Гениальность и помешательство (по Ч. Ломброзо)

Успех часто бывает единственной видимой разницей между гением и безумием.

Пьер Буаст

Гением (от лат ingenium) в древности назывался дух божественного происхождения, открывающий избранным людям истину, вдохновляющий и указывающий человечеству путь к счастью и знанию. Так идеалистично древние описывали феномен гениальности. Однако в своей книге «Гениальность и помешательство» итальянский психиатр Чезаре Ломброзо утверждает, что существует неразрывная связь между гением и помешанным. Вот что пишет сам автор в предисловии книги: «Когда, много лет тому назад, находясь как бы под влиянием экстаза, во время которого мне точно в зеркале с полной очевидностью представлялись соотношения между гениальностью и помешательством, я в 12 дней написал первые главы этой книги, то, признаюсь, даже мне самому не было ясно, к каким серьезным практическим выводам может привести созданная мною теория…». Более того гениальность многие психиатры ставят на один уровень со склонностью к преступлениям, даже видят в ней только одну из тератологических форм человеческого ума, одну из разновидностей сумасшествия, так как гениальность само по себе явление ненормальное. Артур Шопенгауэр, сам не лишенный ни того ни другого, утверждал, что «Между гением и безумным то сходство, что оба живут в совершенно другом мире, чем все остальные люди». А Блез Паскаль постоянно говорил, что величайшая гениальность граничит с полнейшим сумасшествием, и впоследствии доказал это на собственном примере.Демокрит даже прямо говорил, что не считает истинным поэтом человека, находящегося в здравом уме. (Excludit sanos, Helcone poetas).

Величайшие идеи мыслителей родятся внезапно и развиваются настолько же бессознательно, как и необдуманные поступки помешанных. Этой же бессознательностью объясняется непоколебимость убеждений в людях, фанатически усвоивших себе известные убеждения. Но как только прошел момент экстаза, возбуждения, гений превращается в обыкновенного человека или падает еще ниже, так как отсутствие равномерности (равновесия) есть один из признаков гениальной натуры. Не подлежит никакому сомнению, что между помешанным во время припадка и гениальным человеком, обдумывающим и создающим свое произведение, существует полнейшее сходство. Латинская поговорка гласит: «Aut insanit homo, aut versus fecit» («Или безумец, или стихоплет»). Древние народы относились к помешанным с большим почтением, считая их вдохновленными свыше,- но в современном мире, благодаря тому, что гений, поглощенный высшими соображениями, отличается от толпы в своих поступках или даже, подобно сумасшедшим (но в противоположность талантливым людям), имеет склонность к хаотичности,- гениальные натуры встречают неприязнь со стороны большинства, которое видит только расхождение сделанных ими выводов с общепризнанными, а также странности в их поведении с полным неведением практической жизни (так, например, высмеивали, называли геометром сумасшедших Яноша Больяи, самостоятельно открывшего четвёртое измерение и создавшего одну из версий анти-Евклидовой геометрии), или же наоборот люди приветствуют оригинальность, граничащую с безумием, но далекую от гениальности,- приветствуют совершенно вслепую дабы показаться просвещёнными и современными. Так, например, Винсент Ван Гог писал в письме другу Раппарду про художника Бока, к которому пришла слава, даже слишком преувеличенная, только когда последнего поместили в лечебницу. Все, кому выпало на долю редкое счастье жить в обществе гениальных людей, поражались их способностью перетолковывать в дурную сторону каждый поступок окружающих, видеть всюду преследования и во всём находить повод к глубокой, бесконечной меланхолии. Меланхолия, уныние, заносчивость, эгоизм – почти справедливая расплата за высшие творческие дарования. Ч.Ломброзо писал: «Вообще, я не думаю, чтобы в мире нашёлся хотя один великий человек, который, даже в минуты полного блаженства, не считал бы себя, без всякого повода, несчастным и гонимым или хотя бы временно не страдал мучительными припадками меланхолии».

Отчасти мрачный взгляд гениев на окружающее зависит, впрочем, и от того, что, являясь новаторами в умственной сфере, они с непоколебимой твердостью отталкивают от себя большинство дюжинных людей. Эта способность обусловливается именно более сильным развитием умственных сил, благодаря которым даровитый человек более способен находить истину и в то же время легче придумывает ложные доводы в подтверждение основательности своего мучительного заблуждения. Моцарт всё время думал, что итальянцы хотят его отравить. Молодой Ф.М.Достоевский пришёл на литературный вечер, в то время как кто-то закончил рассказывать анекдот и все смеялись: Ф.М.Достоевский развернулся и ушёл, решив, что смех вызвало его появление; писатель, исходя из своего субъективного ощущения, мгновенно выстроил гипотезу, для него самого убедительную, но даже не попытался проверить её на опыте. Отчасти ему хотелось быть обиженным, чувствовать, что его не ценят, не понимают и даже смеются над ним, отчасти ему не хотелось убедиться в своей правоте доподлинно, отчасти потому, что это было бы бесполезно, так как людей гениальных и помешанных чрезвычайно трудно убедить или разубедить в чём бы то ни было: источник истинных и ложных представлений лежит у них глубже и развит сильнее, нежели у людей обыкновенных.

По мере развития умственных способностей впечатлительность растет и достигает наибольшей силы в гениальных личностях, являясь источником их страданий и славы. Эти избранные натуры более чувствительны в количественном и качественном отношении, чем простые смертные, а воспринимаемые ими впечатления отличаются глубиною, долго остаются в памяти и комбинируются различным образом. Мелочи, случайные обстоятельства, подробности, незаметные для обыкновенного человека, глубоко западают им в душу и перерабатываются на тысячу ладов, чтобы воспроизвести то, что обыкновенно называют творчеством.

Альбрехт фон Галлер писал о себе: «Что осталось у меня, кроме впечатлительности, этого могучего чувства, являющегося следствием темперамента, который живо воспринимает радости любви и чудеса науки? Свойственная мне чувствительность, конечно, и придает моим стихотворениям тот страстный тон, которого нет у других поэтов».

«Природа не создала более чувствительной души, чем моя»,- писал о себе Дени Дидро. В другом месте он говорит: «Увеличьте число чувствительных людей, и вы увеличите количество хороших и дурных поступков».

Лорби видел ученых, падавших в обморок от восторга при чтении сочинений Гомера.

Живописец Франчиа умер от восхищения, после того как увидел картину Рафаэля.

Лоренс Стерн, после Вильяма Шекспира наиболее глубокий из поэтов-психологов, говорит в одном письме: «Читая биографии древних героев, я плачу о них, как будто о живых людях... Вдохновение и впечатлительность – единственные орудия гения. Последняя вызывает в нас те восхитительные ощущения, которые придают большую силу радости и вызывают слёзы умиления».

Гениев отличает также непомерное тщеславие, которым страдают многие ученые: в этом отношении они представляют большое сходство с мономаньяками, страдающими горделивым помешательством.

«Человек – самое тщеславное из животных, а поэты – самые тщеславные из людей»,- писал Генрих Гейне, подразумевая, конечно, и самого себя. В другом письме он говорит: «Не забывайте, что я – поэт и потому думаю, что каждый должен бросить все свои дела и заняться чтением стихов». Пуассон говорил, что жить стоит лишь для того, чтобы заниматься математикой. Д’Аламбер и Менаж, спокойно переносившие самые мучительные операции, плакали от легких уколов критики. Лючио де Лансеваль смеялся, когда ему отрезали ногу, но не мог вынести резкой критики Жофруа.

Поэт Люций не вставал с места при появлении Юлия Цезаря в собрании поэтов, потому что считал себя выше его в искусстве стихосложения. Иногда чувствительность искажается и делается односторонней, сосредоточиваясь на одном каком-нибудь предмете, подобно мономаньякам. «Из дома реальности легко забрести в лес математики, но лишь немногие способны вернуться обратно» – пишет математик Хуго Штейнхаус, такая глубокая сосредоточенность служит причиною странных поступков вследствие временной анестезии и анальгезии, которые свойственны великим гениям наравне с помешанными.

Так, о Ньютоне рассказывают, что однажды он стал набивать себе трубку пальцем своей племянницы и что, когда ему случалось уходить из комнаты, чтобы принести какую-нибудь вещь, он всегда возвращался, не захватив ее. Ньютон и Бетховен, принявшись – один за музыкальные композиции, а другой за решение задач,– до такой степени становились нечувствительными к голоду, что бранили слуг, когда те приносили им кушанья, уверяя, что они уже пообедали.

Некоторые из таких людей обнаруживали неестественное, слишком раннее развитие гениальных способностей. Так, например, Андре Ампер в 13 лет уже был хорошим математиком, а Блез Паскаль в 10 лет придумал теорию акустики, основываясь на звуках, производимых тарелками, когда их расставляли на стол.

Сильные увлекающиеся умы всегда берутся за выполнение самых трудных задач, «отыскивают пропасти» (как выразился Андре Ампер), часто не соответствующие их профессии. (Ньютон и Паскаль в моменты помешательства занимались теологией).Ум, находящийся под влиянием экстаза, не воспринимает слишком простых и лёгких положений, не соответствующих его мощной энергии. Так, Монж, делавший самые сложные дифференциальные вычисления, затруднялся в извлечении квадратного корня, хотя эту задачу легко решил бы всякий ученик. Жадный до знаний ум гения пробует себя во множестве областей науки, специальностях (Леонардо да Винчи преуспел в 12ти науках, Галлер – в 11, Ампер – в 5, Кардано – в 4), берётся за разнообразные стили и виды искусств. Такое несоответствие профессии отчасти свойственно помешанным, но те, в отличие от гениев, не обладают специальным образованием и знаниями.

Ещё Аристотель заметил, что под влиянием приливов крови к голове «многие индивидуумы делаются поэтами, пророками или прорицателями», что «Марк Сиракузский писал довольно хорошие стихи, пока был маньяком, но, выздоровев, совершенно утратил эту способность».Он же говорит, что знаменитые поэты, политики и художники были частью меланхолики и помешанные, частью – мизантропы, как Беллерофонт. Даже в настоящее время мы видим то же самое в Сократе, Эмпедокле, Платоне и других – а сильнее всего в поэтах. «Люди с холодной, изобильной кровью бывают робки и ограниченны, а люди с горячей кровью – подвижны, остроумны и болтливы». И действительно, мыслителям наравне с помешанными свойственны постоянное переполнение мозга кровью (гиперемия), сильный жар в голове и охлаждение конечностей, склонность к острым болезням мозга и слабая чувствительность к голоду и холоду. Многие из них употребляли средства, которые временно усиливают прилив крови к голове в ущерб остальным членам тела, в том числе и спиртным. Аристотель писал, что «пьянство – это упражнение в безумии». Тассо писал в одном из своих писем: «Я не отрицаю, что я безумец; но мне приятно думать, что моё безумие произошло от пьянства и любви, потому что я действительно пью много». Не говоря уже об Александре Великом, который под влиянием опьянения убил своего лучшего друга и умер после того, как десять раз осушил кубок Геркулеса,- самого Цезаря солдаты часто приносили домой на своих плечах. Сократ, Сенека, Алкивиад, Катон, а в особенности Септимий Север и Махмуд II до такой степени отличались невоздержанностью, что все умерли от белой горячки, даже Авиценна, посвятивший половину жизни доказательству бесполезности своих знаний.

Немало пьяниц встречается и в числе великих музыкантов, например, Дюссек, Гендель и Глюк, говоривший, что «он считает вполне справедливым любить золото, вино и славу, потому что первое дает ему средство иметь второе, которое, вдохновляя, доставляет ему славу». Впрочем, кроме вина, он любил так же водку и наконец опился ею.

Есть версия, что гениальность (точнее, её задатки), как и задатки способностей, передаётся по наследству. Так, например, в семействе Бахов было 8 поколений музыкантов, из которых 57 человек были известными. Помешательство (точнее, склонность к тем или иным психическим заболеваниям) передаётся по наследству намного чаще и интенсивнее выражаетсяс каждым новым поколением – гениальность же почти всегда умирает вместе со своим носителем, и наследственные гениальные способности, особенно у некоторых поколений, составляют редкое исключение. Отчасти это объясняется тем, что множество гениальных людей остаются бездетными (Шопенгауэр, Декарт, Лейбниц, Мальбранш, Кант, Спиноза, Микеланджело, Ньютон, Гоголь, Лермонтов, Тургенев) или несчастливы в супружестве (Сократ, Данте, Байрон, Пушкин), имея различные аномалии в половой жизни: либо они всю жизнь остаются одинокими, холодными, равнодушными к обязанностям семьянина и члена общества ( Микеланджело постоянно твердил, что «его искусство заменяет ему жену», Ленау писал: «У меня есть печальная уверенность, что я не способен к супружеской жизни»). Гёте, Гейне, Байрон, Наполеон, Ньютон хотя и не говорили этого, но своими поступками доказывали еще нечто худшее. В основном помешанные гении были либо гомосексуалистами или страдали от каких-либо органических нарушений в половой системе (Руссо), часто – подагрой,- либо, наоборот, вели распутную, чрезмерно активную половую жизнь - хотя большинство вели распутную и целомудренную жизнь в разные периоды жизни по-разному (Кардано в молодости вел воздержанный образ жизни, а распутный после 35ти; Тассо – наоборот).Известно, в каком рабском подчинении находились Альфьери и Фосколо у женщин, не всегда достойных такого обожания. Красота и любовь Форнарины служили для Рафаэля источником вдохновения не только в живописи, но и в поэзии. Данте был влюблен в девять лет, Руссо – в одиннадцать, Каррон и Байрон – в восемь. С последним уже на шестнадцатом году сделались судороги, когда он узнал, что любимая им девушка выходит замуж. «Горе душило меня,- рассказывает он,- хотя половое влечение мне было еще не знакомо, но любовь я чувствовал до того страстную, что вряд ли и впоследствии испытал более сильное чувство».

Гении, наблюдая за собой, говорят, что под вдохновением они испытывают какое-то необыкновенное лихорадочное состояние, во время которого мысли сами собой родятся в их уме. Сократ первый указал на то, что «поэты создают свои произведения не вследствие старания или искусства, но благодаря некоторому природному инстинкту. Таким же образом прорицатели говорят прекрасные вещи, совершенно не сознавая этого».

«Все гениальные произведения,- говорит Вольтер в письме к Дидро,- созданы инстинктивно. Философы целого мира вместе не могли бы написать Армиды Кино или басни «Мор зверей», которую Лафонтен диктовал, даже не зная хорошенько, что из неё выйдет. Корнель написал трагедию «Гораций» так же инстинктивно, как птица вьет гнездо».

Поль Гоген считает оригинальность тем качеством, которое резко отличает гений от таланта. Точно так же Юрген Мейер говорит: «Фантазия талантливого человека воспроизводит уже найденное, фантазия гения - совершенно новое. Первая делает открытия и подтверждает их, вторая изобретает и создает. Талантливый человек – это стрелок, попадающий в цель, которая кажется нам труднодоступной; гений попадает в цель, которой нам даже и не видно. Оригинальность – в натуре гения <…> Талантливый человек действует строго обдуманно; он знает, как и почему он пришел к известной теории, тогда как гению это совершенно неизвестно: всякая творческая деятельность бессознательна». Например, Эйнштейн в письме другу так упоминал об источнике своих открытий : «…если бы я сказал кому-нибудь, как я создал теорию относительности, меня бы тут же упекли в сумасшедший дом… мне рассказали её цветы в саду…», также стоит упомянуть открытия, сделанные во сне, как (по легендам) это было с Менделеевым, Кекуле и др.Гросси рассказывал, что однажды ночью, после того как он долго трудился над описанием появления призрака Прина, он увидел этот призрак перед собою и должен был зажечь свечу, чтобы избавиться от него. Баль рассказывает о сыне Рейнолдса, что он мог делать до трехсот портретов в год, так как ему было достаточно посмотреть на кого-нибудь в продолжение получаса, пока он набрасывал эскиз, чтобы потом уже это лицо постоянно было перед ним, как живое. Лютер слышал от сатаны аргументы, которых раньше он не мог придумать сам.

Теперь ни для кого не секрет, что великие люди – великие инвалиды. Психические заболевания наносят твореству гения неповторимый отпечаток оригинальности, какой придает творчеству больных. Конечно, среди здоровых людей много талантливых, так же как и среди больных много бездарей, но установлено, что душевнобольные действительно обладают большей креативностью, чем здоровые люди, даже просто органическая болезнь способствует творчеству: много людей, выздоровевших после тяжелой болезни, начинают рисовать, хотя никогда раньше этим не занимались.

Другими словами, болезнь дает таланту возможность «заговорить» и вместе с тем делает так, чтобы таланту «было что сказать».

Отмечают случаи, когда вследствие тех же причин, которые так часто вызывают сумасшествие, то есть вследствие болезней и повреждения головы, самые обыкновенные люди превращаются в гениальных. Вико в детстве упал с высочайшей лестницы и раздробил себе правую теменную кость. Гратри, вначале плохой певец, сделался знаменитым артистом после сильного ушиба головы бревном. Мабильон, смолоду совершенно слабоумный, достиг известности своими талантами, которые развились в нём вследствие полученной им раны в голову.

Ещё за несколько месяцев до усиления своей болезни Гейне писал о себе (Correspondance inedite. Paris, 1877): «Моё умственное возбуждение есть скорее результат болезни, чем гениальности – чтобы хоть немного утешить мои страдания, я сочинял стихи. В эти ужасные ночи, обезумев от боли, бедная голова моя мечется из стороны в сторону и заставляет звенеть с жестокой веселостью бубенчики изношенного дурацкого колпака». Когда Монтень встречался с Тассо, ничто не могло поколебать его убеждение, что неразумие – неотвязный спутник любой мысли. «Разум мой... научил меня, что осуждать что бы то ни было с такой решительностью, как ложное и невозможное,- значит приписывать себе преимущество знать границы и пределы воли господней и могущества матери нашей природы; а также потому, что нет на свете большего безумия, чем мерить их мерой наших способностей и нашей осведомленности»

Исходя из того, что гений и сумасшедший в своем творчестве и психической жизни имеют много общих черт: оригинальность, способность к открытиям, бессознательность творчества и сильная рассеянность, аффективность, сменяющаяся апатией, обострённая чувствительность и склонность к меланхолии и мизантропии, злоупотребление спиртными напитками, наркотическими веществами, эгоизм и гипертрофированное тщеславие,- в физиологическом отношении между нормальным состоянием гениального человека и патологическим сумасшедшего существует немало точек соприкосновения,- исходя из этого возникает вопрос, можно ли считать гениальность психическим заболеванием? Несмотря на то, что генильность – явление само по себе ненормальное, такое заключение было бы ошибочным. Конечно, многие гении становились под конец жизни сумасшедшими,но творчество их в этот период быстрыми темпами шло на спад и вовсе прекращалось, как, например это случилось с Ницше или Ван Гогом. Гениальность проявляется обычно раньше сумасшествия, которое по большей части подаёт признаки после тридцатипятилетнего возраста, тогда как гениальность обнаруживается ещё с детства, а в молодые годы обнаруживается уже в полной мере: Александр Македонский был на вершине своей славы в двадцать лет, Карл Великий – в тридцать лет, Карл XII – в восемнадцать. Даламбер и Бонапарт – в двадцать шесть. Другими словами творчество невозможно без доли безумия и одновременно несовместимо с абсолютным безумием. Рассматривая безумие Ницше, Ван Гога и Арто, М.Фуко заключает, что «безумие есть абсолютный обрыв творчества». Ван Гогу «было прекрасно известно, что его творчество несовместимо с безумием <…> Творчество Арто испытывает в безумии собственное отсутствие <…> Где есть творчество, там нет места безумию <…> Молчание безумных поэтов полнится смыслом по отношению к их прежним речам, но само по себе выдает душераздирающую пустоту» (Фуко Мишель. История безумия в классическую эпоху. СПб. Университетская книга, 1997. С 523, 524).

Философское безумие