ЭТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ИСКУССТВА К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ 7 страница

Сейчас все они пляшут и ёрничают на пепелище и руинах советской страны, но смотрится всё это смехачество в беде уже убого. Советское общество было действительно глупое и смешное, давало огромнейший простор для юмора и сатиры, сейчас же у нас подлое и страшное, и даже уже не общество, а нечто агонизирующее, и смеяться здесь столь же неуместно, как и у постели смертельно больного или на похоронах. К тому же все эти мерзкие «шутники» больше не нужны Заказчику — они для Запада полностью отработанный материал.

И просто ужасно, когда такое безоглядное, некритическое (или, наоборот, оголтело критиканское) поведение подхватывается диффузниками, количество жертв при этом возрастает неимоверно, ибо опасность в таких случаях неадекватного веселья игнорируется полностью, всё сводится к пляске смерти. «Перестройка» — на 1,5 миллиона в год население России сокращается. Досмеялись! Плоха была нам советская власть! Нашли себе (на погибель) лучше.

Можно утверждать, что все эстетические - и литературные, и поэтические, и художественные - манифесты есть не что иное, как кудахтанье над снесённым яйцом-болтуном. Это как-то несолидно в общечеловеческом плане. Ну, строит некий талант лицедейства уморительные рожи, но при чём здесь высокогуманные проблемы? Тот гений сцены лучше всех может изобразить по системам Станиславского и Спилберга монстра от власти, но как это кривляние может поспособствовать тому, что подобные монстры там впредь не окажутся? Да даже он сам — этот таращащий глаза, наводящий ужас на зрителя киноактёр не прочь стать пожизненным диктатором. И приживётся он на этом посту самым естественным образом. Ничем ему там плохо не будет. Так же привычно он будет таращить глаза и наводить - уже всамделишный - ужас, пока не пристрелят его во время очередного переворота. А может быть, и доживёт спокойно до старческого маразма, для народа — это без разницы. Что в лоб, что по лбу.

Хищная красота, и истинная

Страшно ещё и то, что, имея артистический дар (присущий в наибольшей мере суггесторам), можно делать унижающие человеческие достоинство вещи и даже бесчеловечные дела с какой-то грацией, изяществом и невольной привлекательностью. Это в миниатюре сравнимо с тем, как некоторым - мужчинам ли, женщинам - «идёт» ругаться матом. Таким суггесторам-манипуляторам удаётся занять очень выигрышную позицию. С одной стороны, как бы и не мараться этим унизительным занятием («мы же — артисты, это же великая и горькая правда искусства!»), как бы быть «далеко от параши», даже уткнувшись в неё носом. А с другой стороны, — всемерно использовать эту методику: делать постыдное занятие или чудовищное деяние привлекательным для не понимающих этого наивных недоэтичных диффузных людей.

Те бы инстинктивно отвергли бы всё это непотребство, но привлекательность, «красота» давит неосознанный нравственный протест, тем самым провоцируется бесчеловечность и вербуются «сторонники зла», «адепты хищности». Здесь, как нигде, требуется именно осознание несомого искусством «зла красоты». Это ещё одно свидетельство хищности понятия красоты.

Добрые вещи — помощь больным, спасение погибающих редко бывают красивы, это тяжёлая черновая, а то и грязная работа. А убивать — можно ловкими, отточенными красивыми движениями. Пистолеты, мечи и кинжалы — красивы и изящны. Пинцет, скальпель и капельница — невзрачны и смотрятся тускло и убого. Грациозный наёмный убийца-снайпер в шикарном костюме «от Версаче» с изящным кейсом, в котором лежит складная винтовка с оптическим прицелом. И боец пожарного расчёта в мешковатой амуниции, с чёрным от копоти лицом, неуклюже тянущий брандспойнтный шланг. Роскошный банкет финансиста - владельца угледобывающей отрасли страны - в ресторанном полумраке при свечах. И подземный малоаппетитный «тормозок» чумазого шахтёра в угольной пыли в полутьме забоя.

Но зато велики и прекрасны плоды «чернового», «грязного» труда. Спасённые, излеченные люди, тепло обогретого дома, цветущий сад и колосящееся пшеничное поле, в сравнении с обезображенным трупом жертвы «элегантного» киллера. «По плодам их вы узнаете их». Именно поэтому лишь творчество, созидательный труд не оставляет осадка, это как бы плата Свыше. Все остальные утехи и деяния человеческие так или иначе, но всегда абстинентны, чреваты расплатой. И чем выше степень наслаждения, «кайфа», тем страшнее бывает похмелье.

В таком ракурсе напрашивается очевидный вывод, что красота не имеет никакого отношения к добру, тем более — к истине, что одно время считалось законом эстетики. «Высший акт разума, охватывающий все идеи, есть акт эстетический, и истина и благо соединяются родственными узами лишь в красоте». Из подобных никчёмных и бессмысленных текстов можно составить тома. Вопрос этот гораздо глубже.

И ответ на него лежит на ином, на этическом уровне. Утопист Шарль Фурье некогда открыл красоту труда. Он трактовал красоту, как ощущение радости от совместной деятельности. Заслуга марксизма в том, что было установлено тождество творческого труда и наслаждения. Но всё это возможно лишь при разумных порядках в обществе, когда каждый будет следовать своим собственным склонностям, «труд может стать тем, чем он должен быть — наслаждением». При совместной работе человек — как облупленный, он просматривается коллективом насквозь. И если в таких условиях человек добивается уважения своими делами, идущими на общее благо, — то в этом заключено всё, что только возможно гуманного в этом мире, и даже больше. Признание в своей среде — высшая степень признания мастерства. В коллективе есть место и борьбе — творческому соперничеству, есть награды — уважение окружающих, есть подлинное равноправие — неважно сколько ты внёс в общее дело, лишь бы ты работал в меру сил и возможностей и честно, всё остальное автоматически приложится.

Но все такие благостные, идеальные системы рушатся, если в них заводятся хищные гоминиды, и выгнать их при этом нет никакой возможности. Тогда эти паразиты осёдлывают «добрый» коллектив и доводят его «до ручки». Именно так были погублены первые мировые социалистические системы. СССР держался до тех пор, пока репрессировались неспособные к честному труду на общество оппозиционные хищные силы, хотя и делалось это огульно. Социализм действительно рассчитан на хороших людей. Но ложка дёгтя бочку мёда портит; в то время как бочке дёгтя — и от ведра мёда хоть бы хны!

Поэтому чисто логически, и с учётом опыта мирового «социалистического строительства», напрашивается путь народных предприятий. Это — как бы строительство справедливого общества снизу, в то время как все прежние государственные социалистические системы были попытками построения таковых «сверху», оказавшимися неудачными: победили хищные паразиты. Лишь немногие страны пока что держатся, а Китай в этом плане представляется «остаточной» надеждой человечества, хотя, конечно же, он преследует лишь свои цели — исключительно «с китайской спецификой», и ещё неизвестно что от него можно ожидать. Венесуэла пролетает тоже некой «кометой надежды», и хотя тамошнему социализму хищные гоминиды США вряд ли дадут долго продержаться, тем не менее, Уго Чавес уже навсегда вошёл в Историю Добра.

Люди, как искры

В чём же основная разница между хищными и нехищными творцами? Имеется в виду опять же созидательная деятельность человека как таковая. Хотя и разрушительная, ниспровергающая некие привычные устои, работа тоже может быть творческой и даже позитивной, но только в том случае, если освобождается место для чего-то нового, а разрушается старое, ненужное, мешающее прогрессу.

Хищные гоминиды инстинктивно самообучаются уже с детства — атакуют, хитрят, предусматривают стратегию и тактику. Они постоянно оттачивают форму и совершенствуют приёмы нападения, выискивают средства удержания добычи: захваченных богатств в сохранности, порабощённых и обманутых людей, ставших подневольными бесправными данниками, — в повиновении.

Нехищные же люди, наоборот, ведут себя как стадные животные, больше всего сходства у них с шимпанзе, не в обиду сказано, — что есть, то есть. Перебирают всё подряд, с любопытством, но нерешительно рассматривают новые предметы со всех сторон, и зорко осматриваются, ожидая нападения. Им главное — это понять смысл, содержание, оценить опасность или пользу нового. Эстетический же аспект для них вторичен, форма, внешний облик анализируется ими в самую последнюю очередь. Топор крестьянина неказист с виду, и не идёт ни в какое сравнение с инкрустированным слоновой костью дуэльным пистолетом. Этический фактор восприятия превосходит эстетический, что и позволяет нехищным людям понимать «правду вещей», подобно тому, как глядя в глубокий колодец можно и днём увидеть звёзды. Так бессистемно они и накапливают информацию о мире, они не выбирают цели, поэтому могут попасть, нарваться на что угодно и приспособиться к любым условиям.

Вот почему так важно, чтобы диффузные люди попадали «в хорошие руки», самостоятельно они редко начинают творческий путь, их надо «включить», подтолкнуть (кого слегка, а кого и настойчиво), заставить «светить людям». Понятно, что решающую роль в судьбе диффузного человека играют «начальные условия»: семья, воспитание, образование. А всё это пока что весьма далеко от совершенства.

Таким образом, получается, что диапазон смыслов (всегда плоских) у безнравственных хищных творцов шире, как и положено быть «раздольному охотничьему участку», поэтому они выглядят, в своих произведениях и речах, на первый взгляд, умнее, разностороннее:

;------;------;

У нехищных творческих людей нерешительность формирует внутренние запреты, самоограничение в мыслях. И они поневоле, не размениваясь на далеко идущую безнравственную «плоскостность», выталкивают себя вверх, в иное (этическое), вертикальное измерение:

;---;---;

Им попросту не может прийти в голову очень мерзкая мысль или же такая мысль будет немедленно вытеснена. Но это компенсируется достижением более высокого уровня мыслей, и только к нехищным творческим людям можно отнести библейские слова из Книги Иова: «человек рождается на страдание, как искры, чтоб сгорая устремляться вверх». Это и отличает их от хищных гоминид, которые даже и сгорая, бросая свою жизнь на достижение успеха, лишь отлетают куда-то в сторону и грузно шлёпаются на землю, шипя и чадя, могут и пожар вызвать. Они — прямо-таки «генераторы идей» безнравственного рода. Вот, например, «перл» одного из выдворенных (после отбывания тюремного срока) из СССР диссидентов-«шестидесятников»: «аквариум с золотыми рыбками, устроенный в разрезанном животе собственной матери».

Собственно, за подобные «ценные метафоры» и иные безнравственные пассажи эти «борцы за свободу» и попадали в тюрьмы и психушки*, ничего страшного в их книгах не было. (Все их антисоветские выпады всегда можно (и нужно!) было бы легко парировать, как это сейчас выяснилось. Мы просто были тогда лишены истинной информации о Западе, нам специально идеализировали этого монстра, и в итоге советское общество «провели на мякине».) Хотя подобные жуткие образы и воображаемые, тем не менее, это не что иное, как сублимация хищности, и дай нож и обстоятельства, — такой «яркий литератор» прирежет и мать родную, и отца, и собственных детей кончит. И это не какое-то преувеличение, не плод воображения — подобных примеров не счесть!

Недавно в Атланте некий брокер Марк Бартон застрелил жену, своих двоих детей и ещё девятерых посторонних граждан уложил наповал, а потом и сам благополучно застрелился. Он мог быть вовсе и не брокером, а литератором, просто хотел, видимо, денег больше и быстрее заработать в «стране равных возможностей» (по доходности писательская профессия в США стоит где-то аж по-за 150 местом среди иных занятий). Но разорился, и вот — нашёл «выход».

С точки же зрения нехищного человека — это не только бессмысленная нелюдская жестокость, но и верх идиотизма! Какие деньги?! Из-за каких-то дизентерийного цвета бумажек распрощаться с жизнью! Там же, в Штатах, тепло, можно прекрасно бомжевать, в мусорных баках полно еды и одежды. Но ведь не случайно слово «неудачник» (looser) является предельно оскорбительным в лексиконе «западоидов». Не сумел пробиться «в люди» или разорился — значит ты больше не человек, а мразь. Жить с таким «клеймом» хищный западоид не может.

Способности нехищных людей развиваются медленно и трудно, но — верно. Нередко уходит вся жизнь на скромное свершение, но очень ценное для человечества, оно подобно евангельской вдовьей лепте или классической земной человеческой троице — дом, сын (или дочь, здесь несправедливость!) и дерево. Многие тратят свою жизнь на явно бесперспективное дело, но ведь и отрицательный результат — это тоже результат. Они идут по жизни в «стадных» условиях, оценка своего окружения необычайно важна и значима, учёт интересов других людей — это стержневой момент в творчестве и во всей деятельности нехищных людей.

Существует прямая связь истинного интеллектуального творчества с альтруизмом, нравственностью, здесь уже имеются очень интересные системные исследования (об этом дальше). Можно уверенно говорить о том, что творчество в Будущем останется привилегией нехищных людей, способных довольствоваться малым, а делать много и бескорыстно. Эпоха хищных «гениев» безвозвратно прошла, их звезда угасает, движется к закату. «На хапок» уже почти ничего не сделать, а зачем тратить жизнь на «сомнительные» дела, когда столько возможностей в мире ухватить много и сразу!

Блудные наставники человечества

Конечно, среди диффузных людей есть и охищненные субъекты — это «предатели стада», их иногда можно спасти. Именно к ним, и только к ним должны быть обращены все нравственные проповеди, выработанные человечеством, а вовсе не к неисправимым в принципе, преступным, начисто лишённым совести хищным гоминидам. Блудный сын - суггестор если и возвращается домой, то лишь затем, чтобы украсть что-нибудь и вновь исчезнуть, затеряться в притонах.

Звонкие, яркие, но пустопорожние таланты хищных гоминид проявляются рано, так же как и их видовое самосознание. В итоге получается что, не успев ни как следует подучиться, ни почитать что-нибудь серьёзное с пользой для себя, такой гений начинает вещать и «демонстрироваться». Все они похожи в этом плане на раннесексуальных детей, у которых бывают развиты вторичные и третичные половые признаки при всех прочих инфантильных качествах. Маленькие, кривоногие, неуправляемые, но уже с усиками, бакенбардами, с рукописью (или партитурой) и с размалёванными барышнями под ручку, направляются они куда-нибудь в ресторан или казино.

И если бросить ретроспективный взгляд на историю «изяществ», то окажется, что людей от имени искусства учили и продолжают учить жить и «чувствовать спешить», в основном, — малограмотные, а не то и попросту невменяемые пацаны со подруги, на которых «пробы ставить негде». В современной терминологии подобные «наставники человечества» это — «шпана с просоциальным поведением».

Исчерпав по инерции или в угоду общественному мнению «благопристойные» сюжеты, проиграв и перебрав все «благородные» мотивы и образы, деятели хищного искусства остановиться не в силах — из-за органического (следствия их акцентуированности) отсутствия у них чувства меры.

И Колесо Искусства — ярко раскрашенное, звенящее шутовскими бубенчиками, кривоватое, похожее на неудачное приспособление для решения задачи квадратуры круга, это пьянорождённое дитя цивилизации, подталкиваемое гогочущими хищными авторами и функционерами (продюсерами, импресарио...), стремящимися к славе и обогащению любыми путями, катится в болото произвольных аномальных оформлений. В большинстве случаев это — похабные ревю, бессмыслицы, ужасы. Всё это создаётся («творится»*) для продления возможности воздействия на публику. А та, несчастная, быдловатая, привыкая к этим мерзким шоу и пакостным зрелищам, пресыщаясь ими, тем самым повышает свою «художественную толерантность» — устойчивость к потреблению и перевариванию «эстетической дряни».

К тому же ныне намного труднее удивить людей чем-либо, требуется создавать что-то действительно очень необычное, часто выдаваемое за «гениальное». Приходится удивляться уровню наивности людей прошлого, веривших буквально в сотворение Мира за неделю, боявшихся киноэкранного поезда. Но обольщаться здесь нельзя, люди и сейчас столь же наивны, верят чепухе и не осознают истинного положения дел, но всё это ими не замечается, и в лучшем случае становится ясным много позже. Здесь кроме всего ощущается существование прогресса и какая-то явная нестыковка с ним средств искусства.

Для более отчётливого понимания неадекватности и шизоидности искусства может послужить Книга Рекордов Гиннеса, точнее, большинство её разделов. Люди, рискуя здоровьем и жизнью, тратят силы на побитие никому вроде бы не нужных рекордов. Но в то же время и остановить этот процесс рекордотворчества - не совсем адекватного самоутверждения и столь же не совсем здорового зрительского интереса - невозможно. Все в нём заинтересованы, но всё же главная заинтересованная сторона — корыстные организаторы, они-то и провоцируют, и подстёгивают эту безумную гонку. Так же точно обстоит дело и с искусством.

Дальнейшее существование искусства не является каким-либо свидетельством его поступательного движения, ни тем более — развития. Этот хищный «творческий процесс», состоящий из экстравагантных выдумок и эпатажных выходок, есть не что иное, как дурная бесконечность вечного хлопотания на одном и том же уровне, да ещё с необходимостью постоянно кудахтать, иначе ведь не обратят внимания. Он именуется эстетическим, и является самым низшим уровнем восприятия Мира. «Ничто не ново под Луной», «новое — это хорошо забытое старое» — вот основная идея практического руководства к действию хищных творцов. И ещё лозунг из того же цитатника — «давайте будем кувыркаться, подобно дельфинам, в ноосфере». Это типичный зазывной провокационный клич «жизнелюбивых» суггесторов, это призыв к творческой стагнации, совращение на путь духовного застоя и интеллектуальной косности.

Окружающий нас Мир при этом безоговорочно считается в своей жуткой страшности приемлемым и даже... (божественно) прекрасным. В то же время никакой другой Мир нам не известен, за исключением мира Религии и фантастических - утопических и антиутопических - интеллигибельных (постигаемых лишь мысленно) миров. Неким промежуточным интеллектуально-чувственным самовыстраиванием следует признать всё то множество астральных видений и миров якобы иного уровня, пути в которые лежат через неадекватное изменение сознания — с помощью психоаутотренинга или наркотиков: галлюциногенов и психотомиметиков.

А этот «скромный» призыв довольствоваться и наслаждаться этим Миром, как нельзя больше подходит кривлякам-суггесторам — тщеславным акцентуированным личностям, сборищем каковых и является личный состав всех родов войск искусства. Нужно добавить, что диапазон этого «довольствования» далеко перекрывает рамки «невинных радостей человеческих». Занятые в искусстве неоантропы и размышляющие диффузники* обычно трагически кончают. Этот метод освоения (ни в коем случае — не познания!) Мира иррационален, нелогичен. Поэтому в конце концов истина подбирается к мыслящей личности в форме никак не приемлемой для людской (= нехищной) психики, не до конца ещё искорёженной нечеловеческим поведением, свойственным искусству: ложь, игра эмоциями, переживаниями, подлость, злой цинизм и т.п. дьявольские прелести безнравственного коверканья человеческих душ.

Часто это прозрение приходит слишком поздно. Знаменитый комик Мэй однажды в антракте спектакля стал вдруг смывать с себя грим. Режиссёр обеспокоено напомнил актёру, что сейчас его выход, на что получил горестный, но совершенно справедливый ответ: «Я уже старый человек — и чем я занимаюсь?!» После чего ушёл из театра навсегда. Некий актёр, выйдя на сцену и запутавшись в хитоне, упал, после чего со словами: «У меня же семья, дети, что я здесь делаю?!», он уполз за кулисы и убежал прочь. Ефим Копелян как бы и обобщает, и конкретизирует ситуацию, выражая свой «взгляд на искусство»: «Намажем рожи и ходим как г;вна!» Этот по-настоящему великий артист умер довольно-таки рано, и не эта ли горесть разочарования в деле всей жизни стала для него роковой?

Назад — к животным

Искусство является средством возвращения к биологическим - филогенетически более ранним - уровням функционирования психики. Именно поэтому многие произведения искусства, не обязательно даже талантливые (главное — «попасть в струю»), способны восстанавливать душевное равновесие на более «примитивном уровне», благодаря чему действительно могут быть сняты даже глубинные фрустрации. Кстати, в этом уже просматривается определённая профанация, ибо для религиозного катарсиса требуется истинная вера в Бога, здесь же достаточно бывает под настроение посетить концертный зал, послушать выступление заезжей знаменитости или окунуться в грохот «хэви-металла».

Этот возврат к более примитивным уровням психики в самом искусстве наиболее ярко проявляется в виде пресловутого «образного мышления», свойственного многим деятелям искусства. Но — не его функционерам! Этим жучкам и ловчилам в меньшей степени, чем кому бы то ни было, присуще что-то действительно относящееся к чистому искусству, вообще — к прекрасному, возвышенному. Именно отсюда проистекают все конфликты и разногласия между творцами искусства и его заправилами. Типичная ситуация с босым сапожником, пьющим горькую, и добротными сапогами, которые всегда носит кто-то другой.

Образное мышление, в первую очередь, связано с т.н. «правополушарной» функцией мозга. Это — чисто животное мироощущение, точнее, то, что нам осталось от чувственно-инстинктивного мировосприятия животных. Понятно, что оно деформировано второй сигнальной системой — в чём-то обуздалось, в чём-то усилилось. Крайняя форма подобного мировосприятия у людей — это эйдетизм, необычайно сильное воображение, при котором «мысленные картинки» предстают почти реальными, прямо как «живые». Вызвано это повышенной деятельностью опиатных структур мозга. Именно они представляют внешний мир живым существам таким, каким он им «кажется». На самом же деле мир бесцветен, невидим — это широчайший спектр электромагнитных колебаний, очень узкая часть которого «задевает» наши органы чувств и создаёт лишь в очень малой степени адекватную реальности «галлюцинацию». По-видимому, среди всех тех знаменитых одержимых видениями, «бесовскими прелестями» были и подверженные эйдетизму, помимо простых сумасшедших, «белогорячечников» и наркоманов.

Нужно отметить, что само образное мышление хотя и равноправно существует, но оно не является тем приобретением человеческого сознания, которое способствовало выживанию людей в ходе праисторического процесса. Скорее, наоборот, оно привело бы к полному самоистреблению первобытных популяций. И то, что это, в целом редкое качество, в незначительной степени всё же сохранилось в человеческих популяциях, говорит о том, что всего лишь какая-то часть «образников» щадилась соплеменниками, основная же масса эмоционалов-скандалистов - неудержимых, сверхактивных, неуправляемых, часто обуреваемых «бесовскими» видениями - не выживала. Эта неукротимая деструктивная публика сама нарывалась на истребление (а во времена оны — и на поедание) в числе первых.

В основном, в чистом виде образное мышление свойственно определённой части хищных гоминид. Часто оно усилено прямо-таки по-зверски инстинктивной уверенностью в собственной правоте, что нередко ошибочно принимается ими за интуицию, и даже за ясновидение. На самом деле это не что иное, как этологически полная безрассудность, «возвращение в животные», способное лишь нести дополнительные беды простым людям.

Но уже у диффузных людей образное мышление обуздано пусть и вялой, но достаточной силы рассудительностью, к тому же — тренируемой. У тех неоантропов, которым присуще образное мышление, оно полностью контролируемо и функционирует как дополнительный орган чувств. Самое главное — о чём человек думает, каковы его высшие помыслы. Всё это осуществляют этические (высшего уровня) регулятивные функции мозга, или совесть. У хищных видов эта «химера» полностью отсутствует, хотя суггесторы прекрасно понимают что это такое, и весьма «успешно» используют это своё «знание» в качестве дополнительного средства обмана людей.

Правда, есть «рабы своих чувств» и среди нехищных людей, но раскаяние, угрызения совести — тяжкая расплата за хищные «удовольствия». Уровень совести у них имеет линейный характер (по десятибалльной шкале определения негативных свойств личности он может принимать значения от 1 до 9) и гауссово распределение количественных показателей (с крайними уровнями совести 1-2 и 8-9 индивидов немного, со средними значениями 3-4 и 6-7 их побольше, пик большинства — 5). А хищные гоминиды (у них совесть = 0, хотя не исключено, что возможны и «отрицательные» её значения), наоборот, способны и подчинить инстинкты, и обуздать эмоции, и использовать ясный рассудок, и задействовать высокий интеллект ради достижения жуткой, бесчеловечной цели.

Приходится только удивляться и сожалеть, что люди умудрились прозевать эти основные - людско-нелюдские - этические различия, и не сосредоточили всё внимание именно на них! Ведь раньше с нелюдями можно было легче справиться, и тогда бы не было нынешнего планетарного кризиса.

На краю ойкумены маразма

Отголоски «геноцида» в отношении до неприличия чувственных субъектов прослеживается уже в историческое время в виде жестоких гонений на чрезмерно распложающихся время от времени беспокойных и аморальных служителей искусств: пантомимы Рима, трубадуры и барды Европы, скоморохи Руси. Хищные гоминиды всегда проникали и в народное искусство, старались делать «мерзкую» погоду и там. Но на определённом этапе развития той или иной цивилизации такие гонения прекращаются.

Это весьма примечательный период в «развитии» общества. Искусство же здесь выступает как некий социальный индикатор — яркий флажок скорого бедствия. Именно из-за этого периодически возникающего феномена «общественного заката» появилось множество ошибочных теорий цикличности общественного развития (А.Тойнби, О.Шпенглер, Л.Гумилёв). Человеческую историю, как объект познания, характеризует именно уникальность и однократность всех событий. Все эти авторы преувеличили значение явлений «загнивания обществ», не поняв их сути.

На самом деле это значит, что хищные гоминиды в достаточной мере закрепились во власти и «доигрались» в искусстве, и на относительно непродолжительное время «пришли к взаимному консенсусу», им теперь не нужно «играть в добрых людей». Они предаются «наслаждению жизнью» — разврату во всех смыслах. Общество разлагается, теряется его устойчивость, власти пожинают плоды «победы», ни о чём не заботясь. Тут им оказывает огромное содействие Великое Искусство, выкаблучиваясь как только можно во время пиршеств власть имущих чудовищ. Кривляки Искусства лезут из кожи вон, стараясь угодить вкусам правителей. Но затем всех их сметают «новые, голодные хищники», на время «своей борьбы» прикрывающиеся (начиная где-то с «осевого времени») нравственными лозунгами. Прежний этнос «гибнет», хотя на самом деле сменились лишь властители, и погибла (из-за того, что «дерутся паны...») какая-то часть этноса. Затем и их (точнее, их потомков) постигнет в чём-то схожая участь.

И вот тогда, в подобные моменты «процветания», искусство при такой предоставленной ему свободе с математической необходимостью доходит до маразматической ойкумены. Это — единственное незыблемое правило хищного искусства, во всём остальном — полнейший беспредел. Чем «цивилизованнее» общество, тем более дикой художественной творческой интеллигенцией оно обладает.

Уже упоминалось «модернистское заявление» австрийского художника Шварцкоглера: ампутация по дюйму собственного пениса с поэтапной фиксацией этого «творческого» процесса-шедевра на цветных фотографиях. Альбом с «модернистским шедевром» пошёл у «ценителей Великого Искусства» «на ура». Естественно будет предположить, что ампутированный орган художнику особо и не требовался, скорее всего, из-за совершенно иного способа сексуального «времяпрепровождения». Подобные и ещё более страшные дикости — непременные спутники «свободного искусства».

Это есть часть общей закономерности: предоставление свободы хищным гоминидам всегда опасно для общества. Например, при ослаблении социальных уз вырываются на свободу самые страшные агрессивные инстинкты нелюдей, в обществе резко возрастает преступность, безнравственность. Период «перестройки» вопиюще показателен, и если русский народ не сделает из этого страшного урока должных выводов — ему конец! Никакие «теории общественного развития» ему не помогут. К тому же подавляющее большинство хищных гоминид России не имеют никакого отношения к русской Крови (или, шире, «русскости»), что предельно опасно. Пощады от такой инородческой власти не будет!

Так что пресловутая «свобода» искусства является не чем иным, как предоставлением возможности его хищным деятелям делать то, что созвучно и адекватно их «душевным» устремлениям. Именно поэтому признаки маразматизации художественного творчества не замедлят сказаться. Как при свободной продаже оружия сумасшедшим обязательно появятся застреленные. Как при беззаконии власть обязательно возьмёт самая нечисть. К тому же, при этом своём прыжке и дальнейшем скатывании в маразм хищное искусство стесняет и подавляет нехищных - честных и совестливых - творцов, не способных на подобные мерзости в творчестве. Равно как и хищная власть ненавидит и уничтожает честных «стадных» лидеров.

Видимо, именно эти ростки маразма и беспардонности «свободного искусства» постоянно пугали в России кадровых цензоров уже при самых робких попытках либерализации общества. Общинная, традиционно консервативная Россия всегда неустанно гоняла всех «выпендривающихся» и злых насмешников, в том числе (уже в советское время) и «эстрадных сатириков». После «перестройки» это подавление критики вроде бы прекратилось, но сейчас бушует всеобщий временный разгул безумных страстей и мерзостей. Но если всё же тот или иной порядок будет наведён, то эти «хохмачи» обязательно «попляшут»!