Искусственное оплодотворение

манипуляции над человеческой психикой и др.

Один из стандартов связан с реанимационной практикой. Совершенствование реанимационных методик превратило умирание в длительный механизированный процесс, поставив новый для человека морально-этический вопрос: кто в данной ситуации должен принять решение о смерти – сам умирающий, врачи или родственники? Данная реальность в значительной степени способствует формированию у медицины, наряду с традиционной здравоохранительной, новой функции – смертеобеспечения. Эта функция прочно закрепляется развитием трансплантологии, ибо основным источником биоматериала – человеческих органов, подлежащих трансплантации, являются «терминальные пациенты».

Для формирования «нового этического стандарта» используется превращенная форма – «дарение своих органов». Именно он определяет и новые критерии гуманности – чем выше «органическая ценность», тем выше гуманность, наличие которой проявляется в способности к «дарению своего биоматериала». Однако если этому «стандарту» ещё предстоит завоевать «умы», то право на уничтожение своего биоматериала (аборт), пожалуй, уже приобрело искомый статус стандарта. В 1920-х годах в России начинается, а к 1980-м практически заканчивается «молчаливая революция» в общественном сознании: «право на свободу выбора», сохранять или не сохранять жизнь своего ребенка, становится основным нормативным регулятором, обесценив и практически вытеснив норму «не убий».

Обесценивание и вытеснение многих традиционных ценностей возможно и ожидаемо при условии неограниченного и массового распространения методик искусственного оплодотворения – «асексуального размножения».

Транссексуальная хирургия – ещё одно медицинское нововведение. Оно возникло как следствие широкого правозащитного движения, и, в частности, новых подходов к сексуальности человека. Транссексуальная хирургия, которая, как правило, сопряжена с подавлением функции продолжения рода, косвенно, но все же существует в режиме обеспечения сексомоторной сексуальности, то есть стандарта «анормальность».
Практика генетической диагностики приводит к вопросам: что такое здоровая наследственность, хороший или плохой ген, существует ли мера допустимых для общества аномалий? Неудивительно, что генные технологии называют «новым социальным оружием».

Последние десятилетия отмечены чрезвычайным развитием нейробиологии, в рамках которой возникли и успешно развиваются новые направления, изучающие структуру и функции центральной нервной системы человека. Результаты этих исследований таят опасность их антигуманного использования отнюдь не в целях излечения психических расстройств, а в качестве средства «модификации поведения».

Бурное развитие химии и фармакологии в течение последних десятилетий обогатило медицину большим количеством новых активных лекарственных средств, воздействующих на психику человека и его поведение. Успехи нейрохирургии позволили проводить тонкие и сложные операции на мозге. Все эти достижения научно-технического прогресса и естественное стремление ученых проникнуть в тайны деятельности мозга человека выдвинули ряд важных морально-этических и правовых проблем.

Для поиска и обоснования разумных и вместе с тем подлинно гуманных позиций при столкновении с этими проблемами в сегодняшнем мире использование средств философского анализа, обращения к опыту философских размышлений становится не просто желательным, а необходимым.

Экологическая этикапредстав­ляет собой особую часть общего этического учения, которая иссле­дует моральные нормы и нравственные принципы поведения лю­дей, направленные на сохранение и восстановление окружающей природной среды. Возникновение экологической этики было вызва­но растущими технологическими перегрузками на биосферу, которые с особой силой стали ощущаться в период начавшегося постиндустриального развития. Если раньше, в доиндустриальном обществе человек, по словам известного философа-гуманиста А. Швейцера, испытывал благоговение перед жизнью, то с появлением индуст­риального общества и дальнейшим техническим прогрессом гар­монические отношения между обществом и природой все больше нарушались и, в конце концов, привели к глубокому экологиче­скому кризису.

По мнению многих экологов, глубокая причина этого кризиса заключается в доминировании прежнего антропоцентристского взгля­да на мир, согласно которому человек объявлялся центром мирозда­ния и властелином природы, который мог ее нещадно эксплуатиро­вать. Поэтому выход из экологического кризисадолжен состоять в решительном отказе от такой позиции и установлении гармонических отношений с природой, начиная от производственной деятельности и кончая сознанием.

Новые экологические императивы по отношению к современ­ному обществу ясно выразил один из теоретиков системного подхода Эрвин Ласло, который заявил, что «мы нуждаемся в новой морали, в новой этике, которая основывалась бы не столько на индивиду­альных ценностях, сколько на необходимых требованиях адаптации человечества как глобальной системы к окружающей природе. Та­кая этика может быть создана на основе идеала почтения к естест­венным системам».

Как своим происхождением, так и особенно обоснованием, экологическая этика обязана новым философско-мировоззренческим принципам глобального эволюционизма, опи­рающимся на системный подход к изучению мира и парадигму са­моорганизации в процессе его эволюции.

Таким образом, этическое регулирование науки, появление высокого уровня этической культуры, оцениваемые сегодня как жизненная необходимость, являются важной предпосылкой будущего развития науки. Это будет способствовать обеспечению качества ее моральности. Ученый должен проникнуться сознанием своей ответственности за судьбу человечества.

25 Становление и исторический путь российской науки. Ломоносовская традиция в русской науке.

Отечественная историческая наука как область профессионального знания начала свое становление в XVIII в., когда произошла замена «литературного», «художественного» или «риторического» направлений изучения прошлого собственно «историческим». Именно в этот период русская историография отделяется от работ немецких историков-русистов. В результате формируются два направления исторических знаний. «Паннографическо-прагматическое» («патриотическое») направление определялось трудами русских историков – В.Н. Татищева, И.Н. Болтина, М.М. Щербатова, М.В. Ломоносова, пытавшихся в возможно популярном изложении охватить весь ход русской истории, предложив его вниманию широкой публики, требовавшей исторического обоснования патриотического подъема, начавшегося с реформ Петра I. «Монографическо-критическое» направление сформировали работы немецких историков, приглашенных в созданную в 1724 г. Академию наук, Г.-З. Байера, Г.-Ф. Миллера, А.-Л. Шлецера, которые, опираясь на тщательную критику источников, решали узкоспециальные вопросы русской истории (в частности, создали норманнскую теорию)[5]. Данный период развития отечественной исторической науки закончился вместе со знаменитой «Историей государства Российского» Н.М. Карамзина.

Первая половина XIX века – «философский» период русской историографии. В 1820 – 40-е гг. осуществлялись попытки «широких философских построений русского исторического процесса во всем его целом на основании общих законов всемирно-исторического развития»[6]. В исторической науке отразились «богатырские битвы» между западниками и славянофилами, предлагавшими в духе своих философских представлений, собственное видение исторического процесса. Так, в западническом ключе русская история рассматривалась «как одно из звеньев грандиозной всемирно-исторической поэмы»[7]. Идеи западников оказали влияние на формирование юридической (государственной) школы (труды К.Д. Кавелина, Б.Н. Чичерина, С.М. Соловьева) в русской историографии. Славянофилы, напротив, обращали внимание на «особость» исторического пути России. Идеи славянофилов отразились в трудах А.П. Щапова и Н.И. Костомарова. В этот же период университетские профессора М.П. Погодин и С.П. Шевырев вместе с министром народного просвещения С.С. Уваровым стали разработчиками в духе «теории официальной народности» консервативного взгляда на русский исторический процесс.

В середине XIX века происходит переход от «философского» периода русской историографии к так называемой «реалистической школе», понимающей под историческим процессом «не диалектическое развитие отвлеченных принципов, а постепенный естественный подбор реальных жизненных отношений, из которых сплетается история народа»[8]. Методологической основой исторических построений в этот период становится позитивизм. Позитивистская концепция привлекла историков своими идеями достижения объективного знания, выявления общих закономерностей исторического развития, ролью эмпирического материала. Формируется многофакторный подход к изучению исторического прошлого. Под влиянием позитивизма сформировались исторические концепции В.О. Ключевского и С.Ф. Платонова, нашедшие отражение в их знаменитых учебных трудах – «Курсе русской истории» и «Лекциях по русской истории».

На рубеже XIX – XX вв. историческая наука пережила период методологического кризиса, выраженный в сомнениях в универсальности позитивистской парадигмы. В мировой историографии начали развиваться различные подходы к объяснению исторического прошлого. Этот же процесс шел и в России. Однако после революционных событий 1917 г. в связи с усилившимся влиянием государства на науку сформировалось и закрепилось как единственно верное марксистское понимание истории. В 1920-х гг. это понимание опиралось на концепцию М.Н. Покровского, признанного официальным главой марксистской науки. Он рассматривал историю как «политику, опрокинутую в прошлое» и предлагал видеть во всех исторических событиях отражение классовой борьбы.

В 1930-е – начале 50-х гг. – «сталинский» период отечественной истории – историческая наука основывалась на концепции «Краткого курса истории ВКП(б)», который был издан в 1938 г. В этот период произошла трансформация исторической науки – от космополитически революционной к национально-имперской, от идеи мировой науки к ее изоляционистской самодостаточности. Было укоренено представление об общем историческом прошлом советского общества с дореволюционной эпохой. Правда, стоит отметить, что в это общее историческое полотно были допущены лишь главные создатели российской государственности, ее реформаторы, военачальники, чьи заслуги в деле укрепления державы перевешивали их чуждую классовую принадлежность.

Во второй половине XX в. произошло некоторое смягчение властного давления на науку, что допускало «санкционированную» свободу в ее развитии. В частности, появляются научные коллективы, творившие на грани марксистской парадигмы. Среди них наиболее известными стали: «новое направление» (К.Н. Тарновский, П.В. Волобуев, А.Я. Аврех и др.), «школа И.Я. Фроянова», московско-тартуская семиотическая школа (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский, В.Н. Топоров и др.), историко-культурное (антропологическое) направление во всеобщей истории (А.Я. Гуревич, Ю.Л. Бессмертный).

Со второй половины 1980-х гг. отечественная историческая наука начала воспринимать новые научные направления, формирующиеся в мировой науке после второй мировой войны. В 1990 – 2000-е гг. в отечественную историческую науку приходят такие научные направления, как «новая» социальная история, история повседневности, гендерная история, персональная история и др.