За бортом разбитого корабля

Нудно тянулись последние дни в скучной Мошногорской обители. Монахи фанатично сторонились старца-еретика. Начальство строго приказало следить за сообщающимися с отступником и наказывало нарушителей. В общую трапезную теперь отца Митрофана не пускали, так как он нарушал «братское общение». Паломников предупреждали быть с ним осторожными, не общаться с вероотступником и даже не обращать никакого внимания на болтовню этого «плешивого юродивого», ибо этот старец, мол, от чтения «тайных книг» свихнулся и очень опасен.

Однако как ни строг был надзор, весть об отце Митрофане все-таки стала распространяться, сначала по Черкасскому уезду, а потом и по всей Киевской губернии. Уже во многих местах стали серьезно поговаривать о том, что в Мошногорском монастыре монахи проповедуют Христа, как проповедуют Его в «сектантских собраниях». Жаждущие истины массами устремились в монастырь, чтобы убедиться на месте в правдивости этой вести.

Надо сознаться, что это нежелательное паломничество русского народа в монастырь немало переполошило правящие круги. Святой Синод решил покончить с этим делом как можно скорее. И оно было закончено весьма просто и без каких-либо осложнений. В одно прекрасное утро в келью отца Митрофана вошли три монаха: один старый инок с ножницами в руках, а другие два, как говорится, «некрасиво скроенные, но довольно прочно сшитые», послушники.

Отец Митрофан сразу понял, в чем дело и увидел, что всякое сопротивление напрасно. При виде этих непрошеных гостей, старик только как-то съежился. Его дряхлое тело затряслось, а лысая голова покраснела. Старший из пришедших прочел определение Синода и показал «отступнику» ножницы. Молодые послушники, понурив головы, стали как истуканы, даже глазами не моргали. Отец Митрофан ласково улыбнулся и тихо ответил:

— Подчиняясь велению святого Синода, я готов возвратить ему то, чем меня в свое время наградили, а то, что даровал мне мой Искупитель Христос, останется при мне, — и встал с места.

После тяжкой болезни и последних испытаний в монастыре, а также и от старости его голова была уже совсем без волос, но, тем не менее, обряд был выполнен по всем правилам. Монах щелкал своими ножницами по голой шее, бормоча заклинания под нос. После каждого движения ножницами он делал вид, что пальцами собирает с них волосы, которых там фактически не было, и вдавливает их в воск. После этого воск был сожжен на свече, а поп-расстрига немедленно изгнан из монастыря.

Проходя мимо монастырской канцелярии, он увидел у окна стоявшего отца Иуста. Из глаз того по щекам катились слезы, и толстые губы его по-детски судорожно дрожали.

Когда же Митрофан подошел к двери соборного храма, ему навстречу раздался архидиаконский бас:

— Анафема окаянному еретику Митрофану, а-а-на-а-фе-э-ма, ма-а-ра-ана-а-фа-а- а!

С тяжелым чувством отец Митрофан вспомнил слова, которые читал в Библии: «Бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека» (Еккл.12:13).

Эпилог

Немало был удивлен брат Терентий, когда увидел на пороге своей избы согбенного старца. Правда, он сразу же узнал в нем бывшего православного «попа-громилу», гонителя евангелистов, но без малейшего негодования пригласил его войти к себе, говоря:

— Милости просим, пожалуйста, заходите и садитесь. Смеем спросить, какими судьбами Господь вас привел под кров наш?

— Сердцевидец Бог, решающий все жизненные задачи и знающий все, даже тайные помышления сердца нашего, по Своей неизреченной милости послал меня, окаянного человеконенавистника и гонителя избранников Божиих, чтобы во имя Его Единородного Сына, Господа Иисуса Христа, выпросить прощение у вас и всех ваших братьев и сестер, которым я по своему неведению и жестокосердию причинил столько зла и бед... — Горькие слезы прервали дальнейшие слова покаяния.

— С миром принимаем, — тихо, но взволнованно ответил Терентий.

Скоро на столе появился шипящий самовар и скромная еда.

— Присядьте, дорогой гость, и подкрепите свое бренное тело. Чай, устали и голодны?

— Да, самая трудная и страшная дорога была тогда, когда пришлось подыматься над своею плотскою природою, особенно до того перевала, где начинает светить в мятежной душе свет возлюбившего нас Господа, омывшего нас от грехов наших Своею пречистою кровью, — с сокрушением ответил гость и упал к ногам Терентия, умоляя простить его за все причиненное зло, как ему лично, так и всем верующим, которых он так беспощадно громил тогда в Лужищах и в других селениях.

Вспомнив все прошлое, Терентий тоже заплакал. Ему представилась та ужасная картина, когда их так жестоко били палками и веревками и бросали в них камнями; некоторых окровавленных сковывали и отправляли по этапу в ссылку; среди них были плачущие и измученные женщины, а также и дети.

Вот, стоит с грозным видом неустрашимая сестра Орлюк и кричит: «Нет, богоотступники! Вы Христа распяли и Его детей изгоняете по белу свету! Нет, я не желаю ваших греховных обещаний! Ими вы меня не подкупите! Кого Бог сочетал, того вы не разлучите! Берите все, берите дом и двор наш! Мы построили, вы в нем живите! Я не отдам своих шестерых деток и пойду за своим верным и честным пред Господом Богом и нами мужем и отцом! Сестра Лясоцкая, — обращается она к другой страдалице, — пойдем! Пусть весь мир знает, что на святой Руси так жестоко преследуют Христовых свидетелей!»

Вот подлетает урядник, свистнула нагайка. Визжат женщины, плачут дети... Заскрипели телеги, и целый обоз узников Христа ради двинулся в поход. Оставшиеся горько плачут по детям, которых у них бесчеловечно отняли и увезли. И все это делалось из слепой ревности, без рассуждения, во имя того же, кто сказал: «Сие заповедую вам, да любите друг друга» (Иоан.15:17).

— Ради Господа Иисуса Христа прошу вас, дорогой мой брат, встаньте! Я ведь тоже человек грешный. Кланяйтесь Богу и Господу Иисусу Христу, а мы только братья, — говорил Терентий, поднимая старца и усаживая его за стол.

Гостеприимство баптиста, который немало пострадал и даже получил удары по лицу от отца Митрофана, как обухом по голове хватило старца. Он думал, что его побьют и выбросят вон, как паршивого пса, а вышло совсем наоборот. Его приняли с братской любовью, обласкали, пригрели и дали поесть.

Отогрелся старичок в хатке бывших своих заклятых врагов. Никто его не беспокоил и не упрекал вопросами. Все прошлое было забыто и оставлено навсегда. Все верующие обращались со своим бывшим непримиримым гонителем так любовно, что ему стало еще больнее за то зло, которое им делал, а они были кротки и смиренны и называли его брат Митрофан. Он выпросил у них себе службу: в собраниях раздавать сборники песнопений, Евангелия и другое, указывать места вошедшим и служить нуждающимся.

Когда же он решил съездить еще раз в свой последний приход к бывшему своему заместителю отцу Боголюбященскому, чтобы от него получить хоть что-либо из оставленного там при ссылке в монастырь имущества, то батюшка встретил его на крыльце своего церковного дома со словами:

— Я не имел чести быть управляющим вашим имуществом и, к прискорбию, ничего о нем не знаю. Можете уходить с миром, подобру-поздорову. С еретиком, преданным анафеме, я ничего общего иметь не желаю! — и хлопнул дверью.

Оставшись на крыльце, отец Митрофан подумал:

«Вот то, что сказано в Священном Писании: «Бог поругаем не бывает; что посеет человек, то и пожнет!» (Гал. 6,7) Как в свое время я поступал с людьми, так теперь поступают со мною». Вздохнув, он произнес:

— Да воздаст тебе, брат мой. Господь не по твоим делам, а по Своей неизреченной милости. Пусть Господь благословит тебя и весь дом твой миром и да сохранит тебя Он от всякого рода зла!

Сказав это, он тихо оставил порог поповского дома и опять пошел к баптистам. Чужие стали ему своими, далекие - близкими и наоборот. Не на что было обижаться отцу Митрофану у верующих. Заботились они о нем, как о близком своем, как о родном.

Но всему приходит свой конец. Не избежал его и обласканный старец. Воспаление легких, как былинку, подкосило его. Лежа в горячке, он однако не терял сознания до самого конца. Приходящих посетителей он убеждал любить Господа Иисуса Христа всем сердцем и не делать никому зла, потому что за всякое дело человеку придется дать ответ перед Господом.

— Ах, как же сладко жить со Христом! — говорил он, — и смерть с Ним не страшна.

Перед смертью он попросил, чтобы его похоронили там, за оврагом на горке, рядом с могилой брата Семена-пастуха, а дочь покойного, сестру Надежду Семеновну, спеть на могиле гимн: «Взойдем на Голгофу, мой брат...», что и было исполнено. Брат Терентий сказал у его могилы живое и проникновенное слово на тему: «Любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу». Преклонив колена, многие из верующих горячо благодарили Бога за Его неизреченную любовь.

С тех пор даже сельские ребята, когда пасут лошадей недалеко от этого места, говорят, что в этих могилах покоятся два брата-врага. А Терентий еще сильнее стал благодарить Бога за Его любовь и милость, что и гонителей детей Божиих, если они искренно обращаются к Нему, Он принимает как Отец детей, дает им возможность стать наследниками жизни вечной во Христе Иисусе Господе нашем.

И сегодня еще из села Лужищи видны ютящиеся на горке за оврагом, около большого обгорелого дубового пня, два небольших холмика - могилы врагов-братьев. Они как будто всеми забыты и никому не нужны. Но это два важных исторических свидетеля. Если теперь они и молчат, то только до времени, а потом - ЗАГОВОРЯТ! Не напрасно ведь в Священном Писании написано: «Каждый из нас за себя даст отчет Богу!» (Рим. 14, 12)