценных и капитальных зданий (церкви, соборы и некоторые крепостные сооружения), которые включались в новую пла­нировку;

^2,1 Ключевский В.О. Сказания иностранцев о московском государстве. М., 1991. С. 329.

♦ застройка улиц и площадей центра «сплошною фасадою» для более раци­онального использования площади кварталов и уменьшения длины улиц;

♦ строительство по периметру регулярно спланированных кварталов, об­разующих структуру планировки города — широкие прямые улицы и площади;

♦ распространение принципов типового и повторного строительства по всей территории России («по неимению архитектора»), использование «пример­ных», т.е. образцовых, фасадов для массового частного строител ьства²'.

Город основывался как центр управления, политического и фискального контроля, которые вменялись ему в обязанность. Таков вполне закономерный виток эволюции: после присоединения новых территорий ими надо было уп­равлять. Конечно, деревня в качестве административного центра не подходи­ла, ее единственная задача — заниматься сельским хозяйством. Экономичес­кой потребности в новых центрах чиновничества, бюрократизма и коррупции не было. Новые города нужны были прежде всего государству, а не народу, вла­сти, а не подчиненным. Они служили удовлетворению административных ап­петитов, а не росту производительных сил. В.О. Ключевский так и писал: «...большая часть новых городов и городков Московского государства возникла не вследствие экономических потребностей страны, но вследствие государ­ственных соображений, по распоряжениям правительства»²².

Устроительная роль государства выражалась еще и в том, что русские правители не только назначали тому или иному поселению статус города, но

Врезка

Дореволюционный город

Жизнь улицы. Кто первым выходил на улицы Санкт-Петербурга до революции?

• фонарщики (каждый за полчаса должен зажечь утром и потушить вечером до 500 фонарей);

• «кормители кошек» — деклассированные эле­менты, кормившие бездомных кошек (которых было во много раз больше домашних) ливерной колбасой, за небольшую плату нанятые админи­страцией города;

• дворники, которые открывали ворота, мели тротуар и проезжую часть. Это приходилось про­делывать до появления первых прохожих (в про­тивном случае им грозило увольнение). Если прохожий получал травму у конкретного дома, его владелец оплачивал лечение. Дворниками в большинстве своем служили татары. Имуще­ственно они были вовсе не бедными. Трудились также и днем: приходилось убирать навоз от проезжающих по дороге экипажей еще до того, как очередная подвода не размажет его по брус­чатке (за день на 1 кв. м площади выпадало до 30 пудов навоза);

• разносчики (мелкие торговцы), а также по­сыльные, купцы, извозчики.

Кроме того, среди постоянных обитателей ули­цы можно было видеть стекольщиков, кольщи-ков дров, нищих, старьевщиков. Раньше бума­гу делали из старых тряпок, иногда старье нуж­но было портнихам. Так что старьевщикам — в основном татарам и лицам кавказской нацио­нальности («азиатам») — работы хватало.

Все они — рядовые труженики улицы, так ска­зать, ее обслуживающий персонал. Они всегда для кого-то старались. Для кого? Прежде всего для многочисленных прохожих — мамаш с де­тишками, священников, чиновников, приезжих, студентов и школяров, врачей, юристов и про­чей интеллигенции.

^:| Тирских СВ., Тирских В.М. Городские архитектурные проекты. — http://urban.internord.ru. ²² Ключевский В.О. Указ. соч. С. 19I.

и постоянно пересматривали список городов, снимая с поселения такой ста­тус. В 1775 г. Екатерина II начала административно-территориальную рефор­му, в ходе которой перечень российских городов был подвергнут жесткому пересмотру. Часть из них признали непригодными служить административ­ными центрами и «разжаловали» в сельские поселения. Зато учредили сотни новых городов, преобразовав их из дворцовых и монастырских сел. Опрос местных администраций в 1797 г. показал, что 63% вновь созданных горо­дов «недействительны» — их население занято только сельским хозяйством. Мало того, каждый второй тогдашний город в России был преимуществен­но аграрным²³. Б.Н. Миронов отмечает, что вопреки росту числа, размеров городов²⁴ и численности горожан доля последних снижалась. По его данным, наличное городское население (с пригородами) в Европейской России со­ставляло: 13% в 1742 г., 11,6% в 1783 г., 9,1% в 1825 г., 9% в 1856 г. Затем начался рост численности горожан, но к концу XIX в. он только вернул долю горожан к уровню 1742 г.²⁵ Если это дезурбанизация, то ее причинами могли быть не только высокая смертность горожан из-за их чрезмерной скученно­сти, плохих санитарных условий, распространения паразитарных процессов (пауперизм, алкоголизм), но и слабая миграция крестьян в города, передви­жение которых было ограничено крепостным правом.

Городские реформы сверху не всегда приносили желаемый результат. Если сравнить XIX и XVIII вв. по числу учрежденных городов, то окажется, что XIX в. сильно уступает предшествующему. За 1801 — 1900 гг. в Европейской России было учреждено 29 городов, тогда как в XVIII в. в 5,5 раз больше — 146²⁶. И еще одна цифра: с 1724 по 1796 г. городское население России уве­личилось в 4 раза²⁷. Правда, преобразование поселений в города в XIX в. было более обоснованным, чем во время губернской реформы Екатерины II.

В Новое время центр русских городов приобретает иное значение. Для пе­тербургского пейзажа к середине XVIII в. характерна «информационная от­крытость и деловитость: Адмиралтейство, Фондовая биржа, царский дворец, отнюдь не за высокими стенами, Академия с ее музеями и залами для собра­ний и занятий, Университет»²⁸. На рубеже XVII—XVIII вв. и в Москве появ­ляются крупные общественные постройки, поставленные по-новому, откры­то к городу (Монетный двор, Главная аптека, Арсенал). Но все же в целом к середине XVIII в. Москва представляла собой скорее средневековый город. Каменное мощение улиц только началось. Для придания городу европейс­кого вида предписывалось строить вместо изб оштукатуренные под камень мазанки. Перенос столицы в Петербург негативно отразился на архитектуре Москвы. Запустение тогда особенно коснулось центра — казенных постро­ек, в том числе и Кремля: ветшали его стены, башни и дворцы. Во второй

²³ Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). Т. 1. СПб.,1999. С. 297-319.

²⁴ В XVIII в. средняя людность городов Российской империи оставалась ниже 5 тыс. жителей, но затемза полвека выросла вдвое, а за весь XIX в. — вчетверо, до 21 тыс. человек.

²⁵ Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 315.

²⁶ Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен: Монографический сборник. М., 2001.С. 68-69.

²⁷ Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. Историческое развитие рус­ской фабрики в XIX в. М., 1922. С. 42-43.

²⁸ Кузнецова Н.И. Социальный эксперимент Петра I и формирование науки в России // Вопросыфилософии. 1989. № 3. С. 50.

четверти века усилился приток знати: насильственное заселение Петербурга прекратилось, многие вернулись в Москву²⁹.

Весьма противоречивым градообразующим фактором выступала крупная фабрично-заводская промышленность. Долгое время ни заводов, ни фабрик в городах не было: горожане, наслышанные о страшных условиях труда на фабриках и развращенных нравах рабочих, были категорически против раз­вития промышленности. Фабрики, собиравшие вместе по 300—800 полуго­лодных мужчин, представлялись публике, влиявшей на принятие политичес­ких решений, особо криминогенным фактором. В периодическом издании «Дух журналов» за 1820 г. так и говорилось: «Сообщество нескольких сот или

тысяч мастеровых, живущих и работаю­щих всегда вместе, не имеющих ника­кой собственности, питает в них дух буйства, и мятежа. Частые мятежи в ан­глийских мануфактурных и городах слу­жат тому доказательством». Помимо того, занятие однообразной работой утомляет и притупляет человека. «Фаб­ричные по большей части бывают хво­ры, чахоточны, калеки, скоро пухнут и преждевременно укорачивают век». На­много лучше, по мнению автора статьи, земледельческий труд на свежем воздухе: «Никакой народ не бывает смыш-леннее земледельческого... Земледельческий народ есть самый набожный, а также и самый миролюбивый, крепкий и благонравный. Он вместе и самый покорный царю... Он привязан к родимой земле своей, которая его возрос-тила... Мастеровой ничего не ожидает от Бога, а всего от машины; и ежели бы Господь не насылал на него болезней, то он едва ли бы когда вспомнил о Боге». Пусть уж лучше русский крестьянин остается вечным батраком у сво­его помещика, чем по примеру иностранцев станет рабом на фабрике³⁰. Зе­мельные собственники, крупное дворянство, в то время ведущая обществен­ная сила, не хотели «пускать» промышленность в города. Поэтому российс­кие города долгое время оставались аграрными.

Но и промышленники не рвались в тесные городские кварталы. Во-пер­вых, аренда земли здесь была выше, а нарождающаяся буржуазия была еще не очень богата. Во-вторых, ограничительных запретов в городе было гораз­до больше, даже в отношении шума, промышленных отходов и условий тру­да. Кроме того, крупное мануфактурное и тем более фабричное производство, создавшее промышленный пролетариат, до конца XVIIв. складывалось вне города, так как неразвитость дорожной сети и очень низкая скорость пере­движения требовали, чтобы производство располагалось как можно ближе к источникам сырья. Поскольку в то время единственным источником энер­гии были древесный уголь и падающая на лопасти колес вода (металлургия, солеваренная промышленность и др.), фабрики «прижимались» к берегам рек. Важнейшая бюджетообразующая отрасль российской индустрии XVIIIв. — металлургическая — развивалась вне городов из-за привязки железо- и ме-

^:<) Кулакова И.П. «Минервин храм» (Москва и Московский университет в XVIII веке) // ВИЕТ. 1997. № 3. ¹¹¹ Подробнее см.: Туган-Барановский М.И. Указ. соч. С. 214—216.

деплавильных заводов к рудным месторождениям, а текстильщики предпо­читали пользоваться дешевым крестьянским трудом.

Поскольку промышленность не могла развиваться в городах, ей приходилось самой создавать города. В 1844 г. получил городской статус крупный фабрич­ный центр Подмосковья — Павлов Посад, ав 1871 г. — еще более известный Ива­ново-Вознесенск («русский Манчестер»). В 1867 г. стал городом центртяжелой индустрии в восточном Донбассе Александровск-Грушевский (ныне г. Шахты).

Царское правительство, стремясь не отстать от европейских стран, насаж­дало в аграрной стране передовую индустрию, как и прежде, активно строило города. Но успех был меньше ожидаемого. Видный русский историк М.И. Ту-ган-Барановский считает, что созданная «крупная промышленность не была капиталистической. Социальное и экономическое положение тогдашней Рос­сии было таково, что капиталистическое (т.е. основанное на наемном труде) производство у нас было невозможно. Для последнего не хватало в России самого важного условия — класса свободных рабочих. Вся масса сельского населения была несвободна: часть была крепостными государства, часть — помещиков. Городское население было немногочисленно и в значительной степени слагалось из тех же крепостных»³¹.

Рис. 34. В первой половине XIX в. немногочисленное городское население в значительной степени

состояло из крепостных

Ситуация изменилась только через 20 лет после консервативных публика­ций в «Духе журналов» (1820). По словам прусского экономиста барона А. Гак-стгаузена, который в апреле — октябре 1843 г. при материальной поддержке русского правительства совершал путешествие по Центральной России: «Мос­ква стала центром фабричной деятельности и из дворянского города превра­тилась в фабричный город»³². Значительная часть дворянства превратилась

¹¹ См.: Туган-Барановский М.И. Указ. соч. С. 23.

³² Его труды об особенностях русского агрономического строя и крестьянской общины оказали влия­ние на русскую общественную мысль середины XIX в. См.: Studien ^ber die inneren Zustande, das Volksleben und insbesondere die l%idischen Einrichtungen Russlands. Bd f-3, Hannover; В., 1847-1852.

в фабричных предпринимателей. Город неожиданно стал привлекателен для господствующего класса, а значит, и всего российского общества. Помещи­ки, к тому времени создавшие достаточно много фабрик в своих имениях, нуж­дались в расширении рынка сбыта и сокращении транспортных издержек; кроме того, у них уже появились капиталы. Для удовлетворения новых эко­номических потребностей подходил не аграрный город, а индустриальный. Можно считать, что индустриализация города, во всяком случае ее предпосыл­ки, начинается в России не после отмены крепостного права (1861), а накану­не этого события. Отметил новые тенденции в общественной жизни и Туган-Барановский: «...господствующее в александровскую эпоху мнение, что Рос­сия — страна земледельческая, должно было смениться иным представлением о России. Промышленные интересы приобрели более важное значение, чем прежде. В эту эпоху у нас появились крупные капиталисты-промышленники, вышедшие по большей части из среды кустарей. В дворянских имениях (осо­бенно в 1830—1840-х гг.) также усиленно заводились фабрики. Изменение эко­номического строя не замедлило отразиться и в идеологии эпохи»³³.

Отныне индустриализация российского города не только наращивает тем­пы, но становится доминирующим фактором его жизнедеятельности. При со­ветской власти она приняла гипертрофированные масштабы: фабрики, по­добно бедным родственникам, уже не ждут своей очереди у городских ворот. Городские агломерации формируются вокруг заводов-гигантов, шахт-гиган­тов, строек-гигантов. Фабрика содержит на свои отчисления всех горожан, которые толпятся у заводской проходной в поисках работы. Через 200 лет произошло именно то, о чем предупреждали консервативные писатели в начале XIX в.: фабрика уродует человека, превращает его в придаток маши­ны, а заодно разрушает экологию.

В одной из первых книжек «Москвитянина» за 1845 г., когда журнал пе­решел в руки славянофильской группы и редактором стал И. Киреевский, помещена статья «О мануфактурной промышленности России». В этой ста­тье вполне определенно выражен взгляд славянофилов на промышленное развитие России. Славянофилы отнюдь не отрицали пользы развития про­мышленности. Но не всякая форма промышленности, по их мнению, отве­чает интересам народа. Крупная обслуживает правительство, а мелкая — про­стой люд. Тогда это именовалось промыслами и кустарничеством, ныне — малым бизнесом. Сторонники такой позиции считали мелкую промышлен­ность характерной чертой России, отличающей ее от индустриального Запада, особенно от прокопченного заводами и фабриками Лондона. Чистый воздух, сельская округа, неизнурительный труд и здоровое питание — вот что нуж­но русскому человеку. Если уж он поселился в городе, то крупная фабрика должна приучить его к дисциплинированному труду. Славянофилы в то вре­мя признавали необходимость городских фабрик, но предназначение город­ской промышленности видели в другом: она «должна дать не только пример общим техническим улучшениям, но и пример благоустройства и нравствен­ного улучшения рабочего класса».

Сегодня подобные установки приняты на вооружение всеми градострои­телями мира. Главным достоинством города они считают экологическую бе­зопасность (не только для работающих, но и для горожан), высокую произво-

^,3 См.: Туган-Барановский М.И. Указ. соч. С. 218.

дительностьтруда и безотходные технологии. Многие промышленные объек­ты, загрязняющие атмосферу, создающие шум и неудобство для жителей го­рода, выносятся за его пределы. А в самом городе, особенно в его историчес­ком центре, остается только малый бизнес. Ныне основной доход европейским, да не только им, городам дает часто не промышленность, а туризм.

В истории отечественной урбанизации XIX в. стал переломным, знаменуя превращение индустрии и железнодорожного транспорта в градообразующую базу старых городов. Отныне рост и размеры городов стали определять темпы и масштабы развития промышленности³⁴. Если в XIII—XVI вв. важнейшим гра­дообразующим фактором выступали водные магистрали, и города возводились

на берегах рек, то в XIX в. эстафету пе­рехватили сухопутные, а именно желез­нодорожные, пути сообщения. Почти все губернские и областные города со­единились железнодорожными магист­ралями. Однако их явно не хватало для гигантской страны. Крупные и средние города, служащие центрами промыш­ленности и железнодорожными узлами, все еще оставались редкими островками в бескрайней крестьянской России. В России конца XIX в. имелось только два столичных города-миллионера и еще пять больших с населением более 100 тыс. жителей каждый — Саратов, Казань, Астрахань, Ростов-на-Дону и Тула. Для огромной страны этого было явно недостаточно. К тому же совсем отсутство­вали города с населением численностью от 250 тыс. до 1 млн жителей.

В большинстве российских городов было много сельского, не только ге­нетически (по происхождению из сел), но и в силу устойчивого преоб­ладания сельских занятий населения, типовдомов и усадебной застрой­ки. После преобразования села в город его жители, перейдя в сословие мещан, по духу и занятиям в большинстве своем оставались крестья­нами. Не случайно города, учрежденные сверху, Н.П. Огарев называл «правительственной фантазией». Для уральских «городов-заводов» был характерен тип рабочего-крестьянина. На предприятия Старопромыш­ленного центра тоже нанимались жители окрестных деревень: на фаб­рике рабочие, дома — по-прежнему крестьяне; даже переселяясь в фаб­ричный поселок, они сохраняли крестьянские черты быта, досуга и мышления. А.Г. Вишневский (1988) писал об «урбанизации по-деревен­ски», имея в виду советское время. Но с куда большим основанием это можно отнести к России конца XIX в. Именно тогда А. Геттнер (1909) характеризовал российские города как недостаточно городские³⁵.

В конце XIX в., несмотря на экономический бум, строительство желез­ных дорог явно отставало от потребностей и темпов урбанизации. Города, оказавшиеся вдали от дорог, хирели, теряя шансы на то, чтобы когда-либо догнать индустриальных лидеров, а многие из них даже утратили городской статус. Поданным Всероссийской переписи 1897 г., на территории европей­ской части России насчитывалось 376 городов и 37 посадов, доля городско­го населения не превышала 15%. Вспомним приведенные выше факты: по

⁵⁴ Город и деревня в Европейской России. С. 72. " Там же. С. 74.

мнению ряда специалистов, в начале XIIв. Русь насчитывала около 400 го­родов. Железнодорожная сеть не могла покрыть огромную территорию, на­метился все возрастающий разрыв между центром и периферией, между Пе­тербургом и Москвой и остальными городами.

СОВРЕМЕННЫЕ ГОРОДА

Отечественные специалисты, изучая этапы урбанизации России, называ­ют XIXв. революционным. Действительно, по темпам прироста городов и увеличению их роли в социально-экономической жизни общества он опере­жал все предыдущие эпохи.

В еще большей мере характеристика «урбанистическая революция» при­менима к советскому времени. Как мы помним, в конце XIXв. доля город­ского населения не превышала 15%, а в конце XXв. она возросла до 73%. Ни одна страна мира не знала подобного скачка, а если учесть размеры террито­рии, низкий уровень экономического развития, вечную нехватку денег и не­поворотливость российской бюрократии, то произошедшее можно назвать только революцией. Сегодня, уже с позиций технотронного XXIв., создан­ное советской властью может показаться нереальным. Вряд ли нынешние де­мократические власти сумели бы совершить то, что осуществили в стране коммунисты.

Повсеместно росли старые и возникали новые города. Советские люди осваивали все, что только можно было освоить, — тундру, тайгу, пустыню, болота, непроходимые лесные чащи. Их трудовой энтузиазм сравним, быть может, только с пионерами Дикого Запада, которые столетием ранее осваи­вали безбрежные просторы Америки. В том и другом случае происходило наступление цивилизации на непокоренные девственные земли, которое еще называют фронтиром^ъь.