ЧЕТЫРЕ ПРИЗНАКА ЧИСТОЙ ЛЮБВИ

Дорогие мои, чистая Любовь Духа тиха. Любовь не кричит с верши­ны холма: «Эй, вот она я, — смотрите на меня!» Любовь Бога и Любовь Высшего «Я» тиха, сострадательна, сильна и щедра. Разве вы ее не чувствуете? Мы [существа духовного мира] излучаем на вас эту любовь прямо в этот миг. Это — истинная сущность дома. Это чувствуют многие из вас, когда «влюблены» в Бога. Это — воспоминание о доме, и оно есть у вас от рождения!...

У любви нет никакой цели. Она существует ради себя самой и дает силу только духу Любви. Ей чуждо проповедничество. Она не стремится обнять никого, кроме тебя. Это — истинная любовь. Она не требует: «Сделай для меня то, а я взамен сделаю для тебя это!» Она удовлетворяется тем, что просто существует. Будьте внима­тельны: Любовь Божья не ставит перед собой никаких целей.

Третий признак таков: любовь никогда не кичится. Она ни­когда не бьет себя кулаком в грудь. Ей это, видите ли, не нужно, поскольку она происходит из источника творения. Ее и так увидят все, и для этого не нужно произносить ни единого слова. Вам не придется поднимать руку и говорить: «Посмотрите на меня». По­добно источнику света во тьме вы будете привлекать к себе людей, и они спросят: «Что это ты несешь с собой?» … Ваше посвящение в человеколюбие словно значок на груди. Его видят все. Когда старая энергия Земли прояснится, его смогут заметить многие!

И наконец, Любовь обладает мудростью, необходимой, чтобы использовать три предыдущие качества. Ее мудрость тиха, у нее нет цели и чувства собственной важности. Она знает, что следует говорить, а чего не следует. Это — отличительная черта мудрых действий.

Чистая Любовь никогда не создает страшных сценариев в ва­шей жизни, а эго создает. Это — главное различие, мои дорогие. В посланиях Бога нет места страху. Страх — это механизм, ис­пользуемый в условиях кармы и человеческого урока.

 

Литературный источник

Кэрролл Ли. Крайон. Книга IV. Пратнерство с Богом. Практическая информация для нового тясячелетия. – М.: ООО Издательский Дом «София», 2006. – С. 29.

 

Н. О. Лосский

УСЛОВИЯ АБСОЛЮТНОГО ДОБРА

(отрывок)

Сущность любви

По отношению к бытию, имеющему характер положительной ценности, обыкновенно возникают у нас положительные чувства удовлетворения, восхищения, наслаждения и т. п.; в связи с ними может возникнуть еще и чувство любви, представляющее собой эмоциональную слагаемую сложного явления любви. Кроме чув­ства в состав любви входит волевое отношение к положительной ценности — стремление осуществить ее или усвоить ее, например, стремление исполнить любимую красивую арию или, по крайней мере, воспринимать ее в чужом исполнении. Но этого всего мало; существеннейшая сторона любви состоит в том, что любимое включается мною в состав моей сущности, становится онтологи­чески спаянным с моим «я» и моей жизнью.

Таким образом, любовь есть онтологическая связь любимого бытия с любящим существом, сопутствуемая особыми эмоцио­нально-волевыми переживаниями; возникновение любви есть он­тологическая перестройка, а не только субъективно-психическое переживание. Любовь не удивляет, когда она направлена на бытие, принадлежащее к составу «я» как особи, т. е. когда человек любит, например, свое остроумие, свою физическую ловкость или такие свои деятельности, как восприятие пищи, спорт и т. п. Она становится загадочной, с точки зрения неорганического миропо­нимания, когда предметом ее служит бытие, находящееся вне особи, –  красота природы или произведения искусства, наука, другие люди, например друг, невеста и т. п., или существа высше­го порядка — народ, человечество, Бог. Понять эти виды беско­рыстной любви можно не иначе как на основе органического ми­ропонимания, устанавливающего, что личность не самозамкнута: благодаря отвлеченному единосущию она способна восходить к различным видам и ступеням конкретного единосущия, принимая участие в чужом бытии, как своем собственном, превращая его как бы в часть своего «я». В. Штерн называет такое включение чужих целей в состав собственных интересов «я» интроцепцией; благодаря этому процессу, говорит он, происходит синтез аутотелии и гетеротелии, т. е. собственных и чужих целей; при этом возникает расширение «я», превращение личности в микрокосм (Штерн В. Человеческая личность).

Предельное расширение личности осуществляется в Царстве Божием, члены которого питают совершенную любовь к Богу, ко всем тварям и ко всем абсолютным ценностям; поэтому они достигают абсолютной полноты бытия и безграничной мощи твор­чества. В нашем психоматериальном царстве бытия совершается постепенное движение к этой цели в случае нормальной эволюции. Расширение интересов деятеля, т. е. круг любимых им пред­метов, необходимо ведет к тому, что он вступает в союз со все большим числом других деятелей. В некоторых случаях союз есть только средство общими силами осуществлять любимые жизне­деятельности. В других случаях союз гораздо более тесен: он служит целью сам по себе, так как вступающие в союз деятели любят друг друга и стремятся к возможно большему единству сов­местной жизни. Как бы то ни было, и в первом и во втором случае установление союза между деятелями есть следствие расширения любви. Напомним о некоторых из упомянутых уже раньше союзов, приводя их в порядке возрастания сложности: союз электронов, протонов и т. п., ведущий к образованию атома; далее молекула, организм растения или животного; союз, основанный на половой любви и ведущий к образованию семьи; народ, нация, государст­во, т. е., точнее говоря, органически единый сектор — Земля, знакомый и особенно близкий нам, людям, в той его части, кото­рая слагается из человеческого общества, далее планета или небесное тело вообще; Солнечная система; наконец, единство всего мира с Богом во главе его.

Многие из этих видов расширения жизни, особенно низшие, обусловлены любовью, имеющей характер лишь бессознательно­го влечения. Приняв это во внимание, можно понять, что и хими­ческая реакция соединения, и питание растения или животного, и половое общение, и общественное служение, и религиозный культ суть виды любви. Они крайне разнообразны. Чтобы понять особенности какого-либо вида, нужно обратиться не к другому виду любви, а к родовому учению о любви, опираясь на общее учение о ценностях, о незамкнутости личности и т. п. и принимая в расчет специфические особенности той ценности, проявление любви к которой нужно объяснить. Отсюда ясна ошибка школы Фрейда. Она превратила половую любовь в общее начало, из ко­торого генетически выводит остальные виды человеческой любви. В действительности всякий вид человеческой любви  –  любовь к невесте и жене, любовь к своим детям, любовь к родителям, братьям и сестрам, любовь к главе государства, любовь к Богу – имеет каждая свой самостоятельный источник, будучи направ­лена на свою особую ценность, иную, чем ценности, влекущие к себе в половой любви.

Конечно, все виды любви сходны друг с другом, поскольку родовые черты любви вообще присущи каждому из них. Поэтому в некоторых исключительных случаях возможны ошибки и из­вращения, состоящие в том, что специфические признаки одного из видов любви переносятся на другой, например некоторые чер­ты половой любви могут войти в отношения детей к родителям, в состав религиозных переживаний и т. п. Все это явления вторич­ные, производные, –  ненормальные надстройки над первичными своеобразными свойствами любви сына к матери, дочери к отцу, религиозного человека к Богу. Великие открытия Фрейда, от­крытие значения душевных травм для возникновения психоневрозов, открытие различных комплексов, например Эдипова комплек­са, комплекса малоценности и т. п., очень поднялись бы в цене, если бы не были связаны с преувеличением значения половой любви и с попыткой объяснить все виды любви человека к чело­веку как явления, генетически связанные с половым влечением.

Истина, содержащаяся в учениях Фрейда, будет очищена от заблуждений тогда, когда система его подвергнется преобразова­нию в связи с мировоззрением, признающим, что любовь есть дей­ствительно основной фактор мировой жизни, однако гораздо бо­лее первичный, чем половая страсть, и вовсе несводимый только к физиологическому влечению. На путь такого преобразования вступал психиатр Н. Е. Осипов, сочетавший психологические уче­ния Фрейда с развиваемой мною персоналистической метафизи­кой. «Эмпирическое значение исследований Фрейда, –  говорит Осипов, –  не изменится, если в центре поставить не физиологиче­ское влечение, а Любовь в эйдическом смысле, как абсолютную ценность. В нашем временно-пространственном мире Любовь воплощается в различных степенях, начиная с самой низшей: иден­тификация (я люблю яблоко и в силу этой любви ем его, т. е. унич­тожаю). Затем Любовь выражается в чувственности  –  экстрагенитальной и генитальной  –  и нежности. Наконец, Любовь выра­жается в особых состояниях близости людей  –  высшая форма проявления Любви среди людей. Любовь в эйдическом смысле изначально дана человеку в форме себялюбия, нарциссизма, но нарциссическая любовь должна давать из себя излучения других форм любви. Отсутствие этих излучений, их недостаточность или обратные втягивания лучей есть зло» (Осипов Н. Е. Революция и сон // Научные труды Русского Народного Университета. Прага. Т. 4. 1931.С. 202).

[…]

Всеобъемлющая любовь придает характер благостности всему тону жизни некоторых святых, например Франциска Ассизского, Сергия Радонежского. Св. Серафим Саровский всякого приходя­щего к нему приветствовал словами: «Радость моя!» Всем своим поведением он распространял вокруг себя бодрое, веселое настро­ение. «Веселость, – говорит он одной послушнице, – не грех, матушка, она отгоняет усталость, а от усталости ведь уныние бывает, и хуже его нет. Вот и я, как поступил в монастырь-то, матушка, на клиросе тоже был, и такой веселый-то был, радость моя. Все соберутся, а я и веселю их, они и усталости не чувствуют, ведь дурное что говорить ли, делать ли – нехорошо, и в храме Божием не подобает, а сказать слово ласковое, приветливое да веселое, чтобы у всех перед лицом Господа дух всегда был весел, а не уныл, – вовсе не грешно, матушка...» (Ильин В. Преподобный Серафим Саровский. С.210).

«Для созерцания святого, – говорит Флоренский, – обнажа­ется от своего растления первозданная тварь». Поэтому он видит повсюду вокруг себя красоту и добро (Столп и утверждение исти­ны. Гл. XI. София. С. 321).

Согласно св. Исааку Сирианину, «когда всех людей видит кто хорошими и никто не представляется ему нечистым и осквернен­ным, тогда подлинно чист он сердцем».

Поразительна прозорливость многих святых, непосредственно видящих все содержание душевной жизни других людей. «Со­вершенно очистившийся от страстей, – говорит св. Иоанн Лествичник, – видит душу ближнего, – не самое существо ее, но ее устроение, чувства и расположения; преуспевающий же еще су­дит о душе по телесным ее действиям» (Добротолюбие. Т. II. Подвижнические наставления св. Исаака Сирианина, § 32; св. Иоанна Лествичника «О добродетелях и страстях», § 64).

Не только людей, всю природу видит святой подвижник в ее первозданной красоте, и отсюда рождается у него радостное приятие всего мира, изображенное А. Толстым в поэме «Иоанн Дамаскин»:

 

Благословляю вас, леса,

Долины, нивы, горы, воды,

Благословляю я свободу

И голубые небеса!

И посох мой благословляю,

И эту бедную суму,

И степь от краю и до краю,

И солнца свет, и ночи тьму,

И одинокую тропинку,

По коей, нищий, я иду,

И в поле каждую былинку,

И в небе каждую звезду!

О, если бы мог всю жизнь смешать я,

Всю душу вместе с вами слить,

О, если б мог в свои объятья

Я вас, враги, друзья и братья,

И всю природу заключить!

Литературный источник

Лосский Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики. Характер русского народа. – М.: Политиздат, 1991.

Рамта

БЕЛАЯ КНИГА

(отрывок)

 

[…] Не было на земле человека, кто мог бы стать моим учите­лем: мышление каждого живущего было искаженным; все, что было чистым и невинным, было искажено его собственным ограниченным пониманием. Поэтому я не желал иметь ничего общего с Богом, созданным человеческим пониманием; если человек создал Бога, то этот Бог был подвержен ошибкам.

Это были элементы жизни, подлинные учителя всего, кто научил меня понимать Неопознанного Бога. Я учился у дней. Я учился у ночей. Я учился у нежной, незначительной жизни, изобильной, даже несмотря на разрушение и войну.

Я наблюдал солнце в его приближении к своему ликующе­му моменту на горизонте. Я прослеживал его путь через все небо, как оно заканчивало его на западной стороне и отходило ко сну. Я понял, что солнце, хотя и негласно, очень умно кон­тролировало жизнь, потому что все удалые и храбрые, воюю­щие друг с другом с заходом солнца прекращали свои военные действия.

Однажды, когда я смотрел на горизонт, улавливая смутные очертания призрач­ных гор и едва виднеющиеся долины, я спросил себя, а как это – быть Неопознанным Богом, жизненным элементом, и как могу я стать частью этой вечной сущности?

[…] И вот именно тогда ветер сыграл надо мной шутку и оскор­бил меня самым невероятным образом. Он поднял мою длин­ную царственную мантию и задул ее прямо мне на голову, что поставило меня в неловкое положение. Не очень благородная поза для завоевателя. Затем ветер поднял впечатляющий столб шафрановой пыли в форме колонны, упирающейся в самые небеса. А когда я утратил к ней интерес, ветер утих, и вся пыль упала на меня.

После этого ветер со свистом полетел вниз по ущелью, вниз к реке и дальше к прекрасным оливковым рощам, играя с листьями и превращая изумруд в серебро. Он высоко вздул юбку молодой красавицы, вызвал по этому поводу смешки и помчался дальше. По дороге он сдул шляпку с головы малень­кого ребенка, и ребенок побежал за ней, радостно смеясь.

Я потребовал, чтобы ветер вернулся ко мне, но он только рассмеялся жесткими порывами в ущелье. И только тогда, когда я, почти посиневший от выкрикивания команд, опу­стился на землю, он вернулся и мягко подул мне в лицо. Вот это – свобода.

В то время, как не было ни одного человека, кто мог бы стать моим идеалом, ветер вел себя именно так, что он вполне мог бы им стать. Вы не можете видеть ветер, и все же, когда он в ярости налетает на вас, вы – жертва налета. И каким бы сильным и могущественным вы ни были, вы не можете объ­явить войну ветру, А что вы можете сделать? Разрубить его палашом? Зарубить его топором? Плюнуть в него? Так он же принесет вам все это обратно в лицо.

Кем еще может стать человек, подумал я, чтобы он смог обрести такую свободу движения, такую силу, которая не под­дастся ограниченной природе человека, силу, которая позво­лит ему быть в любом месте и в любое время, силу, которая, в отличие от человека, никогда не умирает?

Для меня ветер был сущностью наивысшего порядка, ибо он был неиссякаемым, свободно перемещающимся и всепогло­щающим. Он не знал ни границ, ни форм. Он был само волшеб­ство, он был постоянно ищущим и смелым, и именно этим он больше, чем что-либо, был похож на божественную сущность жизни. И ветер никогда не осуждает человека. Ветер никогда не отрекается от человека. Ветер, если вы его позовете, придет к вам через любовь. Идеалы должны быть такими.

Итак, я пожелал стать ветром. Многие годы я созерцал его. Он стал моим идеалом. Он был тем, чем я хотел стать. На это и были направлены все мои мысли. Я созерцал ветер и мысленно растворялся в его неуловимости, легкости, в его неопредели мых контурах. И по мере того, как я его созерцал, в своем по­рыве стать им, я им стал.

Первое происшествие случилось шесть лет спустя после моего ранения. Каждый вечер я уходил на мое одинокое плато и сидел там: я смотрел на бледную луну, изливающую мягкий свет, и созерцал ветер. И пришел час, когда, к моему удивле­нию, я очутился высоко в небесах; я не знал, кто был я, когда повернулся посмотреть вниз.

В одно мгновение я понял, что я находился очень далеко от тела, видневшегося маленьким пятнышком на раскинувшемся внизу плато. Я почувствовал страх –впервые, с тех пор как меня ранили. Этот страх вернул меня обратно в тело.

Я открыл глаза и в холодно-горячем поту осознал, что я был где-то и вне плена моего телесного воплощения. Я чувствовал себя как в раю: я был уверен, что я стал ветром. Я бросился на землю и восхвалил Бога: Источник, Могущество, Причину, Ве­тер. Никогда мне не забыть того изумительного момента, когда я стал красотою, грацией и богатой жизнью ветра. Я понял, что это моя непоколебимая решимость и всегда ясный мысленный образ того, чем я хотел стать, помогли мне стать ветром.

Вечером следующего дня я поспешил к месту моего уеди­нения; с ликующей радостью погрузился в созерцание ветра... и ничем не стал. Я попытался еще один раз, еще и еще. Я знал: то, что я уже испытал, было не просто моим воображением. Я увидел все в другом свете. Я был в воздухе, как голубь или как ястреб, и я видел свое жалкое «я» под собою.

Ничего я не хотел, ничего я не желал, ничего, кроме одной мысли – стать той свободой. Но как я ни старался, сколько пота ни проливал и сколько бы проклятий ни следовало за этим, ничего у меня не получалось. Я оставался там, где был, – и с телом еще более тяжелым, чем раньше, – ибо я осознал (возьмите себе на заметку), каким тяжелым оно было. Но я не утратил свой идеал и не забыл своего ощущения в тот момент, когда впервые взглянул сверху на свое жалкое тело.

Много времени прошло, прежде чем я опять стал ветром, – два года, по вашему отсчету, два года со времени первого события. На этот раз все случилось не во время созерцания ветра, а во время погружения в глубокий сон. Я вознес благодарность Источ­нику, солнцу, жизни, шафрановой пыли, луне, звездам, сладкому аромату жасмина. Я поблагодарил их всех. И прежде, чем мои веки опустились, я уже был на небесах, подобный ветру.

Когда я усовершенствовал умение покидать свое тело, я долго учился, как перемещаться в пространстве. Затем случи­лось так, что один из моих воинов оказался в опасной ситуа­ции. Он упал с лошади, и его нога застряла в стремени. В тот самый момент, как только я подумал о нем, я был рядом с ним и высвободил его ногу. Я стоял над ним и желал ему добра, но он подумал, что это был сон.

В течение многих лет я мысленно путешествовал в разные пространства и встречался с разными созданиями. Я посещал будущие цивилизации в самом начале их зарождении, я видел зачатки пока еще невидимых жизней. Я научился перемещать­ся в одно мгновение, ибо я обнаружил: куда следует мысль, туда перемещается и сознание. И как же в дальнейшем я заво­евывал? Я был очень грозный враг, потому что я знал мысли моих врагов; поэтому я их всех побеждал хитростью. Я уже не осаждал царства; я делал так, что они сами себя осаждали.

Поскольку моя решимость стать моим идеалом преврати­лась в жизненную силу клеток моего телесного воплощения, моя душа постепенно – на протяжении многих лет – меняла программирование каждой клеточной структуры, повышая ча­стоту их вибраций; вот таким сильным было мое желание. Чем спокойнее я становился в жизни, тем сильнее это чувство влия­ло на мою физическую перестройку, и я становился все светлее и светлее. Люди смотрели на меня и вздыхали: «Мастер-то наш уж светиться стал». И я действительно светился, потому что скорость вибрации моего тела возросла от скорости материи до скорости света. Именно это излучало свет во мне.

Со временем, под влиянием лунного света, мое тело стало утончаться. И однажды ночью я оказался в лунном простран­стве. Я уже перемещался не только мысленно. Я повысил ча­стоту вибраций моего тела до световой и уносил мое телесное воплощении с собой; и был несказанно счастлив, потому что совершал что-то неслыханное. Тем не менее я возвращался – для того, чтобы убедиться, что могу сделать это еще раз. И я это проделал много-много раз – шестьдесят три раза до моего окончательного вознесения. Это стало таким же естественным, как для вас дыхание.

Когда я стал ветром, я понял каким ограниченным на самом деле был я и как свободны были элементы жизни. Когда я стал ветром, я стал невидимой силой, не имеющей формы; я стал пульсирующим светом, я стал неделимым. И так я мог свободно перемещаться в пространстве: пересекать горы и долины, зем­ную толщу и океаны, и никто не мог меня видеть. И, подобно ве­тру, я обладал силой превращать изумрудные листья в серебро, раскачивать деревья-исполины, заходить в легкие младенца, проникать в уста любовника и возвращаться к облакам, чтобы опять разогнать их по всему небу. Когда я стал ветром, я стал пи­ком движущей силы, силы, не поддающейся укрощению, силы дикой и свободной: свободной от веса, свободной от измерений, свободной от времени.

Когда я стал ветром, я осознал, как мал и беспомощен чело­век, когда он не знает самого себя, и каким могучим становится он, когда обретает знание. Я познал: на чем человек достаточ­но долго сосредоточивает свои мысли, движимый одним только желанием, он им становится. Если человек все время говорит, что он несчастный, бездушный, беспомощный, то он убедит себя в этом и станет таким. Если он называет себя повелителем ветра, он станет повелителем ветра, как стал им я. И если он называет себя Богом, он станет Богом.

После того как я познал все это, я начал учить моих люби­мых братьев пониманию Неопознанного Бога, Источника всей жизни. И пришло время, когда я уже был в преклонном возрас­те и вся работа над собою, какую я наметил, была выполнена. Я переправился через Индус-реку и там, на склоне горы Индус, в течение ста двадцати дней я передавал свои знания моему народу. Я призвал людей познать, что эти понимания истинны и что источник их божественного руководства находится нево мне, не в ком другом, а в Боге, который сотворил всех нас. И для укрепления их веры – и к их удивлению – я очень плав­но воспарил над ними. Женщины от страха закричали. Воины от изумления выронили палаши. Я отдал им честь в знак про­щания и призвал научиться тому, чему научился я, и стать тем, чем они желают, как это сделал я.

Только через изучение и понимание элементов жизни, которые, как я обнаружил, сильнее человека и умнее его и которые мирно сосуществуют рядом с ним и несмотря на него, открыл я для себя Неопознанного Бога.

Если вы будете спрашивать у человека: «Как мне следует оде­ваться? Во что мне следует верить? Как мне следует жить?» – если вы будете спрашивать у него, вы умрете. Это истина. Иди­те к ветру и просите: «Дай мне знание, ветер. Раскрой меня и дай мне познать». И он превратит вас из изумруда в серебро, и унесет вас в глубины ущелья, и рассмеется вместе с вами в безудержной свободе.

Мне посчастливилось учиться у элементов жизни. Солнце никогда не проклинало меня, и луна никогда не говорила, что я должен вести себя иначе. И элементы никогда не объявляли меня неудачником. Мороз, роса, запах травы, копошащиеся насекомые, крик ночного ястреба – все они пребывают неиз­менно и все они просты по своей сути. И самое замечательное в них, в их простоте и жизнестойкости – это то, что они ниче­го от меня не хотели. Солнце не поглядело вниз и не сказало: «Рамта, ты должен меня боготворить, если хочешь познать меня». Луна не поглядела вниз и не сказала: «Рамта, проснись. Пора обратить внимание на мою красоту». Они всегда были там, когда бы я ни обращал к ним свой взор.

Я учился у того, что есть нечто постоянное, что никогда не осуждает и легко усваивается, если только человек пытается вникнуть в его суть. И поэтому я не стал жертвой искаженного мышления человека с его лицемерием, догмами, предрассудками и многогранным Богом, которому нужно угождать. Вот почему мне было так легко за одну жизнь на этом плане научиться всему тому, что еще предстоит понять большинству людей, ибо они ищут Бога, созданного интерпретацией другого человека. Они ищут Бога в государственном правлении, в правлении церкви, в истории, которую еще неизвестно кто и почему написал. Че­ловек основал свою веру, свое понимание, свои мыслительные процессы и все свои жизни на том, что жизнь за жизнью дока­зывало свою несостоятельность. И все равно, спотыкаясь о свое собственное искаженное мышление, находясь в плену у своего собственного высокомерия, человек продолжает непоколебимо лицемерить; и это ведет его только к смерти.

После того как я вознесся, я познал все, что хотел познать, потому что я перешел из плотности бренного тела в текучесть мысли; и, совершив это, я уже не был стеснен ничем. Вот тогда я познал, что человек по своей сути есть Бог. До того как я вознес­ся, я не знал, что душа существует как таковая, и не понимал ди­намику вознесения телесного воплощения. Единственное, что я знал, — это то, что я помирился со своим прошлым и помирился с жизнью. Я уже не был невежественным варваром, рвущимся на поле битвы. Я уже не был взвинченным и переутомленным. Я полюбил жизнь и все прекрасное, что видел на небесах день за днем и ночь за ночью. Такова была моя жизнь.

Я научился любить себя, когда сравнивал себя с чем-то гран­диозным и величественным. Я стал жить полной жизнью, когда собрал воедино все свое понимание и направил его на самого себя. Вот тогда пришло спокойствие. Вот тогда я стал больше по­знавать. Вот тогда Неопознанный Бог и я стали единым целым.

Не ветром я стал, а идеалом, который ветер представлял для меня. Теперь я им повелеваю, ибо я стал невидимым прин­ципом – свободным, вездесущим и единым с жизнью. Только тогда, когда я стал этим принципом, я понял Неопознанного Бога и все, что он есть, и все, что он не есть, ибо это было то, что я хотел понять. Внутри себя нашел я ответы, которые по­зволили мне расширить мое понимание.

 

Литературный источник

Рамта Белая книга. – М.: ООО Издательский Дом «София», 2006.

 

Салара

КАК ЖИТЬ БОЛЬШОЙ ЖИЗНЬЮ НА МАЛЕНЬКОЙ ПЛАНЕТЕ: ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО НЕЗРИМОМУ

(отрывок)