математического и естественнонаучного цикла

Филология и математика.Связь языкознания с математикой наметилась уже давно. Известный русский математик В.Я. Буняковский пророчески писал о необходимости применения математики в области грамматических и этимологических разысканий. В наши дни стали известны лингвистические исследования основоположника генетики И.Г. Менделя, пытавшегося применить статистические методики не только в области биологии, но и в языкознании. И.А. Бодуэн де Куртене, набрасывая контуры будущего языкознания, непременным условием его считал тесную и органическую связь с математикой. «Нужно чаще применять в языкознании количественное, математическое мышление и таким образом приблизить его всё более к наукам точным» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 17]. Перспективные мысли высказаны Бодуэном в статье «Количественность в языковом мышлении». Выдающийся лингвист практически использовал квантитативную методику в исследованиях по фонетике (исчисление альтернаций) и по грамматике (описание типов склонения).

Крупнейший теоретик языка Е.Д. Поливанов, говоря о точках соприкосновения между математикой и лингвистикой, особо выделял следующее: а) анализ кимографических кривых; б) диалектологическая статистика; в) приложение теории вероятностей к определению относительной вероятности этимологий — как достоверных, так и гипотетических и, наконец, фантастических [Поливанов 1968].

Связь языкознания с математикой не была односторонней. Используя методы математики, лингвистика в свою очередь питала математику плодотворными идеями. Наблюдения известного математика А.А. Маркова (1856–1922) над текстом «Евгения Онегина» (распределение доли гласных и согласных среди первых 20 000 букв — «испытания, связанные в цепь») привели к открытию знаменитых «марковских цепей», обогативших теорию вероятностей и математическую статистику. Примером использования лингвистических знаний в математике служит создание математической лингвистики [Гладкий, Мельчук 1969].

Для описания и исследования лингвистических фактов привлекаются различные разделы математики: алгебра, теория множеств, математическая логика, теория информации, теория вероятностей и математическая статистика. В силу этого математическая лингвистика стала развиваться в нескольких направлениях — алгебраическая лингвистика, комбинаторная лингвистика, которая опирается на разделы «неколичественной» математики (теория множеств, математическая логика, теория алгоритмов), и квантитативная лингвистика, которая изучает лингвистические явления с помощью «количественной» математики (математическая статистика, теория вероятностей, теория информации и др.).

Квантитативная лингвистика от математической отличается большим вниманием к языковой специфике, которая стоит за количественными отношениями. Главная её задача — поиск связи между количественными и качественными сторонами языка: между употребительностью и возрастом слов, длиной слова и его употребительностью, полисемией и употребительностью; делается попытка выявить объективный критерий таких лингвистических категорий, как продуктивность классов слов, однородность и регулярность отношений между единицами словаря [Арапов 1988].

Пока наиболее перспективным представляется исследование сущностных характеристик языка при помощи аппарата теории вероятности и математической статистики — квантитативная лингвистика. Собственно говоря, связь математики с языкознанием началась с попыток установить статистические свойства речи, поскольку языку присущи объективные количественные характеристики. Благодаря вероятностной природе языковой структуры, она легко поддается изучению математическим аппаратом теории вероятностей и математической статистики. Основа тому — регулярность, упорядоченность языковых явлений. Уже существует большая специальная литература, отразившая результаты применения статистических методик в исследовании различных ярусов языковой системы.

Статистически исследуется фонетика, закладываются основы статистического изучения морфемного состава слова и морфологических категорий. В частности, установлена связь между числом фонем и средней длиной морфемы, стало известно, что количество фонем отражается на качестве морфем и слов, а количество морфем на качестве слов. Интересна попытка количественно выразить степень силы управления. Намечается статистическая классификация синтаксических конструкций, обследуются закономерности связи размера предложения с характером текста. Выявлено, что с ХI до ХХ века вероятность использования предлогов увеличилась с 0,096 (ХI–ХIII вв.) до 0,123 (ХХ в.), а союзов уменьшилась с 0,126 (ХI–ХШ вв.) до 0,085 (ХХ в.) [Русинов 1983: 37]. Количественной интерпретации подвергается даже такая «качественная» сторона языка, как семантика. Особенно эффективны статистические подсчеты в стилистике. Количественными параметрами обладают такие явления, как ритм и рифма. С применением статистики увеличивается надежность типологических разысканий. С помощью статистических методов устанавливается мера генетической близости между славянскими языками по данным праславянской лексики, сохраняемой каждым из них [Журавлев 1994].

Филология и информатика. Информатика — это отрасль науки, изучающая структуру и общие свойства информаций, а также вопросы, связанные с её сбором, хранением, поиском, переработкой, преобразованием, распространением и использованием в разных сферах деятельности [НИЭ 2000: 7: 209]. Союз филологии и информатики складывается с началом эпохи информационного общества, для которого глав­ными ценностями становятся информация и знание. Становление нового общества характеризует­ся интенсивным ростом количества информации, которое требует эффек­тивной работы с ней (хранение, распространение, поиск, учет и т. д.). Это возможно только путём использования современных средств вычислительной техники и перевода информации в электронную форму [Вигурский, Пильщиков 2003: 9].

Частью национального информационного ре­сурса является культурно-историческая инфор­мация, к которой относят лите­ратурное и философское наследие, музейную и архивную информацию (включая кино-, фоно- и фотоинформацию), фундаментальные справочные сведения (энциклопедии, словари и т.д.). Культурно-истори­ческая информация обеспечивает историческую память и национальные традиции. Она способствует органическому развитию общества и обеспечивает единство на­ционального самосознания, однако размеры территории России препятствуют её свободному использованию на всей территории страны. Нормальное функционирование нацио­нального информационного ресурса ставит задачу сохранения, распространения и эффектив­ного использования культурно-исторической ин­формации, что обеспечивается приме­нением современных информационных технологий и созданием единого информационного простран­ства, охватывающего как печатную, так и эле­ктронную информацию [Там же: 9–10][25].

Филология предполагает тексты. Известно, что большая часть накапли­ваемых электронных информационных ресурсов — это наборы текстов. Современные информационные технологии, в свою очередь, предлагают новые возможности для обработки и анализа текстов и предоставляют разнообразные средства создания, распространения, поиска и учета текстовой ин­формации. Филология не остаётся пассивным пользователем готовой технологии, она ставит задачи изучения текстов, бытующих в новой форме, в но­вой среде и в новых условиях. Так что филология и технология заинтересованы в кооперации и взаимопомощи [Там же: 11], в результате чего складывается новая дисциплина — филологическая информатика [Хроленко, Денисов 2007].

Филологи (преимущественно лингвисты, но также стиховеды и литературоведы) одними из первых начали применять в своей работе вычи­слительную технику. Опыт постановки задач филологией перед технологией начинается с 1950-х гг., когда начались исследования по машинному переводу, создание машинных словарных фондов и словарей; разработка методов и алго­ритмов морфологического анализа лексики, работы по син­таксическому и семантическому анализу текстов и мн. др. Всё это способствовало развитию программного обеспечения современных поисковых систем.

К началу 1990-х годов информационные техно­логии сделали огромный скачок, позволяющий говорить о возможности и даже необходимости их применения в практике филологических наук. Интерес филологов к информационным технологиям усилился с появлением персональных компьютеров, которые стали доступны любому пользователю (как по цене, так и по эксплуатационным характери­стикам). Стали интенсивно развиваться и активно использоваться тексто­вые процессоры, средства автоматической про­верки орфографии и грамматики, программы оптического распознавания текста и другие лингвистические и эдиционные компьютерные средства.

Результаты освоения филологами современ­ных информационных технологий заметнее всего проявляются в создании профильных интернет-ресурсов, в которых сосредотачивается всё, что интересно и полезно филологу: коллекции текстов, биогра­фические материалы, результаты научных иссле­дований, библиографическая информация, эле­ктронные версии профильных журналов и т.д.). По подсчётам специалистов, количество сетевых ресур­сов по русской филологии и фольклору уже в конце 2002 — начале 2003 г. оценивалось в 300–350 [Каталог сетевых ресурсов 2006э].

Роль сетевых ресурсов велика. Филологический труд становится более продуктивным: скорость выполнения рутинных процедур повышается в де­сятки раз, и в результате высвобождается время для активной творческой работы.

Магистральный путь филологической информатики — создание специализирован­ных полнотекстовых информационных систем, среди которых наиболее интенсивно развивающимися становятся электронные издания и электрон­ные библиотеки.

К.В. Вигурский и И.А. Пильщиков видят шесть основных направлений работ, необходимых в филологической практике: (1) создание электронного фонда русской словесности, который должен обеспечивать сбор, об­работку, надежное хранение и эффективное использование культурно значимых произведений русской литературы и фольклора; (2) создание национального корпуса русского языка (проект, который уже успешно реализуется); (3) создание электронного словарно-справочного фонда (сло­вари, энциклопедии, справочники и указатели, необходимые для проведения филологических ис­следований); (4) создание средств автоматизации работ в сфере филологии, допускающих применение универсальных либо специальных алгоритмов (автономные программные продукты для пер­сональных компьютеров); (5) организация цикла филологических иссле­дований по подготовке изданий литературных произведений в электронной форме; (6) учет и систематизация филологически значимых электронных фондов, а также создание сводного электронного каталога сетевых информационных ресурсов филологического профиля (см. также: [Вигурский, Пильщиков 2005]).

Примером сотрудничества филологов со специалистами по машинному переводу стал мёртвый язык семитской семьи — угаритский. В своё время этот язык был расшифрован лингвистами традиционным способом. Чтобы проверить возможности современных информационных технологий повторную расшифровку языка доверили учёным из Массачусетского технологического института, разработавшим компьютерную программу, которая расшифровала мертвый язык за пару часов. Программа сравнивала слова на угаритском со словами из близкородственного языка — иврита — в поисках общих корней. Исследователи исходили из допущения, что между разноуровневыми элементами родственных языков можно установить однозначные связи — как на уровне знаков алфавита, так и на уровне частей слов (морфем). Наличие первой расшифровки даёт возможность проверить точность работы программы. Оказалось, что для 29 из 30 букв языка машина смогла верно найти соответствия в иврите. Примерно треть угаритских слов имеют «родственников» в иврите. Шестьдесят процентов из них программа определила верно. Своеобразным толчком к работе для массачусетских исследователей стала книга «Потерянные языки» Эндрю Робинсона, в которой автор утверждает, что машины не обладают тем сплавом логики и интуиции, которые необходимы археологам и лингвистам для успешной расшифровки надписей на мертвых языках. Однако энтузиасты, повторившие расшифровку с помощью компьютерной техники, надеются, что их программа, даже если и не расшифрует древние письменности, поможет разработчикам автоматических переводчиков, таких как Google Translate. Таким образом, филологические задачи становятся вызовом для представителей так называемого точного знания (см. об этом, напр.: [Машина расшифровала… 2010э]).

Биология и лингвистика.На стыке биологии и языкознания складывается биолингвистика, изучающая становление биологической основы для речевых механизмов. В естествознании активно используется выработанная языкознанием терминология. По признанию известного генетика, лауреата Нобелевской премии Ф. Жакоба, лингвистика предложила молекулярной генетике совершенную модель. К сожалению, сама генетика пока не внесла ощутимого вклада в прогресс филологии, хотя поиски связи языковой компетенции человека с генетическим уровнем ведутся весьма энергично.

Филология и генетика. Науке XX века стало известно, что генетический и лингвистический коды сходны. Наследственность — это сообщение, записанное вдоль хромосом с помощью химического «алфавита»: четыре химических радикала, чередуясь в бесконечных линейных последовательностях нуклеиновых кислот, создают текст генетической информации. В генетическом коде, как и в языке, информативен не отдельный элемент системы, а особые комбинации исходных нуклеотидов по три элемента («триплеты»). Весь генетический «словарь» состоит из шестидесяти четырёх «слов». Три триплета являются «знаками препинания»: они обозначают начало и конец фразы. Обнаруживаются и «синонимы» — последовательности, которые соотносятся с одной и той же аминокислотой. Однако лингвистический код богаче генетического, чем обеспечивается языковая избыточность, благодаря которой можно исправлять или восстанавливать искажения. У генетического кода избыточность отсутствует, потому генетическая информация может искажаться.

Изоморфизм (сходство формы) лингвистического и генетического кодов привёл к тому, что молекулярная генетика позаимствовала у лингвистики её понятия и термины. Известно, что механизм передачи генетической информации, генетический код, удалось расшифровать лишь тогда, когда дерзнули описать его в терминах современной лингвистики и теории информации [Журавлёв 2000: 83].

Известен спор лингвиста Р. Якобсона и генетика Ф. Жакоба о природе изоморфизма лингвистического и генетического кодов. Ф. Жакоб считал это сходство внешним, возникшим в результате структурного сближения или совпадения двух различных систем, выполняющих аналогичную информационную функцию. Р. Якобсон же полагал, что языковой код сложился по структурным принципам, по образцу и моделям генетического кода. Его влияние на языковой код осуществилось через сферу бессознательного: организм неосознанно владеет информацией о строении и структуре существенных его механизмов (изложено по: [Гамкрелидзе 1988]).

В пользу этой точки зрения приводят примеры, когда талантливые личности, не зная о генетике и генетическом коде, строили особые информационные системы по моделям генетического кода. Так, в китайской книге «И Чинь», написанной три тысячи лет тому назад, представлена система трансформации четырёх бинарных элементов, составленных из «мужского принципа» ян и «женского принципа» инь и сгруппированных по три, что даёт всего 64 троичных последовательности. Аналогичное видим у древних греков: четыре элемента мира у ионийцев, четыре жидкости человеческого тела у Гиппократа. Теории глоттогонии (происхождения языка) Н.Я. Марра современная наука не приняла, но интересно отметить, что язык, по Марру, начинается с четырёх (вначале Марр считал — из семи) исходных комплексов, каждый из которых состоит из трёх элементов (сал, бер, йон, рош).

Способность быть человеком говорящим мы получаем на уровне генетики. Конкретный же язык — результат дальнейшего развития. А.А. Потебня подчеркнул это: «Дети выучиваются языку взрослых только потому, что при других обстоятельствах могли бы создать свой» [Потебня 1989: 22].

Исследователи из университета штата Калифорния в Сан-Диего, США (University of California) выдвинули предположение, что некодирующие участки ДНК могут выполнять функцию своеобразных «знаков препинания» в геноме. Они установили, что, несмотря на то, что эти участки, которых около 96 % всего наследственного материала, не кодируют белки, они контролируют функционирование соседних кодирующих генов. Руководитель исследовательской группы сравнивает некодирующие блоки генома с пунктуацией: «Без них геном выглядит как очень длинное предложение без знаков препинания» [http://www.inauka.ru/news/article76498?subhtml]. Исследователи предполагают, что эти участки ДНК крайне важны для механизма трансляции генов. Не исключено, что именно в них содержится информация, указывающая, какой ген должен быть заблокирован, а какой — активен.

Связь генетики с филологией, точнее, с лингвистикой очевидна на уровне методологии исследования. Гены сохраняются тысячелетиями, хранят информацию о тех, кто их передал, и вместе с людьми они мигрируют. Генофонд распределяется в пространстве. Это дало основание для появления специального направления в науке — геногеографии. Её основатель А.С. Серебровский полагал, что эта наука не биологическая, а историческая (см.: [Балановская, Балановский 2009: 401]). Геногеография, исследуя современное состояние генофонда, помогает установить прародину народа и пути его миграции. Так, рассмотрены генетические реконструкции событий истории популяций в диапазоне от 140 тыс. лет до 140 лет. 140 тыс. лет назад произошло разделение современного человечества на два крупных ствола: бушмены и всё остальное человечество. Прослежено расселение финикийцев по Средиземноморью. Выявлен след крестоносцев в Леванте. Установлено, что киргизы мигрировали из енисейских степей на высокогорья Памира. Русский народ — это мощный генетический пласт восточных славян и ассимилированных финно-угорских племён, у которого отсутствуют следы «монгольского ига». Терские казаки Северного Кавказа включили в свой генофонд значительное число Y-хромосом от коренного населения Кавказа, а кубанские казаки — не включили [Балановская, Балановский 2009: 401].

Исследование генофонда — дело трудоёмкое и весьма затратное. Ведь нужно получить образцы ДНК из крови множества людей, живущих на обширной территории, выделить и проанализировать последовательность определённых генов, результаты подвергнуть статистической обработке.

Антропонимика и генетика.Расходы можно уменьшить, а достоверность данных увеличить, если произвести «разведку» с помощью маркеров, которые соответствуют генам. Таким маркером может служить фамилия, которая, как и мужская хромосома, наследуется по мужской линии. Фамилии, в отличие от генофонда, изучать проще и надёжнее, ведь все фамилии известны и официально зарегистрированы на территории пребывания человека. Учтена может быть фамилия каждого человека, а генофонд всего человечества учесть нельзя, используется лишь статистически достоверная выборка.

Частоты фамилий в популяциях соответствуют аллелям одного гена, а потому к изучению фамилий можно применить обычные методы популяционной генетики.

Идея использовать фамилии в качестве аналога генетических маркеров не нова. В 1965 г. её предложили Дж.Ф. Кроу и А.П. Мендж. Их методику развили и использовали отечественные и зарубежные генетики. Было установлено, что у разных народов генетическое и «фамильное» разнообразие очень близко друг к другу. Отсюда вывод, что фамилии — маркер вполне адекватный.

Отечественные биологи Е.В. и О.П. Балановские из лаборатории популяционной генетики человека Медико-генетического научного центра РАМН, авторы рукописи книги «Русский генофонд. Взгляд в прошлое», предприняли попытку проследить историю формирования русского генофонда с учётом данных о распространении десятков тысяч русских фамилий [Балановская, Балановский 2007: 25].

В основу исследования легли фамилии коренных жителей «исконного» русского ареала, то есть территории, на которой происходило формирование русского народа: Центральной России и Русского Севера — восемь областей, сгруппированных в пять регионов: Северный (Архангельская область), Восточный (Костромская область), Центральный (Кашинский район Тверской области), Западный (Смоленская область) и Южный (Белгородская, Курская и Воронежская области). В каждой области было выбрано несколько сельских районов и исследованы фамилии всех их совершеннолетних жителей. Выбранные районы расположены в среднем в 1000 км друг от друга и как сетью накрывают всю территорию. Были учтены фамилии почти миллиона сельских жителей и обнаружено 67 тысяч разных фамилий. Таким количеством аллелей (различных форм одного и того же гена, расположенных в одинаковых участках гомологичных хромосом) не обладает ни один ген.

Фамилии играют роль удобного эквивалента генетических маркеров. Однако фамилии — не гены, у них есть собственная история и, в отличие от генов, национальная принадлежность. И если позволить фамилиям говорить, они расскажут много нового и интересного о русском генофонде и его структуре.

Выясняется, что фамилии заметно различаются по частоте. Так, примерно один из ста жителей основного русского ареала — Кузнецов, каждый семьдесят пятый — Иванов, а Смирнов — почти каждый пятидесятый. Другие же фамилии столь редки, что во всем русском ареале удалось найти лишь считанных носителей. При этом фамилии неравномерно распределены по территории ареала. Ученые составили общий список всех фамилий, расположенных в порядке убывания частот. Такие же списки составили для каждого из пяти регионов. Оказалось, что региональные списки отличаются друг от друга и набором фамилий, и порядком их расположения [Балановская, Балановский 2007: 22].

Пятьдесят самых частых фамилий из каждого регионального списка расклассифицировали по пяти классам: (1) календарные (то есть фамилии, произведенные от имени из святцев — православного календаря, например, Петров, Павлов, Иванов), (2) »звериные», к которым отнесли все фамилии, имеющие связь с живым на Земле — не только зверями, но и птицами, и рыбами, и насекомыми, и растениями, и даже их частями (например, Листьев, Цветков), (3) профессиональные (Шаповалов, Кузнецов, Бондарев), (4) »приметные», которые отмечают особенности внешнего или социального облика человека (Головин, Черных, Смирнов, Литвинов), и (5) »иные» фамилии, не отнесенные ни к одному из перечисленных классов (Морозов, Лешуков, Порохин, Фофанов).

Сотрудниками лаборатории популяционной генетики человека Медико-генетического научного центра РАМН была разработана методика ранжирования с выявлением т.н. «индекса места». Анализ показал, что по индексу места три региона средней полосы (Восточный, Западный и Центральный) близки к спектру общерусских фамилий, а Северный и Южный значительно от него отличаются. Это значит, что с запада на восток наблюдаются гораздо меньшие генетические различия, чем с севера на юг (или с юга на север). «Исконный» русский ареал состоит из трёх поясов, и в нем можно выделить южную зону, среднерусскую и Русский Север. В средней полосе преобладают те же фамилии, что и в «общерусском» списке, а на Юге и на Севере — местные, причем в обоих «своеобразных» регионах на первое место вышла одна и та же фамилия — Попов [Балановская, Балановский 2007: 23].

Портрет генофонда других народов Восточной Европы оказался совершенно иным — там изменчивость больше по оси «запад — восток». Русский же генофонд, занимающий огромную часть Восточной Европы, обнаружил свое собственное строение, связанное, очевидно, с его историей. И в трех горизонтальных полосах российского государственного флага, по словам авторов методики, сокрыт глубокий генетический смысл [Балановская, Балановский 2007: 23].

Исследователи ожидали, что общерусские фамилии в силу своей общности окажутся равномерно распределенными по всему ареалу, но оказалось, что это не так. Каждая из них, как и все прочие фамилии, имеет свою географическую зону распространения, причем непредсказуемую. Вот, например, Иванов, — казалось бы, лицо русского этноса (русские Иваны). В церковном календаре имя Иоанн встречается 79 раз, его частота среди других календарных мужских имен составляет около 15%. Для столь распространенной фамилии естественно было ожидать повсеместного распространения. Однако на некоторых территориях Ивановы практически отсутствуют. Их ареал расположен на западе и северо-западе, откуда тянется почти сплошным «горным массивом» до северо-востока. На севере и на юге, за исключением отдельных «островков», Ивановы очень редки. Самая частая русская фамилия — Смирнов. Для нее четко выделяются три широтные зоны: северная, среднерусская и южная. Основная масса Смирновых обосновалась в средней полосе. На Русском Севере Смирновы встречаются хотя и повсюду, но редко. На юге Смирновых нет [Балановская, Балановский 2007: 23].

Отличительная черта Южного региона — огромное число профессиональных фамилий: 34%. Они охватывают широчайший круг профессий — это и ткачи, и кузнецы, и гончары, и бондари, и портные, и шапошники (Шаповалов), и пекари (Калашников), и колесных дел мастера. Причем один и тот же род деятельности представлен несколькими частыми фамилиями. Бондари — Бондарев и Бондаренко. Ткачи — Ткачев и Ткаченко. Кузнецы — Кузнецов, Ковалев и Коваленко. Портные — Кравцов и Кравченко, Шевцов и Шевченко [Балановская, Балановский 2007: 24].

Главное отличие Севера — обилие «иных», в том числе диалектных, фамилий: 34%! Среди них две очень северные — Мерзлый и Морозов (обычно Морозом называли ребенка, родившегося в морозный день). Но основная часть — это диалектные фамилии: Лешуков (так называли детей для «оберега» от леших), Порохин (связывается с зимней порошей), Ошуков (диалектное производное от православного имени Осип), Сауков (диалектное от православного имени Савва), Галашев (диалектное имя от Галактион), Фофанов (диалектное имя от Феофан, но также и прозвищное имя, «простофиля»), Чурсанов (Чур — славянское языческое божество домашнего очага), а также Третьяков и Шестаков (третий и шестой ребенок в семье), Булыгин, Кувалдин, Когин, Дверин и Карманов [Балановская, Балановский 2007: 24].

Обилие «звериных» фамилий — отличительная черта Центрального региона. Таких фамилий — половина. Помимо общерусских, в этом списке есть и особые фамилии, рисующие специфический облик Центрального региона: Бобров, Воронин, Жуков, Журавлев, Калинин, Корольков, Крылов, Скворцов, Соболев, Цветков.

В Восточном регионе прежде всего бросается в глаза необычайно высокая частота Смирновых — 5,9%! Эта частота в 2–7 раз выше, чем частоты лидеров в других регионах. Особость Смирновых ждет своих исследователей. Тем более что Тихомировы распространены в Восточном регионе тоже с высокой частотой (0,8%). Однако главная особенность Восточного региона — это необычайно высокая частота «приметных» фамилий — 36%. Это — Смирнов и Тихомиров, Беляев и Белов, Серов и Рыжов, Сизов и Румянцев, Шорохов (со следами оспинок) и Крутиков, Большаков и Громов (сильный голос, такие фамилии часто носили певчие), Чистяков и Скрябин (то есть «чистюля», от «скрябать»), Кудрявцев и Кудряшов, Разумов и Веселов. «Приметные» фамилии Русского Юга — Новиков, Литвинов, Черных, Головин, Лысенко. А на Севере — Хромцов, Рябов, Черноусов, Лешуков, Суханов.

Западный регион — самый типичный. Его «портрет» сравнительно беден неповторимыми фамилиями. Характерное отличие этого региона — преобладание календарных фамилий. Их 60%, в два — четыре раза больше, чем в других основных регионах. Зато профессиональных фамилий на западе почти нет (4%), в список пятидесяти самых частых фамилий вошли только Кузнецовы и Поповы.

Так что же дает исследование русских фамилий для изучения русского генофонда? — задают вопрос авторы «фамильной» методики. Во-первых, фамилии оказались еще одним надежным источником сведений о его структуре. «Показания» фамилий удивительно совпадают с «показаниями» генов. Во-вторых, анализ фамилий можно использовать как разведку для планирования собственно генетических исследований: сначала изучить структуру генофонда по фамильным данным, выявить основные закономерности, основные группы популяций — и уже исходя из этих данных проводить генетические исследования. Можно предложить и еще одно яркое применение фамилий: для изучения переселенческих генофондов. Например, зная частоты генов в исходных группах и располагая данными о фамилиях, можно узнать частоты генов в переселенческой группе, не изучая ее! [http://www.inauka.ru/analysis/article76880?subhtml].

Сообщается, что британцы тоже нашли связь между ДНК мужчины и его фамилией. Исследователи Лестерского университета обнародовали результаты многолетних исследований. Установлено, что мужчины с одинаковой фамилией с большой долей вероятности имеют схожий состав ДНК. При этом вероятность тем выше, чем реже встречается фамилия. Исследование, в котором приняли участие 2500 мужчин, показало, что с вероятностью в 24 % у двух мужчин с одинаковой фамилией, не являющихся родственниками, был общий предок. Для мужчин с редкой фамилией такая вероятность составляет почти 50 %. Учёные считают, что их находка в будущем сможет помочь криминалистам в поиске преступников и опознании жертв [http: //www.inauka.ru/news/article86389?subhtm1].

Интерес к фамилиям проявляют не только генетики, но и представители разных областей знания и научного поиска. В послесловии Б.А. Успенского к фундаментальной книге Б.О. Унбегауна «Русские фамилии» [Унбегаун 1989] «Социальная жизнь русских фамилий» делается вывод о том, что разнообразные примеры дают представление о культурных процессах, которые находят отражение в русских фамилиях [Успенский 1989: 364]. М.В. Горбаневский и В.О. Максимов в книге «Времён связующая нить: Фамилии — памятники языка, истории, религии, культуры народов России» показывают, как в российских фамилиях переплелись древние традиции и фольклор, быт и профессиональные занятия, мифы наших пращуров и реалии их жизни. Это, утверждают авторы, в полной мере относится как к фамилиям русского народа, так и к фамилиям более ста его братьев — других народов, проживающих на территории РФ и говорящих на тюркских, финно-угорских, кавказских, монгольских, тунгусо-маньчжурских и иных языках. Одновременно фамилии народов России — интересные и ценные памятники истории, культуры, верований и словесности Отечества, — являются и частью историко-культурного наследия каждой российской семьи. Изучение фамилий, как наглядно показывает многолетний опыт работы информационно-исследовательского центра «История Фамилии», даёт ценный материал для исследований в разных областях знания: лингвистики, истории, этнографии, религиоведения, литературоведения [Горбаневский, Максимов 2008].

Нейрофизиология и нейролингвистика. На стыке нейрофизиологии и науки о слове родилась нейролингвистика, предметом которой стали речевые механизмы мозга, присущие исключительно человеку. Фундаментальными проблемами нейролингвистики являются вопросы о том, как мозг справляется с организацией речи; какие способности мозга запрограммированы генетически, а какие развиваются в процессе обучения. Центральной задачей является выделение основных компонентов языка и нахождение тех функциональных образований мозга, которые обеспечивают их усвоение и пользование.

В чём видится необходимость исследования языка и сознания? Ответ очевиден: мир для нас таков, каким его доносит до нас наш мозг. Для человека мир таков, каким он способен его воспринять и описать, т.е. воспользоваться языком. Людьми нас делают язык и сознание.

Нейрофизиологи исходят из гипотезы: способность к созданию языка обусловлена генетической мутацией. Мутация способствовала относительной независимости полушарий мозга, из которых левое стало отвечать за речь. Мутация случилась давно. Прошло множество тысячелетий, в течение которых это не обеспечивало никакого видимого прогресса в нашем развитии, пока не произошёл таинственный взрыв креативных способностей древних людей примерно 50–70 тыс. лет тому назад. Во время взрыва сформировались механизмы мозга, необходимые для возникновения речи и других наших уникальных способностей. У животных существуют закрытые в несколько десятков сигналов списки, а в человеческий мозг заложен алгоритм, с помощью которого из иерархически упорядоченных фонем, морфем, слов, фраз и текстов можно порождать бесконечное количество сигналов.

Важным событием в нейрофизиологии стало открытие в начале 90-х годов XX столетия итальянским профессором по нейробиологии и психологии Джакомо Риззолатти зеркальных нейронов. Выяснилось, что в коре головного мозга существуют области, которые активизируются как при выполнении человеком определённых действий, так и тогда, когда человек просто смотрит или воображает, как эти действия выполняет кто-то другой. Зеркальные нейроны нужны человеку для того, чтобы понимать действия других. Чьё-то действие воспринимается посредством чувства, а не размышления. Зеркальные нейроны обеспечивают мимезис, способность к копированию, имитации, которая важна для познавательного развития и для возникновения языка. Имитация лежит и в основе социальной функции. На ней основаны восприятие эмоций других людей. Зеркальные нейроны, считает Д. Риззолатти, — биологический фундамент и всей человеческой культуры. Зеркальные нейроны поглощают культуру прямо, передавая от поколения к поколению через социальный обмен, имитацию и наблюдение. Усвоение языка ребёнком без участия зеркальных нейронов было бы невозможно. Права восточная мудрость, что ребёнок учится сложному искусству речи без помощи великих учителей. Фактор зеркальных нейронов ведёт к пониманию таких загадочных аспектов человеческого разума, как «чтение мыслей», эмпатия, имитация обучения и даже эволюция языка. Высказывается предположение, что все люди обладают телепатическими способностями, которые и позволяют воспринимать чужие чувства[26]. Отсутствие зеркальных нейронов приводит к психической патологии — аутизму.

Нейрофизиология помогает понять, как устроен мозг. В мозгу всё локализовано — и не локализовано. Объекты, которые мы помним, одновременно живут в нескольких местах. Этим обеспечивается самодостаточность мозга. То, что мы воспринимаем какие-то волны и частоты, — это факт, но мы их воспринимаем, как звонкое, кислое или ароматное. Это субъективный опыт. Генетически предопределена только общая архитектоника мозга, включая и межнейронные связи. Зато микроархитектура центров, участвующих в познавательных функциях, складывается относительно случайно уже в процессе развития. Гений — это не только гены, но и огромная работа личности над собой, плюс труд учителей и влияние социальной среды. «Мозг должен быть наполнен культурой, иначе он пропадёт» [Черниговская 2010: 18].

Язык упорядочивает несметное количество сенсорных стимулов, и мозг даёт человеку возможность с помощью языка разложить их и объективировать личный опыт, а это — необходимое условие функционирования социума.

В.М. Алпатов в статье «Что такое слово? Выводы нейрофизиологов подтвердили правоту лингвистов» на конкретном примере показал, что учёт данных нейрофизиологии помогает в решении фундаментальных вопросов филологии. Например, до сих пор не решена проблема отдельности слова и критериев его выделения из текста, универсальных для всех без исключения языков. Советский японист А.А. Пашковский отмечал, что простую фразу на японском языке Он читает книгу в русской транскрипции разные авторы записывали восемью способами. Высказывалось скептическое мнени