Авторская символика образа Рождества в произведениях          Ч. Диккенса

Уже говорились, что Рождество — один из многих европейских праздников, суть которых в соединении веры и веселья. Однако оно типично, особенно английское, и весельем своим, и даже верой. Его отличие от прочих праздников — например, пасхи в других странах — сводится к двум чертам: с земной, материальной стороны в нем больше уюта, чем блеска; со стороны духовной — больше милосердия, чем веселья. Уют, как и милосердие,— очень английская черта. Больше того: уют, как и милосердие,— английская добродетель, хотя нередко он вырождается в бездуховность, как милосердие в попустительство и ханжечтво.

Идеал уюта — чисто английский, и он очень присущ рождеству, особенно рождеству у Ч. Диккенса [37, c. 108]. Однако трудно создать уют в тогдашнем пригороде, и поэтому эти пригороды объявили его грубым и слишком материальным. На самом деле уют, особенно рождественский, прямо противоположен грубости. В нем больше поэзии, больше искусства. В «Christmas Carol» наши герои справляют Рождество в маленьких комнатах, для описания которых подойдет слово «уют», а никак не «удобство»: «a room, not very large or handsome, but full of comfort», «There was nothing of high mark in this. They were not a handsome family; they were not well dressed; their shoes were far from being water-proof; their clothes were scanty; and Peter might have known, and very likely did, the inside of a pawnbroker's. But, they were happy, grateful, pleased with one another, and contented with the time», «the flickering of the blaze showed preparations for a cosy dinner» [42].

Одним из символов рождества у Диккенса является туман. Туман не любят, и Диккенс, должно быть, его единственный поэт. В первой из повестей – знаменитой «Christmas Carol» — он выразил самую его суть одним сравнением: «Nature lived hard by, and was brewing on a large scale» [42]. Таким образом, туман подобен огромному чану пива. Это представление о влажном воздухе как о чем-то не только плотном, но и сытном — обеде или питье — может показаться странным, но чувства Диккенса оно передает точно. Мы говорим о густом тумане «хоть ножом режь». Ч. Диккенсу понравилось бы это выражение, уподобляющее туман огромному пирогу. Еще больше ему нравилось собственное сравнение с гигантской пивоварней. Наверное, он мечтал о невозможном счастье – отыскать огромный чан и угостить всех бедняков.

Ч. Диккенс придает туману сверхъестественные качества, используя такое стилистическое средство, как олицетворение: «The fog came pouring in at every chink and keyhole, and was so dense without, that although the court was of the narrowest, the houses opposite were mere phantoms» [42].

Далее Ч. Диккенс поэтизирует туман, сравнивая его с привидениями: «The air was filled with phantoms… Whether these creatures faded into mist, or mist enshrouded them, he could not tell. But they and their spirit voices faded together; and the night became as it had been when he walked home» [42].

Именно во времена королевы Виктории за Англией закрепилось название «туманный альбион». В то время ускоренными темпами начала развиваться промышленность. И на самом деле это был не туман, а смог — смесь дыма и тумана, который почти все время висел в небе. В своей «Christmas Carol» Ч. Диккенс описывает его используя такие стилистические средства как эпитеты «dingy», «half thawed», «half frozen» и метафора «shower of sooty atoms»: «The sky was gloomy, and the shortest streets were choked up with a dingy mist, half thawed, half frozen, whose heavier particles descended in shower of sooty atoms, as if all the chimneys in Great Britain had, by one consent, caught fire, and were blazing away to their dear hearts' content» [42]. Так, туман создан людьми, а человек несет с собою собственное облако. Если настоящая тьма — прикосновение бога, туман — прикосновение человека.

Этим священным облаком и окутано начало «Christmas Carol», первой и самой типичной из рождественских повестей. Роль тумана в повести чрезвычайно важна, так как у Ч. Диккенса атмосфера нередко важнее сюжета. Атмосфера рождества важнее, чем Скрудж и даже Духи; фон – важнее лиц. Это можно сказать и о другой атмосфере, которую Диккенс преувеличивал чуть ли не так же сильно, как веселье.

Так же в «Christmas Carol» важную роль играет мирный и радостный фон. «Christmas Carol» — радостный кошмар; сцены пестры, то перед нами предстает «a group of handsome girls, all hooded and fur-booted, and all chattering at once, tripped lightly off to some near neighbour's house; where, woe upon the single man who saw them enter — artful witches, well they knew itт— in a glow!», то «a bleak and desert moor, where monstrous masses of rude stone were cast about, as though it were the burial-place of giants» [42]. Сцены мелькают, но не меняется настрой души — дух буйного благодарения и тяги к человеческим лицам. Таким образом, повесть эта неровна, иногда слаба, но с начала и до конца в ней неуклонно звучит голос радости. Она едина, как сон. События сменяют друг друга очень быстро, но все остается прежним.

Ч. Диккенс начинает рассказ радостным кличем «A merry Christmas, uncle! God save you!» [42]. Слог его весел и прост; снег и град у него щедростью своей противопоставлены Скрудж: «External heat and cold had little influence on Scrooge. No warmth could warm, no wintry weather chill him. No wind that blew was bitterer than he, no falling snow was more intent upon its purpose, no pelting rain less open to entreaty. Foul weather didn't know where to have him. The heaviest rain, and snow, and hail, and sleet, could boast of the advantage over him in only one respect. They often came down handsomely, and Scrooge never did» [42]. Скрудж первых страниц не хуже, чем в конце. Не так уж важно, правдоподобно ли его раскаяние,— прелесть и благодать повести не в сюжете. Очаг истинной радости освещает и согревает всех героев.

Повесть «поет» от начала до конца, как поет счастливый человек по дороге домой. С первых же бодрых фраз она поэтична и восторженна [13, c. 204]. Поэтому Ч. Диккенс назвал свое произведение рождественской песней. Поистине, это – рождественская песнь, а ничто другое.

Еще одной составляющей Рождества у Ч. Диккенса была симпатия к бедным — он страдал вместе с ними душой, что возмущало их, возмущало и его. Он не жалел народ и не боролся за него и не просто любил, он сам был народом. Больше всего он един с бедняками в ненависти к тому, что слыло научным и прогрессивным. Справедлив их гнев или нет, Ч. Диккенс обвинял от своего имени. Когда Скрудж ссылается на излишек населения: «If they would rather die, they had better do it, and decrease the surplus population» [42], Дух резонно советует ему помолчать, пока он не узнает, где этот излишек и кто именно его составляет: «Man, said the Ghost, if man you be in heart, not adamant, forbear that wicked cant until you have discovered What the surplus is, and Where it is. Will you decide what men shall live, what men shall die? It may be, that in the sight of Heaven, you are more worthless and less fit to live than millions like this poor man's child. Oh God! to hear the Insect on the leaf pronouncing on the too much life among his hungry brothers in the dust» [42].

Наконец, Ч. Диккенс был за одно с бедными в понимании Рождества, то есть праздника как он есть. Бедных чаще всего бранят за то, что они слишком много тратят на гостей, это им впрямь нелегко, но, поступая так, они совершенно правы: «if you had judged from the numbers of people on their way to friendly gatherings, you might have thought that no one was at home to give them welcome when they got there, instead of every house expecting company, and piling up its fires half-chimney high» [42].

Рождество у Ч. Диккенса невозможно представить без очага, то есть открытого огня: «At last the dinner was all done, the cloth was cleared, the hearth swept, and the fire made up», «Passing through the wall of mud and stone, they found a cheerful company assembled round a glowing fire», « But even here, two men who watched the light had made a fire, that through the loophole in the thick stone wall shed out a ray of brightness on the awful sea» [42]. Именно возле этого очага собирается вся семья в канун Рождества: «Passing through the wall of mud and stone, they found a cheerful company assembled round a glowing fire. An old, old man and woman, with their children and their children's children, and another generation beyond that, all decked out gaily in their holiday attire» [42], «… we are telling Winter Stories — Ghost Stories, or more shame for us - round the Christmas fire; and we have never stirred, except to draw a little nearer to it» [41]. Таким образом, домашний очаг является не только символом уюта, домашнего тепла, но и символом воссоединения семьи: «And I do come home at Christmas. We all do, or we all should. We all come home, or ought to come home, for a short holiday - the longer, the better - from the great boarding-school, where we are for ever working at our arithmetical slates, to take, and give a rest» [41].

В Генуе в 1844 году Ч. Диккенс написал вторую повесть «The Chimes», которая отличается от «Christmas Carol» только тем, что в ней больше серого, зимнего, северного ненастья. Как и «Carol», «The Chimes» призывают к жалости и веселью, но сурово и воинственно. Это не рождественская песня, а рождественский гимн.

Художественное воздействие повестей, особенно символических образов Невежества и Нищеты, было потрясающим и по убедительности превосходило самый блестящий памфлет. Остальные рождественские повести — «The Cricket on the Heart», «The Battle of Life» — написаны не в социальном, а в «домашнем» ключе. Первая из них славит домашний уют и бескорыстие любви. Диккенс изображает счастье, необходимое условие которого — доброта, верность и доверие.

Третья из рождественских повестей «The Cricket on the Heart» наделена всем тем, что мы называли главным в Диккенсовом восприятии рождества. В ней есть уют, то есть удобство, основанное на неудобстве. В ней есть любовь к беднякам, особенно к их мотовству, которое можно недолгим богатством. В ней есть очаг, то есть открытый огонь, алое сердце дома. Этот огонь — истинное пламя Англии — еще не потушила печная цивилизация. Однако все ценное в «The Cricket on the Heart» выражено в заглавии не хуже, чем в самой повести. Сама повесть «уютна». «Christmas Carol» обращает противника рождества; «The Chimes» его уничтожают; «The Cricket on the Heart» не хватает воинственной ноты.