ОДИНОЧЕСТВО И УЕДИНЕНИЕ

И, отпустив народ, Он взошел на гору помолиться в уединении; и вечером оставался там один.

Мф 14 : 23

I

"Оставался там один". Как и мы. Человек одинок, потому что он человек! В оп­ределенном смысле всякое творение одиноко. В величественной обособленности каждая звезда совершает свой путь во тьме бесконечного космоса. Всякое дерево растет в соответствии со своим законом, реализуя свои собственные уникальные возможности. Животные живут, борются и умирают ради одних себя, заключенные в границы собственного тела. Разумеется, они тоже рождаются как мужские и жен­ские особи, рождаются в семьях и стаях. Некоторые из них являются стадными жи-

' Перевод сделан по изданию:  Tillich P . The Eternal Now. Sermons. London: SCM Press, 1963.          

.    

вотными. Но все они одиноки! Быть живым означает быть телесным - телом, отде­ленным от всех других тел. А быть отделенным означает быть одиноким.

Это верно в отношении всякого существа, но в отношении человека - в большей степени, чем какого-либо другого существа. Он не просто одинок; он знает о своем одиночестве. Осознавая, кто он есть, человек задается вопросом о собственном оди­ночестве. Он спрашивает, почему он одинок и как может преодолеть свое одиночест­во - поскольку не может ни выдержать этого одиночества, ни избежать его. Такова судьба человека - быть одиноким и осознавать это. И даже Бог не может избавить его от этой судьбы.

В библейском повествовании о рае мы читаем: "И сказал господь Бог: не хорошо быть человеку одному . И сделал женщину из плоти Адама».2 Мы берем этот древ­ний миф, чтобы показать, что изначально не было телесной разделенности мужчи­ны и женщины - вначале они были едины. Но, признавая друг друга плотью от пло­ти своей, каждый остается в одиночестве. Они взирают друг на друга, и, несмотря на взаимное влечение, чувствуют свою взаимоотчужденность. В библейском повество­вании Бог сам заставляет их осознать этот факт, говоря с каждым отдельно, делая каждого ответственным за собственный грех, слушая их оправдания и взаимные об­винения, произнося каждому отдельное проклятие и оставляя их переживать стыд собственной наготы. Каждый из них одинок. Сотворение женщины не преодолело того, что Господь определил как "нехорошее" для человека. Человек остается один. А сотворение женщины, хотя и дало Адаму помощницу, все же поставило рядом с одиноким человеческим существом другое столь же одинокое человеческое сущест­во, и от их плоти произошли все другие люди, каждый из которых одинок.

Но мы все-таки спрашиваем: а так ли это на самом деле? Разве Господь не сделал чего-то лучшего? Разве наше одиночество не преодолевается полностью во встрече мужчины и женщины? Разумеется, это происходит в часы общения и мгновения любви. Экстаз любви способен поглотить человеческую самость в ее единении с другой самостью, и кажется, что разделенность преодолена. Но после таких мгнове­ний взаимная изоляция людей ощущается еще глубже, чем раньше, вплоть до взаим­ного отторжения. Мы отдали слишком много самих себя, и теперь стремимся вер­нуть отданное. Наше стремление защитить собственное одиночество выражается в чувстве стыда. Мы ощущаем стыд, когда открывается наша внутренняя самость, мыслительная или телесная. Мы стараемся прикрыть собственную наготу, как это сделали Адам и Ева, когда осознали самих себя. Таким образом, мужчина и женщи­на остаются одинокими даже в самом близком единении. Они не могут проникнуть в глубиннейшее средоточие друг друга. А если бы это было не так, то они не могли бы быть друг для друга помощниками, не могли бы создать человеческое общество.

II

Наш язык тонко ощущает эти две стороны человеческого одиночества. Он со­здал слово "одиночество", чтобы выразить страдание быть одному. И он же создал слово "уединение", чтобы выразить радость быть одному. Хотя в повседневной жиз­ни мы не всегда различаем значения этих слов, мы все же должны постоянно это де­лать, углубляя таким образом наше понимание человеческого предназначения.

В 25-м псалме мы читаем: "Призри на меня и помилуй меня, ибо я одинок и угне­тен". Псалмопевец чувствует боль одиночества. Мы не знаем, каким именно было его одиночество, но знаем множество образов, которые одиночество может прини­мать. И все мы переживали некоторые из них.

2. Бт 2: 18. (Здесь и далее - ссылки и примечания переводчика.)

³ В ПравославнойБиблии это соответствует Псалму 24 ст. 16.

Чаще всего мы переживаем одиночество, наступающее после смерти тех, кто по­могал нам забыть о собственном одиночестве, или после разлуки с ними. Это касает­ся не только самых близких нам людей, но также и тех, кто подарил нам чувство единения - например, коллег, с которыми мы работаем, и с которыми у нас возник социальный контакт и духовное общение. Для многих людей такое одиночество [яв­ляется] обычным состоянием и постоянным источником глубокой меланхолии. Вздохи бесконечного числа одиноких людей вокруг нас и во всем мире наполняют уши, открытые для любви.

Но давайте также посмотрим на тех, кто окружен друзьями и соседями, коллега­ми и соотечественниками, кто живет в семейном союзе и наслаждается сексом - т.е. имеет все, чего те, другие, не имеют. И давайте спросим, не бывает ли у них чувства боли от одиночества. Скрывает ли общество людей, в котором они пребывают, их одиночество? Если мы можем отнести себя к этой категории людей, то наш ответ будет таков: я никогда не чувствовал себя так одиноко, как в тот час, когда я, окру­женный людьми, переживал предельную изоляцию. Я замолчал и удалился от лю­дей, чтобы побыть одному со своим одиночеством. Я хотел, чтобы мое внешнее за­мешательство соответствовало внутреннему страданию. Давайте не будем пре­уменьшать эти переживания, говоря, что некоторые люди попросту недостаточно сильны, чтобы занять значимое место в группе, и их удаленность есть не что иное, как выражение слабости, и что помочь этому может дружеский совет или курс пси­хотерапии. Конечно, таких людей много, и они действительно нуждаются в помощи. Но сейчас я говорю о тех сильных людях, которые достигли определенной значимос­ти в социуме, и тем не менее переживают ужас предельного одиночества. Они видят, как бы через трещину в окружающем их мире, подлинную трагедию человека. Да­вайте не будем преуменьшать также и эти переживания, подчеркивая тот факт, что некоторые люди чувствуют себя непонятыми вопреки их горячему желанию быть понятыми, а потому и терзаются одиночеством посреди толпы. Никто не отрицает, что такие люди существуют, и что, следовательно, у них своя правда. А кто по-на­стоящему понят, даже самим собой? Тайна личности не может быть постигнута при помощи точного описания характера. И все же те, кто постоянно чувствуют себя не­понятыми, путают тайну личности с воображаемыми "сокровищами", которыми, как им кажется, они обладают, и которые требуют признания со стороны окружаю­щих. И когда такого признания не возникает, они чувствуют себя одинокими и от­вергнутыми. Эти люди тоже нуждаются в помощи. И все же есть люди, чьи реаль­ные душевные сокровища достаточно велики, чтобы найти свое выражение и быть воспринятыми и понятыми другими, но и эти люди переживают ужасное чувство аб­солютного одиночества. В такие мгновения они прорываются сквозь скорлупу обы­денной жизни к глубинам трагического существования человека.

Многие ощущают одиночество из-за того, что вопреки их стремлению любить и быть любимыми, их любовь отвергнута. Но их одиночество создано ими самими. Эти люди склонны считать своим правом то, что может быть отдано им лишь как дар. Они погружаются в это рукотворное одиночество, мстя отвергшим их горечью и враждой, а на самом деле наслаждаясь болью своего одиночества. Таких людей много, и они вносят огромную лепту в невротическое одиночество нашего времени. Они даже больше других нуждаются в помощи, поскольку легко становятся жертва­ми демонических сил, полностью замыкающих их в себе.

Но есть также и подлинный опыт отвергнутой любви. Человек ничего не требу­ет как такового, но надежда тоскует о другой надежде и терпит разочарование. Лю­бовный союз подходит к концу или вообще перестает существовать. Такое одино­чество обрывает наши связи с миром. Мы действительно абсолютно одиноки, и да­же чья-то любовь к нам или сила нашей прежней любви не могут снять с нас это бремя. Тот, кто способен выдержать одиночество любовного разочарования, пере­живает всю глубину трагизма человеческого существования, причем переживает творчески.

Но в конечном счете остаются две формы одиночества, которых нельзя ни избе­жать, ни закрыть чем-либо: это одиночество вины и одиночество смерти. Никто не может забрать и избавить нас от того, что мы приняли на себя вопреки нашему под­линному бытию. Мы чувствуем как скрытую, так и явную свою вину именно как свою и только свою. Мы не можем сделать никого ответственным за то, что совер­шили сами. Мы не можем убежать от своей вины и не можем скрыть ее, оставаясь честными. Мы остаемся с ней один на один. И это одиночество пронизывает все дру­гие формы одиночества, преобразовывая их в опыт самоосуждения.

И, наконец, существует предельное одиночество неизбежности смерти. В пред­чувствии собственной смерти мы остаемся совершенно одни. Общение с другими людьми не может устранить это одиночество, как не может и присутствие других в сам час моего умирания скрыть то, что это моя смерть, и только моя. В час смерти мы отрезаны от целого мира и каждого предмета в нем. Мы уже лишены всех этих вещей и живых существ, помогавших нам забыть собственное одиночество... Кто способен вынести такое одиночество?!

III

Победить одиночество может лишь тот, кто способен вынести уединение. Нам присуще естественное стремление к уединению, потому что мы люди. Мы хотим ощутить, кто мы есть - но не через боль и ужас, а через радость и мужество. Есть много путей, на которых мы можем найти и пережить это уединение. И каждый из этих путей может быть назван "религиозным", если верно, что, как сказал один фи­лософ, "религия есть то, что человек делает со своим уединением".

Один из этих путей - стремление к молчанию природы. Мы можем беззвучно разго­варивать с деревьями, облаками и морскими волнами. Природа способна отвечать без слов шелестом листьев, движением облаков или шепотом волн. Мы можем обрести уе­динение, но лишь на короткое время, поскольку понимаем, что голоса природы не могут быть подлинным ответом на вопросы нашего разума. Наше уединение в природе очень легко превращается в одиночество, и мы снова возвращаемся в человеческий мир.

Уединение также можно найти в чтении стихов, в слушании музыки, в созерца­нии полотен живописцев, в постоянной работе мысли. Возможно, мы одни среди множества других людей, но мы не одиноки. Уединение защищает нас, не изолируя. Но жизнь опять возвращает нас к своей пустой болтовне и неизбежным требовани­ям повседневной рутины. Она возвращает нас к нашему одиночеству и к тому покро­ву, который она, в свою очередь, на него набрасывает.

Несомненно, что одиночество повседневности обнаруживает не только трагизм человеческого существования вообще, но в особенности - нашего времени. Теперь го­раздо сильнее, чем в прежние времена, человек настолько одинок, что не может вынес­ти этого одиночества. Он страстно стремится стать частью толпы. И весь мир его под­держивает в этом стремлении. Это симптом нашей общей болезни - то, что учителя, родители, владельцы средств коммуникации делают все, для того чтобы лишить нас внешних условий уединения, простейшего стремления к отдельной жизни. Даже наши дома, вместо того чтобы защищать уединение каждого члена семьи или группы, уст­роены так, чтобы исключить уединение почти полностью. То же самое касается раз­личных форм общественной жизни, школ, колледжей, учреждений и предприятий. Давление, разрушающее само наше стремление к уединению, не прекращается.

Но иногда Господь выбрасывает нас из толпы и погружает в уединение, к кото­рому мы не стремимся, но оно захватывает нас. Как говорит пророк Иеремия: "Бла­го человеку, когда несет он иго в юности своей; сидит уединенно и молчит, ибо Гос­подь наложил свою длань на него"⁴. Господь иногда накладывает на нас свою длань.

⁴ Пл 3: 27, 28.

Он хочет, чтобы мы задались тем вопросом об истине, который может изолировать нас от других людей, и задан этот вопрос может быть только в уединении. Господь хочет, чтобы мы задавались вопросом о справедливости, который может заставить нас страдать и умереть и который может возникнуть лишь в уединении. Господь хо­чет, чтобы мы отошли от обычных человеческих путей, что может навлечь на нас проклятия и ненависть, и этот отход возможен только в уединении. Он хочет, чтобы мы сквозь границы собственного бытия проникли туда, где возникает тайна жизни, и это может происходить только в моменты уединения.

Среди нас есть люди, стремящиеся к творчеству в той или иной сфере жизни. Но невозможно стать творческим человеком и оставаться им вне уединения. Один час осознанного уединения в большей мере творчески обогащает человека, нежели многочасовые усилия осмыслить творческий процесс.

Что же происходит в нашем уединении? Прислушаемся к словам Евангелиста Марка об уединении Иисуса в пустыне: "И был Он там в пустыне сорок дней, иску­шаемый сатаною, и был со зверями; и ангелы служили ему . Он один, созерцающий всю землю и небо, вокруг Него - дикие звери, и сам Он - поле битвы божественных и демонических сил. Итак, это первое, что происходит в нашем уединении: мы встречаемся с собой, но не как с собой, а как с ареной битвы сил созидания и разру­шения, Бога и демонов. Уединение нелегко - кто может его вынести? Оно не было легким даже для Иисуса⁶. Мы читаем: "Он взошел на гору помолиться в уединении; и вечером оставался там один" (Мф 14 : 23). Когда приходит вечер, одиночество ста­новится более одиноким. Мы ощущаем это, когда день или какой-то период или все дни нашей жизни подходят к концу. Иисус ушел, чтобы молиться. Есть ли это воз­можность обратить одиночество в уединение и вынести уединение? На этот вопрос нет простого ответа. У многих верующих людей для этого не хватает сил. Большин­ство молитв представляют Бога собеседником человека; мы используем Его, чтобы избежать единственно верного пути к уединению⁷. Такие молитвы легко исходят из уст как священников, так и мирян. Но они не рождены из встречи наедине с Богом. Это, конечно же, не те молитвы, ради которых Иисус удалялся в пустыню. Для нас лучше оставаться в молчании, следовать за собственной душой, которая ищет уеди­нения и без слов стремится к Богу. И мы можем делать это даже в базарный день или в переполненной комнате, и даже в самых тяжелых внешних условиях. Стремле­ние к Богу дает нам те мгновения уединения, которых никто не в силах у нас отнять.

В такие мгновения уединения с нами что-то происходит. Центр нашего бытия, наша глубиннейшая внутренняя самость, основа нашей уникальности восходит к бо­жественному центру и погружается в него. И тогда мы не рискуем утратить себя.

Теперь, вероятно, можно ответить на вопрос, который вы, скорее всего, уже себе задали: как из уединенности может вырасти сообщество? Мы же поняли, что никог­да не сможем проникнуть в глубиннеишии центр бытия другого существа. Мы все­гда одни, каждый сам с собой. Но мы все-таки можем достичь этого глубиннейшего центра самости другого человека в том случае, если устремляемся к Богу и от него возвращаемся к человеку. В этом случае одиночество не устраняется, но входит в то сообщество, в котором пребывают духовные центры других людей. И даже любовь рождается заново в уединении, поскольку лишь в уединении те, кто одинок, способ­ны обрести тех, от кого они отделены. Только присутствие вечного может пробить те стены, что отделяют временное от вневременного. Один час уединения может больше приблизить нас к тем, кого мы любим, чем долгие часы общения. Мы мо­жем взять любимых с собой к вершинам вечности.

⁶ Непосредственно из далее цитируемого евангельского текста сказанное не следует.

⁷ Тиллих подразумевает механическую, машинальную молитву, которая является лишь иллюзией
молитвы.

И, возможно, когда мы спросим: "А что же представляет собой глубиннейшая внутренняя природа уединения?", то получим ответ: присутствие вечного на прото­ренных дорогах временного. Именно опыт бытия одним, но не одиноким, с позиции Вечного Присутствия светит ликом Христа и соединяет нас со всеми и всем, от кого и чего мы отделены. В бедности уединения есть все богатства. Позволим себе уеди­нение - чтобы встретиться с вечным, найти других, увидеть себя.