Книга вторая. Побочные эффекты мыши

Выпускной – это знак, что пора что-то делать со своей жизнью. Надо повзрослеть, самому покупать себе билеты на поезд и влезть в студенческий заем, чтобы поскорее стать винтиком большого механизма. Нужно выбрать специальность. Только после этого забрезжит свет. Простите, что называли светом в конце туннеля выпускной. Мы вас обманули.

Мир всегда не то, чем кажется

Утром выпускного плачущая горлица не стала садиться перед моим окном. Да, я слышала ее песню. Она всегда была со мной: «Ту-у-у-уи ту-у-у ту-у-у ту-у-у». Но птица сидела так, что я не могла ее увидеть и проверить свои сверхъестественные летучемышиные силы.

Отчасти оно было и к лучшему, потому что мне даром не сдалась никакая летучемышиная магия. Я надеялась, что все странности остались во вчерашнем дне, что сон излечил меня.

Первым делом, пока папа умывался в ванной, я прокралась в чулан и наугад открыла

«Почему люди делают снимки». Там было не так и много страниц, исписанных каракулями. В основном Дарла, как и я, вклеивала туда снимки и подписывала их. На этой странице стояло:

«Я устала от обыденности. Вы обыденные. Вы меня пытаете.

Мне мучительно есть, пить и спать. Мучительно чистить зубы. Меня измучила грязная посуда, которая всегда копится в раковине, хотя я мою ее четыре раза в день. Меня достал рис басмати, яичная лапша и чертово куриное филе. Я устала от говяжьего бульона, соли и перца. Я устала от обеда. От ограниченного выбора: ветчина с сыром, арахисовое масло с желе, суп с сандвичем, салат.

Это нормально? С вами все в порядке? Вы тоже устали?»

Я перечитала ее слова еще три раза. Не переставая спрашивать себя: я тоже устала? Я – тоже?

Потом я достала свой ежедневник и записала ответ:

«Да, я тоже устала. Устала от жира на животе и обложек модных журналов о том, как сделать приятно всем, кроме себя. Меня раздражают овцы, клюющие на все, что обещает им сбросить десять фунтов за неделю. Тупые овцы, которые готовы падать на колени, лишь бы их любили чуть-чуть сильнее.

Меня мучает моя неспособность хотеть проводить время с людьми, которым это нужно. Меня достал чертов выпускной альбом с идиотскими надписями: “Мы познакомились, когда…”, “Я буду скучать по…”, “Я буду писать”, “Лучшие друзья навсегда”.

Это нормально? С тобой все в порядке? Ты тоже устала?»

К одиннадцати мне надо было быть в школе, так что я не успевала больше ничего написать или прочитать. Мне не хотелось идти на выпускной. Надевать мантию и шапочку с кисточкой. Красоваться значком выпускника 2014 года. Смотреть на строй учителей и слышать их поздравления. Мне хотелось просидеть весь день в чулане и прочесть «Почему люди делают снимки» до конца. Потому что я действительно устала. От вопросов, ответы на которые могли ждать меня с заметках Дарлы. От стада слонов в

собственном доме (подсказка: загляните в морозилку). От обедов тоже: я ненавидела салаты, сандвичи и все что с ними связано. На предложении про обед и подумала, что наконец нашла кого-то, кто меня поймет. Но, возможно, общая ненависть к обеду говорила об общем… кое-чем другом.

На следующем развороте я увидела фотографию обнаженной женщины, оторванную прямо по линии плеч. Этот снимок не был похож на то, что Маркус Гленн показывал мне на компьютере в седьмом классе. Он не был похож ни на одну из сделанных Дарлой фотографий. Он был цветным. С нечетким фокусом и теплыми тонами. Ткань на заднем фоне пошла морщинами, и женщина стояла слишком близко к ней. Свет был слишком резким и отбрасывал глубокую тень.

Над снимком Дарла написала: «Зачем люди это делают?» Под ним добавила: «Мир всегда не то, чем кажется».

Я перевернула страницу и оказалась не готова к тому, что увидела. Туда был вклеен портрет мужчины без головы: он отстрелил ее себе из пистолета, все еще лежавшего рядом с ним на кровати. Над портретом стояло: «Зачем люди это делают?», а под ним: «Я решила назвать его Билл».

Я долго пялилась на этот снимок. У «Билла» была челюсть, крошечный кусок уха и борода. Больше от его головы ничего не осталось. Его челюсть распухла в два раза шире нормы, а ухо и кусок щеки под ним были липкими, бурыми и разбухшими, как будто голова пыталась восполнить недостаток тем, что есть. Как будто она заделывала дыры от того, что валялось по всей комнате. Фланелевая рубашка Била выглядела новой и свежевыглаженной. Она почернела от крови, но сквозь нее было видно текстуру ткани. Билл выглядел крупным мужчиной. Если бы у него была голова, он, наверно, был бы выше шести футов. Может, шесть и один или шесть и два. Рядом с ним валялся какой-то пистолет. Я не разбиралась в оружии. Мы, чертовы чокнутые хиппи и художники, довольно миролюбивы. Тут даже двери запирать не надо.

Я вернулась к снимку голой женщины с оторванной головой. Над ним красовался тот же вопрос, что и над Биллом: «Зачем люди это делают?» Я уже приготовилась увидеть на следующей странице что-то совсем уж жуткое, но там оказался всего лишь принцип действия фиксажной ванны. Фиксажная ванна, она же стоп-ванна, – это ванна с кислотой, которая не позволяет серебряной желатиновой пленке проявляться дальше. Самый простой способ напечатать фотографии выглядит так: сначала проявить в проявителе, потом сунуть в фиксажную ванну, потом зафиксировать и промыть. Если засунуть кусок бумаги в проявитель (щелочную среду), она будет продолжать проявляться, пока не поместить ее в стоп-ванну (кислотную среду). Дарла писала, что идеальная фиксажная ванна содержит 0,85% уксусной кислоты.

Дарлу, похоже, очень интересовала история применения уксусной кислоты. Мне стало скучно, а еще я опоздала бы на выпускной, если бы немедленно не поднялась наверх, не приняла душ и не оделась, так что я закрыла ежедневник и спрятала его обратно в тайник. Но Билл никак не шел у меня из головы. Видимо, у Дарлы тоже. Если бы существовала стоп-ванна для лишних эмоций и навязчивых мыслей, была бы моя мать сейчас жива? И как сделать такую стоп-ванну?

После душа и бесплодных попыток расслабиться с помощью йоги – я смогла только

разочароваться в своих способностях к йоге и расслаблению – я спустилась вниз и плюхнулась ни диван рядом с папой; он сидел на диване и печатал на ноутбуке, пытаясь помочь трем клиентам одновременно. Чтобы не смотреть папе в глаза, я глядела в экран, благо очень удобно для этого сидела.

– Этот парень даже не знает, что такое «перезагрузить», – проворчал папа. – Когда они уже перестанут продавать компьютеры полным чайникам?

Я наблюдала, как папа щелкает мышью и печатает, печатает и щелкает. Он был симпатичным, немного потрепанным и умным. Очень умным. Достаточно умным, чтобы понимать, что нельзя всю жизнь сидеть на диване и общаться с клиентами, которые на знают даже, что такое «перезагрузка».

– Звонила Элли, – сказал папа. – Сказала, что ждет тебя в школе.

– Ага, – ответила я. – Ты предложил ее подвезти?

– Да. Сказала, ее подвезут.

Я посмотрела на картину на стене. На «Женщину». Я оглядела изгиб ее бедер, ее простое лицо, бледную кожу и расслабленный вид. Потом перевела взгляд на папу с ноутбуком. Я подумала о снимках Дарлы. О женщины без головы. О безголовом мужчине. Интересно, что это значит? Мне хотелось спросить папу, откуда у Дарлы взялся портрет мертвого парня, которого она назвала Биллом. Я хотела спросить, не работала ли Дарла фотографом для каких-нибудь криминальных сводок. Я хотела знать, откуда она взяла фотографию женщины и кто оторвал ей голову. Но у меня был выпускной и я не хотела портить праздника. Поэтому я сказала то, что собиралась сказать с девятого класса – собственно, тогда я и сказала это в последний раз.

– Пап?

– Что? – спросил папа, не прекращая печатать.

– Начни снова рисовать!

– Ага.

– Нет, я серьезно.

– Кто будет платить по счетам, ты? – спросил папа.

– Их покроют проценты вклада, и ты прекрасно это знаешь.

Я сказала правду. Дом был наш, мы мало что покупали и почти не пользовались телефонами. А в последний раз, когда я совала нос в квитанции, в которые не должна была заглядывать, на счету было много денег.

Я указала на стену с мамиными снимками.

– Видишь эту стену? – Мне никогда не нравились висящие там пейзажи. В них не было жизни. Мне было плевать, сколько они будут храниться, сколько в них зон и как тщательно Дарла трудилсь над рамкой. Кому нужен, например, снимок пня и трех валунов? – Хочу, чтобы здесь висело что-то из Роя О’Брайана. Что-то, что будет говорить само за себя.

Я благоразумно не упоминала о цикле картин с духовками в стиле немецкого экспрессионизма, которых я себе навоображала.

– Мне надо работать, – ответил папа.