Изобретение как источник искусственности

Техника и изобретение

Различие между природой и техникой, и это показал наш предварительный концептуальный анализ, покоится на критерии причины возникновения. Так, палеонтолог, наталкиваясь при раскопках на каменный объект, ищет на нём следы человеческого воздействия, и если они есть, то он признаёт этот объект свидетельством доисторической техники, если же он их не находит, то зачисляет его в разряд природных вещей. Разумеется, палеонтолог в состоянии идентифицировать лишь материальную обработку. Однако процесс возникновения артефактов имеет как материальную, так и нематериальную фазу. Я здесь не могу останавливаться детально на материальной фазе, то есть на производстве как на предметной реализации артефактов, хотя последние через повторяющиеся процессы обратной связи соотнесены с нематериальной фазой теснее, чем это выражено в разделении на идеальные типы. Во всяком случае, то, что предварительно определяется человеческим сознанием на нематериальной фазе, реализуется в производстве. Эта духовная антиципация, предвосхищение, однако, и является характерной чертой человеческой техники. Также и «паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил её в своей голове»[12]. Инженер крайне редко строит, имитируя природу. В целом же он мысленно развивает представления о технических образах, которые в данной форме раньше никогда не существовали: он изобретает.

Без изобретений нет техники. Все машины, аппараты и приборы, которые в качестве техносферы в настоящее время покрывают нашу планету, несколько поколений назад вообще ещё не существовали, и люди не имели даже никакого представления о том, как все эти изделия будут выглядеть. Они первоначально мыслятся и определяются как изобретения, реализуются же они лишь после этого. В изобретении предстаёт нам некая новая действительность, природе противопоставляется некоторый новый проект, который нельзя обнаружить в природной действительности и который соотнесён исключительно лишь с человеческими целями; колесо, кривошипный привод, генератор, лампа накаливания, льдогенератор, транзистор – это лишь некоторые из изобретений, которые не имеют в природе никакого аналога. Всё это искусственное берёт своё начало в изобретении. Изобретение – это акт сознания, который оставляет позади себя старую действительность и творит новую.

Роль изобретения в технике как создающего новую действительность отмечалась достаточно часто, особенно теми философами техники, которые близко стоят к инженерной деятельности. Значительно реже рассматривалось само изобретательство во всей его значимости, так до сих пор и не проанализированное должным образом. Если заглянуть в самую суть, то в изобретательстве находит своё выражение то обстоятельство, что человеческое сознание не довольствуется уже данным, самим по себе возникшим, говоря иными словами, оно трансцендирует природу, выходит за её пределы и заново создаёт мир по установленным им самим законам. Замечание Фрэнсиса Бэкона о том, что над природой можно господствовать лишь в том случае, если мы сумеем прислушаться к ней, верно в той мере, в какой законы природы ставят изобретательству определённые границы. Изобретатели то и дело стремятся нарушить эти границы – укажем хотя бы на отчаянные попытки создать Perpetuum mobile – или оставить позади себя существующий в данное время уровень развития естественнонаучного знания, о чём свидетельствуют многочисленные изобретения, научные основания которых были найдены значительно позднее. Вопрос о том, в какой мере следует слушаться природы, никогда не бывает заранее ясным изобретателю. Решающим для него является усилие преодолеть границы дозволенного природой. Это означает, что в своей главной тенденции изобретение противопоставлено природе.

Эта противопоставленность изобретения и природы ставит перед интерпретаторами большие трудности. Нередко делались выводы, что изобретатель обладает сверхъестественной силой, а некоторые инженеры дошли даже до того, что переносили с художественного творчества на творчество техническое романтический культ гения. Также и философы <…> крайне неохотно занимались исследованием той сферы деятельности сознания, задачей которой является рукотворное изменение мира. По аналогии со знаменитым детским вопросом «Что делает ветер, когда он не дует?» давались метафизические, неверные истолкования изобретения, как бы отвечавшие на вопрос: где следует искать изобретение, которое ещё не сделано? Такого рода ошибочные интерпретации примечательны, поскольку в них выражена неспособность понимать изобретение как создание человеком чего-то нового, противостоящего природе и тем самым понять основополагающее различие между миром, естественно становящимся, и миром, созданным человеком. Поэтому стоит проанализировать два такого рода ошибочных подхода, а также кратко указать и на третий.

Метафизические ошибки в интерпретации изобретений

Вряд ли кто другой оценил значение изобретения в технике выше, чем Фридрих Дессауэр, наиболее известный, пожалуй, философ техники, столетие со дня рождения которого исполнилось в 1981 году. «Техника обретает более чистый облик – (чем при её использовании или производстве), – писал Дессауэр, – и лучше обнаруживает свою сущность в самой точке своего возникновения, происхождения, исторического появления: на стадии изобретения»[13]. «Техника здесь у себя самой, она ещё крайне мало смешана и замутнена другими факторами человеческого общества». Согласно Дессауэру, изобретательское творчество состоит из трёх компонентов: человеческого целеполагания, природного материала и внутренней обработки в сознании. Дессауэр верно подчёркивает значение последнего компонента изобретения, который «не просто и не только представляет определённые возможности для свободно существующей цели», но и сам изначально содержит в себе определённую цель. Справедливо указывает он также и на ограниченное значение законов природы. «Технические создания возможны только в гармонии с законами природы», техника, однако, означает «преодоление природозаконного стеснения, освобождение от связанности естественными законами». «Соприкосновение целеполагания с законами природы не порождает никакого изобретения. Да и сама структура природозаконного в изобретении совершенно отлична от естественного порядка... Многие создания техники были реализованы, опираясь не на природу, но на структуры и порядок, совершенно чуждые природе… Так, средства часто черпались из богатства естественных законов даже в тех случаях, когда цели противопоставлялись действию законов природы. Однако само упорядочивание средств остаётся чуждым природе. Помимо этого, и следствия выходят далеко за пределы природозаконного». Эта подробная цитата совершенно чётко поясняет нам, почему технику следует понимать как противоположность природы. Эта противоприродность имеет свои непосредственные корни в человеческом сознании, и я согласен также и с другими суждениями Дессауэра и не ссылаюсь здесь на них только потому, что приведу их позднее, когда изложу собственную реконструкцию изобретения.

Дессауэр, однако, явно избегает того, чтобы приписывать творческую сторону изобретения только способностям Homo faber. Дессауэр, который сам немало и успешно занимался изобретательством, поддался соблазну по природной ли скромности или из внутренней потребности в более высоком освящении, перенести возникновение техники в потустороннюю сферу. «Изобретатель созерцает то, что получилось в результате его творчества не с сознанием того, что «я это сделал», а с сознанием того, что «я это нашёл». Оно уже было где-то, и мне долго пришлось искать его… Оно не могло появиться, выполняя свою цель и действительно функционируя раньше, чем оно сформировалось в моём созерцании таким, каким было само по себе, поскольку оно могло быть только таким… Я нашёл его в некоем другом мире, и оно избегало появляться в царстве видимого до тех пор, пока я не увидел его истинного облика достаточно ясно в другом царстве». Это «другое царство» Дессауэр называет «четвёртым царством» примыкая к кантовской терминологии. «Четвёртое царство» является совокупностью всех однозначно предустановленных путей решения. При этом Дессауэр поясняет – и именно в данном пояснении его интерпретация становится весьма сомнительной, – «что для однозначно данных проблем существует только одно идеальное решение», что «в течение всего процесса создания изобретения человек узнаёт, что асимптотически приближается к идеальному решению». Это решение, однако, уже является однозначно пред-данным, предустановленным ещё до всякого изобретения в своей конкретной форме. «Мы внутренне совершенно убеждены, что формы «четвёртого царства», а именно эти решения проблем уже готовы и ждут только того, кто их найдёт». Следовательно, изобретение для Дессауэра означает, «что изобретатель приближается к однозначному прообразу, который незыблемо, безвременно покоясь в самом себе, «абсолютно», то ест свободно от всего человеческого, становится всё яснее зримым». Дессауэр чётко утверждает, и это теперь уже не может вызывать удивления, что отстаиваемая им идеальная форма решения в качестве «абсолютной идеи» и (добавляет он в скобках) «платоновско-августинианской идеи безвременно и в готовом виде пребывает в “четвёртом царстве”».

Я с трудом удерживаюсь от соблазна опровергнуть ход мыслей Дессауэра примерами из технической практики: возможно, здесь я прямо впал бы в сатирическую манеру полемики, если бы стал рассматривать, например, вопрос о том, предустановленны ли передний и задний приводы автомобиля в платоновском царстве идей. Лучше, пожалуй, начать систематически доказывать и ссылаться на то, что для большинства технических проблем существуют многие равнофункциональные решения, из которых нужные выбираются вовсе не по исходным точкам, имманентным технике. Это вообще-то, хотя и косвенно, непоследовательно, признаёт и Дессауэр, когда он соглашается с тем, что «конкретизирование цели, естественно, означает установление прочной её связи со всеми вторичными целями, например с экономической целью, с тем чтобы не применять неадекватных средств, а также учёт различных условий использования…». Приводя эти оговорки, он фактически уже покидает почву, на которой «техника остаётся при самой себе и ещё менее смешана и замутнена другими факторами человеческого общества», и в целом вынужден был признать, что нет единственного и лучшего пути, имманентного технике… (С. 203-211)

<…>

Анализ изобретения в рамках теории сознания

Приводя все эти пояснения, я хотел дать понять читателю, что я со своей стороны рассматриваю изобретение как первичное, противоприродное произведение человеческого сознания. Я бы хотел подкрепить это своё понимание изобретения результатами антропологической феноменологии сознания. Согласно этой антропологии, интенциональность и рефлексивность составляют основу открытости сознания миру, которая находит своё выражение прежде всего в темпоральности, дистанции и воображении: «Память о былом и поэтому сознательное сравнение, анализ и оценка опыта в связи с тем, что ожидаем мы в будущем, учёт того, что ещё далеко от нас, – всё это становится возможным лишь в том случае, когда все эти действия основаны на планирующей, интеллектуально управляемой и направленной на будущее деятельности. Существующее здесь и теперь является в человеческой деятельности лишь промежуточным состоянием, простым материалом, которым мы распоряжаемся в своём мышлении, и любую частичную сторону и черту наличного мы можем в нашем представлении перемещать в пространстве и времени и комбинировать с любой другой».

Именно это и является основой изобретательской способности, потому что сознание способно перешагнуть инстинктивные побуждения, вызванные тем, что имеет место здесь и теперь, оно способно набросать цели на будущее, может найти и выработать новые цели. Заново ранжируя уже знакомые элементы действительности во «внутренней модели», сознание может найти средства для их достижения. Именно так сознание предвосхищает будущую действительность и в теоретической и экспериментальной проверке конструирует реально возможное. Разумеется, к условиям реальной возможности, наряду с экономическими, социальными и другими условиями, принадлежат также и наличие природных ресурсов, и совместимость концепции решения проблемы с законами природы. И всё же решающим условием является акт человеческого сознания, который заново упорядочивает природные состояния и тем самым перешагивает естественно возникшее. Только при исполнении этого акта становится возможным новое решение. Поэтому и нельзя предсказать никакое изобретение, его только совершают.

Дессауэр (я говорил, что к нему я ещё вернусь), несмотря на нагромождаемые им идеалистические препятствия, затрагивает самую суть, когда «элементом дара изобретательства» называет «ассоциативную подвижность», характеризуя её как «способность души» во всей её полноте, где осели однажды воспринятые образы и комплексы, связанные друг с другом, ассоциировать всё то, что содержит какую-либо связь с тем или иным навеянным временем направлением, на котором мы сосредоточиваем своё внимание. Он прав и в том, что подчёркивает роль подсознательного в ассоциировании и комбинировании. Правда (Дессауэр этого, конечно, не мог знать), вопрос комбинирования можно рационализировать методическими средствами, и в так называемой науке о конструировании разработаны процедуры, с помощью которых можно планомерно и систематически осуществлять создание новых комбинаций технических решений, частично даже с использованием средств автоматической обработки информации. И всё же при всём этом искусственное и противоприродное в изобретении и их проявления остаются вне всякого сомнения. Техника является не чем иным, как преодолением природы посредством человеческого сознания.

Технизация природы

Я показал с помощью анализа изобретения и возникновения всякой техники, что техническое воссоздание мира на новой основе коренится как раз в тех способностях человека, которые отличают его от всех чисто природных существ, и эти способности следует объяснять без всякого обращения к внечеловеческому царству идей или субъекту природы. Неестественность техники является принципиальной. В заключение хотелось бы подтвердить это положение тем, что я очищаю подлинное ядро экологической программы от его идеологической шелухи и идентифицирую эту суть с прогрессирующей технизацией природы.

То, что я понимаю под идеологической оболочкой, ясно по одной из цитат из Блоха, в которой речь шла о «насилии», или «господстве», над природой. В противоположном этому направлении мысли сегодня, наоборот, говорится о «моральном долге по отношению к природе», о том, что природу следует рассматривать «как партнёра», что природа должна «заговорить в нас самих и тем самым найти себя в нас» и что «мы должны жить в мире с природой».

Эти и подобные им формулировки представляют собой социоморфное мировоззрение, в котором социальные категории неожиданно переносятся на несоциальные сферы. Но ведь остаётся незамеченным противоречие, возникающее между критикой антропоцентристского отношения к природе и её антропоморфизирующим обоснованием. И здесь приходится прибегать к теологическим аргументам, что мы и обнаруживаем у таких авторов, как Шпеманн и Майер-Абих. С экологической точки зрения вряд ли можно ставить под вопрос антропоцентристское отношение к природе, поскольку, согласно экологическому учению, стабилизации экосистемы можно добиться не через самоограничение той или иной системы, но через «геноцентрические подсистемы», которые взаимно ограничивают друг друга.

Здесь, собственно, и следует искать самый корень экологического кризиса. Благодаря своему противоестественному изобретательскому дару люди породил ситуацию, в которой им ставятся пределы различными компонентами глобальной экосистемы. В борьбе за обеспечение своей жизни и развёртывание её возможностей люди забыли о сохранении тех естественных циклов, от которых зависит их собственное выживание. <…> Наша современная техника ещё в высшей степени несовершенна и незавершенна, так как она недостаточно экологизирована. Поэтому мне кажется совершенно необходимым добиться экотехнического поворота.

Я не могу здесь углубиться в разъяснение того, чтó сказанное, конкретно говоря, означает. Если же смотреть в суть дела, то в настоящее время для такого поворота требуются не появившиеся в последнее время призывы к набожности по отношению к природе, а революционный взлёт изобретательского искусства человека. Уже само знание тех экологических ограничений, которые возникнут в ближайшем будущем, потребует высокоразвитой способности предвосхищения. Недаром те современные мыслители, которые лишены воображения, пытаются усыплять сознание людей ссылками на то, что не всё, мол, обстоит так плохо. Осознание опасности отсутствует там, где перестаёт действовать всякое воображение. И если это так, то речь может идти только о том, чтобы исключительно творчески переформулировать цели, для осуществления которых мы должны искать соответствующие средства. И если сослаться на пример из современного экологического движения, окажется, что в домостроительной технике речь должна идти не о том, чтобы в то или иное внутреннее помещение подавать столько-то тепла, а о том, чтобы сохранить в нём температуру на определённом уровне таким образом, чтобы отопление и теплоизоляция были равнофункциональными средствами. Наконец, мы должны прежде всего включать заранее в процесс изобретательского творчества естественные корреляты применяемых артефактов. Техническая реорганизация природы должна расширить свой горизонт и включить в процесс различных формообразований факторы экологического системного равновесия. Восполнение природных ресурсов и нейтрализация предсказуемых ран, которые мы могли бы нанести природе в будущем, должны обрести своё конститутивное место в процессах варьирования и комбинирования, характерных для изобретательского предвосхищения.

Это, конечно, приведёт к появлению новой техники. Однако эта новая техника не менее противоприродна, чем старая. Даже наоборот, эта новая техника распространяет своё планирующее, вычисляющее и формообразующее вмешательство в природу изобретающего сознания также и на те сферы экосистемы, которые в предшествующей технике не принимались во внимание и поэтому постоянно находились под её угрозой. Поэтому я, в противоположность Э. Ольдемайеру, не считаю, что интеграционистское отношение к природе со стороны экологических просветителей принципиально иного качества, чем господствовавшее до сих пор оперативистское отношение к ней, основанное на опредмечивании. Ясное понимание человеком того, что он неразрывно связан с естественными процессами и состояниями через многообразные системные отношения, является со своей стороны тоже определённым теоретическим опредмечиванием, обосновывающим, конечно, его практические манипуляции различными аспектами этого переплетения систем; и именно благодаря широким системным перспективам появляется основание для расширения также и практического опредмечивания. Это и есть то, что я называю возрастающей технизацией природы.

Чтобы показать всю значимость и широту этого нового пути культурно-исторического развития, я хотел бы провести в заключение историческую параллель, очень напоминающую современный поворот мысли. Я имею в виду переход от общества охотников и собирателей к обществу пастухов и земледельцев. Эта аграрная революция осуществила на более низком уровне технического развития именно то, что вновь и с полным основанием требуют сегодня, но на значительно более высоком уровне развития техники: замену принципа эксплуатации принципом заботы. Если собиратели и охотники питались тем, что давала природа, не заботясь о воссоздании существующих в природе естественных средств питания, то земледельцы и пастухи перешли на уровень планомерного сохранения и умножения природных запасов, как бы одомашнивая природу посредством скотоводства и земледелия и лишь питаясь продуктами своей деятельности, но не истребляя природные ресурсы. Но вместе с этим неизбежно возникла и первая технизация природы. Свиньи и зерновые, мул и виноградная лоза и все другие достижения агрикультуры теперь уже имели основу не исключительно в самих себе, но обязаны были своими решающими признаками культивирующей деятельности человека, не говоря уже о самом их существовании, которое немыслимо без селекции. С распространением сельскохозяйственной деятельности и лесоводства по крайней мере в культурно развитых странах была преобразована почти вся поверхность земли. Ландшафт, который хотят сохранить наши защитники природы, уже давно перестал быть природой (в аристотелевском смысле). Ландшафт стал артефактом точно так же, как и большинство животных и растений, которых мы встречаем на нём. Забота о природе также уже стала технической категорией, хотя это как-то обходится молчанием в современных экологических дискуссиях.

Технизация природы, которая берёт своё начало в аграрной революции, в нашу эпоху должна быть завершена. Если четырёхмиллиардное человечество должно как-то выжить на более или менее сносном уровне жизни, то необходимо учитывать каждый компонент глобальной экосистемы. Такой учёт в определённых случаях подскажет нам необходимость оставлять нетронутыми те или иные остающиеся пока в естественном состоянии природные запасы. Однако даже такие естественные «островки» природы существуют ещё благодаря человеческому терпению и потому имеют свою основу не в самих себе. Во всяком случае, экономически обоснованное планирование в мировом масштабе материалов, энергии, питания, ландшафта, климата и народонаселения может сделать землю пригодной для жизни, лишь если сумеет всесторонне одомашнить природу. Естественно, для этого требуется бóльшая полнота наших знаний и особенно выработка новой системности знания. Однако прежде всего речь идёт о новом искусственном ранжировании экосистемы, а для этого требуется в свою очередь мощный сдвиг в изобретательском искусстве человека. Проекты решений не предустановленны в каком-то сверхчеловеческом царстве, они не сокрыты в неком таинственном субъекте природы. Если осуществится экотехнологический поворот, то это будет исключительно лишь свершением самодействующего творческого сознания: люди сами создают свой мир.

Природа нашей планеты ещё имеет последний шанс: если человек не совершит требуемого ныне экотехнического поворота, то он рано или поздно, согласно экологическим принципам, исчезнет. Тогда и только тогда вновь будет существовать одна лишь природа. Однако если люди с требуемой для этого последовательностью сумеют довести до совершенства свою заботу о земной экосистеме, то это будет означать не более и не менее как конец природы. (С. 216-221)

Вопросы к тексту 6

1. Как Г. Рополь объясняет, что такое техника?

2. В чем особенность технической деятельности человека на базе изобретения?

3. Какова роль изобретения в технике?

4. Прокомментируйте тезис: техника – антипод природы. Существует ли общее между природой и техникой?

5. На какие метафизические ошибки в интерпретации изобретений указывает Г. Рополь, комментируя подход Дессауэра?

6. На чем основан вывод Рополя о невозможности предсказания изобретения?

7. Поясните высказывание автора: «Техника является не чем иным, как преодолением природы посредством человеческого сознания».

8. Как обосновывает Г. Рополь идею экотехнического поворота в современном техническом развитии?

4.7. Текст 7[14]

ВИктор ГНАТЮК

Виктор Иванович Гнатюк (род. в 1961 г.) – академик Российской академии естественных наук, доктор технических наук, профессор кафедры электрооборудования судов и электроэнергетики Калининградского государственного технического университета. Научная специальность В.И. Гнатюка – «Эксплуатация и восстановление вооружения и военной техники, техническое обеспечение». В настоящее время реализует методологию оптимального управления электропотреблением. Руководитель научной школы, автор свыше 250 научных трудов, в числе которых: 5 монографий, один учебник, 40 книг и брошюр, 18 изобретений, 30 отчетов по научно-исследовательским работам. Один из ведущих специалистов в области ценологических методов анализа и синтеза крупных инфраструктурных объектов.