Карамат (араб. «чудеса»), или Что могут суфии

В мире чудес не ищи: есть мелочи — родинки жизни;

Мелочь такую заметь — чудо возникнет само.

В. Набоков

Вокруг любой группы людей, отличающихся своим поведением, внешним видом и образом мыслей от человеческого большинства, будь то йоги, буддийские монахи, цыгане, шаманы, члены тайных, непонятных этому большинству, сект, объединений, и прочих, им подобных общностей, всегда возникают слухи и легенды о сверхъестественных способностях этих таинственных личностей, то ли дарованных им свыше, то ли исходящих от темных сил. Не избежали этой участи и суфии. С момента их появления в исламском мире молва приписывала им и, особенно, суфийским шейхам возможность творить чудеса. Набор этих волшебных суфийских деяний постепенно расширялся, включая в себя такие их виды, как хождение по воде, огнестойкость, левитация, быстрое преодоление больших расстояний, билокация, ясновидение и т. п.

Но, как говорится, молва без причины не возникает, и сохранились свидетельства, позволяющие причислить таких суфиев как Рабиа ал-Адавиа, ал-Халладж, Абу Саид ал-Майхани и некоторых других к тому типу людей, которых сейчас именуют экстрасенсами, а запрет на использование таких неординарных способностей для достижения недостойных целей (приобретение авторитета, стяжательства, известности, реализации завышенных притязаний и т. п.), налагаемый большинством шейхов на членов своих братств, свидетельствует, что эти качества, если и не были довольно широко распространены, то, во всяком случае, встречались среди суфиев. Конечно, чудеса, заимствованные из библейских и коранических легенд и ближневосточного фольклора, такие как хождение по воде, быстрое преодоление огромных расстояний и т. п., из рассмотрения следует исключить. Что же касается различных форм воздействия на подсознание окружающих, то суфии, имеющие опыт предельной сосредоточенности, безусловно, могли ими обладать. Не следует отвергать и возможности использования суфиями билокации — то есть создания видимости одновременного пребывания человека в различных местах, так как это «чудо» также является одним из видов воздействия на подсознание «зрителей». При этом, по-видимому, используются еще неизведанные качества мозговой материи и принципы ее функционирования. Кто может ответить на вопрос, каким образом волк, находясь за десятки километров от подруги, там, куда не могут попасть ее эманации даже на молекулярном уровне, узнает о ее местонахождении? И не угадывает ли кошка, находясь за сотни километров от своего привычного жилья, направление к дому оттого, что в этом доме все в это время думают о ней? Вспомните о своих предчувствиях встреч со знакомым, которые вы оба начинаете словами: «Я только что о тебе подумал». Все эти явления существуют, и нужно только научиться ими управлять.

Суфию запрещена передача оккультного знания. Меня лично этот запрет не тяготит, так как я этим знанием в систематизированном виде не владею, но в моей жизни было несколько случаев или происшествий, связанных с неосознанным использованием эффекта предельного сосредоточения и имеющих отношение к данной теме. Сейчас я о них расскажу. Жизнь прожита, и говорить уже можно о чем угодно, хотя и в разумных пределах. Около пятидесяти лет назад я был занят проектом одной электростанции в Донбассе. Проектирование — дело коллективное, решения в этом процессе принимаются по соглашению большинства специалистов и выносятся в мир от имени проектного института (теперь — проектной фирмы). Так получилось, что наше проектное решение по одному из сооружений, заглубленному на двадцать метров (высота шестиэтажного здания), было встречено в штыки руководством стройки, возглавляемом очень влиятельным человеком, и этот «хозяин» выдвинул свое предложение. Как непосредственный руководитель проекта, я не видел серьезных технических возражений, но принятие этого предложения привело бы к переделке всех строительных чертежей, что в условиях перегрузки нашего института было нежелательно, и я был командирован, чтобы отстоять свои позиции. Когда я приехал на стройку, «хозяин» находился в командировке в Москве, а встретить и переубедить меня было поручено пяти-шести руководителям соответствующих отделов на совещании при заместителе отсутствующего шефа.

Я не помню, почему и зачем, помню только, что по семейным делам командировка эта была для меня некстати, и я хотел вернуться домой как можно быстрее. Поэтому, когда все собрались, я «включился», и через два часа всеми без исключения был подписан протокол, подтверждавший наше решение и отвергавший предложение их «хозяина». И я уехал, увозя в портфеле эту бумагу. Через неделю ко мне прибыл один из участников совещания и слезно просил вернуть «документ». Я взял с него обещание, что все переделки и ответственность за них они возьмут на себя и не будут «загружать» наш институт. Потом мне рассказывали, что «хозяин», ознакомившись с протоколом, устроил серьезное разбирательство, но никто из подписавших так и не смог ему внятно объяснить, как получилось, что он поставил свою подпись.

Это был единственный случай, когда я использовал свою способность к сосредоточению во вред конкретным людям ради достижения какой-то незначительной цели, и, несмотря на то, что я в конце концов предотвратил грозившие им административные последствия моей «шалости», Всевышний наказал меня за это памятью о моем поступке, вызывающей непокой в моей душе. Более того, Всевышнему было угодно, чтобы я узнал об окончательной судьбе этого «спорного» объекта: за несколько месяцев до того момента, когда я взял в руки перо, чтобы покаяться здесь публично, мне стало известно, что это сооружение было полностью засыпано землей так, что подземная конструкция теперь даже не угадывается. Конечно, всему этому есть объяснение в цепи событий, происшедших в последней трети минувшего века, которая выглядит следующим образом: нападение на Афганистан по политическому решению группы идиотов-геронтократов, правивших исчезнувшей страной, вызывавшее бойкот пресловутого «российского газа» и, затем, переделка угольных электростанций, расположенных в угледобывающем районе рядом с шахтами (очередной приступ идиотизма теперь уже технического), на сжигание в топках котлов этого самого «российского газа», и затем — уничтожение сооружений углеподачи на таких «модернизированных» электростанциях, ставших «газо-мазутными». Я привел эту сложную для гуманитариев схему, чтобы читатель еще раз почувствовал, как все связано в нашем мире, но для меня, кроме этой безусловной истины, в том, что я об этом узнал, видится воля Всевышнего, пожелавшего очередной раз показать мне всю тщету человеческих усилий, даже сверхъестественных.

Все описанное, как я уже говорил, — единственный случай использования суфийского дара, который мог иметь серьезные последствия для тех, кто поневоле был в этот случай вовлечен, но это не означает, что я осознанно или неосознанно не прибегал к своим возможностям, как говорится, «по мелочам»:

— я пользовался ими, чтобы предотвратить нежелательные вопросы экзаменаторов на институтских экзаменах (свою способность скрытого убеждения я окончательно осознал в студенческом возрасте);

— я пользовался ими, чтобы обеспечить к себе хорошее отношение окружающих, включая соседей по купе или больничной палате,— там, где это было особенно необходимо;

— каюсь, но иногда и, по-моему, непроизвольно я «включался» в своем общении с женщинами, и прожил жизнь без бурных сцен, сохраняя добрые отношения со всеми, говоря словами известного романса, «желанными когда-то», оберегая их от разочарований. Надеюсь, что этот грех будет мне прощен, поскольку Всевышний, сотворив меня ходоком, не подарил мне «неотразимый» внешний облик, и я был просто вынужден как-то компенсировать этот недостаток.

Более серьезными, но, вероятно, допускаемыми свыше, были случаи использования мною этих способностей в моей изобретательской деятельности, к которой я приобщился лет сорок назад и занимался два десятилетия. Дело в том, что в своих заявках на изобретения я вскоре стал выходить за пределы своей квалификации, вторгаясь в другие области техники, требующие специального образования. В соответствии с процедурой оформления изобретений мне приходилось отстаивать свои решения в спорах с экспертами, это образование имевшими, и я эти экспертизы без особого труда проходил.

Как это получалось, может быть пояснит следующая, известная в суфийских кругах, история: суфии несколько лет уговаривали знаменитого своей мудростью шейха Абу Саида ал-Майхани встретиться с его современником — гениальным ученым Абу Али ибн-Синой (Авиценной). Наконец эта встреча состоялась вблизи Нишапура. Более часа они провели наедине друг с другом, а когда их свидание закончилось, находившиеся там суфии спросили шейха о его впечатлении от этой беседы. Шейх, не задумываясь, дал краткий ответ на их вопросы:

— То, что я вижу, он знает!

Тогда суфии кинулись к Абу Али, резюме которого было столь же кратким:

— То, что я знаю, он видит!

Прошу не счесть дерзостью и посягательством на сравнение с великим Абу Саидом ал-Майхани, но я тоже «видел» действие своих разработок, относящихся к неведомым мне областям знания, и полученные мной авторские свидетельства говорят о том, что это мое «виденье» было достаточно убедительным. Опять-таки без претензий на свое сравнение с гениями, а лишь вследствие знакомства с их биографиями, отмечу, что своей способностью «видения» результатов размышлений пользовался также Альберт Эйнштейн и при разработке теорий относительности, и в своем полушутливом изобретательстве.

Рассказывают, что молодой Чехов, демонстрируя то ли Григоровичу, то ли Плещееву свои творческие возможности, указал на стоявшую на столе чернильницу и заявил, что он тут же может немедленно написать рассказ под названием «Чернильница» с участием в его действии этого нехитрого канцелярского предмета. Аналогичный случай имел место и в моей жизни: вблизи меня шел разговор об изобретательстве. Я пытался убедить своих коллег, что возможности человека в этой области безграничны. Мне не верили, и тогда я, указав на большую гайку, которую привез с одного из наших объектов и использовал в качестве пригруза, чтобы бумаги мои не сдувал сквозняк, сказал:

— Хотите, я изобрету гайку?

Все дружно засмеялись, а я вдруг увидел гайку, чем-то отличающуюся от той, что лежала на моем столе. Когда все разошлись, я набросал ее описание, пока видение не забылось.

Чехов, по моим сведениям, не написал рассказ «Чернильница», а я через несколько месяцев получил авторское свидетельство на «показанную» мне Кем-то на одно мгновение необычную гайку, и все желающие могут в этом убедиться (Авторское свидетельство №1462030, 1988 г.). В качестве соавтора я включил своего ныне покойного коллегу, высказавшего сомнение в успехе этого деяния.

Вообще, по моему мнению, научно-технический прогресс находится под неусыпным вниманием Всевышнего, Который достаточно строго определяет его уровни, допустимые для соответствующих этапов развития человечества. При этом Он не останавливается даже перед радикальным вмешательством в жизнь тех, кто по Его оценкам опережает время и нарушает или может нарушить положенные сроки. Об этом свидетельствуют судьбы Никола Теслы, Михаила Филиппова, Льва Ландау, чьи труды были Им прерваны «на самых интересных местах». По-своему трагичны научные судьбы Альберта Эйнштейна, которому не удалось найти то, что он считал сущим, и Андрея Сахарова, оставившего главное направление своей жизни, испытав непреодолимое нравственное воздействие.

Надеясь, что читатель простит мне эти скучные ученые отступления, возвращаюсь к суфийским чудесам в моей жизни. Речь пойдет об уже упоминавшейся билокации. О безусловном существовании этого явления также говорилось выше, а теперь несколько слов о его технике: допустим вы, обладая способностью концентрации сознания, сосредоточившись и закрыв глаза, представите себя, например, идущим по далекой от вас ялтинской набережной. Если ваше сосредоточение будет достаточным и если среди идущих по этой набережной будет в этот момент находиться какой-нибудь ваш знакомый, то он вспомнит вас, и ему покажется, что в толпе мелькнет ваше лицо. Я лично специально не проверял этот способ, но такие случаи мне известны.

Я же когда-то развлекал своего маленького сына иначе: когда мы с ним гуляли, я время от времени настраивался на «волну» кого-нибудь из встречных, и тот вдруг «узнавал» меня. Затем следовал обмен ничего не значащими фразами, и мы быстро расходились. Я спешил, чтобы сын не зашелся в смехе. По этой же причине я часто старался ограничить эти «случайные встречи» дружескими приветствиями. Кого «видели» во мне эти незнакомые мне люди, для меня оставалось тайной. Все описанное также было одной из форм билокации, только в этих случаях я предоставлял своим «пациентам» возможность самим определить желанную для них встречу. Должен отметить, что эта форма билокации таит в себе и некоторую возможность возникновения опасных ситуаций, когда тот, на кого направлен ваш взгляд, вдруг «узнает» в вас своего врага. Вообще баловаться с чужим подсознанием не стоит, так как может быть нарушен принцип «не навреди» живому — один из основополагающих в суфизме, и я старался во всех случаях (кроме интима) пользоваться только мимолетными взглядами своих глаз, чтобы не узнать лишнее. Так спокойнее.

Тему о мистических способностях суфиев я хочу завершить, возвратившись к словам ал-Худжвири о тайных суфиях. Вот так звучат эти слова в переводе с перевода книги ал-Худжвири, выполненного знаменитым английским востоковедом Р. Николсоном:

«Среди них (суфиев.— Л. Я.) есть четыре тысячи скрытых, которые не знают друг друга и не осведомлены о совершенстве своего состояния. При всех обстоятельствах они остаются скрытыми друг от друга и от всего человечества. Благодаря им возникали традиции, а изречения этих святых делали Истину ясной для всех, и я сам, хвала Аллаху, был свидетелем этого».

(Перевод с английского —

переводчик не указан)

Идрис Шах в одной из своих книг, процитировав ал-Худжвири, приводит расширяющее эту идею и приближающее ее к современности высказывание другого английского востоковеда Э. Уинфилда: «Учение о тайных святых является весьма замечательным. На Земле всегда живет четыре тысячи человек, являющихся святыми, так сказать, не подозревая об этом. Это люди, наделенные природой добротой, позволяющей им без усилий достигать тех вершин, к которым большинство людей безуспешно пытаются приблизиться. Им свойственны преданность, мягкость, отсутствие эгоизма, природное чувство добра и врожденная склонность следовать ему, стремление к поддержке и утешению тех, кто наслаждается счастьем общения с ними. Когда эти люди умирают, они, возможно, навсегда остаются святыми для одного или двух из тех, кто их любил. Самопроизвольную доброту такого рода не следует сводить к каким-либо рамкам и правилам, ибо ее источником является внутренняя склонность, а не внешние установления. Закон бессилен против этих людей. Они следуют свои принципам мышления и склонностям, совершенно независимым от похвалы или порицания внешних людей».

(Идрис Шах «Суфизм», М., 1994, переводчик не указан)

Идрис Шах завершает цитирование следующими словами: «Суфийское учение отводит таким людям определенное место во всеобщей эволюционной модели мира». По сути дела Идрис Шах говорит здесь о возможном неопознанном влиянии некоторой, говоря словами марксистко-сталинского новояза, «прослойки» в человеческой массе на ход истории. Как было сказано выше, суфии — и явные (осмысленно), и тайные (интуитивно) в той или иной степени обладают способностью высокой концентрации сознания и воли. Но суфий, прежде всего, индивидуалист, и представить себе группу суфиев, согласованным «залпом» корректирующую, допустим, конкретную политическую ситуацию, невозможно по объективным причинам. Но Всевышний в своем арсенале рычагов воздействия на течение дел имеет такое мощное оружие, как Случайность, и, будучи Господином Случайности, Он может сообщить настроениям явных и тайных, не знающих друг друга суфиев определенную синхронность, и тогда их скрытые качества, которые неподвластны всяким «омонам» и прочим охранительным структурам, могут подтолкнуть этот суетный мир к каким-либо заметным изменениям. Об этом догадывался Лев Толстой, писавший, как уже говорилось, о преобразующем мир воздействии тысяч «человеческих воль», а параноидальное, в своем большинстве, склонное к конспирологии и «теории заговоров» человечество пыталось объяснить многое из происходящего на их глазах интригами масонов, «сионских мудрецов» и других реальных или порожденных больной фантазией «злых» сил.

В действительности же все гораздо проще и, одновременно, гораздо сложнее.

 В заключение хочу сказать, что в местах продолжительного пребывания покинувших этот мир суфиев сохраняется их незримое присутствие, придающее этим уголкам Земли особое очарование. В детстве я это очарование испытал в Мавераннахре, а затем был Крым — благодатный край — северная граница Земли Аллаха, где некогда располагались десятки суфийских обителей (текке или ханак), заполненных последователями Джунайда — учителями из суннитских братств Халватиа и Кадириа и их учениками, проводившими время в мирных беседах о возвышенном, о вере и Истине, о Всевышнем. Потом все было там разорено, но остались тени, и они напоминают о себе чутким душам. Одной из таких душ был Максимилиан Волошин, остро ощутивший боль утраты:

За полтораста лет — с Екатерины

Мы вытоптали мусульманский рай,

Свели леса, размыкали руины,

Расхитили и разорили край,

Осиротелые зияют сакли,

По скатам выкорчеваны сады.

Народ ушел, источники иссякли...

А может быть, те, кто жил в этом раю, по-прежнему пребывают в нем, и он, этот рай, существует: просто Всевышний развел их во времени с теми, кто пришел сюда рубить деревья и разрушать камни, и оба эти мира соседствуют, разделенные несколькими минутами Абсолютного Времени, и потому не касаются друг друга, а Волошину удалось выйти на границу времен, и, как путнику в «Марсианских хрониках», пообщаться с исчезнувшим для всех прочих бытием.

Мне могут возразить, что в те далекие для ныне живущих времена, о которых вспоминает Волошин, в Крыму были не одни лишь суфии, посвятившие свою жизнь Любви, созерцанию Красоты и поискам Истины. Были и работорговцы, было застоявшееся средневековье... Да, было, но там же и родились слова Надежды: «в обоих мирах будет проклят тот, кто продает людей, рубит деревья и разбивает камни». Да и если говорить о рабстве, то в «просвещенной» России оно законно просуществовало до 1861 года, в Германии оно возродилось при Гитлере, а в покойном Советском Союзе колхозной и лагерной формами чисто рабской трудовой повинности были охвачены десятки миллионов человек. Да и депортация крымских и кавказских народов весьма походила на транспортировку рабов, как по условиям перевозки, так и по итогам «мероприятий». Так что попытаемся забыть о плохом, помня о том, что воздаяние было и остается в руке Всевышнего.

*     *     *

Об этой книге

По своей структуре и содержанию эта книга существенно отличается от уже упоминавшегося издания «Суфии. Восхождение к Истине. Собрание притч и афоризмов» (Москва, Из-во «Эксмо», 2001, 2002, 2003, 2005, 2007, 2008, 2009).

 В ее вводную часть включены автобиографические мотивы, так как у большинства людей, сталкивающихся с понятием «суфизм», сначала возникает представление об этом явлении как о преданиях старины глубокой и каком-то атрибуте «Тысячи и одной ночи», ставшими предметом научных исследований прошлого, и лишь потом тот, кто понял, что «суфизм» есть не стройная философская и теологическая система, а образ жизни и форма восприятия окружающего мира и отношения к нему, начинает интересоваться современным состоянием этого феномена. Исчерпывающе удовлетворить этот интерес к постижению тайны смогут, отчасти, помочь крупицы личного опыта.

Далее читателю предлагается совершить путешествие во времени от первых подвижников, ступивших на Путь и знавших еще «людей скамьи», «скамейников», сидевших под навесом у дома Пророка и ловивших каждое его слово, воспринимая это слово, как речь Всевышнего. Этот Путь, как они считали, должен был быть тернистым, аскетическим, отшельническим, а радость, обретенная душой на этом Пути, была пропорциональна его тяжести для бренного тела. Это поколение суфиев представлено в книге легендарными, но вполне историческими личностями шейха ал-Хасана ал-Басри и одной из немногих великих в суфийской истории женщин — Рабии ал-Адавиа, относившихся к арабской линии в суфизме. Затем, учитывая, что конечной целью автора книги в ее основной части являлось создание исторического портрета шейха Баха ад-Дина Накшбанда из Бухары, основное внимание в дальнейшем изложении уделяется хорасанским суфийским деятелям Абу-л-Хасану ал-Джуллаби ал-Хуржвири и Омару ибн-Ибрахиму ал-Найсабури ал-Хайаму, поскольку именно хорасанский суннитский суфизм стал для Баха ад-Дина отправной точкой для совершенствования суфийских традиций. При этом Омар Хайям, если бы Баха ад-Дин его знал, мог бы послужить прообразом суфия нового типа, отвечавшего тем представлениям о суфийской этике и суфийском служении, которые спустя двести пятьдесят лет после его смерти предложил бухарский мудрец, ну а ал-Хасана ал-Басри и Баха ад-Дина Накшбанда разделяют семь веков суфийской истории. Следует также отметить, что в этой книге основное внимание уделено не творчеству представленных в ней суфиев, а обстоятельствам их жизни, поскольку изучение биографий знаменитых шейхов также является одной из эффективных форм суфийского обучения.

Мне хотелось, чтобы «главным действующим лицом» основной части этой книги стал шейх Баха ад-Дин Накшбанд, хотя расширить биографическую информацию об этом мудреце я смог, в основном, за счет включения в объем относящихся к нему текстов подборки суфийских притч, в той или иной степени связанных с его именем, которые, на мой взгляд, существенно дополняют его портрет. Однако, в отличие от ал-Худжвири и Хайяма, письменных трудов, в которых могли бы непосредственно отразиться его душа и сердце, Баха ад-Дин не оставил, и это заметно сказывается на полноте его жизнеописания.

В некоторых подробностях бытия суфийских шейхов ощущается влияние мифологии, что приводит к необходимости повторять описания одних и тех же событий под разными углами зрения, как это делал Павич в своем знаменитом «Хазарском словаре». Правда, цели использования такого приема различны — Павич с его помощью совершенствовал художественные качества своего текста, а в данном случае он служит лишь средством увеличения объема биографической информации о «действующих лицах» этого повествования.

В эту книгу также включен ряд очерков, опубликованных мной в первом десятилетии XXI века в периодических изданиях и посвященных исламу вообще и выдающимся суфиям — ал-Газали, Джалал ад-Дину Руми и легендарному Ходже Наср ад-Дину, в частности. Завершают книгу эссе о влиянии ислама на творчество А. Пушкина и изданная в начале ХХ века подборка высказываний Мухаммада, содержащихся в Сунне. Это собрание изречений Пророка было подготовлено Львом Толстым, открыто симпатизировавшим мусульманской религии и устанавливаемым ею нравственным правилам и критериям.

*     *     *

5. Несколько слов в заключение этой части повествования

Должен сказать, что помимо некоторых, описанных выше необычных явлений, в моей биографии было не менее десятка случаев, когда сама моя жизнь подходила к тому краю, за которым Ничто, но Всевышний в последний момент отводил угрозу. Все мы — должники Всевышнего самим фактом своего существования на Земле, однако столь явные случаи Его судьбоносного вмешательства в мою личную Судьбу заставляли меня искать причины Его милосердия ко мне, человеку, хорошо знающему свои грехи. Я понимал, что от меня чего-то ждут и, чтобы отработать дарованное мне время, брался за дела, казавшиеся мне благими: я строил и изобретал, рассчитывал и исследовал, издавал свои ученые труды и литературные опыты. Но каждый раз, когда я завершал свое очередное усилие и когда мне казалось, что положенное мне мною исполнено, моя жизнь опять подходила к своим пределам, и Всевышний снова увеличивал мой срок пребывания здесь. Последний раз это случилось три года назад, и я опять не понимаю, что же Он ждет от меня.

Может быть, эту книгу, которая лежит перед Вами?

Харьков. Июнь 2010 г.