Поляков ЮА Недород 1924 г. и борьба с его последствиями // История СССР. 1958. № 1. с. 52—82
Институт российской истории РАН Дом наук о человеке (Франция) Центральный архив ФСБ РФ Институт истории новейшего времени (Франция) Российский государственный архив экономики СОВЕТСКАЯ ДЕРЕВНЯ ГЛАЗАМИ ОГПУ Том 2. 1923-1929 Документы и материалы Редакционная коллегия тома: А.Берелович (ответственный редактор), В.Данилов (ответственный редактор), Н.Верт, В.Виноградов, Е.Тюрина Составители тома: Л.Борисова, В.Данилов, Н.Перемышленникова (ответственные), Т.Голышкина, С.Мякиньков, А.Николаев, Т.Сорокина Москва РОССПЭН ББК 63.3(2)6-2 С 56 Авторы выражают благодарность МИДу Франции и Дому наук о человеке за постоянную помощь в осуществлении российско-французского научного проекта, результатом которого является этот том, а также Фонду Джанджакомо Фельтринелли (Италия), оказавшему содействие в его издании Les auteurs expriment leur reconnaissance au Ministere des affaires etrangeres fran?ais et a la M.S.H. la Maison des sciences de l'homme pour le soutien constant qu' ils ont apporte depuis le debut au programme de recherches dont ce volume est le resultat, les auteurs remercient aussi la Fondation Giangiacomo Feltrinelli (Italie) qui a aide cette edition С 56 Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД. 1918—1939.Документы и материалы. В 4-х т. / Т. 2. 1923—1929 / Под ред. А.Бере-ловича, В.Данилова. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. — 1168 с. Настоящий том содержит информационные материалы ОГПУ за 1923— 1929 гг., охватывающие два весьма различных по характеру периода: период становления нэпа в собственном значении этого понятия — с начала 1923 г. до осени 1927 г. и период слома нэпа — с осени 1927 г. до конца 1929 г. Документы первого периода освещают многие вопросы хозяйственной, социально-политической и бытовой жизни деревни, дают в целом объективную информацию о причинах крестьянского недовольства (непосильные налоги, «ножницы цен», произвол местных властей и т.п.). Публикуемые документы дают конкретное представление о мучительно тяжелом выходе деревни из хозяйственной разрухи и голода, явившихся наследием мировой и гражданской войн. С хозяйственным восстановлением возрождалась и политическая активность деревни, обнаружилась общность политического сознания крестьянства, требовавшего представительства на всех уровнях государственной власти. В научный оборот вводится значительный документальный материал о движении за создание Всероссийского крестьянского союза. Резкие изменения в содержании и характере информации ОГПУ происходят в ходе сталинской «революции сверху». Слом нэпа, начавшийся с насильственных хлебозаготовок зимы 1927—1928 гг., выдвинул на передний план вопросы «о классовой борьбе», «о кулацком сопротивлении», «об антисоветской деятельности». Документы этого времени показывают, как создавалась и вводилась в действие командно-репрессивная система, как складывалось взаимодействие «чрезвычайных мер», «головотяпства мест» и «перегибов». Сопротивление деревни становилось все более массовым и решительным. ББК 63.3(2)6-2 © А.Берелович, В.Данилов и др., 2000. © Институт российской истории РАН, 2000. © Дом наук о человеке (Франция), 2000. © Центральный архив ФСБ РФ, 2000. © «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. © ABerelowitch, V.Danilov, etc., 2000. © Institut d'histoire de la Russie de l'Academie des sciences de Russie, 2000. © Maison des sciences de l'homme (France) © Archives centrales du FSB de la Federation de ISBN 5-8243-0143-3 © ROSSPEN, 2000. Советская деревня 1923—1929 гг. Информационные документы ОГПУ за 1923—1929 гг. охватывают два весьма различных по характеру периода в истории советского общества: период становления нэпа в собственном значении этого понятия — с начала 1923 г. до лета 1927 г., и период слома нэпа, начавшего сталинскую «революцию сверху» — с осени 1927 г. до конца 1929 г. Документы, выявленные и публикуемые в последнее время, по-новому ставят вопрос о начале сталинской «революции сверху» — началась ли она в конце 1927 г., после XV съезда ВКП(б), как считалось раньше, или ее началом следует считать сталинскую политическую кампанию по нагнетанию оборонного психоза и связанную с ней первую волну массовых репрессий летом 1927 г.?1 Документы настоящего тома, на наш взгляд, дают более точную картину динамики нэпа в деревне, да и страны в целом: а) 1923—1924 гг. Медленное восстановление деревни после военной б) 1925 — лето 1927 гг. «Настоящий нэп» — без принудительных за в) Осень 1927 — осень 1929 гг. Слом нэпа: нагнетание оборонного пси В документах ОГПУ периода 1923—1929 гг. прослеживается эволюция самих сводок как «жанра» — как информационных документов, предназначенных для высшего руководства страны. Каждой названной выше стадии нэпа соответствовала своя форма информации верхов по каналам ОГПУ: в 1923—1925 гг. основная информация о деревенской жизни от ОГПУ, помимо общей Госинформсводки, оформлялась в специальной Земсводке. В этих документах, составляемых изо дня в день, фиксируются прежде всего факты о хозяйственном и социально-политическом состоянии деревни после потрясений предыдущих лет. Их важной особенностью, как документов политического контроля за настроениями деревни, является признание действительных причин крестьянского недовольства (непосильные налоги, «ножницы цен», произвол местных властей и т.п.), а отнюдь не исключительно связанных с действиями врагов советского режима — теперь, главным образом, «кулаков». Эта особенность была присуща сводкам 1927 г. включительно. Вопрос адекватного отражения действительности в сводках — вопрос сложный. В этом отношении очень показательно высказывание Ф.Э.Дзержинского в письме В.Р.Менжинскому от 24 декабря 1924 г.: «Наши сводки таковы, что они дают одностороннюю картину — сплошную черную — без правильной перспективы и без описания реальной нашей роли»2. Од- нако такая постановка вопроса противоречила самой природе ОГПУ и назначению исходящей от него секретной информации: выявлять и фиксировать именно негативные с точки зрения власти явления в жизни общества и прежде всего враждебные ей. Между тем ситуация гражданской войны уходила в прошлое. Формировалась новая система информации, включавшая множество каналов связи между центром и местами. В 1924—1925 гг. верхи стали обсуждать вопрос о свертывании или даже прекращении деятельности ОГПУ за пределами функций госбезопасности. Этим и была вызвана новая постановка вопроса о характере информации по линии ОГПУ, прежде всего о преодолении «односторонности» в содержании сводок. Результатом было не сокращение, а расширение объема и дифференциация информации, идущей наверх через каналы ОГПУ. Стремление центральной власти «все знать», все держать под своим наблюдением привело в 1925—1927 гг. к дроблению сводок по отраслям управления («Промсводка», «Финсводка», «Земсводка» и т.д.) на спецсводки по конкретным проблемам, актуальным в данный момент. Тематические спецсводки составлялись не ежедневно, а по ходу событий (о перевыборах сельских советов, о политнастроениях деревни и др.), или по мере накопления материала (о колхозах, совхозах и проч.). Эти документы, часто весьма обширные, освещают многие вопросы хозяйственной, социальной, бытовой жизни в деревне. Резкие перемены в постановке секретной информации для партийно-государственного руководства произошли в ходе сталинской «революции сверху» — с осени 1927 т. Быстро увеличивались количество сводок и объем содержавшейся в них информации при одновременной переориентации на сугубо политические вопросы. Информация о хозяйственной ситуации и деятельности сокращается. На содержании сводок (даже деревенских) начинают сказываться интересы формирующегося сталинского руководства, связанные с внутрипартийной борьбой за власть. Первые дополнения сводок «информацией», порочащей большевистских деятелей, противостоявших сталинскому самовластию, встретились нам среди документов осени 1923 г. в виде сообщения о том, что «Бухарин, Зиновьев и Троцкий во время своего пребывания в Карачае подпали под контрреволюционное влияние...» (см. док. М 107). Борьба с левой оппозицией приведет к тому, что в конце 1927 — начале 1928 г. в деревенских сводках вдруг начинают приводиться «антисоветские» высказывания: «Оппозиции не дают говорить, а ведь она поддерживает нас, крестьян...» и даже — «Троцкий наш вождь!» (док. № 257, 260, 264, 283, 289). Придет осень 1929 г., и деревенские сводки станут связывать «отсутствие практической работы по коллективизации... с открытыми правооппортунистическими установками местных работников», а затем обнаружат, что контрреволюционная активность в деревне прикрывалась «флагом правых» (док. № 357 и 364). В сводках начала 1930 г. будут в этой связи называться имена Бухарина и Рыкова. Потребуется специальное исследование движения информации снизу доверху, чтобы установить момент появления такого рода дополнений к содержанию сводок. Приведенные выше высказывания, позволяют предполагать, что они дописывались в центре — непосредственно в Информотделе ОГПУ. Сводки сведений о текущих событиях и настроениях на местах являлись основой всей системы информационных материалов ОГПУ. Их содержание определялось задачей сообщения о фактическом положении или происшедшем событии «сегодня» и «в данном месте». Их особенность в непосредственной реакции на происшедшее. Близки к сводкам по своему характеру справки по конкретным вопросам, составлявшиеся обычно по запросам сверху и фактические по содержанию. Понятно, что сообщения ОГПУ требовали накопления, систематизации и анализа сведений, что, естественно, приводило к появлению целой системы информационных материалов более широкого и обобщающего характера. Среди них первыми должны быть названы обзоры политического и экономического положения страны — чаще всего ежемесячные, но иногда двухмесячные или даже более продолжительные по обозреваемому времени. Начавшаяся осенью 1927 г. сталинская «революция сверху» привела к разработке специальных докладов и докладных записок «о классовой борьбе», «об антисоветской деятельности», «о кулацком сопротивлении» и т.п. Они были весьма велики по объему, охватывали материалы, накопившиеся за ряд лет и, как правило, относились к территории всего Советского Союза. В то время их содержание было подчинено политическим задачам, что не могло не сказываться на интерпретации приводимых сведений. В целях наиболее полного раскрытия темы издания мы используем все виды информационных материалов ОГПУ. Однако основными документами издания остаются относящиеся к деревне сводки. Обращаясь к информационным материалам ОГПУ о деревне 1923— 1929 гг., как историческому источнику, мы видим свою задачу в том, чтобы отметить отражаемую в них реальную жизнь деревни, в особенности явления, по каким они дают действительно новое знание. Принятые в 1921—1922 гг. законодательные акты об экономических отношениях деревни и государства, а также о земельных порядках, положившие начало переходу к новой экономической политике, отвечали крестьянским требованиям и открывали пути для подъема сельского хозяйства. Однако последствия семилетней военной разрухи и засуха 1921 г., породившие голод в основных хлебопроизводящих районах страны, исключали возможность скорого и легкого выхода из тяжелейшего кризиса. В условиях хозяйственной разрухи отмена продовольственной разверстки, означавшая признание за крестьянином права свободного распоряжения производимым им продуктом, не была и не могла быть полной. Следует в этой связи напомнить о том, что хлебная разверстка была введена царским правительством в 1916 г. по необходимости — чтобы обеспечить распределение недостаточного продукта. В продовольственном налоге, введенном в 1921 г. и сохранявшемся в 1923 г., было немало от продразверстки. Общим для них являлись их натуральный характер и прямая подчиненность задачам не фискальным, а продовольственным. Не случайно, что до июля 1923 г., пока существовал Наркомпрод, продналог, как и продразверстка, собирался его органами, а не Наркомфином. 1923 г. в истории советской деревни, как и советского общества в целом, остается до сих пор самым неизвестным из 20-х годов. Поэтому мы должны уделить 1923 г. особое внимание, чтобы возможно полнее обозначить основные черты сельской жизни, дать конкретное представление о мучительно тяжком начале подъема из состояния всеобщей хозяйственной разрухи. При этом мы начинаем именно с материалов о продо- вольственном налоге, поскольку он был единственным источником средств для экономического восстановления страны. Сведения о мере и способах получения этих средств занимают очень большое место в информационных материалах ОГПУ 1923 г., особенно его первой половины. По сравнению с продразверсткой продналог с самого начала был весьма умеренным, тем не менее для разоренной, живущей впроголодь деревни, его взимание было тяжким бременем. В относительно благополучных районах зимой и весной 1923 г. можно было слышать такую, например, частушку на тему продналога: Сто процентов отдала — все до капельки, Не придет ко мне отряд отбирателъный. В неблагополучных районах, к которым относились все хлебопроизводящие районы, оказавшиеся в недавнем прошлом основным театром военных действий, продналог взимали «отбирательные отряды». В публикуемых нами документах лишь в одном случае сообщается о посылке продотрядов (см. док. № 28), однако информация о практике сбора продналога на местах рисует такую картину принуждения, которая была бы невозможна без использования вооруженных сил. Характерно также, что чаще всего грубое насилие при взимании продналога фиксировалось в районах недавних крестьянских восстаний, где внутреннее противостояние деревни и власти еще сохранялось (см. док. № 1, 7, 21, 34, 58, 71 и др.). К неблагополучным районам относились тогда и северные районы, где своего хлеба никогда не хватало, а ввозить его могли лишь из того, что «отберут» в хлебопроизводящих районах. Вместе они составляли территорию голода, где-то не прекращавшегося, где-то возобновлявшегося с приближением новой весны. Продналог, как и продразверстка, лишь перераспределял возможности полуголодного выживания. Сводки 1923—1924 гг. правдиво освещают мучительный переход от продразверстки к единому сельхозналогу. Первая же публикуемая нами госинформсводка от 4 января 1923 г. сообщала из Омской губ.: «Полит-настроение крестьян неудовлетворительно, отношение их к соввласти и РКП враждебное, вследствие возмутительного поведения продинспектуры и местных властей, а также репрессий, применяемых к неплательщикам продналога... Продналога поступило 77,5% от задания. Сдается он исключительно под давлением властей» (док. № 1). В Воронежской губ., согласно сводке от 15 марта: «Продналога собрано 100,6% задания. За время продкампании предано суду 12 502 чел., из коих осуждено нарсудом 11 тыс., наложено административных взысканий на 590 должностных лиц». В Челябинской губ., по той же сводке, «политнастроение крестьян, вследствие проводимых налогообложений: подавленно... Отказа от уплаты налога в губернии не отмечено, хотя почти повсеместно крестьянская беднота начинает питаться суррогатами» (док. № 34). О Рязанской губ. в сводке от 15 мая сообщалось: «Вследствие налогообложений экономическое положение крестьянства критическое. У неплательщиков производится конфискация имущества. Беднота в отчаянии, не имея средств на обработку земли» (док. № 58). Тяжесть налогов влекла за собой подчас катастрофические последствия: «Некоторые хозяйства развалились совершенно. Другие разваливаются, так как в счет недополученного хлеба конфискован живой и мертвый инвентарь»; «Уплатив продналог, крестьянство многих губерний осталось само без хлеба, питается суррогатами, полусуррогатами»; «Мно- гим крестьянам продналог приходится платить в количестве, равном собранному урожаю» (док. № 14, 81 и 83). Переход к единому с/х налогу на 1923/24 хозяйственный год, ознаменовавшийся, во-первых, ликвидацией Наркомпрода и, во-вторых, значительными скидками для неимущих слоев деревни, явился крупным шагом по пути нэпа. Налог мог выплачиваться как в денежной, так и в натуральной форме по выбору самих крестьян. Как сообщают сводки второй половины 1923 г., крестьяне в целом положительно относились к новой форме налогообложения и, главное, к его облегчению. Земсводка от 15 июня 1923 г. сообщала из Ставропольской губ.: «Настроение крестьянских масс заметно улучшается, что объясняется объявлением декрета об едином налоге и удовлетворительными всходами всех видов культур» (док. № 71. См. также док. № 79, 84, 88, 97, 98, 101, 102, 109, 111, 114, 116, 118, 119). Обзор политического и экономического состояния СССР от 16 июля дает более общую справку: «Единый сельхозналог крестьянами встречен сочувственно, хотя местами... крестьянство, по ходу учета, считает единый налог чрезмерным. Сильно возмущают крестьянство применяемые к неплательщикам репрессивные меры, [такие] как конфискация имущества, аресты и т.д. При конфискациях имущества у неплательщиков нередки эксцессы со стороны крестьян (избиение фининспекторов)» (док. № 81). Налог действительно был облегчен, однако для еще не восстановившейся деревни он оставался непосильным. Уже в ноябре—декабре в зем-сводках стали появляться такие сообщения: «Единоналоговая кампания на первых порах протекала весьма успешно, но в связи с повышением денежного эквивалента поступление налога затормозилось. Продорганы* перешли к решительным мероприятиям. По губернии работают 5 выездных сессий, дано распоряжение о начислении пени... введен вооруженный отряд» (док. № 114). Сводки 1924 г. сообщают: «Затянувшийся сбор единого налога, протекающий почти исключительно путем применения массовых репрессий к налогоплательщикам, продолжает оставаться главным волнующим деревню вопросом». В местных итогах налоговой кампании к концу апреля оказались арестованными свыше 10 000 неплательщиков в Симбирской губ., около 25 000 — в Ставропольской губ. (док. № 149). Лишь единый сельхозналог 1924/25 г. деревня смогла выплатить без широкого использования властью репрессий и насильственных изъятий. Сводки 1923—1924 гг. освещают известную проблему «ножниц цен» на промышленные и сельскохозяйственные товары, которые также были порождены объективными факторами — наибольшей степенью разрухи промышленности, наибольшими трудностями ее восстановления. Однако раствор этих «ножниц» был чрезмерен, порождал противоестественную ситуацию, когда в условиях полуголодного существования хлеб оказался очень дешевым продуктом, оставаясь недоступным для голодающих, поскольку у них не было «дензнаков». Вот характерные свидетельства первой половины 1923 г. из разных мест: «Крестьяне выражают недовольст- Несмотря на ликвидацию Наркомпрода в июле 1923 г., местные налоговые учреждения, работавшие в деревне, продолжали именоваться продорганами. Сводка за январь—февраль 1924 г. сообщала о «слиянии губпродкома и финотдела» (док. М 133). Лишь в сводке за апрель 1924 г. «финагенты» и «финработники» полностью вытесняют «продработников» (док. № 142). во дороговизной фабрикатов и дешевой расценкой хлеба (док. № 10); «К нэпу они (крестьяне. — Авт.) относятся недоброжелательно, так как продукты сельхозпроизводства расцениваются ниже продукции фабричного производства» (док. М 12); «Обесценение хлеба сравнительно с продуктами фабрично-заводского производства парализует всякие товарообменные операции в деревне» (док. М 28); «...Крестьяне применяют огромные усилия в восстановлении своих хозяйств, но это их стремление тормозится дороговизной продуктов фабрично-заводского производства. Крестьяне на свои мизерные излишки хлеба не могут приобрести необходимые для восстановления хозяйства орудия и другие фабрикаты» (док. № 37. См. также док. М 81 и др.). С осени 1923 г. ситуация стала меняться. В январе 1924 г. правительство провело радикальное снижение цен на продукцию с/х машиностроения, обеспечив тем самым доступность для крестьян необходимых орудий производства3. «Ножницы цен» и сопутствующие им претензии крестьянства к власти отнюдь не исчезли, но их объектом стали, в основном, такие товары личного и домашнего потребления, как мануфактура, обувь, соль, керосин, спички и т.д. (см. док. М 106, 109, 120 и др.). Тем не менее и налоговое обложение, и неэквивалентность обмена — два основных канала выкачивания средств из крестьянского хозяйства в промышленность — оставались главной проблемой в отношениях между городом и деревней. Оба названных фактора играли не малую роль в воспроизведении и распространении ситуации голода. Однако само по себе продолжение массового голода в это время было неизбежным порождением глубочайшей разрухи народного хозяйства, начатой мировой войной и доведенной до предела войной гражданской. Это была непреодолимая инерция голода, возникшего еще осенью 1916 г., достигшего апогея зимой и весной 1922 г. и с величайшим трудом преодолеваемого в 1923—1924 гг., по мере восстановления народного хозяйства как целого. Помощь со стороны — по каналам Американской администрации помощи (ARA), католической церкви и других иностранных благотворительных организаций имела место, и она отмечена в публикуемых документах (еж. док. № 11, 21, 52, 71). Однако вырваться из массового голода страна могла лишь собственными силами, преодолев разруху, восстановив народное хозяйство. Не случайно, что тема «Голод» оставалась главной темой сводок ОГПУ в 1923 г., а отчасти и в 1924 г. Они содержат сведения о масштабах голода, его географии и степени, о конкретных фактах и последствиях, до сих пор остававшиеся неисследованными. Проявившись и быстро нарастая в начале года, голод достигал, как всегда это было, наибольшей силы весной — в апреле—мае, но мог нарастать и до уборки нового урожая в зависимости от погоды, как это случилось в 1923 г. Обратимся к январской информации сводок ОГПУ: Саратовская губ., сводка от 17 января: «В некоторых уездах развивается голод. В Дерга-чевском и Хвалынском уездах голод принимает широкие размеры [до «30% населения»]... участились случаи смерти от голода. Всего в Хвалынском у. голодает пока до 50 тыс. человек» (док. № 6). Чувашская обл., сводка от 30 января: «Количество голодающих увеличивается. Обком Послед го л... постановил возбудить ходатайство... оказать помощь 40 тыс. голодающим детям...» (док. М 9). Екатеринославская губ., сводка от 12 января: «Настроение крестьян Мелитопольского у. подавленное вследствие усиливающегося голода. В Гуляй-Польском у. голодает 80 тыс. человек... На железнодорожных питательных пунктах зарегистрировано 10 тыс. беспризорных детей» (док. № 5). Вот как выглядела картина голода в тех же районах по весенне-летним сводкам: Саратовская губ., сводка от 13 июня: «Голодающих в апреле зарегистрировано 808 тыс. человек. Особенно развивался голод в Дергачевском, Новоузенском и Хвалынском уездах... голодает более 50% населения. ...Губпоследголом в Хвалынском у., где голодают 72 тыс. человек одних взрослых, выдано в апреле только по 10 фунтов на едока» (док. № 69). Чувашская обл., сводка от 16 июля: «Голод в Чувашской обл. принимает громадные размеры. Голодающих насчитывается 281 тыс. человек. На почве голода развиваются различные заболевания, в особенности свирепствуют оспа и малярия» (док. № 82). Екатеринославская губ., сводка от 19 марта: «В одном Павлоградском у. насчитывается 30 тыс. голодающих, из которых помощь получают только 20%» (док. М 36). Обзор политического и экономического состояния страны за апрель— май 1923 г., датированный 16 июля 1923 г., содержит попытку обобщающей характеристики голода как еще «неизжитого экономического фактора» (док. № 81). При сопоставлении этого текста с предшествующими ему сводками бросается в глаза явное преуменьшение общей территории голода и численности голодающих. В составе 32 названных там административных территорий в Поволжье не оказалось Симбирской губ.; на Украине указана только Екатеринославская, хотя, публикуемые (далеко не в полном составе) сводки называют еще Харьковскую и Донецкую; в Киркрае не названа Уральская губ, в Туркестане — Ферганская обл.; отсутствуют сибирские губернии, также зафиксированные в публикуемых нами сводках. Странно выглядят в документе Информотдела ОГПУ заведомо сниженные данные о численности голодавших. Названная для Башкирии цифра — 800 тыс. отражала положение на февраль (818 500, в том числе 427 635 детей. Док. № 37). Не соответствует действительности утверждение — «точных цифр нет» применительно к Самарской и Вотской губерниям, Татарской республике и Немкоммуне (см. док. № 81). Из сводок известно, что в Спасском кантоне Татарской республики на 15 марта голодало 52 126 взрослых и 24 505 детей, в Арском кантоне — 99 150 взрослых, 101 905 детей (заболеваемость от голода — 12%, случаев смерти от голода — 35) и т.д. (см. док. № 49). Приведем также сведения по Коммуне Немцев Поволжья: общее число голодающих в области — 170 тыс. человек, в том числе 78 тыс. детей. Среди голодавших 30 тыс. составляли «беженцы-обратники», положение которых было «ужасно: у них нет ни одежды, ни обуви, ни белья» (сводка от 13 марта. Док. № 32). Урожай 1923 г. не мог снять проблему голода. Сводки с мест вполне подтверждают общий вывод, сформулированный в обзоре положения в стране к началу осени: «В состоянии голода по республике изменения, несмотря на новый урожай, местами уже убранный, незначительны. В Приволжье голод можно считать изжитым лишь в Чувашской обл. Вместе с тем выявляется частичный голод в ряде губерний вследствие неурожая и стихийных бедствий... В ряде губерний... голод неизбежен с зимы, когда иссякнут запасы скудного урожая, или беднейшее население питается суррогатами...» (док. № 96). Мы сняли в цитируемом тексте перечни губерний ввиду их неполноты, признаваемой указанием «...и др.». Документы конца 1923 г. приводят к выводу о том, что «в ряде губерний тя- желое экономическое положение крестьянства перерастает в частичный голод, главным образом, беднейших слоев крестьянства». Перечни губерний, заканчивающиеся указанием «...и многих других», включают и Северо-Западный район, и Сибирь с Алтаем, и Дальний Восток, и Дагестан с Горской республикой, и Тамбовскую губ. (док. № 100 и 120). Сводки начала 1924 г. добавят к ним Донской округ, Урал, Актюбинскую и Кус-танайскую губернии (док. № 126, 129, 130, 133, 137, 151 и 152). И тем не менее и экономическое положение, и голодание деревни в конце 1923 — начале 1924 гг. были несравнимыми с ситуацией предшествующего года. Точнее было бы говорить о недоедании и употреблении суррогатов, но без массовых заболеваний и значительной смертности. Оценка масштабов и последствий голодного начала 20-х годов потребует специальных исследований и главное — поиска и введения в научный оборот материалов Помгола и Последгола, в особенности информационных сводок их местных организаций. Тема голода в деревне не заканчивается с весной 1924 г. Наша литература обладает исследованием засухи и неурожая на юго-востоке и юге СССР, показавшим вместе с тем способность страны не допустить возникновение массового голода4. Сводки ОГПУ о положении в неурожайных районах и явлениях недоедания и голода будут ценным дополнением к имеющимся у историков информации, особенно обширные спецсводки о состоянии неурожайных губерний на 12 августа 1924 г., на 20 марта, 27 июня и 25 июля 1925 г., дающих конкретную картину голода и. питания суррогатами значительной части сельского населения, ограниченных размеров государственной помощи, трудностей весеннего сева (док. № 158, 159, 162, 164, 165 и др.). Казалось, с урожаем 1925 г. тема продовольственных затруднений, тем более голода, снята надолго. Однако нам придется вернуться к ней в связи с материалами 1927—1929 гг., когда она возникнет вновь, но на совсем иной основе. Разоренная и голодающая деревня с головой ушла в решение проблем хозяйственного восстановления. Летом—осенью 1922 г. сводки ОГПУ констатировали: «Отношение крестьян... к политвопросам — безразличное. Крестьяне заняты восстановлением своего хозяйства»5. Их общественная активность ограничилась, главным образом, сопротивлением налогам и завершением перераспределения земли (начатого еще в 1917— 1918 гг.). Открытое противостояние, доходившее до вооруженной борьбы крестьянства и власти, к 1923 г. себя исчерпало. С провозглашением новой экономической политики повстанческое движение утратило почву, а вместе с ней массовый характер. Его остаточные формы сохранялись некоторое время в пограничных районах, поддерживаемые экстремистскими кругами белой или националистической эмиграции, но в целом довольно быстро переродились в уголовный бандитизм. Последний «поход» белых из Китая в Якутию завершился полным поражением весной 1923 г. В мае—июне 1923 г. на Кубани были добиты осколки белых отрядов численностью в 6, 23 и 177 участников. Вооруженное восстание в Амурской области в январе 1924 г., вызванное «зверским налогом», не вышло за рамки местного выступления и также было связано с действиями остатков белых сил в Китае (см. док. № 26, 77, 143). Общественный резонанс имело меньшевистское выступление в Грузии 28 августа — 5 сентября 1924 г. Однако, как свидетельствуют впервые публикуемые нами документы (включая переписку Сталина с грузинским руководством), попытка поднять крестьянское восстание не удалась, хотя именно на тяжелое положение крестьян и рассчитывала меньшевистская организация (см. док. № 167—175, а также прим. № 85). Эти документы подтверждают также наличие разногласий в оценке событий между Заккрайкомом и Политбюро ЦК РКП(б), уже отмеченное в литературе о грузинском восстании6. Тем не менее именно 1924 г. явился исходным рубежом, когда крестьянство как целое — как социальный слой — вновь проявило с достаточной ясностью общее политическое сознание, как и раньше, решительно противостоящее белой монархической идеологии, но вместе с тем и неприемлющее большевистскую идеологию советского государства как диктатуры пролетариата. Единичные политические выступления в деревне, зарегистрированные в 1923 г. («соорганизоваться и потребовать, чтобы рабочие отдали крестьянам часть власти», добиться в этих целях «организации крестьянского союза во всероссийском масштабе»), казались воспоминаниями о прошлом и приписывались бывшим повстанцам и эсерам (док. № 16 и № 90). Однако уже к середине 1924 г. стало ясно, что эти требования становятся общими и быстро растущими требованиями крестьянства. Осознание этого важнейшего политического обстоятельства породило в ОГПУ два документа, представляющих особый интерес, поскольку они положили начало систематическому наблюдению за политическими настроениями крестьянства. Подписанная Ф.Э.Дзержинским докладная записка ОГПУ «О перспективах крестьянского движения в связи с ожидающимся неурожаем», подготовленная в мае—июне 1924 г., констатировала «рост политической активности крестьянства*, в частности рост требований равенства в правах с городскими рабочими. Анализ политической ситуации в деревне приводил к важным выводам: «Получившее в минувший период ряд жестоких уроков политической грамоты крестьянство заметно поднялось в культурном отношении. Оно приобрело способность к ясному пониманию и учету своих интересов, сознательной постановке вытекающих отсюда задач и резкой критике экономических мероприятий соввласти. Надо показать крестьянству, что оно является не только главным плательщиком государственных налогов, неизменным источником средств дорогой государственной машины. Надо показать ему на деле, что оно, в свою очередь, является предметом забот власти, которая готова пойти на большие жертвы в деле помощи и восстановления крестьянского хозяйства» (док. № 143). Месяц спустя — 9 июля — Ф.Э.Дзержинский обращается в Политбюро ЦК РКП(б) с докладной запиской об экономическом положении страны, в которой главным является вопрос о положении крестьянства и о необходимости срочных и кардинальных мер по изменению политики в деревне: «Надо союзу с крестьянством дать не только агитпро-повское, но и материальное содержание. Надо увязать развитие и положение промышленности с нуждами и положением крестьянства» (док. № 156). Эти предупреждения, как и вскоре последовавшие грузинские события, нашли отражение в решениях октябрьского (1924 г.) пленума ЦК РКП(б) о повороте «Лицом к деревне!»7, означавшем переход к «настоящему нэпу» в деревне. Конечно, и очередной недород, и повторяющаяся ситуация голода, создавали объективные трудности, но состоялся, наконец, и полный перевод натурального сельхозналога в денежный, и стала заметнее работа промышленности на деревенский рынок. В содержании спецсводок 1925—1927 гг. большое место занимают хозяйственные проблемы, среди которых следует выделить землеустройство, завершавшее перераспределение земли и вместе с тем призванное обеспечить ее рациональное использование. В литературе весьма обстоятельно освещены трудности аграрного развития, тем не менее обширные спецсводки дают новый фактический материал, намного полнее освещают сложные вопросы борьбы за землю внутри сельских общин и конфликты, возникающие на почве межселенного землеустройства, сословные и национальные антагонизмы — «старожилы» и новоселы в Сибири и ДВК, казаки и «иногородние» в казачьих районах, этнические столкновения в Средней Азии и Казахстане, на Северном Кавказе (док. № 205, 214, 226, 230, 242, 250, 251 и др.). Сводки 1925—1927 гг. продолжают отмечать характерный «антагонизм городу», в значительной мере связанный с товарным голодом и дороговизной мануфактуры, сохраняющимися «ножницами цен» (док. № 197, 228, 232, 241, 242, 257 и др.). Постоянной проблемой остается налоговое бремя теперь уже с добавлением проблем подоходного обложения (док. № 207, 216, 220, 223, 228, 230, 232, 251, 252, 254 и др.). Среди других важных вопросов деревенской жизни, освещенных спецсводками ОПТУ 1925—1927 гг., отметим выселение бывших помещиков (док. № 201, 205, 210, 211 и др.); бесхозяйственность в работе сельских кооперативов (док. № 206, 217, 228, 231, 242 и 265 и др.); тяжелое состояние колхозов и совхозов (док. № 215, 225 и др.); деревенский советский актив (док. № 218 и № 219); сельская интеллигенция, особенно учительство (док. № 209, 227, 259); борьба с самогоноварением и пьянством (док. М 197 и др.)... С восстановлением крестьянского хозяйства сильнее проявлялось и экономическое расслоение деревни, а вместе с тем и внутренние социальные конфликты, прежде всего между беднотой, служившей официальной опорой советской власти, и состоятельными слоями, восстанавливавшими свое хозяйство в условиях нэпа. Это противостояние часто принимало грубые формы террора и хулиганства, направленного против работников местных советов и местных партийцев, возобновлением «антисоветской агитации» (в действительности направленной против диктаторских порядков однопартийной системы, а не против советов). Однако «политбан-дитизм» практически исчезает. Его остатки («исключительно закордонного происхождения») в 1925 г. фиксируются лишь в пограничных районах Украины, Белоруссии и Дальнего Востока. Уголовный бандитизм оставался еще на уровне 1923—1924 гг. За январь—сентябрь 1925 г. было «обезврежено» до 10 тыс. бандитов (док. М 204). Примитивные формы борьбы, включающие и «терр
Популярное: Генезис конфликтологии как науки в древней Греции: Для уяснения предыстории конфликтологии существенное значение имеет обращение к античной... Как распознать напряжение: Говоря о мышечном напряжении, мы в первую очередь имеем в виду мускулы, прикрепленные к костям ... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (565)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |