Тема 3. Наука как сложная развивающаяся система. Генезис научных знаний об обществе

Научное знание как сложная развивающаяся система. Эмпирические зависимости и эмпирические факты. Первичные теоретические модели и законы. Донаучные, ненаучные и вненаучные знания об обществе, культуре и человеке. Формирование научных дисциплин социально-гуманитарного цикла: эмпирические сведения и историко-логические реконструкции. Социальные науки как феномен, зародившийся на Западе. Российский контекст применения социального знания. Особенности общества и человека, его коммуникаций и духовной жизни как объектов познания.

Наука, научное познание — вид или форма сознания. Ее можно специфицировать по способам и продуктам мыслительной деятельности. Это деятельность по производству знаний, соответствующих ряду критериев, представляющая определенным образом организованную систему. В некотором смысле познавательная деятельность аналогична трудовой, практической деятельности, как бы своеобразно повторяет ее. В самом деле, труд предполагает предмет (материал, сырье), который нужно изменить с тем, чтобы он удовлетворял потребностям человека, что составляет содержание цели, задачи; орудия, которыми человек воздействует на этот предмет; действия самих людей, осуществляемые в определенном порядке; необходимые условия для осуществления этих действий. Но и в мышлении можно обнаружить подобные же фрагменты, например предмет исследования, средства познания (приборы, модели) задачи и т.п., с той, однако, разницей, что познание — это деятельность не с вещами, а с идеальными образами вещей, со знаками. Деятельность с вещами, практика включены в научное познание, но как промежуточный момент, в виде эксперимента. В науке основной целью становится получение знаний, получение знаний отделяется от их использования.

С этой точки зрения научное (теоретическое) сознание отличается от обыденно-практического, или здравого, смысла. Обыденное сознание представляет собой конгломерат взглядов и мнений, возникших в ходе повседневной, будничной деятельности людей. В нем стихийным образом накапливается опыт практики и общения, составляющий необходимую предпосылку нормальной жизнедеятельности людей. В здравом смысле находят выражение внешние, эмпирически данные связи и отношения действительности, фиксируемые в формах традиций, в пословицах, поговорках, «народной мудрости» и т.п. Отсюда и проистекают специфические особенности обыденного сознания: его конкретность, узость границ приложимости заключенного в нем социально-практического опыта, противоречивость. Указанные ограниченности здравого смысла преодолеваются на уровне теоретического, научного сознания, которое претендует на выражение сущностных связей и отношений объективной реальности.

Конечной целью науки является знание объективно истинное, знание о свойствах объективной, то есть независимой от воли и сознания субъекта, реальности и законах, которым подчиняется их изменения. Знания такого рода законов позволяет прогнозировать результаты практической деятельности, а значит, экономить человеческую энергию, находить оптимальные формы организации и управления практикой. Тем самым наука и становится производительной силой общества.

Известно, что любой акт производственной деятельности есть всегда превращение некоторого исходного материала в продукт. При этом в продукте находит воплощение цель, то есть некоторая совокупность ожиданий человека. Сплошь и рядом, однако, реальный результат деятельности оказывается совсем не таким, каким предполагался. Возникает разрыв между ожиданиями и результатом. Почему это происходит? По многим причинам, но в первую очередь потому, что материал имеет свою собственную «жизнь», которая и ставит границы нашей деятельности. Кстати, сопротивление этой «внутренней природы» материала, границы, которые она ставит деятельности человека, и служит основой наивного, стихийного материализма. Очевидно, это и почва, из которой произрастает наука. Так, традиционной и основной формой выделения науки в системе культуры общества является её интерпретация как формы познания законов действительности. Утверждается, что открытие законов и составляет главную задачу и цель всякой науки.

Но научные законы в своей основе имеют обнаруживаемые в практике и эксперименте постоянно воспроизводимые явления, инвариантные относительно возможных преобразований изучаемого материала. Анализ вопроса в генетическом аспекте показывает, что формированию научных дисциплин обычно предшествовало обнаружение в процессах практической деятельности некоторых повторяющихся моментов, проявляющихся при оперировании с целыми классами объектов. Например, подброшенное тело всегда падает на землю, некоторые признаки растений и животных всегда наследуются при скрещивании и т.п. Конечно, чаще всего человек обращал внимание на эти «инварианты» тогда, когда в практической деятельности возникали ситуации разрыва. Скажем, ещё флорентийские колодезники времён Галилея обнаружили, что вода в трубах насосов не поднимается на высоту, большую восемнадцати локтей над уровнем водоёма (около 10 м).Данное явление было первоначально осознано как результат ограниченности действия особой силы – «боязни пустоты», присущей самой природе, которая и начинает исследоваться сначала Галилеем, а потом Торричелли. Из этих исследований впоследствии, как известно, формируется целая отрасль физики – аэростатика, то есть наука о законах, которым подчинены свойства газов. Таким образом, материализм и мировоззрение науки – совершенно тождественные. Материализм есть мировоззренческое основание науки и, добавим, практики.

Научное сознание как форма рационального мышления, отличается от религиозного, эстетического и, как неоднократно подчеркивалось, от философского. Так, И.Кант выносил веру, составляющую ядро религиозного сознания за границы разума, рассматривал ее как позицию разума, принимающего то, что логически недоказуемо: «Мне пришлось ограничить знание, чтобы освободить место вере». Что касается художественного творчества, то в сопоставлении с наукой его принципиальное отличие можно увидеть в том, что в искусстве находит выражение ценностное отношение к миру, в художественном образе, в отличие от научного понятия, содержится отпечаток человеческой личности, ее ценностных ориентаций.

Вместе с тем неправомерно противопоставлять обыденное и теоретическое сознание в абсолютном смысле. Прежде всего потому, что формы теоретических представлений генетически восходят к обыденному сознанию.

Если «настоящее» естествознание, согласно Ф.Энгельсу, «начинается только со второй половины ХУ века», то обществознание в силу целого ряда причин проделывает аналогичную эволюцию значительно позже. Последовательность здесь такая: вначале изучается мир неорганической материи, далее мир живой материи, следующая стадия – исследование организации живой материи и, наконец, изучение коллективов, общества.

Нельзя, конечно, сказать, что знание о социальных процессах вообще не продуцировалось и не накапливалось. Речь в данном случае идёт лишь о собственно научных знаниях об обществе, а, например, не обыденных или практико-методических (рецептурных). Примеры знаний последнего типа можно найти, скажем, в трактате «Государь» одного из выдающихся мыслителей эпохи Возрождения – Макиавелли. Это своего рода политическое руководство, сборник рецептов, помогающих государю удерживать власть или захватывать её.

В целом, однако, социальное знание вплоть до середины Х1Х в. не поднималось выше обыденного, повседневного сознания, или здравого смысла. Как уже отмечалось, процессы конституирования научных дисциплин в разных сферах практически-духовного освоения человеком мира, идёт неравномерно. Учёт данного обстоятельства особенно существенен при анализе эволюции социального познания, в том числе и на современном этапе.

«Современное состояние науки о человеческом поведении в некотором отношении очень напоминает состояние математики до Евклида. Поразительный подвиг строителей пирамид свидетельствует о том, что в то время имелись определённые математические знания. Но геометрия была лишь собранием разрозненных сведений и полезных эмпирических правил. Евклид ввёл точные определения, связал термины в теоремы и вывел теоремы одну из другой, преобразив тем самым, существующую информацию в стройную систему знания. Сегодня накоплено много сведений о человеческом поведении, но они ещё не получили адекватной систематизации»

(Шибутани Т. Социальная психология. – М., 1969, - С. 15).

Существенно при этом учитывать, что возникновение форм научного знания, о какой бы сфере действительности речь не шла, требует определённых предпосылок мировоззренческого характера. Наука – особая форма сознания, её специфика выражается прежде всего в том, что ассимилируемая познанием действительность представляется ею в виде объективной, то есть существующей независимо от воли и сознания человека реальности. Научный подход к освоению действительности означает, что она берётся «сама по себе», вне контекста утилитарных, моральных, эстетических и т.п. человеческих интенций. Исследуемые наукой процессы – это всегда «естественные» процессы в том смысле, что они подчиняются имманентным, действующим помимо сознания, воли и желаний человека механизмам.

Из сказанного следует, что и в сфере социального знания, поскольку оно претендует на статус научности, должна была сложиться мировоззренческая установка, задающая социальную действительность в виде «естественного тела», объективной, независимой от сознания реальности.

«Но история развития общества в одном пункте существенно отличается от истории развития природы, - писал, например,- Ф.Энгельс, - В природе (поскольку мы оставляем в стороне обратное влияние на неё человека) действуют одна на другую лишь слепые, бессознательные силы, во взаимодействии которых и проявляются общие законы. Здесь нигде нет сознательной, желаемой цели: ни в бесчисленных кажущихся случайных, видимых на поверхности, ни в окончательных результатах, подтверждающих наличие закономерности внутри этих случайностей. Наоборот, в истории общества действуют люди, одарённые сознанием, поступающие обдуманно или под влиянием страсти, стремящиеся к определённым целям. Здесь ничего не делается без сознательного намерения, без желаемой цели»

(Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.Т. 21, с. 305).

Таким образом, налицо видимое противоречие. Чтобы реализовать научный подход в понимании истории (общества), нужно феномен, существенным свойством которого выступает наличие сознания и «свободной воли», представить в виде объективной реальности, «естественноисторического» процесса, то есть способом, аналогичным тому, каким природа интерпретируется в контексте естественных наук.

Впервые отчётливое осознание данная ситуация получила в философии Канта, который постулировал её принципиальную антиномичность. Согласно Канту, одно исключает другое: либо человек в его истории рассматривается как «естественное» природное существо, и тогда аспекты сознания и свободы элиминируются, либо наоборот, человек берётся в качестве носителя духовного начала, и тогда происходит абстракция от тех отношений, где он ведёт себя «подобно всем другим вещам в природе».

Соответственно этому Кантом мыслились пути построения социальной науки (истории). Так, в статье «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» Кант писал:

«Какие бы понятия мы не составляли себе с метафизической точки зрения освободе воли, необходимо, однако, признать, что проявления воли, человеческие поступки, подобно всякому явлению природы определяются общими законами природы. История, занимающаяся изучением этих проявлений, как бы глубоко ни были скрыты их причины, позволяет думать, что если бы она рассматривала действия свободы человеческой волив совокупности, то могла бы открыть её закономерный ход, и то, что представляется запутанным и не поддающимся правилу у отдельных людей, можно было бы признать по отношению ко всему роду человеческому как неизменно поступательное, хотя и медленное, развитие его первичных задатков. Так, браки, обусловленные ими рождения и смерти, на которые свободная воля человека имеет столь большое влияние, кажутся не подчинённые никакому правилу, на основании которого можно было бы наперёд математически определить их число. Между тем ежегодные данные о них в больших странах показывают, что они также происходят согласно постоянным законам природы, как те столь изменчивые колебания погоды, которые в единичных случаях нельзя заранее определить, но которые в общем непрерывно и равномерно поддерживают произрастание злаков, течение рек и другие устроения природы»

(Кант И. Соч. В 6-ти т. – М., 1964. Т. 3. – С. 7).

Из кантовской программы обоснования социального знания в целом видно, что наука о человеке, взятом как деятельное, целеполагающее существо, невозможна: будучи носителем духовного начала и свободы, человек выходит за пределы мира явлений, подчиняющихся причинной закономерности, необходимости. Его «всеобщая история» - это своего рода социальная механика, проектируемая по образцу небулярной гипотезы, изложенной И.Кантом во «Всеобщей естественной истории и теории неба». Подобно частицам вещества в первоначальной туманности, образующих под воздействием сил притяжения и отталкивания солнечную систему, люди в «бессмысленном ходе» своих дел реализуют некий «план природы», который и остаётся только открыть. Ведь породила же природа, писал Кант,

«Кеплера, подчинившего неожиданным образом экцентрические орбиты планет определённым законам, и Ньютона, объяснившего эти законы общей естественной причиной»

(там же).

Давая общую оценку той традиции обоснования социального знания, в русле которой в данном случае строятся рассуждения Канта, нужно сказать, что её основной момент заключается в попытке непосредственного переноса в сферу интерпретации социальной действительности присущего всякой науке мировоззренческого императива. Этот императив является, очевидно, тождественным материализму, или как он раньше квалифицировался в рефлексии естествоиспытателей – «натурализму». Как говорил, например, В.И.Вернадский:

«Влияние материализма в разных его выявлениях на научную естественноисторическую работу вполне понятно, и даже неизбежно, так как материалистические философии представляют течение реализма, то есть общей почвы науки и философии при изучении проблем внешнего мира. Натуралист в своей работе исходит из реальности внешнего мира и изучает его только в пределах его реальности»

(Вернадский В.И. Размышления натуралиста, кн. 2. – М., 1977. – С. 136).

Натурализм, хотя и заключает в себе специфический для науки способ видения действительности, в то же время отождествляет социальную жизнь с природными процессами, а значит с необходимостью элиминирует любые аспекты человеческой субъективности, как это вообще свойственно естествознанию. Но очевидный, эмпирически констатируемый факт состоит в том, что субъективность, целеполагание, свобода являются существенными факторами человеческого бытия, истории. Во многих случаях от них нельзя абстрагироваться подобно тому, как в механике, например, отвлекаются от размеров и формы тела, сводя его к материальной точке. С позиций реалных потребностей реально действующих людей такая абстракция оказывается «неинтересной». В этом разгадка парадоксального, на первый взгляд, замечания И.Канта:

«Отдельные люди и даже целые народы мало думают о том, что когда они, каждый по своему разумению и часто в ущерб другим, преследуют свои собственные цели, то они незаметно для самих себя идут к неведомой им цели природы как за путеводной нитью и содействуют достижению этой цели , которой, даже если бы она стала им известна, они бы мало интересовались»

(там же. С. 7-8).

Альтернативная натурализму позиция получила обоснование в гегелевской философии, в частности в его «Философии истории»:

«Можно сказать о всемирной истории, что она является обнаружением духа в том виде, как он вырабатывает себе знание о том, что он есть в себе, и подобно тому, как зародыш содержит в себе природу дерева, вкус, форму плодов, так и первые проявления духа виртуально содержат в себе всю историю»

(Гегель. Соч. М.; Л. 1935. Т. – С. 10).

Подобная интерпретация социальной жизни (истории) сводит, таким образом, механизмы социального процесса к механизмам сознания (духа), а не природы. Но как соответственно канонам эмпирического научного познания исследовать «дух» как некую реальность? Что она собой представляет, в отличие от природной реальности? Ответ Гегеля – «объективная идея», очевидно, ничем помочь не может. Философия истории самого Гегеля совершенно не соответствует критериям эмпирической науки. Она, действительно, есть философия, со всеми вытекающими последствиями.

Итак, главная трудность, на которую натолкнулось в своей эволюции социальное познание – принципиальная невозможность в русле существующих традиций конституировать формы научного познания социальной реальности, учитывая присущие ей аспекты сознания и свободы. Попытку выхода за пределы этих традиций предпринял К.Маркс. Совершенно отчётливо необходимость подобного шага была зафиксирована Марксом уже в «Тезисах о Фейербахе»:

«Главный недостаток всего предшествующего материализма – включая и фейербаховский – заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берётся только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой. Фейербах хочет иметь дело с чувственными объектами, действительно отличными от мысленных объектов, но самоё человеческую деятельность он берёт не какпредметную деятельность. Поэтому в «Сущности христианства» он рассматривает, как истинно человеческую, только теоретическую деятельность, тогда как практика берётся и фиксируется только в грязно-торгашеской форме её проявления. Он не понимает поэтому значения «революционной», «практически-критической» деятельности»

(Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.Т .3. – С. 1).

Таким образом, Маркс пытается преодолеть контроверзу натурализма и идеализма (природы и духа) тем, что социальная реальность задаётся в виде деятельности, практики, то есть процесса, в котором человек активно, целенаправленно (субъективно) преобразует условия (природные и общественные) своего существования. Анализ так понятой общественной действительности, согласно Марксу, и должно стать исходным пунктом научного социального познания:

«Общественная жизнь является по существупрактической. Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят своё рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики»

(там же, с. 3).

Последнее, однако, по мысли Маркса не означало отказа от реализации общенаучного познавательного идеала применительно к гуманитарному исследованию. Напротив, возможность его осуществления должна была сохраняться в полной мере, не требуя, вместе с тем, абстрагирования от человеческой «субъективности».

В связи с этим нужно учесть ещё одну черту, присущую традициям социального познания, как они развёртывались примерно до середины Х1Х в.

«Подобно натурфилософии, - писал Ф.Энгельс,- философия истории, права, религии и т.д. состояла в том, что место действительной связи, которую следует обнаруживать в событиях, занимала связь, измышленная философами; что на историю, - и в её целом и в отдельных частях, - смотрели как на постепенное осуществление идей каждого данного философа. Таким образом выходило, что история бессознательно, но необходимо работала на осуществление известной, заранее поставленной идеальной цели; у Гегеля, например, такой целью являлось осуществление его абсолютной идеи, и неуклонное стремление к этой абсолютной идее составляло, по его мнению, внутреннюю связь в исторических событиях. На место действительной, ещё не известной связи ставилось, таким образом, какое-то новое, бессознательное или постепенно достигающее сознания таинственное провидение. Здесь надо было, значит, совершенно так же, как и в области природы, устранить эти вымышленные, искусственные связи, открыв связи действительные. А эта задача в конечном счёте сводилась к открытию тех общих законов движения, которые в качестве господствующих прокладывают себе путь в истории человеческого общества»

(Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 21. – С. 305).

Иными словами, по своему типу социальное познание было здесь натурфилософским, или, терминологически корректнее – социософским. На этапах развития познавательной деятельности, когда не построены научные предметы, когда не сформированы познавательные процедуры, то есть нет целенаправленного производства новых знаний, познание с необходимостью приобретает форму натурфилософии или, соответственно социософии. Данная форма знания представляет собой рефлексивное обобщение стихийно накапливаемого познавательного опыта. Последним и объясняется, что, как отмечал Энгельс, натурфилософией «были высказаны многие гениальные мысли и предугадали многие позднейшие открытия, но не мало также было наговорено и вздора».

Поэтому первый шаг на путях генезиса всякой науки – отказ от натурфилософской позиции и переход к формированию эмпирических познавательных процедур. В естествознании одним из первых подобный переход был осуществлён Галилеем, подобный шаг намечался и Марксом применительно к социальному знанию:

«Предпосылки, с которых мы начинаем, - писали К.Маркс и Ф.Энгельс, - не произвольны, они не догмы; это – действительные предпосылки, от которых можно отвлечься только в воображении. Это – действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно установить чисто эмпирическим путём»

(Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 3. – С.18).

Отказ Маркса от социософского подхода обусловлен рядом обстоятельств, но в конечном счёте – его социальной позицией. Это позиция практика-революционера, видящего свою цель в преобразовании существующего социально-политического строя: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Опыт же развития естествознания к тому времени показывал со всей очевидностью, что реальную основу такого изменения может составить только знание научного типа, знание об объективных свойствах и законах реальности.

Как, однако, реализовать идеал научности в обществознании, то есть представить действительность в виде «естественного» по своему характеру процесса, если эмпирически социальная реальность репрезентирована деятельностью наделённых волей и сознанием людей? С точки зрения Маркса, - включив сознание, человеческую духовность в общий контекст «естественного» по своему характеру процесса, рассматривая проявления сознания в качестве функции, отражения данного процесса. Сходным образом поступает, например, врач, для которого рассказ больного о своём самочувствии – лишь отражение, своего рода индикатор протекающих в организме объективных физиологических изменений. Но точно так же можно рассуждать и имея в виду общественную жизнь, социальный организм. В русле этой логики Маркс и приходит к формулировке общего принципа , согласно которому «сознание das Bewusstsein никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием das bewusste Sein их жизни» (там же, с.25).

Пояснение следующее: «Мы исходили не из того, что люди говорят, воображают, представляют себе, - мы исходили также не из существующих только на словах, мыслимых, воображаемых, представляемых людей, чтобы от них прийти к подлинным людям; для нас исходной точкой являются действительные деятельные люди и из их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие идеологических отражений и отзвуков этого жизненного процесса. Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эмпирически и который связан с материальными предпосылками»

(там же)

Итак, целью социальной науки должны стать объективные, то есть независимые от сознания структуры. В историческом материализме они квалифицируются как «материальные отношения». Это производственные отношения, отношения, складывающиеся между людьми в сфере производства, обмена, распределения и потребления. Вместе с тем, Маркс утверждал: «Как вообще во всякой исторической, социальной науке, при развитии экономических категорий нужно иметь в виду, что как в действительности, так и в голове дан субъект…»

(Маркс К. и Энгельс Ф.Соч. Т. 12. – С. 732).

Налицо, как будто бы парадоксальная ситуация: с одной стороны социальная реальность формируется из сознательной, целесообразной деятельности людей, но с другой – она складывается независимо от воли и сознания действующих персонажей исторической драмы. Рациональное истолкование данной ситуации может заключаться только в том, что указанные, объективные по своей сути структуры, даны не каким-то внешним по отношению к сознанию образом, подобно вещам природного мира, а именно в плане сознания. Подобные интерпретации встречаются у самого Маркса в контексте обсуждения им метода политической экономии, например:

«Однако производство создаёт для потребителя не только предмет, - оно придаёт потреблению его определённость, его характер, его завершённость. Как потребление завершает продукт как продукт, точно так же производство завершает потребление. Прежде всего, предмет не есть предмет вообще, а определённый предмет, который должен быть потреблён определённым способом, опять-таки предуказанным самим производством. Голод есть голод, однако голод, который утоляется варёным мясом, поедаемым с помощью ножа и вилки, это иной голод, чем тот, при котором проглатывают сырое мясо с помощью рук ногтей и зубов. Не только предмет потребления создаётся, таким образом, производством, не только объективно, но также и субъективно. Производство, таким образом, создаёт потребителя»

(там же, с. 718).

Из всего этого следует, что «общественное бытие» есть реальность особого рода, особый мир, принципиально отличающийся от мира физического. Между прочим, к подобному пониманию «вплотную» подошёл создатель идеи науки об общих законах организации - тектологии Богданов, брутально раскритикованный В.И.Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме». Предметом критики стал тезис: «Социальность нераздельна с сознательностью. Общественное бытие и общественное сознание, в точном смысле этих слов, тождественны»

(Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 18. – С. 342).

Переходя в современный контекст обсуждений специфики социального познания, можно утверждать, что общественное бытие есть бытие смыслов. «Общество, как говорит Никлас Луман, – это система, конституирующая смыслы»

(Луман Н. Общество как социальная система. – М.: Ид-во «Логос». 2004. – С. 50).

Но смыслы – не суть вещи в «материальном» физическом смысле. Тем не менее в марксизме, это особенно относится к так называемому марксизму-ленинизму общественные отношения имплицитно были сведены к отношениям вещей. Вопреки совершенно адекватной критике товарного фетишизма, данной Марксом в его «Капитале» он сам и его последователи не вырвались из плена его тайны. В самом деле, в труде его жизни читаем:

«Между тем товарная форма и то отношение стоимости продуктов труда, в котором она выражается, не имеют решительно ничего общего с физической природой вещей и вытекающими из неё отношениями вещей. Это – лишь определённое общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношений между вещами. Чтобы найти аналогию этому, нам пришлось бы забраться в туманные области религиозного мира. Здесь продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одарёнными собственной жизнью, стоящими в определённых отношениях с людьми и друг с другом. То же самое происходит в мире товаров с продуктами человеческих рук. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства»

(Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 23. - .С.82).

Но если бытие товара стационировано в общественных отношениях, то как эмпирически исследовать его свойства? Любопытным образом Маркс проговаривается на этот счёт, и его проговорка проливает свет на теоретико-познавательную суть всей доктрины. Вопреки своей изначальной установке на эмпирический анализ общества, по завершении работы над первым томом «Капитала» Маркс говорит: «Физик или наблюдает процессы природы там, где они проявляются в наиболее отчётливой форме и наименее затемняются нарушающими их влияниями, или же, если это возможно, производит эксперимент при условиях, обеспечивающих ход процесса в чистом виде».В то же время «при анализе экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции»

(Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 23. – С. 6).

Тем самым, вопреки обещаниям, Маркс признаёт неэмпирический характер своего исследования, ибо одной «силы абстракции» для выявления законов реального мира вовсе не достаточно. Как показывает исторический опыт познавательной деятельности человека, двигаясь в подобном русле, знание приобретает вид натурфилософии. В рамках натурфилософии формы преднаучного, научного и философского знания ещё не дифференцированы, представляют собой синкретическое единство. Поэтому и решающий шаг на путях генезиса эмпирических наук – отказ от натурфилософии и переход к формированию эмпирических процедур анализа.

Таким образом, в общем и целом социальная доктрина Маркса не вышла на уровень знания, вполне соответствующего идеалам и нормам науки. В лучшем случае она может по своему гносеологическому статусу сопоставлена, например, с «физической философией Аристотеля. Действительно, что скрывается за понятиями «материальный», «бытие», «базис»? Маркс как будто не отождествляет их с вещным миром, с материей, как ее понимали еще античные философы. Материя—материал, из которого состоят вещи эмпирического мира. Однако в целом ряде случаев его обращения к вещному миру в контексте анализа социальных отношений выглядят более чем метафоры. Так, в «Капитале» читаем: «Форма стоимости, получающая свой законченный вид в денежной форме, очень бессодержательна и проста…Почему так? Потому что развитое тело [Г.А.] легче изучать, чем клеточку тела[Г.А.]…Но товарная форма продукта труда, или форма стоимости товара, есть форма экономической клеточки буржуазного общества. Для непосвященного анализ ее покажется просто мудрствованием вокруг мелочей. И это действительно мелочи, но мелочи такого рода, с какими имеет дело, например, микроанатомия [Г.А.]. Можно приводить и другие примеры. Скажем, в том же «Капитале» Маркс говорит: «В разделе 1 первой главы с большей научной строгостью выполнено выведение стоимости из анализа уравнений, в которых выражается всякая меновая стоимость, а также отчетливо выражено лишь намеченная в первом издании связь между субстанцией[Г.А.] стоимости и определением ее величины рабочим временем [Г.А.].

Обратите внимание, используя слова самого Маркса о «мелочах» и «непосвященном» (они, кстати, могут быть отнесены ко всему сонму последовавших комментаторов) на понятия тела, микроанатомии, субстанции, времени. Это, очевидно, категории, посредством которых в языковой, и в философской традициях характеризуют объективный, природный мир. Так «время» в данном случае—это физическое время, т.е. время, измеряемое часами, а не, скажем, социальное (историческое) время. Применяя в своем анализе данные понятия, Маркс, конечно, хотел акцентировать аспект объективности тех социальных свойств и отношений, которые и были предметами его исследования. Однако он почему-то не артикулировал то обстоятельство, что объективное в социальном смысле вовсе не тождественно объективному в смысле физической, биологической и т.п. природы. Социальные отношения (причем не все) объективны, но не вещественны.

Марксистская социальная доктрина не стала сугубо научной теорией общества, сохранив в себе множество фрагментов, аналогичных донаучным формам естествознания. Таковы, например, марксовы теории стоимости и собственности, вполне сопоставимые по своему теоретико-познавательному статусу теориям «теплорода» (теплового вещества), «флогистона» (горючего начала), «звукорода» (звуковой материи) и т.п., конец которым наступил с переходом физики и химии к экспериментальным процедурам исследования явлений горения, тепловых процессов и т.д. Так, Маркс настаивал на принципиальном различении экономического и правового аспектов собственности (право владения, пользования и распоряжения объектом собственности), трактуя первый — собственность — в экономическом смысле — как особую сущность, определяющую те или иные проявления общественной жизни.

Крайне двусмысленным и неопределенным, что, кстати, свойственно всякому натурфилософскому знанию, в марксизме всегда оставалось представление о детерминации материальным производством (базисом) социально-политического процесса (надстройки). В марксистской литературе оно породило массу недоразумений и маловразумительных толкований. Не ясно, каков, собственно, механизм детерминации материальным производством других социальных подсистем. Более или менее рациональный смысл все это приобретает, если характер зависимостей, связывающих сферы духовной и социально-политической жизни материальным производством, понимать так, что последнее выступает в качестве фактора отбора по отношению ко всем другим формам социальной и духовной жизни. Материальное производство осуществляет селекцию структур, возникающих в результате действия присущих каждой социальной области специфических механизмов изменений. Впрочем, хотя подобная интерпретация и не противоречит историческому материализму, в работах его создателей она отсутствует.

Однако наиболее существенный и принципиальный недостаток марксизма, как на то указывал философ русского послеоктябрьского зарубежья Б.П.Вышеславцев, заключается в том, что «он не имеет категории ценности и боится ее, ибо она приводит к совершенно иному мировоззрению: ценное есть должное, обращенное к свободе есть цель. А материализм есть детерминизм, изгоняющий свободу и выбор цели». Общий вывод, который делает Вышеславцев, сводится к следующему: смешение генетического (т.е. причинного) объяснения с систематической оценкой, с моральным и логическим оправданием составляет основной философский дефект марксизма. Марксизм утверждает: капитализм «необходимо» пролетаризирует, создает массу, «пролетариат», который «необходимо» уничтожает капитализм.

Здесь две необходимости: первая есть необходимость генетическая, вторая есть необходимость, вытекающая из оценки, необходимость волевого акта — пролетариат решает произвести революцию ради идеальной цели коммунизма.

Генетическая (причинная) необходимость никогда не дает оправдания тому, что она обосновывает, ибо все одинаково имеет свои необходимые причины: все заблуждения и всяческая неправда. Только моральная необходимость должного оправдывает то, что ею обосновано. Маркс оправдывает социальную