Преодоление самости. Некоторые мысли о восстановлении монашества

Развивать в себе эту способность можно было бы и монашествующим. Ведь иначе они рискуют утонуть в собственных ложных представлениях о монашестве и о духовной жизни. Некоторые люди, отмечающие недостатки современных монастырей, не все идеи строят на пустом месте. Надо понимать: нет дыма, без огня.

Те, кто критикует современные монастыри, отмечают чрезмерное увлечение внешним, показным и пр. Развитие внимания к ближнему призывает к этой критике прислушаться. 

Впрочем, необходимо отметить, что и критиков, и критикуемых объединяет один общий момент. На монашество и на духовную жизнь они смотрят с позиций своих, ранее усвоенных в миру концепций. Посчитал кто-то, что монастырем надо управлять так-то, и управляет. Посчитал кто-то, что надо такого настоятеля покритиковать, и критикует.

Люди следуют своим концепциям, своим сформированным в условиях грешного мира доминантам. А между тем огромные пласты духовной реальности проносятся мимо них. Такие люди не могут прикоснуться к духовному опыту именно потому, что главенствующий вектор их деятельности устремлен в другую сторону.

Куда же направить главенствующий вектор деятельности, чтобы стать способным прикоснуться к духовному опыту? Ответ на этот вопрос дает святитель Игнатий (Брянчанинов) в своей статье «О монашестве». Эта статья посвящена проблематике возрождения монашества. Святитель пишет, что внимание нужно направить на постижение святоотеческих постановлений, сделанных относительно монашества. «В наше время, когда светская образованность быстро развивается, когда жизнь гражданская отделилась от жизни Церковной, когда множество учений, враждебных Церкви, вторгается к нам с Запада, когда религия и нравственность приметным образом слабеют во всех сословиях, – приведение монастырей в должный порядок необходимо по двум причинам: во-первых, для сохранения самого монашества, существенно нужного и полезного Церкви, во-вторых, для охранения народа от соблазна. Народ, соблазняясь правильно и неправильно, сам более и более слабеет в вере» [26].

Чтобы восстанавливать монашескую жизнь, верхоглядного (поверхностного) знакомства с монашеством недостаточно. Здесь необходимо основательное познание церковных постановлений о монашестве, необходимо осознание важности этих постановлений.

Меры по исправлению монашества, заимствованные из арсенала плотского мудрования, всегда были вредны. «Прибегая к таким мерам, попирая безразборчиво и опрометчиво святейшие постановления, внушенные и преподанные Святым Духом, гордый и омраченный мир может окончательно сгубить монашество, а в нем и христианство» - говорит святитель Игнатий. Монашество было учреждено Святым Духом через людей, явившихся избранными сосудами Святого Духа. И восстановление монастырей может последовать только через посредство людей, которые стали орудиями благодати Божией. Надо молить Бога, чтобы такие личности были посланы нам, «потому что святые иноческие правила могут быть приведены в исполнение должным образом только такими мужами, которые существенно, из своих опытов, понимают их». Необходимо, чтобы во главе монастырей встали люди, «изучившие Священное Писание и писания отеческие, образовавшие себя по ним, стяжавшие знание деятельное, живое, привлекшие в себя Божественную благодать».

Для исправления обителей святитель советует обратить внимание на два момента: на чтение и на старческое окормление. «Эти два правила, будучи введены в какой бы то ни было монастырь, могут значительно изменить к лучшему и нравственное и духовное направление братства».

Те монастыри, пишет святитель, в которых развито святое чтение, «процветают в нравственном и духовном отношениях». С соображениями святителя каждый желающий может ознакомиться самостоятельно. Здесь же акцент хотелось бы сделать на старческом окормлении.

Слова о старческом окормлении у многих людей вызывают недоумение. В своем неприятии этого словосочетания они ссылаются на того же святителя. С их точки зрения, он утверждал, что старцев больше нет. «А, значит, мол и окормляться не от кого». Этот момент требует разъяснения.

Действительно, святитель писал, что «во времена преподобного Нила Сорского, за три века до нас, живые сосуды Божественной благодати были крайне редки, до зела оскудели, по его выражению; ныне они так редки, что можно не останавливаясь и безошибочно сказать: их нет». Но из последующего текста становится ясно, каких именно людей он имел в виду. «За особеннейшую милость Божию признается, если кто, истомившись душою и телом в монашеском жительстве, к концу этого жительства неожи­данно найдет, где-либо в глуши, сосуд, избранный нелицеприятным Богом, уничиженный пред очами человеков, возвеличенный и превознесенный Богом. Так Зосима нашел в заиорданской безлюдной пустыне, сверх всякого чаяния, ­великую Марию» [27].

То, что во времена святителя жили, хотя и не такие великие, но все же наставники, сам святитель отмечает в своей книге «Приношение современному монашеству». В главе «Правила наружного поведения для новоначальных иноков» он пишет: «У старцев, известных по своему особенному благочестию и духовному преуспеянию, Новый Завет помещается при свя­тых иконах» [28]. То, что эти старцы жили именно во время святителя, следует из подстраничной сноски, данной к этому пункту. В сноске святитель делает пометку: «Писавший эти правила, посещая при первоначалии своем опытных старцев, заметил у них этот похвальный обычай».

О пользе старческого окормления есть однозначные свидетельства в письмах святителя. «Понуждай себя, – пишет он, –  к простоте и откровенности пред старицею; от всех же других вполне скрывай свои брани, потому что такой преступной откровенностью повредишь себе и другим, которым отнюдь не полезно слышать о твоих бранях. Понуждай себя и паки понуждай; за твое постоянное понуждение к откровенности Господь даст тебе в свое время силу открываться с легкостью. А твое спасение единственно от твоей откровенности пред старицею. Без этого делания тебе не достигнуть ничего духовного и благодатного, а пребудешь плоть и кровь. Если будешь открываться, то достигнешь чистоты, которою осеняет благодать Божия. Не принимай никакого вражеского осуждения или смышления, или подозрения на твою старицу. Не ищи ее любви, но ищи своего спасения» [29].

«При решительном откровении согрешений делами, словами и помышлениями можно в один год преуспеть более, нежели при посредстве других подвигов, самых многотрудных в течение десяти лет. Оттого враг и борет так сильно против этого спасительного делания».

Старцем, с точки зрения святителя, «называется в монастырях преуспевший в духовной жизни инок, которому поручается назидание братии». Братия исповедуют ему свои согрешения, открывают помыслы и ощущения, отдают ему на рассмотрение свои недоумения. Святитель считает, что «это делание исполнено необыкновенной душевной пользы: ни один подвиг не умерщвляет страстей с таким удобством и силою, как этот» [30].

Слова святителя о том, что введение старческого окормления способно изменить к лучшему обстановку в монастыре, перекликаются с мыслями епископа Арсения (Жадановского). Епископ Арсений, успевший пожить в условиях XX века, писал, что «в обителях, где есть старчество, братия приобретают ровное, спокойное, мирное, серьезное, бесстрастное, высокое настроение духа. Это невольно подмечается, чувствуется и посетителями тех обителей» [31].

О восстановлении традиции старчества, как следует из статьи святителя Игнатия «О монашестве», и следует озаботиться. Конечно, старчество нельзя «взять и ввести», потому что духовно опытных иноков нужно воспитать. Как?

Отвечая на этот вопрос, удобно попутно разрешить недоумение тех людей, считающих, что у российского монашества нет своей традиции. Делается попытка обосновать это мнение ссылкой на книги: мол, в книгах не сказано о традициях российского монашества. Что сказать на это?

Традиция передается при контакте с носителем традиции. Чтобы постичь традицию, необходимо вжиться в нее. Сделать это при одном чтении книг, без общения с живым носителем, крайне тяжело.

Разве в Священном  Писании описано подробно, какие именно шаги предпринимал св. апостол Павел для того, чтобы в его пасомых «изобразился» Христос? «Я снова в муках рождения, – писал он галатам, – доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал. 4,19). В чем именно проявлялись эти муки, и как апостолу удавалось достичь поставленной цели? Это болезнование апостола о своих пасомых не описано, но оно было.

Или вот пример более близкий к нам по времени. О преподобном Амвросии сказано, что его любовь шла неразрывно с его верой. «Он твердо, непоколебимо верил в человека, в его божественную душу. Он знал, что в самом сильном искажении человеческом, там, где-то далеко, лежит искра божественного дара, и эту искру чтил отец Амвросий» [32]. Грешник, говоривший со старцем, сознавал, что старец смотрит на него, как на равного. И это осознание приводило грешника к мысли, что он не погиб окончательно и еще может возродиться. Преподобный Амвросий «самым падшим людям подавал надежду, бодрость и веру, что они могут стать на новый путь».

Мысль понятна. Но как в реальной жизни достичь такого уровня в искусстве общения с ближними? Как человеку научиться вести себя так, чтобы близкие от общения с ним укреплялись в надежде и вере? Как, наконец, научиться видеть в самом падшем человеке искру божественного дара?

Понятно, что тон голоса не передать через книги. Книги дают ориентиры, они указывают на цели. Но как достигаются эти цели? 

Научиться этому можно путем многолетнего делания, путем общения с сотнями посетителей, путем строгого анализа прошедших встреч. Если совесть признает что-то неудовлетворительным, в том – каяться и искать иные пути взаимодействия с посетителем.

Есть путь короче. Вглядываться, вслушиваться в то, как ведет дело знающий человек. Видеть выражение его глаз, понимать цель, которую он хотел достичь молчанием. Иногда и молчание много значит, особенно, если оно звучит в ответ на твой вопрос.

Послушник, как очень тонко подметил митрополит Антоний, вслушивается не только в каждое слово наставника, «но и в тон голоса и старается через все, в чем проявляется личность этого наставника и его духовный опыт, перерасти самого себя, приобщиться к его опыту и стать человеком, уже переросшим пределы той меры, которую он мог достичь своими собственными усилиями» [33]. Послушание, по мысли владыки, является «благоговейным созерцанием духовной тайны другого человека». Послушание является даром слушания. В этом слушании задействованы не только ум и уши ученика, но и его открытое сердце. Он вслушивается всем своим существом. «Цель послушания – научить человека оторваться от собственных мыслей, от собственного отношения к вещам и вслушаться в то, что говорит ему другой человек» [34].

В размышлениях митрополита Антония отчетливо узнается та самая доминанта, которую Ухтомский советовал развивать всемерно. Развивая в себе доминанту на лицо другого, послушник станет способен вслушаться в то, что говорит ему духовный отец. Без развития этой драгоценной способности понять, что говорит другой человек, очень тяжело. Из сказанного духовником человек, не преодолевший самоупора на себя, будет выбирать лишь то, что для него «биологически интересно».

 

Проблема преодоления самоупора на себя с новой стороны высвечивается в житии старца Иерофея Дидаскала. Достигнув высоких ступеней в деле физиологического обуздания себя (пост, воздержание), он понял, что попал в тупик.

Он говорил себе: «Вот я с детства в монастыре испытал различные виды воздержания: в пи­ще, в словах, в помыслах. Но во мне не произошло никакого принци­пиального изменения! Так я привык к аскетизму... А где же благодать? Почему я ее не чувствую в себе?» [35]. Он знал слова святого апостола Павла, что «помышления духовные – жизнь и мир» (Рим. 8,6). Но что такое «помышления духовные»? Что такое «страх Божий»? «Может быть, – думал он, – это какая-то со­вершенно иная реакция на все окру­жающее?» Ему стало ясно, «что книги дальше не могут ему помочь. Нужен был че­ловек, способный научить...» Ему приходит мысль пойти путем послушания, чтобы с помощью послушания «попрать все свои гордые представления о жизни».

Впоследствии духовный наставник объяснил ему, что «аскети­ческие упражнения – это только сту­пень». Когда человек ее проходит, ему тяжело двигаться дальше. Потому что на следующих этапах книги уже не дают отчетливых ориентиров. Постижение «духовных вещей» – «это всегда очень личный путь, который может тебе показать толь­ко тот, кто уже пошел этим путем».

В житии старца есть слова, органично вплетающиеся с текстовую ткань статьи. О старце сказано, что «прежде всего, он на­учился не видеть зла и искать до­бро в окружающих». В контексте статьи видятся интересными и слова из жития о страхе Божием. Еще будучи молодым, старец задавался вопросом, как он может стяжать страх Божий. Он читал в книгах, что страх Божий очищает ум «от дебелости». Из книги же он узнал и о том, как достичь этой добродетели. «Прилепись, – прочитал он в Евергетиносе, – к человеку, который боится Бога, и через него ты научишься, как это – бояться Бога» [36].

Подобное наставление есть и среди поучений преподобного аввы Дорофея. Он рассказывал, что у одного старца некий брат спросил: «Что мне делать, отче, для того, чтобы бояться Бога?» Старец отвечал ему: «Иди, живи с человеком, боящимся Бога, и тем самым, что он боится Бога, научит он и тебя бояться Бога»[37]. Глубокий смысл заключен в этих наставлениях.

Само собой напрашивается сопоставление этих высказываний с ответом Ухтомского на один из вопросов. Его однажды спросили: «Можно ли произвольно переключать доминанты, т. е. переходить от одной доминанты к другой?» Вопрос актуальный. Его можно перефразировать и так: можно ли переключиться с наркоманической доминанты (если она уже сформировалась) на доминанту неаддиктивного, непреступного образа жизни.

Ухтомский отвечает, что атака «в лоб» может усилить уже укрепившуюся доминанту. У этой доминанты есть своя история, своя инерция, свои физиологические основания.

«Целесообразнее искать условий для возникновения новой доминанты, – не пойдет ли она рядом с первой. Если пойдет, то первая сама собою будет тормозиться и, может быть, сойдет на нет. <…> В более серьезных случаях тут необходим другой человек, который помогал бы подкреплению новой доминанты, хотя бы одним своим присутствием».

Если нет духовного отца, то он с таким же самоотвержением может приступить и к чтению книг. Да, старец Иерофей Дидаскал достиг такого уровня, что книги уже не давали ему отчетливых ориентиров. Но до этого уровня нужно еще дойти.

Если же попытка преодолеть «гордые представления о жизни» не будет сделана, то человек так и останется заложником усвоенных ранее концепций. Бессрочное заключение в темнице собственных концепций – это беда не только этого мира, но и монашества. Возникает ощущение, что от многих монахов нашего времени духовная жизнь заслонена их собственными представлениями и домыслами.

Человек, живущий с упором на себя, даже встретив хорошего духовника, не сможет распознать его. Так, некоторые братия Оптиной Пустыни не узнали в преподобном Макарии старца при его жизни.

«У отца Макария, - рассказывал преподобный Варсонофий, - несмотря на его святую жизнь, было много недоброжелателей из скитян. Бывали такие случаи: приедут из Москвы богатые купцы на тройках (железной дороги тогда не было) к батюшке отцу Макарию. Подъезжают к скиту и спрашивают:

Где живет известный отец Макарий?

— У нас такого нет, — отвечают ему.

 — Как же такого нет, а нас именно и послали к отцу Макарию.

— Макариев-то в монастыре много, которого же вам?

— Да это Оптин скит?

— Оптин, Оптин!

— Ну как же, тогда нет сомнения, что здесь живет отец Макарий.

— Ах, вам, верно, иеромонаха Макария? Есть, есть, только зачем это вы к нему приехали, никакой пользы от него не получите, не советуем к нему идти.

Озадаченные такими словами, купцы, выругавшись, поворачивали обратно»[38].

 Человек не видит добродетели другого, потому что подтверждает в других то, что ему кажется. А кажется ему в других то, что он носит в себе. Как отмечает академик Ухтомский, «дурной заранее видит в других дурное и этим самым провоцирует в них и в самом деле дурное». Тем самым он полагает препятствие своему возрастанию до того прекрасного, что действительно может скрываться в другом.

Заразиться дурным очень легко, а проникнуться хорошим - очень сложно. Первый процесс дается пассивно и без труда. Второй предполагает активность, огромный труд по воспитанию доминанты на лицо другого. При втором сценарии развития «мы активно не даем себе видеть в других дурное и обращаем внимание только на хорошее».

Конечно, речь идет не о том, чтобы надевать «розовые очки». С этим сталкиваются, например, некоторые люди, живущие в так называемых «созависимых» семьях. Они не хотят признаться ни себе, ни окружающим, что у одного из членов семьи полным ходом развивается алкогольная зависимость. «Что вы! – говорит мама пьющего мужчины своей соседке, – да ему просто после смены расслабиться надо. Мясник он у меня. Топором намашется, устанет, а пива попьет, и вроде бы в себя приходит». А жизненный поезд сына тем временем на всех парах мчится к катастрофе. И даже тогда, когда она произойдет, мама найдет на что «списать» случившееся (невестка «довела»).

Нет, не о таком подходе к жизни идет речь. Речь идет о том, чтобы выработать в себе умение и «способность реагировать, не разрушаясь от "раздражителя", оставаясь самим собою». «Уметь не разориться от нового опыта», уметь сохранить свое бытие при столкновении с ним – вот что является великим достижением. Но и это достижение не является пределом. Следом идет умение обогатить свое бытие через новый опыт. Обогащаясь опытом, человек наращивает свою способность реагировать без разорения.

Умение видеть в других хорошее приходит к человеку в результате его духовного возрастания. По крайней мере, так было с Александрой Сужуд. В своей книге «Перед открытой дверью» она описывает, какой ужас и отчаяние она пережила, когда узнала, что заболела раком. Но постепенно с верой в Бога она преодолела отчаяние и страх. В период своего отчаяния Александра замкнулась в себе. Но постепенно она начала выходить из своей скорлупы и обнаружила, что рядом есть люди, готовые ей помочь.

Какой же опыт Александра вынесла от встречи с «раздражителем» – онкологией? «Конечно, со своей инвалидностью, – пишет она, – может, я в чем-то и потеряла. Мне теперь, например, никогда не прыгнуть с парашютом, не подняться в горы, не попасть в фотомодели и не искупаться в речке. Мне тяжело бегать, и я быстро устаю, но так ли важно для меня все это? По-моему, я приобрела гораздо больше, чем потеряла. Никогда раньше я не умела так радоваться каждому наступающему дню. Никогда не испытывала радости от того, что просто ощущаю под ногами твердую землю или мягкость травы. Не замечала, как упоительно ароматен воздух даже в самой большой дорожной пробке и какое счастье просто просыпаться каждое утро. Я научилась видеть в каждом человеке что-то хорошее.

Как же мне теперь жалко людей, которые замечают в других только плохое. Какой же жалкий и страшный мир их окружает, ведь там, вокруг, в основном – негодяи и глупцы. И как же легко жить в мире в окружении хороших людей, а то, что каждый может оступиться, – так святыми не рождаются, святыми становятся»[39]. 

Тот, кто заражается дурным, говорит о другом человеке: «он такая же дрянь, как я». А тот, кто пытается не видеть дурного и обращать внимание только на хорошее, говорит другому: «я могу и хочу быть так же прекрасен, как ты». Каждый из этих путей готовит для человека свое возмездие. Первый «видит во всех свое дурное и ведет себе еще дурнее, чем был до сих пор». Второй же, «заграждая себе глаза на недостатки людей, побуждает их становиться лучше и сам становится лучше, чем был».

Эта мысль Ухтомского крайне важна для понимания того, как формируется реальность вокруг человека. Невыносимая реальность нередко создается и при его личном участии.

Если человек осуждает других, то они чувствуют его отношение и ведут себя соответственно этому отношению. Ходить с кислым лицом и требовать, чтобы тебя окружали заботой любящие тебя люди, – разумно ли это? Ответ на этот вопрос быстро приходит во время посещения лекций в университетах. Если педагог начинает вести лекции с надменностью, то студенты начинают его игнорировать. Но, если педагог выстраивает свои отношения со студентами на позициях уважения, то он приобретает большую популярность. Один довольно престарелый педагог, получивший признание в студенческой среде, некоторое время болел и не вел занятий. Его появление в аудитории было встречено рукоплесканием и возгласом: «Наши не умирают!» И надо сказать, что этот преподаватель отнюдь не заигрывал с молодежью, и в каком-то смысле был даже строг. Эти студенты так принимали не каждого педагога. Одного преподавателя они подвергли «моральной казни» за то, что он позиционировал себя богатым и успешным юристом.

О том, какое сильное влияние на других людей оказывает позиция человека, очень тонко и поэтично писал Иван Ильин. Если в человеке нет любви, то вокруг него образуется пустота. Пространство вокруг такого человека не проникается и не согревается лучами его сердца. «И другие люди тотчас же это чувствуют. Они чувствуют, что вокруг него пусто, холодно и жестко, отвертываются от него и не ждут от него тепла. Это его еще более расхолаживает, и вот он сидит в полном одиночестве, обойденный и несчастный».

Но, если из сердца человека струится любовь, то эта любовь начинает будить других людей. Своей любовью человек начинает звать их к любви. Если лучи любви светят и греют во все стороны, то скоро к такому человеку отовсюду начинают течь струи ответной любви. Его непосредственная, непреднамеренная доброта, его непрерывная и бескорыстная любовь «будет незаметно вызывать в людях доброту и любовь». И в этом потоке ответной любви, воспринимаемом как блаженство, сердце человека будет цвести и радоваться [40].

Такого рода закономерности актуальны и тогда, когда речь заходит о людях, с которыми тяжело ужиться. Есть категория людей, которые обладают ярко выраженной «пробивной» способностью. Некоторые из них воспитывались в детских домах, и с детства привыкли прокладывать себе дорогу через трудности. Такие люди тяжело воспринимают критику, их стиль общения можно охарактеризовать как властный, не терпящий возражений. Возражения могут быть приняты ими на личный счет, и за этим может последовать обида. Возможно – даже мстительность. Такой человек стремится подчинить окружающих своему влиянию подобно тому, как планета стремится подчинить своему влиянию пролетающие мимо объекты. Объекты, попав в поле воздействия планеты, становятся спутниками.

На первый взгляд, стратегий взаимодействия с таким человеком видится немного. Особенно в том случае, если он становится руководителем. Отстаивание своих позиций вплоть до перебранок или покорность, чуждая возражений. На самом деле есть третий вариант, тот, на который указывали и Ухтомский, и схиархимандрит Иоаким (Парр), и Иван Ильин. Если стараться видеть в таком начальнике не монстра, а человека, то он, чувствуя к себе такое отношение, смягчается. Ему хочется стать лучше. Даже если и скажет когда резкое слово, потом пытается каким-то образом показать свое расположение. Может даже презент какой-нибудь сделать. Рядом с тем, кто увидел в нем человека, он старается вести себя мягче, проявляет заботу и предупредительность. Рядом с теми, кто видит в нем монстра, он ведет себя жестче, сыпет угрозами, на действие отвечает противодействием.

Вот и получается, что «если встречный человек для тебя плох, то ты заслужил его себе плохим, – для других он может был и есть хорош! И ты сам виноват в том, что человек повернулся к тебе плохими сторонами». То, «как мы толкуем себе встречного человека (на свой аршин), предопределяет наше поведение в отношении его, а значит, и его поведение в отношении нас».

Этот принцип доминанты, раскрывающийся в социальном аспекте, Ухтомский называет законом заслуженного собеседника.

Встреча с человеком, по мнению ученого, делает явным то, что до времени встречи таилось в нас самих. В результате встречи выносится суд над тем, «чем мы жили втайне и что из себя втайне представляли». Ведь во встречном человеке мы видим не то, что он собой представляет на самом деле. А то, что поднимается в нас самих при встрече с ним.

По этой причине некоторые люди будут не способны узнать Христа даже тогда, когда окажутся с Ним лицом к лицу. А дети и простые люди «узнают, различают и приветствуют то, что осмеяно, опозорено и унижено у "ученых и премудрых"».

Мимо человека проходят Чистота и Красота, но он видит грязь, потому что носит грязь в себе. «И выход тут один: систематическое недоверие к себе, своим оценкам и своему пониманию, готовность преодолеть себя ради другого, готовность отбросить свое». Какая удивительная параллель с мыслями преподобного аввы Дорофея, считавшего доверие себе основой для падения! В контексте учения Ухтомского в словах преподобного открывается новая, доселе непрочувствованная глубина. «Я, – писал преподобный авва, – не знаю другого падения монаху, кроме того, когда он верит своему сердцу. Некоторые говорят: от того падает человек, или от того; а я, как уже сказал, не знаю другого падения, кроме сего: когда человек последует самому себе» [41].

 

«Очень важно, – продолжает Ухтомский, – как человек приучил себя подходить к вещам и к людям в своих попытках их понять». Один будет «приспосабливать» других к себе. Другой будет воспитывать в себе готовность понимать вещи и других людей «такими, каковы они есть в самостоятельном их составе и содержании». Вот тут и решается то, остановится ли человек на своих представлениях (Двойнике). Или у него хватит сил искать во встречном лице Собеседника.

Собеседник – это человек, который воспринимается нами как личность, пришедшая в историю, чтобы никогда и никем не быть повторенной. В другом увидеть Собеседника может лишь тот, кто готов оторваться от эгоистической замкнутости на самого себя. Тому, кто сумеет вырваться из скорлупы собственного индивидуалистического отношения к жизни, совершенно в новом свете открывается и мир, и другие люди.

 «Закон заслуженного собеседника» является одним из «самых постоянных и самых неизбежных сопроводителей человека на всех путях его». Для человека, замкнутого на самого себя, собеседником является он сам. Указанный закон «преодолевается только в более общем и всеобъемлющем законе любви». И этот подвиг предполагает со стороны человека напряжение. Человек рождает в себе новое лицо ради того, кого любит. Любовь, таким образом, является постоянным ростом от силы в силу. Она является выходом человека из самого себя.

Ухтомский говорит о культуре «преодоления себя ради другого». Другой должен быть не средством, а целью. Переключается на других человек тогда, когда умеет слышать каждого человека. Когда он рассматривает ближнего «во всей его конкретности независимо от своих теорий, предубеждений и предвзятостей.

Если же другой человек не станет для него выше и ценнее его самого или, по крайней мере, равным, то этот человек не перешагнет «за границы своего индивидуализма и солипсизма».

Какую угрозу таит в себе такая перспектива? Человек начинает везде преследоваться своим образом. «Везде он обречен видеть только самого себя, ибо приучился все рассматривать только через себя». Неотступное преследование собственной персоной составляет для человека бедствие и ужас. Человек становится не в силах увидеть то, что выше его. Он сознательно или бессознательно переделывает все по себе.

Эта трагедия человеческой личности описана Достоевским в романе «Двойник». Главный герой романа, господин Голядкин, везде видит лишь самого себя. Он, по выражению Ухтомского «является представителем аутистов, которые не могут освободиться от своего Двойника, куда бы они ни пошли, что бы ни увидели, с кем бы ни говорили».

Здесь уместны слова преподобного Иустина (Поповича), сказанные им о человеке, который живет грехом. Живя грехом, такой человек «замыкается в себе, провозглашает себя центром всего, признает только себя». Даже тогда, когда такой человек обращается к внешнему миру, он ощущает «страшную расселину между собою и остальными людьми, между собою и остальными существами». Эта пропасть между миром и человеком, утопающим в бездне эгоистической обособленности, становится бескрайней. Человек греха видит только себя и ощущает только себя. Он признает только себя и – никого над собой или около себя. Он никак не может оторваться от себя. «Повсюду он, только он – самозваный, мизерный бог на своей помойке» [42].

До тех пор, пока человек не освободился от своего Двойника, он бредит лишь собою. И лишь тогда, «когда он пробьет скорлупу и поставит центр тяготения на лице другого, он получает впервые Собеседника». Но из скорлупы болезненного индивидуализма человек не сможет вырваться до тех пор, пока не поставит себе за требование следующее. Во всякую минуту предпочесть соседа с его самобытностью - своим мыслям о нем и своим интересам касательно него.

Понимание или непонимание закона собеседника становится решающим в жизни священника. Даже если он не знает ни учения Ухтомского, ни указанного закона, он может чувствовать изложенное выше на интуитивном уровне. Пастырь, не преодолевший самоупора на себя, в исповедниках не увидит самого главного. В людях он будет видеть лишь те свойства, которые им навязал. Он не будет способен ни понять людей, ни дать им действенный совет. И только прорвавшись к Собеседнику, он встретит в каждом человеке уникальную, неповторимую личность.

 

В свете всего сказанного новые глубины открываются в приведенных выше словах из жития старца Иерофея Дидаскала. Эти слова, как и слова митрополита Антония, показывают, к какой высоте монаха призывает подвиг послушания. Послушание призывает и помогает человеку оторваться от своего Двойника.

Тот, кто не сумеет оторваться от него, во всем будет видеть себя и свое отражение. Он не сможет принимать события в их объективном значении. Закон Собеседника можно перенести и на книги. Человек, преследуемый Двойником, в книгах будет видеть лишь то, что согласуется с его желаниями и интересами. Ему тяжело будет понять книги в их подлинном содержании.

Собственные представления закрывают от него реальное положение дел. Он воспринимает реальность сквозь призму своего самозамкнутого «я». Везде он видит отражение своего «я». Везде он видит только себя: и в людях, и в окружающем мире. Собственное «я» его преследует.

Подарят такому человеку какой-нибудь предмет, чтобы помочь ему, а он расстроится. «Раз мне подарили этот предмет, – подумает он, – значит, совсем они видят мои дела плохими». Начнут создаваться теории, мысли пойдут за мыслями, человек расстроится.

Человеку, преследуемому своим Двойником, трудно успокоиться и в стенах обители. Все увиденное в обители, он хочет переделывать по себе.

 

Да, есть недостатки в современной монастырской жизни. Но и хорошее тоже есть. Каждый сам выбирает, на чем ему фиксировать свое внимание.

Предпочитающие фиксировать внимание на том добром, что есть, будут учиться у тех пастырей, которых Господь дал нашему времени. Некоторые священники, знакомясь с опытными пастырями, потом поддерживают отношения. Если к молодому священнику обратились люди с трудными вопросами, он всегда имеет возможность связаться с более опытным пастырем и получить совет. Это – не предположение, а данность. Прецеденты имеются. Некто из современных отцов советовал даже духовников, не наработавших еще опыта, отправлять на «стажировку» в благоустроенные в духовном отношении монастыри. В этих благоустроенных обителях молодые духовники и могут познакомиться с опытными пастырями, контакт с которыми при необходимости будет возобновляться.

 

Заканчивая раздел о монашестве, хотелось бы сказать, что данная статья не является камнем, брошенным в отца Агапия. Его боль понятна. Боль за состояние духовной жизни в наши дни – это боль всех нас.

Понятно и желание изложить свои мысли в виде статьи. Думается, что отец Агапий действовал в русле описываемой им теории «созависимости». С точки зрения этой концепции считается неправильным утаивание проблемы. Если в семье кто-то начал спиваться, то пришло время бить в набат. Пришло время вывести проблему наружу, чтобы к проблеме могли подключиться специалисты, чтобы спивающемуся члену семьи было уже невозможно спрятаться за спинами домочадцев. Они должны перестать «прикрывать» его перед начальством, мотивировать его самого решать свои проблемы, порожденные пьянством.

Логика мысли понятна. Но все же хотелось бы предположить, что между схемами аддиктивных реализаций и истоками кризиса, поразившего духовную жизнь, есть различия (различен генезис). Прервалась преемственность. Ранее существовала живая цепь передачи духовного опыта. После попытки физически уничтожить Церковь такая цепь стала чрезвычайно тонка. Остались где-то тоненькие ниточки.

Многие монахи, священники, духовники начинали свою жизнь буквально с нуля. Но оторвались мы от традиции не только в связи с физическим уничтожением ее носителей. Мы оторвались от нее вследствие своей неспособности ее воспринимать. И неспособность эта выращена нами. Наши мысли и желания формируют то состояние нервной системы, сквозь которое мы смотрим на мир. Духовная жизнь закрыта от нас нашей обмирщенностью, образами увиденного, услышанного, усвоенного за годы жизни в миру. И склонить свою волю перед духовником, который мог бы помочь нам от этого груза освободиться (по крайней мере, – уменьшить давление этого груза на сознание), многие из нас не хотят. Аскетическая задача по очищению ума от образов падшего мира закрывается толстым сугробом медиа-образов, которые мы поглощаем практически ежедневно и в больших количествах. Медиа-образы притягивают к себе движения сердца, возбуждая страсти, с которыми монах, как это принято считать, должен бороться. В таком сердце идет постоянная, неумолкающая «возня» желаний и позывов. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5.8) – что же тогда будет с нами?

Помогут ли здесь обличения? Изменят ли они положение дел или, наоборот, ожесточат?

Если мы посмотрим, как решались проблемы духовных кризисов в истории, то мы увидим, что речь шла о каких-то конкретных людях. Какой-то конкретный монах начинал стремиться к духовной жизни. У него появлялись ученики, и со временем они создавали новые духовные центры. То есть возрождение вызревало вначале в каком-то одном сердце, и потом из этого сердца начинали течь потоки любви.

«Достаточно одного человека, чтобы спасти дух братства», – эти слова схиархимандрит Иоаким (Парр) произнес во время своего посещения Валаамского монастыря. Отец Иоаким несколько раз встречался с братией для беседы.

«Кто убивает братство? – спросил отец Иоаким братию. И сам ответил: «Не туристы, не патриарх, не митрополит – вы. Кто может воспрепятствовать вам молиться? Только вы сами. Кто может воспрепятствовать вам любить? Вы». Этими и другими словами он пытался вдохновить братию «видеть дальше пределов внешнего, обращая все внимание на внутреннее». Отец Иоаким хотел, «чтобы меняясь, мы изменили мир вокруг нас».

«Почему если наш брат погибает во грехе, мы присоединяемся к его греху, вместо того чтобы помочь ему подняться и вместе расти в любви? Почему мы сосредотачиваем внимание на пороках ближнего и не вдохновляем его на то, чтобы стяжать добродетели? Почему, если брат начинает падать, мы подталкиваем его к падению, вместо того чтобы его подхватить?» [43].

Один монах жаловался ему, что жить в монастыре стало тяжело. По сл