Этнический состав территории Синьцзяна и его изменения к концу XIX века.

В целом, об этническом составе Синьцзяна, народах, проживавших и проживающих на этой территории, в литературе разных стран упоминается немного. То, как они появились на этой территории, чем занимались, какие отношения имели с народами соседних государств, как отличались друг от друга и других народов (в том числе, и тех, что исповедуют ислам) и какое значение имели в истории Китая, довольно сложно найти в китайской литературе и источниках до позднего республиканского периода, когда они были объявлены «слабым местом Китая», его «Ахиллесовой пятой».

Вцинских документах о присоединении Восточного Туркестана и Джунгарии (конец XVIII века) практически не говорится о положении народа. Проанализировав содержание«ПиндинЧжуньгээрФанлюэ» 平定准噶尔方略– документывторойполовиныXVIIIвека, представляющиесобойперепискуЦяньлуна (乾隆，правительЦин 1736-1795 гг.) сподданнымипоповодузавоеванияДжунгариииВТ (1755 г.), можнопредположить, чтоимператорсчиталнеобходимымзавоеваниеЗападногоКрая (西域，обозначение описываемого региона китайцами) дляусмирениянародов, «убивающихдругдруга»[5].

По официальному мнению музея Гугун故宫, где и хранится собрание из 172 цзюаней, это произведение представляет собой исторический документ, претендующую, таким образом, быть зафиксированной официальной версией цинскогоправительства[6]. Несмотря на то, что документы датируются от 1755 г. и немногим позже, позиция Цин по отношению к Синьцзяну – новой присоединенной территории – не изменялась разительно вплоть до 1912 года, что можно будет проследить дальше исходя из заметок русских и других иностранных путешественников.

Русский консул в цинском Кашгаре Н. Ф. Петровский в письме начальнику штаба Туркестанского военного округа в 1894 году писал о том, что из китайских источников едва ли можно почерпнуть сколько-нибудь полную информацию о состоянии Синьцзяна периода правления Цин, что «в китайской истории не принято делиться негативными событиями». Комментируя более поздние документы цинского правительства, к примеру, манифест «О покорении ВТ (Восточного Туркестана[7])» (март 1878 г.), он говорит о том, что в нём «весьма малая доля правды»[8]. Сведения, полученные благодаря работе русских исследователей, путешественников и консулов в Синьцзяне, а также более поздний анализ этих данных также важны для рассмотрения ситуации внутри государства (Л. Г. Корнилов, Ч. Ч. Валиханов, Н. Ф. Петровский, Н. М. Пржевальский, Д. М. Позднеев, Д. И. Тихонов).

Мусульманские источники появились уже после проникновения Ислама в Китай – только в X веке[9]. По памятникам литературы (в основном, уйгурской) можно проследить, что происходило в Синьцзяне и какие были отношения между народами. Так, «История владетелей Кашгарии»[10], написанная во второй половине XIX века повествует о борьбе уйгуров против джунгар и Цинских завоевателей, а также об истории возникновения некоторых государственных образований прошлого. Однако и уйгурская литература в своей религиозной направленности не может считаться объективной – она «пытается объяснить политические перемены по повелению свыше»[11].

В рамках изучаемого периода, в литературе, посвященной истории Синьцзяна, существует тенденция выделять уйгуров维吾尔, хуэй回, иначе называемых дунганами, и хань汉как наиболее активные и многочисленные народы, проживающие на этой территории. Изучение этносов осложняется тем, что любое общество как организм постоянно изменяется, появляются новые народы, а старые либо исчезают, либо становятся частью других. Кроме того, первые исследования народностей Синьцзяна осложнялись трудной проходимостью территории, а также большими и многочисленными переменами в составе и регионах расселения этих народов.

Интересно, что по данным русского генерала Л. Г. Корнилова, полученным им во время службы в Восточном Туркестане (1898 -1903 гг.), около 96% населения – мусульмане, из них большинство сунниты (киргизы, хуэй-дунгане, туркестанцы), шииты (таджики, горцы); остальные относились к буддистам (китайцы и монголы). Самих восточных туркестанцев, по данным Л. Г.Корнилова, было примерно 89,5% от всего населения ВТ[12]. Важно отметить, что в рамках национального состава региона «восточные туркестанцы» были выделены как отдельный народ наравне с дунганами, монголами, кара-киргизами и другими народностями. (приложение 1 – национальный состав Восточного Туркестана)

По мнению Д. Н. Липмана ВТ обладал «врожденным населением» - почти полностью состоял из мусульман, к которым только гораздо позже присоединились миллионы представителей немусульманского населения Китая, что подтверждает вышеуказанное выделение местного населения в отдельную общность[13].

Первыми пришедшими в эти земли, по мнению М. И. Воробьевой-Десятовской, являются племена, говорившие на индоевропейском наречии – тохары, которые проделали путь, возможно, из Ирана или Индии[14]. Чуть позже «подтянулись» восточно-иранские племена, уйгуры же, традиционно считающиеся первым народом Туркестана, исходя из ее исследований, появились там только во второй половине первого тысячелетия до н. э., древнеуйгурские и древнетюркские памятники и останки того периода удалось найти только пару веков назад.

Однако многие ученые во главе с Д. Н. Липманом высказывают весьма интересную гипотезу о том, что проживавшие на этой территории люди, которых звали уйгурами до династии Мин (1368 – 1644 гг.), отличаются от уйгуров XX в., хотя пришли они из одних мест[15]. В. В. Радлов изучил тему развития и распространения этого народа в работе 1893 г. под названием «К вопросу об уйгурах», где высказал несколько гипотез касаемо этимологии слова «уйгур», а также происхождения самого народа, который, в частности, относили и к гуннам («хун-ну» звучит похоже с «он-уй», как прежде звали уйгуров).

Он также определил, что уйгурские племена можно было изначально разделить на 19 отдельных племён, объединенных в две большие группы, которые в определенный исторический период (в начале 1 в. н.э.) отделились и разошлись по территории современного Синьцзяна на Юг и Север, откуда, в результате переселения и смещения других народов, так или иначе, перемещались и объединялись (ассимилировались с ними). Примечательно, что государства, образованные этими племенами, несомненно, враждовали друг с другом, однако имели и множество внутренних раздоров, в результате которых эти государства и разваливались[16].

Благодаря «Историческому очерку уйгуров (по китайским источникам)» Д. М. Позднеева можно рассмотреть всё многообразие теорий по поводу появления уйгуров на земле Западного Края и влиянии на них многих соседствующих народов (монголов, тангутов, татар) и сделать вывод о том, что, начиная со второго тыс. до н.э., данную территорию заселяли племена, многие из которых несколько веков назад уже прекратили своё существование;

но там же образовалась и уйгурская общность со своей письменностью и культурой. По мнению исследователя, многие из китайских источников, а также записей и артефактов, найденных европейцами, должны подлежать строгой проверке на достоверность, а историк Шмидт, в свою очередь, даже говорит о том, что «китайские источники недостоверны во всем, что не касается собственно Китая».[17] Исследовательница из Индии АбантиБхаттачарьятакже пишет о том, что большая часть работ об уйгурах пишется китайцами, которые «эффективно манипулируют историей Синьцзяна, чтобы доказать, что контроль над регионом производится очень давно»[18].

Долгое время вопрос о происхождении «хуэй», второй многочисленной народности, относимой к мусульманам и даже косвенно к уйгурам, был особенно острым в востоковедческих кругах – многие ученые не различали «хуй-хэ» и «уйгуров» (только в 1820 г. французский ориенталист Жан-Пьер Абель-Ремюза одним из первых разграничил эти понятия в своей работе о языках татар – в оригинале «Recherchessurleslanguestartares»); «хуэй» или «хуэйхуэй» было собирательным названием для всех мусульман, «учением хуэй» - хуэйцзяо回教же считалось магометанством (как его назвал Куропаткин А. Н.) – Исламом. Даже сейчас многие словари толкуют хуэйцзу回族 / хуэйминь回民как «китайские мусульмане». Есть также и теория, что дунгане – еще одно из названий хуэй– пришло из тюркского языка и означает «оставшийся» – в рамках этой гипотезы предполагалось, что они были частью народа, оставшегося после распада династии Юань.

История народа хуэй весьма интересна, так как его истоки восходят к персам и арабам; ассимилируясь с хань, этот народ особенно был уважаем во время монгольской династии Юань. ЧжуЮаньчжан (первый император династии Мин, сменившей правление Юань), в свою очередь, сделал многое для распространения культуры хуэйцев в обществе - был выпущен «Календарь хуэйцев»[19][20] и другие памятники их литературы и науки. Но было также принято множество административных мер, разграничивавших их с немусульманским населением, в том числе, и запрет на браки между хань и хуэй (что, кстати, было характерно и для политики Цинского правительства в отношении Синьцзяна в XIX в.), на смену фамилии представителям хуэй[21].

Последние два столетия ознаменовались масштабным пересмотром понятий нации в китайской мысли, интеграцией с ханьи аккультурацией не ханьских народов, которую некоторые европейские ученые называют также «проект цивилизации» – подобно калейдоскопу стирались границы одних государств, на их месте появлялись другие, или же государства становились частью новых образований, а народы оказывались разбросанными по стране и континенту – границы этносов не совпадали с границами государств[22].Народы стали разграничивать, подсчитывать, их культурная идентичность стала контролироваться. Получилось и так, что тесно стали проживать народы, чуждые друг другу по своим культурам.

В конце XIX – начале XX вв., как принято считать, в рамках разграничения народностей появился термин «национальность» - миньцзу民族, в дополнение к множеству других традиционно-китайских теорий (включая теорию о небесном мандате, систему и ичжи и以夷治夷 – борьба с варварами с помощью других варваров и др.) о том, что идея о превосходстве китайской нации над другими и необходимости подчинения соседних племен, а позднее, государств зародилась вместе с самой китайской цивилизацией.

Концепция «мы – они» или «Китай – варвары» отнюдь не чужда истории Китая, она укоренилась в его политике и теперь, если «варваров» не получается аккультурировать (внедрить свои порядки управления, хозяйствования, поведения), результат ведения такой политики проявляется в волнениях народов, проживающих на этой территории, диспропорцию в развитии населения, подконтрольного центральной власти, по сравнению с другими районами, что и происходит (и происходило) с Синьцзяном.

С приходом маньчжурской династии ситуация изменилась. Весьма вероятной причиной может являться политика, проводимая новой династией – с начала эпохи Цин Восточный Туркестан и его пограничные районы начали постепенно заселяться хань. У правительства была сформирована идея сдерживания народов с помощью ассимиляции – при том, что хань никак не изменяется и не вбирает в себя черты народов, но поглощает их. Цины же были маньчжурами и смешиваться с ханьцами не хотели вплоть до принятия законов о запрете браков с ханьцами и запрете переселения ханьцев в Маньчжурию. Хань были поселены у транспортных артерий, в новых городских центрах и в районах новых земель, где Цинамиподдерживлось освоение сельского хозяйства, а также организовывались военные поселения и охрана границ. В конце XVIII в. некоторые уйгуры переместились в округ Или – севернее (отчасти из-за земельного голода – результата аграрной политики Цин), так как прежде уйгуры проживали, в основном, в южной части ВТ, а затем это движение продолжило расширяться.

Если изначально карта заселения народами Западного Края (позднее – Синьцзяна) выглядела просто: хань и хуэй, преимущественно проживали на востоке и севере, а уйгуры – в оазисах Тарима и в Турфане, то после переселения китайскими властями части уйгуров в Или и в результате войн, к концу правления династии Цин, оказалось, что хань распределились уже по территории всего Западного края и туземные народы вынуждены с ними сосуществовать. Любопытно, что крупные города, а позднее и государства в этой местности, сформировались оазисами – по берегам рек с плодородной почвой и более благоприятным климатом.

Политика заселения территории Синьцзяна ханьцами, а, точнее, внедрение элементов китайской культуры, чуждых сознанию коренных народов региона, не вело к их культурному взаимопроникновению или к какому-либо диалогу этих культур ни на начальном этапе, ни позднее. Напротив, все выступления имели отчетливую антиханьскую, а также антидунганскую направленность. Народы Синьцзяна стремились к единству не от чувства долга помогать друг другу, но от одного только желания уничтожить нового общего врага (в дневнике казахского военного Ч. Ч. Валиханова есть отметки о том, что мусульмане буквально звали хань «неверными, которые едят грязь»)[23].

В конце XVIII века Цин впервые покорила Западный Край, русский исследователь А. Н. Куропаткин в своём очерке об этом периоде пишет слова, говорящие о причинах хрупкости порядка внутри этой территории: «Слабое сопротивление маньчжурскому правительству доказывает, как недостаток патриотизма и храбрости в населении, так и их недовольство правлением ходжей[24]»[25]. Ситуация внутри Синьцзяна, таким образом, предопределила его судьбу. История не терпит сослагательных наклонений, однако консолидация сил внутри Восточного Туркестана могла бы кардинально изменить их расстановку и итоги походов цинской армии в ВТ.

В остальном же, для истории Синьцзяна характерно внутреннее противоборство – примером являются опять же и восстания ходжей с особенным всплеском недовольства в 1830-е и 1860-е гг., происходившие между уйгурами[26]. Примечательно, что в условиях малой изученности этой территории и народов в целом, Ч. Ч. Валиханов в своем путеводном дневнике первым дал конкретное обоснование происхождения ходжей, их авторитета в обществе, получив достоверные сведения от очевидцев восстаний и даже участников.

Об общей национальной идентичности уйгуров и остальных народов Синьцзяна говорить, таким образом, не приходится. Синьцзян исторически развивался как группа самостоятельных оазисов - государств, между которыми не затихало соперничество (будь то на военной, религиозной или политической почве).

Довольно скоро после этих событий – в 1870е гг. - генерал ЦзоЦзунтан (左宗堂, китайский военачальник), которого мусульмане Китая считают «главным злом» того периода, захватил район; Россия также приняла участие в этом историческом событии: забрала часть Илийского края «под свою опеку». В 1881 г. был подписан Санкт-Петербургский договор, по которому Российская империя получала часть Илийского края, части населения Синьцзяна также предоставлялась возможность переселиться или остаться на территории, находящейся теперь во владении России – около 100 тысяч проживающих пожелали переселиться туда несмотря на то, что государство сняло с себя обязательство оплачивать затраты на переезд[27]. Около 11 тыс. уйгурских семей и 1 тысяча дунганских, а также 10 тыс. монгольских юрт покинули территорию Синьцзяна, а в 1884-м году правительство официально заявило о вступлении Синьцзяна, как провинции в императорский Китай.

Путешественники, прошедшие по районам Восточного Туркестана во второй половине XIX в., отмечают бедность и отсталость региона, консерватизм людей, проживающих там. Так, Пржевальский Н. М. во время второй экспедиции в Центральную Азию (1876 ­- 1877 гг.), будучи у о. Лобнор, был удивлен пропасти между людьми, к примеру, непосредственно живущими у озера, и теми, что живут неподалеку от них. Существовал большой контраст между зажиточными жителями небольшого города с садами, хлебными полями, купцами в нескольких десятках километров от о. Лобнор и жителями местности вблизи воды – кара-курчинцами.

Путешественник был поражен ограниченностью этих людей, низким уровнем жизни и плохим устройством жилищ, не защищающих от непогоды и болезней. Уклад их жизни был практически первобытным; в целях экономии материалов людей даже хоронили в лодках вместо гробов.Многие из них умирали от холода и голода, будучи вынужденными отдавать большую часть добытой рыбы и строительных материалов войскам и главам районов[28]. Заняты люди были, преимущественно, земледелием, скотоводством, ткачеством или рыбной ловлей (в основном, в Таримском бассейне), в зависимости от погодных условий кое-где можно было выращивать фрукты и хлеб, а в иных местах были только пустыни и кустарники.

В целом, Западный край разительно отличался по линии Восток-Запад: Запад находился под большим контролем китайской власти – так как их не коснулись восстания, уровень жизни там был сравнительно выше, нежели в восточной части Западного Края.

Корнилов Л. Г., русский генерал, в своей работе, представляющей собой отчет о путешествии в Восточный Туркестан, пишет, что «расовые отличия в связи с причинами чисто географическими … привели к тому, что у оседлого населения Кашгарии не только утратилось сознание его былого национального единства, но временами племенная рознь между обитателями отдельных оазисов проявлялась в резкой форме: кровопролитная междоусобная борьба … являлась отголоском давней борьбы между племенами за свою самобытность»[29]. Он также отмечает, что именно эти факторы оказали большое влияние на то, что Восточный Туркестан всегда являлся легкой добычей для захватчиков, а китайцам всегда удавалось вернуть свое влияние на провинцию.

По данным Корнилова Л. Г., на момент его пребывания в ВТ «восточные туркестанцы», которые представляли собой большую часть населения, представлялись ему «мирным, кротким народом, отличающимся гостеприимством, услужливостью, трудолюбием, склонностью к мирной семейной жизни»[30].Однако он также подчеркнул, что под влиянием исторических событий и угнетения, которое этот народ ощущал, он изменился, в их менталитете появилось больше меркантильности, мелочности и озлобленности, но вера и язык этого народа всё же связывали людей, несмотря на племенные неурядицы.

Еще в 1820е гг. в Фергану в качестве жертв подавления восстаний властями Китая переселилось несколько сотен тысяч уйгуров, а с конца 1860х гг. (в результате опиумных войн и цепи восстаний, длившейся 16 лет) произошло резкое сокращение немусульманского населения.

В 1860-е гг., как известно из истории Синьцзяна и Китая, как следствие непрекращающихся восстаний и дунган, и уйгуров, зачастую и под лозунгами газавата (борьбы с неверными/неверующими) произошло свержение власти маньчжуров и устранение их администрации – часть народа к тому времени сбежала на соседние территории (по свидетельству очевидцев, полученному Ч. Ч. Валихановым в ходе экспедиции). Были основаны ханства (Кучарское ханство, Кашгарское ханство, Хотанское исламское государство, Урумчийский султанат и Илийский султанат), а позже ханства Восточного Туркестана и вовсе объединились в мусульманское государство Йэттишар/ Джэты-шаар(1867 г.), хорошо известное в российской истории и дипломатии.

События, сопутствующие развитию и истории этого региона, а также особенности размещения народов Синьцзяна показывают, насколько сложной политически стала ситуация к концу XIX века. В уйгурской литературе и сведениях иностранцев того времени, говорится многое о разрухе, оставшейся после восстаний, и сопутствующих ей попытках восстановления городов – «на голову одного человека приходилось несколько видов налога; если у китайского ростовщика брал [человек] 10 пул[31] денег, лишался земли, воды, имущества, скота»[32]. Для скорого восстановления инфраструктуры (мостов, дорог, крепостей) были увеличены трудовые повинности. Присоединение Синьцзяна к Китаю сопровождалось переделом администрации, образования, образа поведения людей и всех остальных сфер жизни общества на китайский манер.

По мнению Корнилова Л. Г., коренной народ переживал «тяжесть поборов, налогов, продажность суда и администрации»[33]. Очевидно, приход новой власти еще в конце XVIIIвека был встречен населением враждебно, изменения, которые претерпел их быт и управление также повлияли на отношение синьцзянцев к власти и китайцам вообще.Другим, не менее важным аспектом вопроса о факторах «подогревания» идей национализма в этом регионе является особенность его географического положения и его стратегическая важность как для маньчжурской династии Цин, так и для окружающих его государств.