Глава 2. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА И ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 3 страница

- нормативно-регулятивная (совокупность моральных, правовых и политических норм).

Динамическая характеристика политической системы дается через понятие «политический процесс». Описания политического процесса в западной политической науке, как правило, сильно формализованы, поскольку они должны отвечать двум главным требованиям: быть операциональными и верифицируемыми, для того, чтобы сделать возможным переход от содержательного описания процесса к созданию формальной модели (схемы) процесса в математической или таблично — графической форме.

Отсюда, политический процесс — это процесс преобразования информации, перевода ее с «входа» на «выход» (Д. Истон).

Таким образом, речь идет практически о сведении политического процесса к «передаче смыслов, значимых для функционирования политической системы», то есть, к политической коммуникации. К. Дойч высказал даже мнение, что политическая коммуникация могла бы стать средоточием политологии, тогда политические системы трактовались бы как обширные коммуникационные сети. В книге «Нервы управления: модели политической коммуникации и контроля» он предлагает информационно-кибернетическую модель политической системы, в рамках которой выделяет четыре блока, связанных с различными фазами прохождения информационно-коммуникативных потоков:

- получение и отбор информации на «входе» системы (посредством внешних и внутренних рецепторов);

- обработка и оценка информации;

- принятие решений;

- осуществление решений и обратная связь от «выхода» системы к «входу».

На первой фазе политическая система принимает информацию посредством внешнеполитических и внутриполитических «рецепторов», к которым отнесены информационные службы (государственные и частные), центры изучения общественного мнения и др. В этом блоке происходит селекция, систематизация и первичный анализ поступающих данных.

Вторая фаза обеспечивает дальнейшую обработку уже отобранной информации, которая поступает в блок «памяти и ценностей», где она, с одной стороны, сравнивается с уже имеющимися данными, а с другой, оценивается сквозь призму норм, стереотипов и ценностей, господствующих в данной политической системе.

На третьей фазе правительство, как «центр принятия решений», принимает соответствующее решение по регулированию текущего состояния системы. Решение принимается после получения итоговой оценки степени соответствия текущей политической ситуации, основным приоритетам и целям политической системы.

Четвертая фаза предполагает, что так называемые «эффекторы» (исполнительные органы — внутриполитические и внешнеполитические) реализуют принятые правительством решения. При этом результаты деятельности «эффекторов» порождают на «выходе» из системы новую информацию (внутриполитическую и внешнеполитическую), которая через «обратную связь» вновь попадает на «вход» и выводит всю систему на новый цикл функционирования.

К. Дойч выделяет три основных типа коммуникаций, осуществляемых в политической системе:

- личные неформальные коммуникации, например персональные контакты кандидата в депутаты с избирателями в непринужденной обстановке;

- коммуникации через организации и группы давления, например, когда контакт с правительством осуществляется посредством политических партий, профсоюзов и т. п.;

- коммуникации через средства массовой информации (печатные и электронные).

Однако такая интерпретация политической системы была подвергнута критике за «механическое перенесение терминологии, принципов деятельности и важнейших положений кибернетики в сферу политики» (Р. Кан).

Общепринятой стала трактовка предложенная Г. Алмондом: «Говоря о политическом процессе, или входе, мы имеем в виду поток требований от общества к государству и конверсию этих требований в авторитетные политические мероприятия. К числу структур, вовлеченных преимущественно в процесс входа, относятся политические партии, группы интересов и средства коммуникации». При этом «выход» трактуется в западной политологии как «административный процесс», говоря о нем, имеют в виду «...процесс реализации или навязывания авторитетных политических решений. Структуры, вовлеченные преимущественно в этот процесс, включают бюрократии и суды».

Итак, политический процесс складывается из следующих основных циклов:

- поступление информации из окружающей среды в рецепторы политической системы;

- циркуляция ее в системе;

- преобразование политической системы;

- решение системы по авторитетному распределению ценностей (Р. Даль).

Исходя из вышесказанного, мы можем определить политический процесс как совокупную деятельность всех акторов[29] политических отношений, связанную с формированием, изменением, преобразованием и функционированием политической системы.

3. Функции политической системы. Поскольку любая политическая система стремится к самосохранению и адаптации к требованиям своего окружения, приверженцы структурного функционализма утверждают, что можно вычленить конечное число процессов, благодаря которым эти цели станут выполнимыми. По их мнению, во всех политических системах прошлого и настоящего обеспечивались одни и те же «функции»,[30] менялись лишь состав и сложность государственных и иных политических структур. Именно на этой почве возникла общая теория функций политической системы. Например, в работе Г. Алмонда и Б. Пауэлла «Сравнительная политика» функции, направленные на самовоспроизводство системы и ее адаптацию к окружению, делятся на три группы:

1. Функции преобразования, конверсии. Их цель — обеспечить превращения требований и поддержки в политические решения или действия. Алмонд и Пауэлл выделяют здесь шесть функций. Две из них осуществляются на уровне «входа» и должны обеспечить регулирование всего, что питает политическую систему: речь идет о выявлении интересов и требований и их гармонизации.

Три других функции находятся на «выходе», это: а) разработка обязательных правил; б) проведение их в жизнь; в) судебная функция.

Шестая функция — политическая связь/коммуникация (движение или сдерживание информации, передача смыслов, значимых для функционирования политической системы) касается и «входа» и «выхода» системы.

2. Функция адаптации, приспособления. Давление, оказываемое на политическую систему требованиями всякого рода, создает постоянный фактор несбалансированности. Противостоят этой перегрузке две функции системы: а) набор политического специализированного персонала, принимающего требования и проводящего их оптимальную обработку; б) функция политической социализации, т. е. распространение политической культуры, совместимой с требованиями выживания и адаптации системы к своему окружению.

3. Способности. Они касаются отношений между политической системой и ее окружением: а) способность мобилизации материальных и человеческих ресурсов для нормального функционирования системы; б) способность регулировать — т. е. устанавливать контроль над людьми, находящимися на территории, управляемой системой; в) способность распределять, т. е. предоставление услуг, статуса, вознаграждения и др.; г) способность поддерживать символику — т. е. проведение действий по приданию чему-либо законной силы, празднование героических дат или событий связанных с общественными ценностями, способствующих достижению согласия; д) способность слушать, т. е. умение принять требования до того, как они породят серьезное напряжение в обществе.

Представление о том, что любая политическая система обязательно выполняет некоторые основные задачи, позволило продвинуться на очень важную ступень в разработке оснований, по которым в принципиально различных политических системах выделялись бы сопоставимые элементы. Согласно Г. Алмонду идеальное разделение функций на практике недостижимо. Властные сектора, политические партии, группы интересов и др. почти неизбежно выполняют не одну, а несколько функций. «Любая политическая структура, какой бы узкоспециализированной она ни была, является многофункциональной».

Известно, что чем больше политическая система развивается, тем более она становится дифференцированной; специализация ее структур будет продолжаться до тех пор, пока каждая функция не будет выполняться соответствующим социальным институтом. Так, в современных демократических специализированных системах, существуют структуры, отмечает Алмонд, «функции которых четко определены и которые стремятся играть регулирующую роль в выполнении данной функции в рамках политической системы в целом». Кроме того системы с более развитой структурной специализацией обладают, как правило, и большими ресурсами (финансами, информацией, техническим персоналом, сложными организационными структурами), эффективными политическими организациями, а также массовыми ценностными ориентациями, необходимыми для обеспечения серьезных социальных преобразований. И наоборот, менее специализированным системам недостает этих ресурсов для эффективной адаптации к потрясениям, нарушающим равновесие системы (Ч.Ф. Эндрейн).

Поэтому, одна из задач научного анализа — показать, каким образом исторически сформировались различные специализированные политические учреждения — органы исполнительной власти, парламенты, бюрократический аппарат, суды — и показать, каковы те функции, которые могли бы выполняться сходными структурами в различных исторических, культурных и системных контекстах.

Структурно-функциональный подход вызвал огромный интерес политологов еще и тем, что, казалось бы, позволял моделировать политические отношения, давал возможность «разворачивать» политическую ситуацию в направлении, обратном реальному течению времени, то есть от следствия к причине, что и вело к выяснению факторов и действий, способствовавших возникновению политических кризисов и конфликтов. Предполагалось, что полученные в результате такой проверки модели можно будет использовать для «разворачивания» ситуации в будущее время и обнаруживать кризисные факторы заранее. Казалось, что, наконец, найдено средство, которое позволит политической науке выполнять в полном объеме прогностическую функцию…

Но помимо огромного интереса к этим моделям, идеи системного анализа политики породили и большие разочарования; так, исследователи столкнулись с четырьмя «проклятыми» проблемами: субъективность, многомерность, неопределенность и размытость критериев политического поведения. Действительно, в политическом процессе участвуют живые люди со своими стремлениями, ожиданиями, стереотипами и предрассудками, которые то активно включаются в отношения с государством и другими политическими институтами, то по не совсем понятным причинам впадают в апатию и игнорируют свои политически значимые интересы. Поэтому политический процесс не предсказуем и не несет в себе какую-либо предопределенность в развитии политических событий. Это была цена, которую пришлось платить за применение системного подхода (как оказалось вовсе не универсального) к познанию политических реалий.

Кроме того, согласно данной теории, место индивида, группы или института в политической системе, с одной стороны, и выполняемые ими функции — с другой, определяют их поведенческие установки, ориентации и цели деятельности. Поэтому изучение ролей и их изменений в рамках данной политической системы позволяет раскрыть процесс принятия решений и понять механизм функционирования политической власти в данном обществе. Таким образом, целое, т. е. система преобладает над единичным. Отсюда в частности небезосновательные обвинения в бессубъектности политического процесса.

Надо отметить, что в политическом процессе структурный, ценностный и поведенческий аспекты тесно взаимосвязаны. «Мотивы поведения отдельных людей, специфика восприятия ими происходящего, их индивидуальные установки и образ действий становятся понятными благодаря изучению микрополитических аспектов процесса проведения политики. Индивиды управляют структурами, дают ту или иную трактовку культурных ценностей и тем самым могут вносить изменения в макрополитические составляющие. Структурные и культурные аспекты не только ограничивают действия отдельно взятых людей, но и способствуют принятию ими решений, ведущих к системным изменениям»

Наиболее серьезный упрек критиков структурного функционализма состоял в том, что он представляет собой «макросоциологию политической стабильности». Интерпретации процессов изменения сводятся здесь либо к тому, что политическая система возвращается, после периода нестабильности, в прежнее состояние, либо происходит установление некоего нового равновесия. «Ни в коем случае мы не можем считать теорию Истона теорией политических изменений, писал, в частности Томас Торсон, — теорией, которая давала бы ответы на вопросы о том, почему происходят те или иные конкретные политические изменения». Рассматривая это как проявление исходно идеологической, консервативной установки, критики заявляли, что в рамках структурного функционализма невозможно описать и проанализировать конфликты и переходные политические процессы. Социолог Дон Мартиндейл следующим образом суммировал недостатки структурного функционализма: консервативное идеологизированное пристрастие и предпочтение статус-кво; отсутствие методологической ясности; чрезмерный акцент на роли закрытых систем в социальной жизни; неспособность к изучению социальных изменений.

Однако в рамках структурно-функционального анализа были достигнуты и явные успехи. Приверженцы этого подхода привнесли в политическую науку богатый, строгий и политически нейтральный язык системного анализа. Понятие «политическая система» позволило более четко очертить границы политической власти и выделить властные отношения на всех уровнях. Структурный функционализм позволил включить в поле сравнительного политического анализа страны «Третьего мира», что привело, в частности, к выдвижению в политической науке на первый план (с 60-х гг.) теорий политической модернизации, а это, в свою очередь, позволило осуществить прорыв в изучении новых независимых государств. Весьма важным был и поворот к изучению неформальных механизмов принятия политических решений и функционирования государства.

4. Типологии политических режимов. Среди базовых для политической науки понятий — понятие «политический режим» занимает чрезвычайно важное место. Оно появилось «как антитеза формально-правовым определениям государства в классической позитивистской юриспруденции. Эвристический потенциал данного понятия состоит в раскрытии реального механизма власти в противоположность формальному его определению. Актуальность введения этого понятия состоит в раскрытии реального механизма власти в противоположность формальному его определению» (А.Н. Медушевский).

Существует множество дефиниций этого понятия. Так, в рамках теории рационального выбора акцент делается на то, что политика это форма игры — соперничества, и понятия «политический режим» и «политическая игра» часто употребляются как тождественные. Но между ними, несомненно, есть и существенное различие. Подразумевается, что политическую игру ведут «максимизаторы собственной выгоды», тогда как разговор о политическом режиме предполагает акцентирование установленного сочетания правил приемлемого социального поведения и институтов, в контексте которых логика поведения, которой следуют акторы, может быть различной.

Одним из наиболее признанных, является определение, данное М. Дюверже: политический режим это «определенное сочетание системы партий, способа голосования, одного или нескольких типов принятия решений, одной или нескольких структур групп давления». Приведем также более современное определение Г. О’Доннелла и Ф. Шмиттера: «Политический режим это вся совокупность явных и неявных моделей определяющих формы и каналы доступа к важнейшим управленческим позициям, характеристики субъектов имеющих такой доступ или лишенных его, а также доступные субъектам стратегии борьбы за него». Достоинство этого определения в том, что оно максимально широко, то есть носит зонтичный характер, и под него могут быть подведены все исследуемые «случаи», кроме того, оно легко операционализуется при построении классификаций политических режимов, что является главным способом их изучения.

Законно возникает вопрос, — как соотносятся понятия «политическая система» и «политический режим»? Американская школа политологии вместо «политического режима» обычно использует более широкое понятие «политической системы». Однако, по мнению Р. Макридиса, «политическая система» есть понятие обобщающее, аналитическое, играющее в осмыслении политической реальности роль концептуального ядра, в то время как «политический режим» способствует эмпирическому описанию этих реальностей. Если системная теория имела целью выявление общих функций политической системы, то политический режим, по мнению того же автора, «обозначает специфические пути и средства, какими эти функции могут быть структурированы и встроены в институты и процедуры, а также возникающие входе этого специфические взаимоотношения». Иногда, для того чтобы подчеркнуть это различие, отмечают, что политический режим представляет собой функциональную подсистему политической системы. Одна и та же политическая система в зависимости от исторического контекста может функционировать в различных режимах. Так с 1993–94 гг., после принятия нового избирательного закона, приведшего к радикальной перестройке партийной системы и «очищению» политической элиты, Италия перешла к новому политическому режиму в рамках той же демократической политической системы.

Таким образом, можно говорить о политическом режиме «как об открытых для изменений моментах правления, переменных параметрах современного конституционного строя» (М.В. Ильин). Само слово «режим» получило широкое распространение в качестве нового политического понятия в конце XVIII — начале XIX вв., одновременно со словом «Конституция», послужившим для концептуализации устойчивых характеристик политического устройства, уважение которых было обязательным как для государства, так и для гражданского общества. Соответственно, требовалось каким-то образом обозначить комплекс переменных параметров политического устройства, которые не только можно, но и должно периодически менять. «Любая конституция рисует не одну, а множество схем правления, построение которых зависит о расстановки сил в данный момент. Различные политические режимы могут… функционировать в одних и тех же конституционных рамках», — писал по этому поводу М. Дюверже.

Подобная концептуализация позволяет говорить о сменяющих друг друга режимах (режим, или правление Б. Ельцина и т. д.) при сохранении одной и той же конституции. Политическая же система представляет собой совокупность всех политических институтов, объединенных структурно-функциональными связями в целостное единство, которое противостоит своей окружающей социальной среде — или другой политической системе (российская — американской и др.).

Задачей политической науки является не столько определение оптимального политического режима, сколько сравнительный анализ их общих и особенных характеристик. И в этом случае самым удобным и распространенным методом анализа является типологизация. Типология предполагает классификацию «идеальных типов» в понимании Макса Вебера. Для него идеальный не означает «совершенный» — идеальный это — «чистый, простой». «Это — мысленный образ, не являющийся ни исторической, ни тем более «подлинной» реальностью. Еще менее он пригоден для того, чтобы служить схемой, в которую явление действительности может быть введено в качестве частного случая. По своему значению это чисто идеальное пограничное понятие, с которым действительность сопоставляется, сравнивается, для того чтобы сделать отчетливыми определенные значимые компоненты ее эмпирического содержания». «Идеальный тип» «…есть возникающая вновь и вновь в различных исторических обстоятельствах модель поведения отдельных групп, культурных общностей или даже целых обществ», — писал М. Вебер. Социология, с его точки зрения, есть рациональная дисциплина, стремящаяся к «интерпретативному пониманию социального поведения при помощи типологических методов». Задача типологизации состоит в классификации различных форм проведения политики, т. е. различных политических режимов. Этот подход, таким образом, создает аналитическую рамку для сравнительного анализа политических режимов. Типологизация это сознательное упрощение политической действительности, но этот метод позволяет систематизировать и наиболее значимо объединить полученное знание о мире политики. Интерес к типологии политических режимов также стар, как и само изучение политики.

Поскольку задача типологии не только описывать, но и объяснять политическую реальность, постольку они должны отвечать двум основным исходным требованиям: с одной стороны, быть внутренне связными, логически последовательными, с другой максимально соответствовать эмпирическим фактам, быть эмпирически адекватными. Главная сложность создания адекватной типологии — сочетание в ней этих двух требований, во многом противоречащих друг другу. Так, хорошо известные типологии государств Платона и Аристотеля, не потерявшие своей значимости и сегодня, полностью отвечают первому требованию, но не выдерживают испытания вторым. Поэтому основная цель современных типологий политических режимов (систем) — достижение эмпирической адекватности.

Первый шаг в классификации политических режимов — разделение их на открытые (демократические) и закрытые (недемократические).

Открытая политическая система характеризуется высокой степенью «отзывчивости» по отношению к требованиям, выдвигаемым «окружающей средой». При этом такая открытость может достигать такой степени, когда даже протестные движения кооптируются в существующие властные структуры и их требования, так или иначе, усваиваются политическими институтами.

Для закрытых политических систем, напротив, характерны репрессивные меры по отношению к инициативам и несанкционированным коллективным действиям любого рода.

В литературе обычно выделяются следующие показатели степени открытости политических систем:

· Число политических партий, фракций и организованных групп интересов, которые способны переводить требования различных социальных групп на язык официальной политики. Считается, что чем их больше, тем менее вероятно формирование общественных движений, требования которых не вписались бы в спектр политических требований, выдвигаемых политическими партиями.

· Разделение исполнительной и законодательной власти. Поскольку законодательная власть (в отличие от исполнительной) непосредственно подотчетна избирателям, постольку она более чувствительна к требованиям населения, а значит и общественных движений, групп интересов и др.

· Характер взаимодействия исполнительной власти и организованных групп интересов. Считается, что там, где между этими социальными институтами складываются относительно свободные неформальные связи, облегчается доступ новых требований к центру принятия решений, а это значит, что невелика вероятность возникновения радикальных протестных движений.

· Наличие механизма агрегации требований, выдвигаемых различными социальными и политическими акторами. Считается, что открытость системы уменьшается, если в ней отсутствуют механизмы формирования политических компромиссов и поиска консенсуса.

Исходя из этих критериев, Г. Алмонд предложил следующую классификацию политических систем: 1) англо-американская (наиболее открытая); 2) континентально-европейская (относительно закрытая, ассоциируется с «иммобильностью» и «непреходящей угрозой того, что часто называют «цезаристским переворотом»); 3) тоталитарная и 4) доиндустриальная.

Первые две — это типы демократических режимов; они отличаются характером политической культуры и ролевых структур. Англо-американские системы отличаются «однородной светской политической культурой» и «высокоспециализированной ролевой структурой», тогда как континентальным европейским системам присущи «раздробленность политической культуры», т. е. существование автономных, мало соприкасающихся друг с другом политических субкультур, и ролевая структура, в которой «роли задаются субкультурами и имеют тенденцию к формированию собственных подсистем распределения ролей». Великобритания и США являются классическими примерами первого типа, Веймарская Германия, Франция и послевоенная Италия — второго. Политические системы стран Скандинавии и Бенилюкса «сочетают в себе некоторые черты и европейского континентального, и англо-американского типов». Третья и четвертая системы — закрытые, однако тоталитарная, в отличие от доиндустриальной, относится к современному типу политических систем. Признать эту типологию логически последовательной достаточно трудно, она только описывает определенный круг политических феноменов, но не слишком помогает в объяснении реальности, поэтому появилось великое множество других классификаций. Так, Чарльз Ф. Эндрейн выделяет четыре типа политических систем: 1) народная (племенная); 2) бюрократическая авторитарная; 3) согласительная и 4) мобилизационная. Его типология строится на основе трех параметров: 1) ценностные иерархии и интерпретация культурных ценностей, оказывающих решающее воздействие на формирование политических приоритетов; 2) воздействие на политический процесс со стороны таких структур, как правительство, политические партии, социальные группы внутри страны, различные иностранные институты; 3) поведение лидеров и масс. Такое сочетание структурного, культурного и поведенческого аспектов в исследовании политических систем дало возможность более тесно связать теорию с политической практикой.

Актуализация проблемы взаимовлияния политического режима и формы правления, ставшей сегодня центральной для стран «демократического транзита», привела к появлению типологии, призванной связать воедино политологическую и формально — правовую характеристики государственного устройства. В результате появились понятия «парламентский режим», «президентский режим», «смешанный (или полупрезидентский) режим» и т. д.

5. Тоталитаризм как политический феномен ХХ века. Еще в 50-е годы усилиями таких ученых, как К.Фридрих, З.Бжезинский, Х. Арендт, Р. Арон, И.А. Ильин, Р. Такер и др. появилась аналитическая концепция тоталитаризма,[31] обобщающая политическую практику нацистской Германии, фашистской Италии и СССР времен И. Сталина и жестко противопоставляющая ее западной демократии.

Так, К. Фридрих и З. Бжезинский в книге «Тоталитарная диктатура и автократия» дали следующую характеристику тоталитарного режима:

1) есть массовая партия, которая осуществляет власть;

2) власть организована недемократическим способом, она выстраивается в жесткую иерархию и замыкается на лидера режима. В нацистской Германии это называлось «фюрер принципом», который формулировался так: «Приказы — сверху вниз, отчет об исполнении — снизу вверх». (В СССР существовала та же модель организации власти, но она прикрывалась «самой демократической конституцией» и системой формальных выборов);

3) доминирующую роль в политической мобилизации масс играет официальная идеология, являющаяся инструментом навязывания одного и единственного видения мира и приобретающая в связи с этим сакральные черты. Тоталитарный режим — обязательно идеологический режим. Причем роль главного идеолога играет сам лидер режима, только ему принадлежит право менять положения «священной идеологии». Весь огромный идеологический и пропагандистский аппарат лишь комментирует, разъясняет и «несет в массы» идеологические постулаты. От населения при этом требуется активное проявление поддержки официальной идеологии и режима, контролируемое властью. «Прежнего человека, скептического человека, доставшегося им от либеральной эпохи, они (тоталитарные режимы — прим авт.) постарались уничтожить и создать вместо него нового человека. Этот новый человек должен был слепо повиноваться вышестоящим и верить в непогрешимость вождя и партии» (Л. Люкс). В исполнения этой задачи эти режимы применяют всю мощь современных коммуникационных технологий, не случайно К. Леви-Стросс писал: «В отличие от тирании классического типа современный тоталитарный режим обладает технологией и идеологией»;

4) тоталитаризм — это политический режим, беспредельно расширяющий свое вмешательство в жизнь граждан, включающий всю их деятельность (в том числе экономическую) в объем своего управления и принудительного регулирования. Тоталитарное государство — это всеобъемлющее государство. Оно исходит из того, что самодеятельность граждан не нужна и даже вредна, а свобода граждан опасна и нетерпима;

5) тоталитаризм — это и всеобъемлющий террористический полицейский контроль над обществом, призванный пресекать любые проявления даже потенциального инакомыслия и инакодействия, отсюда шестой признак;

6) государственный монопольный контроль за СМИ.

К. Фридрих назвал эти характеристики «синдромами тоталитаризма». Только наличие всех этих признаков позволяет, по его мнению, считать ту или иную систему тоталитарной. Четыре признака из шести не могли существовать в промышленно неразвитых обществах, т. е. условия для тоталитарной диктатуры появились в результате промышленных революций. Поэтому Фридрих и Бжезинский определяют тоталитарный режим как «автократию, основанную на современной технологии и массовой легитимизации». Такие режимы, в отличие от традиционных диктатур, ориентированы на вовлечение масс в политику, поэтому их называют «мобилизационными».

Достаточно скоро выяснилось, что в концепции Фридриха и Бжезинского были и существенные изъяны. Так, первоначально противоположность между понятиями демократия и тоталитаризм воспринималась исследователями как констатация очевидного. Но потребовалось не слишком много времени, чтобы понять поверхностность и упрощенность этих понятий. Объединение воедино нацизма и сталинизма часто представляется при внимательном сравнении противоречащим здравому смыслу, поскольку наряду с излишним акцентированием черт сходства не учитывает коренных отличий коммунистических режимов от фашистских: