ГОСТИ С ДРУГОЙ СТОРОНЫ

{Секретные дневники Сары Харрисон Ши}

Января 1908 г.

Герти обожала стенные шкафы. Каждый из них был для нее, малышки, большим, как дом, как пещера, как сказочный за́мок. Она готова была сидеть там часами, чтобы, когда я полезу за одеждой или бельем, выскочить мне навстречу из-под кучи белья, застав меня врасплох. Однажды она так и заснула — в углу, на куче одежды, предназначенной в починку.

«Что ты здесь делаешь, моя козочка?» — спросила я.

«Я не козочка, — ответила Герти. — Я медведь в берлоге, который залег в зимнюю спячку».

Вот почем, проснувшись утром, я первым делом встала с кровати и направилась к стенному шкафу.

— Герти?! — позвала я. — Ты там?

Ответа не последовало, и я осторожно постучала.

Я была в одной ночной рубашке, и мне было холодно стоять босыми ногами на голом полу. В окно светило солнце, которое только что поднялось над холмами; его лучи заливали всю спальню мягким, розовым светом. В зеркале туалетного столика я увидела бледную, изможденную, болезненную женщину со спутанными волосами и темными кругами под глазами, горевшими лихорадочным огнем. Не удивительно, что Лусиус счел меня сумасшедшей.

Затаив дыхание, я ждала.

Прошла почти минута, прежде чем я услышала робкий ответный стук.

Герти!!!

Это была она, и никто другой!

Схватившись за ручку дверцы, я потянула ее на себя, но Герти крепко держала дверь изнутри. Я даже удивилась, откуда у такой маленькой девочки может быть столько силы.

— Герти, детка, пожалуйста… Выйди хоть на минуточку, я хочу на тебя посмотреть!

Но дверь по-прежнему не открывалась. Из шкафа донесся только негромкий шорох, и все стихло.

— Не бойся, — продолжала уговаривать я. — Папы нет. Он отправился в лес на охоту.

Я знала, что Герти не выйдет пока Мартин находится поблизости. Ночью мне пришлось подчиниться его настойчивым увещеваниям и вернуться в кровать, хотя я знала, что Герти уже здесь. Спать я, разумеется, не могла. Всю ночь я пролежала на боку, глядя на дверцу шкафа, и под утро увидела, как она приоткрылась примерно на дюйм, и в щели блеснули ее глаза.

Стараясь не разбудить мужа, я осторожно помахала Герти рукой.

«Здравствуй! — вот что означал мой жест. — Здравствуй, моя милая! Добро пожаловать домой, моя дорогая, любимая девочка!».

Наутро Мартин встал очень рано и сразу стал одеваться.

«Куда ты? — спросила я. — Еще даже не рассвело».

«Хочу подстрелить того большого оленя, — ответил он. — В лесу полно его следов, значит, он где-то близко. Хоть бы мне повезло, тогда нам хватит мяса до весны… Ты не волнуйся, прежде чем идти в лес я сам покормлю скотину и сделаю все, что надо. Ну а на обратном пути мне надо будет заглянуть в город — у меня там кое-какие дела, так что вернусь я только часам к восьми».

«Хочешь, я приготовлю тебе завтрак?» — спросила я и даже слегка приподнялась на локте. Я знала — ему будет приятно увидеть, что я не только могу встать с постели, но и готова заботиться о нем, как раньше.

Но Мартин покачал головой.

«Отдыхай. Я возьму с собой галет и кусок солонины», — сказал он и, прихрамывая, спустился в гостиную. Я слышала, как он выпустил собаку и стал возиться с дровами, разжигая огонь в печи. Потом Мартин собрал еду, снял с крючка ружье и, наконец, вышел, захлопнув за собой дверь. В окно я видела, как он идет через двор к хлеву. Как только Мартин исчез из вида, я выпрыгнула из постели и бросилась к шкафу.

Трудно передать, какое облегчение я испытала, когда убедилась, что все это не сон.

Но, как я уже говорила, дверь не открывалась.

— Ну хорошо, дорогая, — сказала я и, немного отступив от шкафа, села на пол. — Тебе виднее. Можешь не выходить, главное — я знаю, что ты там… — Я немного подумала и добавила: — Но мне, все-таки, очень хочется с тобой поговорить. Давай сделаем вот как: я буду задавать вопросы, а ты в ответ будешь стучать по двери. Один раз — «да», два раза — «нет». Хорошо?..

Тут я задумалась, что же мне спросить. Мне так много хотелось узнать у Герти: запомнила ли она, как падала в колодец? Было ли ей страшно? Больно?..

Нужно задавать такие вопросы, на которые она сможет ответить «да» или «нет», напомнила я себе.

— С тобой все в порядке, дочка? У тебя ничего не болит?

Нет ответа. Я вздохнула и попробовала снова, решив про себя, что не буду касаться последнего дня и ужасных подробностей ее смерти.

— Тебе что-нибудь хочется? Может, ты голодна?

Не успела я договорить, как раздался один сильный удар.

— Ну да, конечно!.. Прости меня, милая. Сейчас я принесу тебе что-нибудь поесть.

Я сбежала по лестнице, нашла в буфете пресные лепешки и варенье, достала из кладовки кусок сыра, потом подогрела молока и развела в нем ложечку меда, как любила Герти. Мое сердце пело от радости — ведь я снова готовила еду для моей девочки, но когда я возвращалась в спальню, меня неожиданно охватил страх. Я боялась, что найду шкаф пустым, боялась, что все это мне просто приснилось, и Герти по-прежнему мертва.

— Ну, вот и я! — громко сказала я, подходя к шкафу. — Я принесла тебе поесть. Я оставлю еду здесь, у дверцы, ладно?.. — Я прислушалась. — Хочешь, я уйду, пока ты будешь есть?

Один удар.

Всего один — но сколько радости он мне принес!

Я поставила тарелки на пол перед дверцей шкафа.

— Я буду в коридоре, — пообещала я, пятясь к двери.

Выскользнув из спальни, я плотно закрыла за собой дверь и затаила дыхание. От беспокойства и волнения я принялась обгрызать заусеницы на пальцах, и спохватилась, только когда из ранок проступили капельки крови. Чтобы отвлечься, я стала вспоминать, как мы с Герти когда-то играли в прятки в доме или во дворе. Тогда я точно так же ждала, закрыв глаза, и громко считала до двадцати. Наконец я выкрикивала последнее предупреждение «Пора-не пора, я иду со двора!» — и отправлялась на поиски. Когда мне удавалось ее найти, я крепко обнимала ее, поднимала на руки, а Герти смеялась и кричала мне: «Скажи, разве я не лучшая прячунья?»

«Да, милая. Конечно, ты — лучшая в мире!» — отвечала я.

Иногда, впрочем, игра начиналась без предупреждения, в том числе даже когда мы ездили за покупками в город. Бывало, в универмаге я оборачивалась, думая, что Герти идет следом, и обнаруживала, что она исчезла. Я, конечно, немного нервничала, но старалась не подавать виду и терпеливо, как делала дома, ходила между рядами и искала мою девочку. Дощатый пол слегка поскрипывал у меня под ногами, а я заглядывала под полки и стеллажи с мукой, сахаром, солью, содой и крупами, искала в углу за бочками с патокой, за прилавком, и даже в закутке возле угольной печки, где зимой старики любили посидеть, погреть свои старые кости и почесать языки. Я окликала Герти по имени, а другие покупатели — фермеры в комбинезонах или городские леди, зашедшие в магазин за нитками или коробкой стирального порошка — посмеивались и цокали языками. Многие даже принимали участие в игре, вставая так, чтобы закрыть убежище Герти своим телом, а Эйб Кашинг однажды позволил ей спрятаться за прилавком — прямо под кассовым аппаратом. Пока я ходила по всему залу, он знай посмеивался в усы, да кормил Герти ирисками и лакричными леденцами.

Но сегодня мы с Герти играли в новую игру, и я не была уверена, что знаю все правила.

Текли минуты. Я стояла неподвижно и прислушивалась.

Наконец я услышала скрип петель отворяемой дверцы, потом по полу заскребла тарелка, которую кто-то тащил. Мне ужасно хотелось увидеть Герти хоть одним глазком — увидеть и убедиться, что она действительно восстала из мертвых, но я не посмела. Собрав все силы, я сумела удержаться и не приоткрыть дверь. Я даже не попыталась заглянуть в замочную скважину, потому что не знала, к чему это может привести.

На некоторое время в спальне снова воцарилась тишина, потом раздался звон бьющегося стекла. Для меня это оказалось уже слишком, и я рывком распахнула дверь, но успела увидеть только, как закрывается шкаф. Тарелка была перевернута, лепешки, варенье и сыр валялись на полу, а стакан с молоком оказался разбит вдребезги.

— Мне очень жаль, что тебе не понравилась еда, — сказала я, прижав ладонь к дверце шкафа. — Но мы можем попробовать еще раз. Я приготовлю что-нибудь, что тебе точно понравится. Хочешь, я испеку для тебя твое любимое печенье с патокой?

Еще один удар — тише и слабее, чем первый.

Я снова села на пол, не обращая внимания на разлитое молоко, которое промочило мне ночную рубашку.

— Я очень рада, что ты здесь, что ты вернулась. Ведь ты здесь, правда?

Один удар.

Я снова прижала руку к дверце и погладила шершавое дерево.

— Ты останешься? Я имею в виду — останешься, насколько сможешь?

Удар.

Я знала, как отреагирует Мартин, если я все ему расскажу. Знала, но мне было все равно. Меня не волновала даже мысль о том, что, возможно, я действительно сошла с ума, как и предполагал Лусиус, и все это мне только мерещится. Главное, Герти вернулась.

Моя Герти!

Все остальное не имело значения.

Мартин

Января 1908 г.

Все утро Мартин проблуждал в лесу. Он без труда обнаружил свежие следы крупного оленя и двинулся по ним, но зверь как будто дразнил его. Он выписывал круги и петли, но ни разу не показался Мартину на глаза, хотя каждый раз казалось, что стоит только охотнику прибавить шагу, и он увидит добычу вон за тем кустом, вон за той группой деревьев. Порой ноздри Мартина ловили даже запах — густой и острый, чуть мускусный запах дикого животного, но, увы — олень оставался недосягаем. А добыча была бы знатная, думал Мартин, разглядывая цепочку следов на снегу. Копыта у оленя были не меньше четырех дюймов длиной, значит, он действительно мог бы обеспечить их мясом надолго.

Не забывал Мартин и о Саре. Его пугала уверенность жены, что Герти жива и сидит в стенном шкафу в спальне, но что́ с этим можно поделать, он не представлял. Надо будет посоветоваться с Лусиусом, решил он наконец и, посмотрев на солнце, повернул назад, к дому. Торчать в лесу и дальше было, скорее всего, бессмысленно: олень не давался в руки, а Мартин действительно собирался в город по делам. Заодно можно и потолковать с братом.

Когда он вернулся домой, был, наверное, уже час пополудни, и Мартин понял, что должен спешить. Не заходя домой, он оседлал лошадь и вывел ее из хлева. Взгляд его непроизвольно устремился к окну их с Сарой спальни на втором этаже. На душе у Мартина было неспокойно; наверное, ему следовало бы проведать жену, но она, скорее всего, спала, а ему действительно нужно было поторапливаться. В конце концов, его разговор с Лусиусом может принести Саре большую пользу, а если он сейчас ее разбудит… Нет, лучше ее не беспокоить, подумал он и, сев в седло, выехал со двора.

До города было больше трех миль, но погода стояла ясная, хотя и морозная, а снег на дорогах был давно сметен или укатан, так что он мог ехать рысью и даже скакать галопом, если бы, разумеется, ему это понадобилось.

Поначалу дорога шла через лес, который подступал к ней почти вплотную. Светило солнце, зеленела хвоя молодых сосен, в ветвях перекликались синицы и белки. Потом навстречу Мартину попался фургон с тентом; возница приподнял шляпу в знак приветствия, и он помахал в ответ, хотя и не понял, кто перед ним: лицо мужчины было замотано шарфом чуть не до самых глаз. Вскоре лес кончился, и Мартин миновал ферму Тернеров, а затем и кузницу Лестера Джуитта, которая находилась уже на окраине Уэст-Холла. Еще немного, и впереди показалась центральная городская площадь с эстрадой для оркестра, на крыше которой лежала толстая снеговая шапка. Здесь Мартин свернул налево и поехал по Мэйн-стрит. Напротив единственной городской гостиницы, которой владели Карл Гони и его жена Ссали, он невольно придержал лошадь: на первом этаже гостиницы находился бар, в котором каждый вечер собирался за стаканчиком виски своеобразный «мужской клуб». Увы, денег на подобное времяпрепровождение у Мартина уже давно не было.

Сразу за гостиницей находилась лавка Джемисона «Овес и Упряжь», а рядом — швейная мастерская его жены. «ПЕРЕШЬЕМ. ПЕРЕЛИЦУЕМ. СОШЬЕМ НА ЗАКАЗ» — гласила вывеска. В витрине стоял старый портновский манекен, утыканный булавками, и висело детское бархатное платьице с отделанным кружевом подолом и крошечными перламутровыми пуговичками. Пустые рукава платья, казалось, тянулись к чему-то, что вечно оставалось недосягаемым. Говорили, когда-то это платье принадлежало маленькой Эстер Джемисон. Платье было очень красивым, наверное, ее бы в нем и похоронили, если бы к моменту смерти она из него не выросла. Мастерская была закрыта — как, впрочем, почти всегда в последнее время. Считалось, что мать Эстер страдает «периодическими недомоганиями», но Мартин знал, что после смерти дочери Кора Джемисон стала заглядывать в бутылочку.

Напротив «Овса и Упряжи» находился универсальный магазин. Когда Мартин посмотрел в ту сторону, из дверей как раз вышли Уильям Флери с сыном Райаном. Оба были тяжело нагружены ящиками с гвоздями и рулонами рубероида.

— Добрый день, Мартин, — поздоровался Уильям.

— Добрый день, Уильям. Привет, Райан. — Мартин слез с лошади. — Строиться собрались?

— Да нет. — Старший Флери покачал головой. — Ветер повалил один из старых дубов, и тот упал точнехонько на наш коровник. Слава Богу, ни одну корову не задавило, но стены и части крыши как не бывало.

— Вот незадача… — Мартин покачал головой. — Ладно, у меня тут есть одно дельце, как закончу — загляну к вам. Может, чем-то помочь нужно?..

Уильям тоже покачал головой.

— Думаю, мы и сами управимся. Младшие Бемисы обещали прийти. Для четверых там работы всего-то на пару часов. Скажи лучше, как поживает наша Сара? — В его голосе звучала искренняя забота, но в глазах горели любопытные огоньки, и Мартин невольно задумался, что́ болтают о его жене в городе. Догадаться, впрочем, было нетрудно, достаточно было вспомнить, как развивались события. Преподобный Эйерс, несомненно, рассказал жене, как Сара плюнула ему в лицо, а Мэри Эйерс поделилась с дамами в вышивальном кружке, так что теперь о том, что Сара Ши сошла с ума, наверняка знал весь город.

— Неплохо, спасибо, — ответил он сдержанно, но перед его мысленным взором сама собой предстала картина, которую он видел сегодня ночью: Сара в одной рубашке сидит на полу и прижимается щекой к дверце стенного шкафа.

«Наша Герти вернулась к нам!».

Он до боли прикусил губу, заставив картину исчезнуть.

Уильям кивнул.

— Рад это слышать. Ну, до встречи. Держись там, ладно?.. — Они с Райаном начали грузить рубероид и гвозди в фургон, а Мартин двинулся по улице дальше, ведя лошадь в поводу.

— Мартин?! — окликнул его еще кто-то. Голос был женский, и, обернувшись, он увидел Амелию, которая только что вышла из гостиницы. На ней был меховой жакет, щеки раскраснелись, глаза блестели.

— Привет, дядя Мартин! — сказала Амелия, подходя вплотную и целуя его в щеку. — Я обедала в гостинице с несколькими леди и увидела тебя в окно. Как поживает тетя Сара?

— Ей лучше, — ответил он. — Сегодня утром она даже хотела приготовить мне завтрак, но я сказал, чтобы она лежала, набиралась сил.

— О, это замечательная новость! — обрадовалась Амелия. — Пожалуй, завтра или послезавтра я ее навещу. Если тетя Сара будет хорошо себя чувствовать, мы, быть может, немного прокатимся по округе. Или даже заедем ко мне на чашку чая… Как тебе кажется, тетя Сара выдержит поездку в город и обратно?

Мартин кивнул.

— Я думаю, она будет очень рада. Мне кажется, ей будет полезно выбраться из дома и побыть на свежем воздухе. Пожалуй, я предупрежу ее, что ты приедешь… Когда, ты говоришь?.. Завтра?

— Да, лучше всего завтра, если вам обоим это удобно. Я приеду утром и приглашу ее на ланчеон, хорошо?

Мартин снова кивнул, с трудом спрятав недовольную гримасу. Он хорошо знал, что такое ланчеон. Так в городе называли обед, на котором присутствовали все богатые леди Уэст-Холла — леди в модных шляпках и тонких кружевных перчатках, леди, которым не нужно ни доить коров, ни печь хлеб. Бездельницы — вот как он их называл.

— Значит, будем ждать тебя завтра, — сказала он и слегка поклонился. Амелия тоже кивнула и вернулась в гостиницу к своим подругам.

Врачебный кабинет Лусиуса находился на первом этаже его трехэтажного дома на Мэйн-стрит. Это был чисто выбеленный особняк с резными ставнями и выскобленной кирпичной дорожкой перед входной дверью, на которой висела табличка: «Лусиус Ши, хирург и терапевт, доктор медицины». Привязав лошадь к коновязи, Мартин вошел и, повесив куртку на вешалку в прихожей, прошел в малую гостиную, переоборудованную под приемную.

Ему повезло: в приемной не было ни одного пациента, да и сам Лусиус был на месте. Сидя за столом в смотровом кабинете, он что-то писал, но, увидев брата в открытую дверь, отодвинул бумаги и поднялся ему навстречу.

— Входи, входи! — сказал он и улыбнулся. — Надеюсь, все в порядке?

Мартин машинально огляделся. Кабинет представлял собой просторную квадратную комнату с двумя высокими окнами, благодаря которым в ней было достаточно светло, хотя оба окна были до половины закрыты плотными белыми занавесками. Вдоль стен стояли стеклянные медицинские шкафчики, в которых лежали бинты, вата, различные флаконы и склянки с лекарствами, медицинские щипцы и пинцеты, зажимы, деревянные шпатели для отдавливания языка и другие инструменты. Центр комнаты занимал массивный диагностический стол из темного дерева, застеленный синей клеенкой. В углу стоял письменный стол из светлого клена, за которым Лусиус вел записи или читал. Над столом висели полки, прогибавшиеся под тяжестью медицинских справочников, а справа Мартин увидел картотечный шкаф со множеством ящичков.

— У тебя усталый вид, — сказал он, не ответив на вопрос брата. В самом деле, волосы Лусиуса были взлохмачены, а глаза покраснели.

— Я сегодня почти не спал. Бесси Эллисон никак не могла разродиться. Ягодичное предлежание, чтоб его!.. Пришлось, конечно, попотеть, зато теперь и она, и младенец в полном порядке. У нее мальчик, кстати…

Мартин покачал головой.

— Тебе нужно отдохнуть.

Лусиус кивнул.

— Как Сара?

Мартин опустил взгляд и стал смотреть на свои руки, которые он сложил перед собой. Пальцы рук были так крепко сплетены между собой, что побелели костяшки.

— Я боюсь за нее, Лус, — сказал он откровенно. — Очень боюсь.

— Вот как? А почему? Что-нибудь случилось? — С этими словами Лусиус вернулся за свой стол и сел, упираясь локтями в столешницу и слегка подавшись вперед.

— Этой ночью я проснулся и понял, что ее нет рядом. Сара… Она сидела на полу рядом с дверцей стенного шкафа. Она сказала… — Он неловко переступил с ноги на ногу, потом потер ладонью лицо. — Она сказала, что в шкафу — Герти.

Лусиус глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— И что ты сделал?

Мартин пожал плечами.

— Велел ей снова лечь. Как ни странно, она послушалась.

Его брат немного помолчал.

— Мы с тобой уже говорили о психиатрической клинике, — сказал он и погладил свои аккуратно подстриженные усики. — Ты не передумал?

— Сара… С ней уже было что-то похожее, когда умер Чарльз. Но тогда она поправилась.

— Я знаю. — Лусиус кивнул. — Как и ты, я надеюсь, что и на этот раз Сара выкарабкается, но… но если этого не произойдет, если твоя жена будет все глубже уходить в эти свои мрачные фантазии, мы… мы должны быть готовы действовать. Не хочу тебя пугать, но ей может стать хуже, Мартин. В конце концов, она может потерять всякую связь с окружающим миром, с реальностью, и тогда… тогда Сара может стать опасной.

Лусиус порывисто встал из-за стола и подошел к одному из стеклянных шкафчиков. Открыв звякнувшую стеклом дверцу, он достал небольшой флакон из темного стекла с плотно притертой стеклянной пробкой.

— Я дам тебе одно очень сильное лекарство. Каждый вечер ты должен будешь растолочь одну пилюлю из этого флакона и добавить ей в чай. С этим лекарством она сможет быстрее засыпать, да и спать будет крепко, без сновидений. В ближайшее время я постараюсь заехать к вам и посмотреть Сару, ну а до тех пор… В общем, если ей станет хуже — немедленно дай мне знать, договорились?

Мартин нехотя кивнул, и Лусиус покачал головой.

— Ты думаешь, что сможешь сам с этим справиться, верно? На твоем месте я бы не был так уверен. Положение довольно серьезное. Возможно, даже мне не удастся тебе помочь, так что… В общем, подумай насчет клиники.

Вернувшись домой, Мартин обнаружил Сару в кухне. На плите томилось овощное рагу, на столе лежали только что испеченные румяные лепешки, прикрытые полотенцем, а в воздухе пахло чем-то сладким. Заглянув в духовку, Мартин увидел почти готовое печенье с патокой.

— Я рад, что тебе лучше, — сказал он, целуя жену в щеку. — Да и насчет ужина, должен признаться, ты здорово придумала — я сто лет не ел горячего!

На самом деле ему казалось, что он видит чудо. Еще утром Сара лежала в постели исхудавшая, бледная, слабая, а сейчас щеки ее порозовели, и на губах появилась легкая улыбка. Мартин даже пожалел, что этого не видит Лусиус — уж тогда бы он сразу позабыл все свои дурацкие разговоры про сумасшедший дом.

Мартину не хотелось признаваться даже себе, что прошлой ночью Сара всерьез его напугала. И дело было даже не в том, что она вела себя странно, просто каждый раз, когда она совершала подобные необъяснимые поступки, Мартин чувствовал, что перестает для нее существовать. А сейчас он больше всего на свете боялся потерять Сару — пережить это Мартин бы не смог.

Но ведь в стенном шкафу что-то было! И оно скреблось и царапалось, пытаясь выбраться наружу.

Ерунда, подумал Мартин. Это была мышь. Или белка.

Но ведь он своими глазами видел, как повернулась дверная ручка!

Показалось, решил Мартин. Просто свет играл на металле, вот и все.

И он выбросил из головы все сложные вопросы, способные испортить ему настроение. Все это не важно, думал он. Главное — Сара вернулась, Саре стало лучше, и она снова с ним. Теперь все будет хорошо.

— Я встретил Амелию в городе, — сказал Мартин. — Она обещала заглянуть к нам завтра и отвезти тебя покататься. А если ты будешь хорошо себя чувствовать, она отвезет тебя к себе на ланчеон.

— Это замечательно, — кивнула Сара. — Просто замечательно. Я рада.

Потом Мартин сел на стул и постелил на колени салфетку, а Сара взяла большую тарелку, положила туда порцию рагу и поставила на стол блюдо с лепешками и сливочное масло. Мартин смотрел, как она хлопочет. Довольно скоро он заметил, что движения и жесты Сары стали какими-то странными — излишне суетливыми, и в то же время угловатыми, дерганными, как у подвешенной на ниточках марионетки. Казалось, ею владеет сильнейшее возбуждение, как изредка бывало накануне праздников: тогда Сара тоже не могла усидеть на месте. Вот она присела к столу и взяла в руки лепешку, но тотчас вскочила снова. Стоя возле буфета, она отламывала от лепешки маленькие кусочки и отправляла в рот. Куски Сара глотала, не жуя, что тоже было на нее не похоже. Еще какое-то время спустя, она принялась нервно расхаживать по кухне из стороны в сторону, засыпая пол крошками.

— Расскажи мне про Герти. Как она выглядела? — внезапно попросила Сара, и Мартин почувствовал, как у него по спине побежал холодок.

— Ты и сама прекрасно знаешь, как она выглядела, — пробормотал он с полным ртом.

— Я имею в виду — когда вы нашли ее в колодце, — уточнила Сара. Ее голос звучал как-то очень по-деловому, и это тоже очень не понравилось Мартину. В свое время он не разрешил жене даже взглянуть на тело, зная, что она слишком чувствительна, и подобное зрелище может ее добить. «Я хочу видеть мою маленькую девочку! Мою дочь!» — кричала Сара и все порывалась приоткрыть крышку маленького гроба, но Мартин помнил, как долго она не выпускала из рук труп Чарльза.

«Нет, Сара, — сказал он как можно тверже и покачал головой. — Нет. Поверь, так будет лучше для тебя».

«Но я хочу посмотреть на нее в последний раз. Ради Бога, Мартин, пожалуйста!.. Неужели ты не понимаешь?», — взмолилась она.

«Послушай, Сара, — вмешался Лусиус и взял ее за руку. — Мы только хотим, чтобы ты запомнила Герти такой, какой она была всегда. Живой. Поверь, так действительно будет лучше».

И сейчас, когда Сара столь неожиданно вернулась к этому тяжелому моменту, Мартин не нашелся, что ответить. Некоторое время он смотрел в свою тарелку, словно надеялся увидеть там какую-то подсказку, потом сказал:

— Она выглядела так, словно… словно уснула. Личико было такое спокойное… Лусиус сказал правду — Герти ни секунды не страдала.

Он зачерпнул ложкой рагу и отправил в рот, но проглотить не смог. Горло сжало судорогой, и ему пришлось приложить усилие, чтобы справиться с собой и успокоиться.

— А она… она сильно расшиблась?

Мартин поднял голову и посмотрел Саре в глаза.

— Конечно, она расшиблась. Колодец очень глубок — футов пятьдесят, не меньше. — Он зажмурился. Сам Мартин в колодец не спускался, но Джереми Бемис, который обвязывал тело веревкой, сказал ему, что Герти лежала на дне как живая. В первую минуту он даже подумал, что девочка жива и просто спит. Никаких ран Джереми не увидел, но когда Герти подняли наверх, им пришлось нести ее, взявшись за одежду, поскольку ни одной целой косточки в ее маленьком теле, похоже, не осталось.

Сара быстро кивнула несколько раз подряд.

— Но ведь Лусиус, кажется, ее осматривал. Он не заметил ничего… необычного? Я имею в виду повреждения, которые… которые появились не в результате падения?

Мартин открыл глаза и долго смотрел на жену. Наконец он спросил:

— Что ты имеешь в виду?

Она глубоко вздохнула и слегка вскинула голову.

— Мне кажется, Герти погибла вовсе не от того, что упала в колодец.

— Но…

— Я думаю, ее убили.

Мартин выронил ложку, и она, гремя, покатилась по столу и свалилась на пол.

— Ты… ты серьезно? — проговорил он, тщетно пытаясь взять себя в руки.

— Совершенно серьезно, Мартин.

— Но… С чего ты взяла?

Сара безмятежно улыбнулась.

— Так сказала мне сама Герти.

Мартин с шумом выдохнул воздух. В кухне как будто потемнело, а Сара вдруг отдалилась, стала совсем крошечной, словно до нее было несколько миль. Старый сосновый стол, тарелку с почти нетронутым рагу, керосиновую лампу и пляшущие в плите языки огня Мартин тоже видел будто издалека. Окошко над раковиной подернулось морозными узорами, и за стеклом стояла непроглядная, беззвездная зимняя ночь.

Привстав на стуле, Мартин потянулся к Саре, но она все еще была очень далеко. Ее лицо белело в сгущающейся темноте, словно взошедшая над горизонтом луна, а он все тянулся и тянулся к ней, пока ему не начало казаться, будто он, кувыркаясь, летит, проваливается куда-то в бездонный мрак…

В пропасть.

Или в пятидесятифутовый колодец.