Филология среди гуманитарных наук 8 страница

Лингвистика и литературоведение существенно различаются объемами исследуемого. Лингвистика изучает, во-первых, сам инструмент — язык, во-вторых, «программное обеспечение» этого инструмента — язык как знаковую систему, в-третьих, продукт языка — речь, а литературоведение ограничивается исключительно речью, к тому же речью художественной, эстетически ориентированной.

Обратим внимание на заголовок основополагающей работы М.М. Бахтина «Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках» [Бахтин 1986]. В нём лингвистика и филология обозначены как раздельные, самостоятельные объекты[15].

Если языкознание вывести за пределы филологии, то правомерен вопрос о составе самой филологии. Не сводится ли филология к литературоведению и нескольким вспомогательным дисциплинам — текстологии, палеографии и т.п.? Однако мы не встретили никаких аргументов в рассуждениях тех, кто выводит лингвистику за пределы филологии. Впрочем, есть и пример отождествления лингвистики и филологии, на чём настаивал Л.В. Щерба[16].

Доминирование лингвистики.Со времён В. Гумбольдта стало очевидным доминирующее положение науки о языке в структуре филологического знания. По мнению В. Гумбольдта, авторитет молодой в его дни науки обеспечивался самим объектом исследования — языком, который становится для говорящего на нём органом постижения мира, возникновения и формирования идей, импульсом для развития духовной деятельности человечества [Гумбольдт 1985: 369]. Исследование языков начинается с вопроса о том, как язык, происходя из природного звука и потребности, становится родителем и воспитателем всего высочайшего и утончённейшего в человечестве [Там же: 376]. Рассматривать язык не как средство общения, а как цель в самом себе, как орудие мысли и чувств народа есть основа подлинного языкового исследования, от которого любое другое изучение языка, как бы основательно оно ни было, в сущности своей только уводит [Там же: 377]. Такое исследование языка само по себе уподобляет его любому другому природному объекту. Оно должно объять все различия, поскольку каждое из них принадлежит к понятийному целому; оно должно вникнуть подробнейшие расчленения на составные части, поскольку совокупное воздействие языка складывается из постоянно возобновляющегося действия этих составных частей [Там же: 377].

Современный французский лингвист К. Ажеж развивает основную идею Гумбольдта: «Упорное обследование структуры и конкретной истории человеческих языков способствует выяснению источников и стратегий познавательной деятельности» [Ажеж 2003: 9]. Лингвистика, полагает К. Ажеж, изучает самое человеческое, что есть в человеке.

Базовый характер лингвистики. Возникновение лингвистики сыграло революционизирующую роль в становлении таких наук, как теория письма, стиховедение, стилистика и литературоведение, театро- и фильмология, история культуры и этнология, антропология и психология, археология и социология, символическая логика, теория чисел, комбинаторная геометрия, теория кода, кибернетика и теория информации, даже генетика. Это объясняет метафору «наука-штурман» для всех наук гуманитарного цикла. По словам К. Ажежа, лингвистика в своё время завораживающе подействовала на другие гуманитарные науки. С одной стороны, она затрагивает основные свойства человека как биологического вида, а с другой — её дискурс отличается строгостью и упорядоченностью, что не могло не показаться, что лингвистика — это модель для других наук [Ажеж 2003: 11]. Что касается своеобразия лингвистики, то «…лингвистика — единственная из современных наук, объект которой совпадает с её дискурсом по поводу этого объекта (даже автор курсивом выделяет эту мысль. — А.Х.) [Ажеж 2003: 61].

Лингвистика как целостная наука о языке постепенно интегрировала историко-филологические, а затем и различные гуманитарные знания в определенную целостность, стимулируя интенсивное развитие науки о человеке и гуманизацию человеческого общества [Журавлёв В.К. 2000: 85].

Лингвистика, как и семиотика, для исследователя литературы — такое же базовое знание, как геология для инженера-строителя или биология для медика [Зенкин 2005: 342]. Базовость лингвистики обеспечивает фундаментальность филологии в целом. Р.А. Будагов напомнил слова академика А.А. Шахматова о том, что филология является основой «всех исторических дисциплин и неисчерпаемым источником интеллектуально-морального развития» [Будагов 1976: 16].

Поле лингвистики гораздо шире поля литературоведения. Феноменология языка, определяющая, как показал В. Гумбольдт, познавательную активность человека, не может ограничиться рамками отдельной, пусть и доминирующей науки. Лингвистике тесно в поле филологии, она органически входит в поле других наук.

Доминирование лингвистики объясняется также её методологической и инструментальной оснащённостью. Э. Сепир полагал, что лингвистика обладает возможностью подлинно научного изучения, поскольку её «факты и методы» легче устанавливаются, нежели факты и методы социальных наук, имеющих дело с социологизированным поведением, и при этом наука о языке не принимает на веру положения естественных наук [Сепир 1993: 265].

Благодаря типологии языкознание возвышается до самой общей точки зрения и превращается в науку. Может показаться, пишет К. Ажеж, что типология и лингвистика несовместимы, ведь первая стремится изучать повторяющиеся свойства, а вторая — варьирующиеся. Однако разнообразие языков раскрывается именно на фоне самых общих критериев различения и абстрактных признаков [Ажеж 2003: 54].

С этим соглашаются и литературоведы. Лингвистика разработала и утвердила свою собственную методологию и чётко определила свои собственные границы, чего нельзя сказать о литературоведении — с грустью констатировал литературовед [Кожинов 1975: 266]. Надо заметить, что и литературоведение использовало продуктивный исследовательский инструментарий — идеи исторической школы, «формальный метод» (ОПОЯЗ), психоаналитический метод, социологический метод, близкое к нему марксистское литературоведение, ритуально-мифологическую теорию, структурализм.

Акад. М.Л. Гаспаров показал, что в споре лингвистики и литературоведения за преобладание в филологии лингвистика ведёт наступательные бои, а литературоведение — оборонительные. Это не случайно. Изучая литературу, мы вынуждены мысленно переводить её на язык современных понятий, даже литературу XIX века. «Словарь языка Пушкина» показал всем читавшим его, сколь многое в пушкинской семантике ускользало от нас, пока мы руководствовались чутким слухом и тонким вкусом и не думали о полноте и систематичности наших знаний [Гаспаров 1979: 27]. У лингвистики, продолжает Гаспаров, есть ещё одно и весьма неожиданное преимущество: в ней нет оценочного подхода. Лингвист различает слова спрягаемые и склоняемые, книжные и просторечные, устарелые и диалектные, но не различает слова хорошие и плохие. Литературовед, наоборот, явно или тайно стремится прежде всего отделить хорошие произведения от плохих и сосредоточить своё внимание на хороших. «Филология» значит «любовь к слову». У литературоведа такая любовь выборочнее и пристрастнее [Гаспаров 1979: 27]. Позже в своих «Записях и выписках» Гаспаров поместит максиму: «Где начинается оценка, заканчивается филология».

Впрочем, литературоведение постепенно расширяет выбор исследуемых текстов. Укрепляется мысль о том, что объектом филологических исследований должны являться все тексты, независимо от их эстетической и культурной значимости, поскольку даже самое бездарное стихотворение может дать материал для статистического исследования стиха. Деэстетизация филологии началась в эпоху структурализма, когда ценностно малозначительные произведения вписываются в общий интертекстуальный континуум культуры наравне с классикой [Философия и филология 1996: 47] (мнение С. Зенкина).

Ограниченность возможностей лингвистики. Однако нельзя преувеличивать познавательные возможности лингвистики и рассчитывать на то, что она заменит филологию в целом и литературоведение в частности.

Лингвистика, заметил К. Ажеж, стала жертвой крайностей, умножения ненужной изощренности, в результате чего некоторые из её достижений были использованы неверно. Одержимость научностью придала облику лингвистики ложную строгость, равную которой нельзя обнаружить более нигде, включая самые точные науки. Увлечение формальной записью в конце концов загнало её в тесную келью технического дискурса, так что с трудом можно представить себе, что предметом этого дискурса может быть человек говорящий. Из размышлений филолога изгнаны история и социальность, а человеческое превращено в предельную абстракцию [Ажеж 2003: 279].

Литературоведение, избирая своим объектом художественные тексты, становится наукой об искусстве и в силу этого предельно сближает свой исследовательский аппарат с методами искусствознания, которые основываются на интуиции. По этой причине лингвистика, ориентированная на любой текст, перед художественным текстом пасует.

В дискуссии «Новый гуманитарий в поисках идентичности» прозвучало мнение одного из участников о том, что филология, точнее литературоведение, только гипотетически может рассматриваться как окончательно упорядоченная и «строго научная» дисциплина — ее незавершенность и «литературность» в последние десятилетия осознается не как признак незрелости и несовершенства, а как свидетельство неисчерпаемости ее предмета. Особый, универсальный и открытый, исторически и социально относительный характер «литературности» (включая несводимость ее к ограниченному набору эстетических признаков и модусов повествования) задают эту продуктивную неопределенность науки о литературе. Эта «всеотзывчивость» и обеспечивает филологии ее актуальность, насущность и особое место в кругу других гуманитарных дисциплин (см. подробнее: [Новый гуманитарий… 2002]).

Литературоведение как наука в чём-то может отставать от языкознания, но она исследует тот содержательный мир бессознательного, который требует таких изощрённых методов его познания, такого участия интуиции, которыми современная лингвистика не обладает. Впрочем, по этой же причине наука не может заменить искусство. В разговоре М. Гаспарова с Г. Кнабе прозвучало, что наука не может передать диалектику, а искусство может, потому что наука пользуется останавливающими словами, а искусство — промежутками, силовыми полями между слов [Гаспаров 2001: 151].

Основания для единства филологии. Констатируя факт неизбежной дифференциации филологии, необходимо учитывать и то обстоятельство, что в самой природе науки о слове остаются прочные основания для её единства.

Язык как первоэлемент литературы — в этом неоспоримом тезисе содержится свидетельство о взаимном ограничении и обогащении каждого из двух феноменов: язык живёт литературой, а литература зависит от языка. В. К. Кюхельбекер в своей парижской лекции заметил: «Творения нашей литературы не могут быть правильно оценены без предварительного ознакомления с духом русского языка» [Кюхельбекер 1954: 374].

Литература, возникая и развиваясь в прокрустовом ложе языка, стремится преодолеть языковые ограничения, расширить семантическое пространство, охваченное словом, и изменить стилистическую конфигурацию пространства.

В поисках единства филологии как научного знания. Дифференциация научного знания обнаруживает недостатки, главный из которых В.О. Ключевский сформулировал в виде афоризма: «Детальное изучение отдельных органов отучает понимать жизнь всего организма» [Ключевский 1993: 13]. Применительно к филологии, отметил С.С. Аверинцев, единство её было взорвано во всех измерениях. Филология осталась жить уже не как наука, но как научный принцип» [Аверинцев 1990].

В последней четверти XX в. в филологической среде окрепло убеждение, что в раздельной жизни языкознания и литературоведения ничего перспективного нет.

Выводя лингвистику за пределы филологии и одновременно ощущая глубинную связь языкознания и литературоведения, гуманитарии ищут пути преодоления возникшей науковедческой трудности, мечтая об органичном и надёжном тяготении к сближению языкознания и науки о литературе на собственно филологической основе [Билинкис 1979: 35].

Для ряда специалистов самый очевидный путь решения проблемы единства филологии — представить науку о Слове как двухуровневую конструкцию — узкое и широкое понимание филологии. Так, лингвист Н.В. Перцов в статье о точности в филологии [Перцов 2009] неоднократно оговаривает своё расширительное понимание филологии и места в ней лингвистики. Для автора статьи филология — это и обширная область гуманитарного знания, охватывающая многоаспектное изучение текстов на естественном языке, и лингвистика — изучение естественного языка как феномена [Там же: 101]. Итоговая формула такова: «…Я позволю себе филологию трактовать как всю область гуманитарного знания, изучающую выражение смыслов на естественном языке» [Там же: 109].

Возможно, правы те, кто полагает, что граница филологического и нефилологического проходит через сам феномен языка, которому присуща дихотомия языка и речи. Язык как систему кодов можно считать объектом филологии, а речь — естественный материальный объект — отнести к явлениям естественным, лежащим за пределами гуманитарного знания [Перцов 2009: 102].

Лингвист А.А. Волков — один из тех, кто настаивает на единстве науки о слове и утверждает, что филология относится к числу наиболее развитых наук, поскольку располагает определённым предметом, точными методами его изучения, системой теоретических выводов и накопленных знаний, широкой сферой приложения к общественной практике. Для него предмет филологии — система языка и исторически формирующаяся совокупность произведений речи, называемая словесностью, состояние которой соответствует уровню развития общества в каждую историческую эпоху. У филологии, пишет А.А. Волков, три назначения: сделать понятными и доступными мысли, высказанные в старых текстах; описать и осмыслить историю духовной культуры человечества, выраженной в слове; научить разумному и целесообразному строению речи, результат которого — успешные практические действия [Волков 2007_а: 23]. Состав филологии определяется ответами на вопросы, что такое язык, как он устроен, что значит знать язык [Там же: 25–26]. Формальным критерием разграничения филологических дисциплин служит размер исследуемой единицы языка. Так, предложение является самой большой единицей языка, изучаемой языковедением, так как в нём сочетаются обязательные условия строения речи и индивидуальный замысел говорящего [Там же: 26]. Что касается более крупных языковых единств, то они исследуются группой филологических дисциплин, которые в совокупности можно назвать теорией словесности [Там же: 26–27].

Разграничивая возможности и предназначение двух областей знания, нельзя упускать из виду их органическую связь. Она в триединстве слова, смысла и текста. Слово возможно только в тексте, который состоит из слов, объединённых смыслом. Научный поиск филологов определён указанным триединством. Различны только векторы движения научной мысли в пределах текста. Лингвист идёт от слова к смыслу, литературовед движется от смысла к тексту.

В поисках новых путей анализа художественного текста литературоведение пошло навстречу лингвистике, тем более что в XX в. язык, главный и основной предмет лингвистики, в науках, занимающихся проблемами человеческого познания, мышления, поведения и художественного творчества, выдвинулся на одно из первых мест. Отсюда поиск истоков художественного текста, его сущности и ценности в языке, составляющем его субстанцию.

Языковеды, которые практически всегда имели дело с объектами литературоведения — с литературными, художественными текстами, вопросы смысла, содержания элементов текста отодвигали, а то и снимали. Когда же у лингвистов возник и усилился интерес к содержательной стороне языка, связный текст стал объектом языковедческого анализа. Единство объекта изучения — текста и стремление найти оптимальные способы его изучения определили движение литературоведения и лингвистики навстречу друг другу. При этом отмечается парадокс: движение литературоведения навстречу лингвистике способствовало не столько слиянию, сколько размежеванию этих дисциплин в области анализа художественных произведений и стимулировало уточнение литературоведами своего понятийного аппарата.

К вопросу литературоведа о том, что сказано в тексте, и к вопросу языковеда о том, как сказано, должен прибавиться вопрос о том, почему так сказано.

Соотношение лингвистики и литературоведения в известной мере обусловлено соотношением изучаемых феноменов — языка и литературы.

Перспективнее всего поиск точек соприкосновения филологических наук в процессе функционирования и изучения слова. Известна метафора П. Флоренского о конфигурации реальных и потенциальных связей слова, очерчивающей границы содержания концепта, стоящего за словом. «...Слово и неподвижно, устойчиво и, наоборот, неопределенно, безгранично, зыблемо, хотя и зыблясь, оно не оттягивает места своего ядра. Невидимые нити могут протягиваться между словами там, где при грубом учете их значений не может быть никакой связи, от слова тянутся нежные, но цепкие щупальца, схватывающиеся с таковыми же других слов, и тогда реальности, недоступные школьной речи, оказываются захваченными этою крепкою сетью из почти незримых нитей» [Флоренский 1973: 369].

Центростремительные тенденции в филологии. Чёткими знаками центростремительных тенденций в современной филологии можно считать: интегрирующую роль текста как объекта и предмета всех филологических научных дисциплин; дискурсный анализ текста; возникновение «внутрифилологических» дисциплин; становление новой словесности; интенсификация теоретического осмысления общефилологических вопросов, разрабатываемых в новых специальных журналах; разработку вопросов теории и практики филологического образования в современной российской школе.

Текст как стимул интеграции филологии. Для Ю.М. Лотмана единство филологии было несомненным, поскольку интегрирующей составляющей был сам изучаемый текст. Усилия языковедов и литературоведов сопрягались в достижении общей цели — объяснить смысл и функции того или иного текста в общем культурном контексте. Особенно отчётливым это сопряжение было в анализе наиболее сложных по организации типов текстов — художественных словесных текстов. Объяснение их, полагал Ю.М. Лотман, — центр филологических усилий. Лингвистика и литературоведение дешифруют разные уровни смысла произведений словесного искусства. «Как это часто бывает в науке, чётко разделённые в общей теории эти сферы в каждом конкретном анализе бывают столь тесно слитыми, что разделение их делается весьма трудным. Это обязывает филолога владеть разнообразными методиками» [Лотман 1979: 47].

Единство филологии может быть обеспечено характером анализируемого текста. Так, близость лингвистики и литературоведения особенно заметна в анализе поэтического текста, в языке которого филология и искусство едины (ср.: [Лотман 1972]). Поэзия — это искусство, а филология поэзии — это искусство проникновения в смысл стиха. В этом случае филология и искусство едины и не делятся на литературоведение, лингвистику и искусство [Герд 2008].

Дискурсный анализ и его роль в сближении филологических дисциплин. Несомненным интегрирующим признаком в филологии служат общие — «стягивающие» — понятия, органичные в языковедческом и литературоведческом научных текстах — «концепт», «концептосфера», «картина мира», «концептуальный анализ», «дискурсный анализ» и др.

Одним из самых разрабатываемых в современной филологии направлений является дискурсный анализ. Термин дискурс вошёл не только в лингвистические энциклопедии и справочники (напр.: [ЛЭС 1990: 136–137]), а и в современные толковые словари (напр.: [ТСРЯ 2007: 200]).

Широкому читателю сообщается, что дискурс в языкознании понимается как живая речь в форме целого текста, монолога или диалога в её непосредственном течении. В этой речи отражаются условия говорения, элементы обстановки, оценки, отношения между участниками [ТСРЯ 2007: 200]. Современная теория дискурса знает три подхода — социолингвистический (кто говорит), прагмалингвистический (как говорят), тематический (о чём идёт речь). Поскольку коммуникативная ситуация есть элемент культуры, анализ дискурса, выявление и объяснение скрытых смыслов неизбежно выходит на культурно маркированные обстоятельства и формульные модели поведения, имеющие социально-групповую или этнокультурную значимость [Карасик 2009: 276–278].

В дискурсе важен динамический, «событийный» аспект — различные, прагматические, социокультурные, психологические и другие, находящиеся за пределами языка, факторы, нашедшие выражение в тексте. Дискурс —— это одновременно и процесс языковой деятельности, и её результат — текст. Это сложное коммуникативное явление, включающее, кроме текста, ещё и экстралингвистические факторы (знание о мире, мнения, установки, цели адресанта), необходимые для понимания текста [Дейк 1989: 8].

Дискурсный анализ, по сути, снимает противопоставление лингвистики и литературоведения, поскольку учитывается всё, что есть в тексте, и всё, что лежит за его пределами, но связано с текстом. Лингвисту стало интересно то, что стоит за текстом. Интуитивно ощущая то, что позже назовут дискурсным анализом, Л.В.Щерба страстно звал «наблюдать и изучать те связи, которые существуют между всевозможными и тончайшими оттенками мысли и чувства и знаками, их выражающими» [Щерба 1962: 98].

Возникновение новых внутрифилологических наук.Определение «новый» в подзаголовке неслучайно, поскольку к «старым» внутрифилологическим дисциплинам можно отнести лингвистическую поэтику — лингвистическую по преимуществу дисциплину, возникшую на стыке языкознания и литературоведения [Григорьев 1979: 13].

Языковедение, концентрируясь на семантике, вырабатывает новые междисциплинарные научные дисциплины, ориентированные на обнаружение и описание культурных смыслов. Это лингвокультурология, лингвофольклористика и её частный случай — кросскультурная лингвофольклористика.

Примером может служить лингвофольклористика, сложившаяся к последней четверти XX столетия на стыке двух областей филологического знания — языкознания и фольклористики. Лингвофольклористика от традиционной фольклористики отличается предметом исследования. Фольклористика примыкает к литературоведению и изучает произведения фольклора как искусства слова. Фольклористика — это прежде всего собирание, классификация и комплексный анализ фольклорных произведений. Фольклорист имеет дело прежде всего с живым фольклорным словом. Отсюда необходимая составная часть деятельности фольклориста — полевая работа в экспедиции, контакт с исполнителем и носителями исследуемой традиции. Лингвофольклористика — это изучение фольклорного текста, точнее, корпуса фольклорных текстов методами филологии. Лингвофольклористика же, в отличие от фольклористики, имеет дело исключительно с запечатлённым фольклорным словом. [Хроленко 2010][17]. Проблематика новой внутрифилологической дисциплины, в 1974 г. получившей название лингвофольклористики, весьма широка. Это особенности семантики фольклорного слова; морфемика слова в фольклорном тексте; территориальная дифференциация языка русского фольклора как основание фольклорной диалектологии; личность исполнителя в фольклорно-языковом процессе. Одним из интересных направлений становится кросскультурная лингвофольклористика, которая предполагает сравнение фольклорно-языковых явлений, принадлежащих устному народному творчеству двух и более этносов. Цель кросскультурной лингвофольклористики — выявление культурных смыслов, аккумулированных в отдельных лексемах, формулах, текстах и в корпусе (подкорпусе) текстов как атрибутов фольклорной картины мира и как проявлений этнической ментальности, поиск общего и специфического в традиционной культуре этносов, углублённое исследование феномена этнической ментальности, разработка эффективного инструментария для выявления культурных смыслов в единицах языка. Кросскультурный подход предполагает сотрудничество антропологии, этнографии, лингвокультурологии и этнолингвистики. Если сопоставительная лингвофольклористика выявляет своеобразие языка фольклора, то кросскультурная — специфику этнической культуры и явленной ею ментальности. Общее для двух ветвей лингвофольклористики — постижение феномена фольклорного слова во всём объёме его внутренних и внешних связей и отношений.

К числу внутрифилологических дисциплин можно частично отнести и лингвокультурологию, которая учитывает факты взаимодействия языка со всеми формами культуры, но доминирующей является та культурная информация, которая пропущена через тексты художественной литературы. По этой причине лингвокультурологию относим к внутрифилологическим дисциплинам (специально об этой дисциплине см. в главе «Филология в системе наук»).

Возникновение ряда новых филологических дисциплин — явление естественное. Складывающиеся дисциплины начинают сшивать разрозненные части филологического знания в одно целое.

Становление новой словесности. Филология как единая наука, органически соединяющая научные дисциплины, ориентированные на изучение слова во всех его аспектах, современным филологам видится как словесность, продолжающая традиции русской научной и образовательной культуры XIX столетия и чутко отвечающая на вызовы времени. Эта тенденция проявляется и в публикациях специалистов (напр.: [Аннушкин 2008]), и в опыте первых учебных книг для средней школы (напр.: [Альбеткова 2000]).

Теоретическое осмысление общефилологических вопросов.Становление новой словесности и стремление к предельно прочной кооперации прежде разрозненных филологических дисциплин требует глубокого теоретического осмысления вопросов филологии, которые были поставлены в начале XIX в. и до XXI столетия не получили устраивающего всех филологов и общества в целом разрешения. В гуманитарной научной периодике стали систематически появляться публикации о самом феномене филологии (В.И. Аннушкин, А.А. Чувакин, А.Т. Хроленко).

Важным проявлением стремления к единству современной филологии является возникновение и деятельность научных изданий типа журнала Philologica, для которых основными категориями филологического дискурса представляются не знак и значение, а текст и смысл. Поскольку смысл — как правило — чувственно не воспринимаем: он невидим и неслышим, и постичь его можно лишь по внешним приметам, по тому, как он отложился в материальных (вещественных) формах, доступных непосредственному восприятию. Филология мыслится вполне традиционно — как деятельность (techne), преследующая цели понимания, постижения смысла, воспознания природы и культуры. Philologica ориентирована на исследования, подчеркивающие целостность текстов, выявляющие неразрывное единство их духовной и материальной природы, демонстрирующие изоморфизм языковых уровней, гомологию формы и содержания. Журнал интересует такая лингвистика, которая видит в языке прежде всего выражение смысла и манифестацию культуры, и наоборот, для редакции неприемлемо никакое литературоведческое построение, если оно не базируется прочно на данных языка в широком смысле слова. Кредо журнала — междисциплинарный характер издания, стремящегося дать максимум информации и удовлетворить запросы ученых разных специальностей: лингвиста, литературоведа, искусствоведа, социолога, психолога, биографа и других. Между глубинными и поверхностными структурами существует тесная взаимозависимость: модернизация текста зачастую меняет семантику, синтактику и прагматику произведения, и отделить релевантные элементы письма от иррелевантных совсем не так просто, как может показаться со стороны. [http://www.rvb.ru/philologica/000rus/000rus_about.htm].

Примером филологического издания может служить научно-популярный журнал «Русская речь», особенно его раздел «Язык художественной литературы». Откроем первый номер журнала за 2013 год. Все статьи этого раздела филологичны в высшей степени: О.Л. Довгий. Русский и галлы в «Воспоминаниях в Царском Селе»; М.А. Степанова. Звуки в прозе В.Ф. Одоевского; П.Л. Чуйков. «Мёртвые души» Н.В. Гоголя и «Записки из Мёртвого дома» Ф.М. Достоевского: общность мотивов; Л.Н. Авдонина. «Ресторанные» мотивы в поэзии Серебряного века; Ю.А. Озеров. «Что ни слово, — то сюрприз»; М.А. Бобунова. Перифразы в прозе Е.И. Носова; Л.Л. Бельская. «Весь день хлопочет Золушка…» (Золушка в русской поэзии XX века).

Итак, структура научной филологии соответствует функции слова: языкознание изучает потенциал слова, литературоведение — реализацию этого потенциала, а филология в целом ищет неочевидные закономерности текста.

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТРУМЕНТАРИЙ ФИЛОЛОГИИ

Понятие о научном исследовании.Научное исследование — это целенаправленное познание, результаты которого выступают в виде системы понятий, законов и теорий. Никто не спорит с тем, что всякое научное исследование — от творческого замысла до окончательного оформления научного труда — осуществляется весьма индивидуально, хотя есть общие подходы. О них см. в специальных пособиях: [Кузнецов 2004; Шкляр 2007].

Филологии, как и всем остальным наукам, свойствен плановый процесс научного исследования. При этом специалисты оговаривают, что науке известны и случайные открытия, но только плановое, хорошо оснащённое современными средствами научное исследование надёжно позволяет вскрыть и глубоко познать объективные закономерности в природе и обществе [Кузнецов 2004: 9].