МЕДИТАЦИЯ НАД КРАСНЫМ ВИНОМ

Ты уходишь в магазин, я чищу картошку.

-- Мяу, где ты? -- входишь, достаешь бутылку красного.

Я ворчу, ты снова оправдываешься: "Мое пьянство носит метафизический характер". Мы готовим салат из капусты, пьем минералку. Предлагаешь мне рюмку с бутербродом, я предпочитаю -- бутерброд без рюмки, ты -- портвейн без бутерброда, -- из чего выводишь логическое заключение о гармоничности нашей пары. Я надеваю на свитер пояс, спрашиваю:

-- Красиво?

-- Очень! Не хватает только галстука.

Выбираешь красно-коричневый в цветочек галстук, надеваешь мне на шею, и мы начинаем обед. Я показываю на галстук и рюмку: "Смотри, как подходят по цвету!" Соблазняешь меня вином. Я пью мало, но мешаю с минералкой, и быстро впадаю в пьяное блаженство. Ты вспоминаешь, как однажды мы целый час, отпивая красное вино в чешских бокалах, рассматривали отражение на столе и сравнивали -- твое и мое... Отражение твоего бокала было похоже на пульсирующий, лучистый член, а моего -- на светящееся и пульсирующее влагалище... Ты доливал вино, слегка покачивая бокал, говорил: "Смотри, какой стал большой, а у тебя пока еще замкнуто..." Доливал еще: "А теперь -- отпей... смотри: он весь лучится, а тут -- тоже начинается, только слабее... а теперь -- он изменился, а она -- вся пульсирует..." Вдоволь испив застольный видеофильм, мы отправились спать... Эстетика эротических кадров в сочетании с вином -- усилила глагол мнимого бездействия на несколько градусов -- из пяти часов нам удалось поспать едва ли пару. Утром мне надо было лететь на работу, а ты -- как всегда -- был самым несчастным котом на свете. Я подходила к тебе и утешала: "...несчастный, бедный кот, просыпайся... не хочет вставать, не хочет, жизнь ему не мила, бедному, и свет ему не мил, хороший бедный кот, -- бархатный живот..." После этой присказки и крепкого чая ты успокоился. И если не замурлыкал -- какое может быть мурлыканье, когда надо тащиться на дачу, -- то хотя бы проснулся! И даже почти не ворчал: "Какая же ты хорошая..."

...возвращаемся в сегодняшний день. После обеда, в лучших традициях лентяев, предлагаешь: "Пойдем, поспи-им..." -- нахальная вкрадчивость раскрывает твои планы с головой... "Этой?" -- хулиганишь ты... Я думаю о странной параллельности в языке: голова -- головка, лоб -- лобок... они живут своей жизнью, разговаривают, заставляют нас жить по их законам... Скрытые власть имущие над нами... Я снимаю свитер, ты хочешь снять с меня галстук, но я цепляюсь за последнее: "Пояс и галстук я оставлю". И остаюсь -- в цветочном галстуке, заправленном в черный пояс. Темный, длинный, треугольный галстук едва прикрывает лобок и похож на указательный знак. Но ты и так прекрасно ориентируешься на вверенной тебе территории. Спокойно и уверенно сажаешь меня на личный автомобиль и увозишь в домашний зоопарк: начинаем с очеловеченной обезьяны, кончаем -- обоюдно любимой кошкой...

И засыпаем -- тягуче и сладко...

Просыпаюсь первая. Опьянение прошло, мне становится стыдно...

...Стыдно, что веду себя распущенно, как рьяная любовница. Стыдно, что бездельничаю и трахаюсь, вру мужу -- вместо того чтобы жить семьей и осчастливливать кого-то одного.

...Мне стыдно это я -- только что -- проснулась голая, -- с чужим мужем в постели, с черным поясом на талии. Это я -- бывшая замкнутая школьница, скромница-нелюдимка, "синий чулок", в которой закодировано понятие семьи и верности как высшей нравственной ценности...

"Я мечтала выйти за гения -- вышла замуж за дурака..."

...Боже, помоги мне! я не знаю, что делать, и знаю -- что делать нечего, как будет, так будет, и -- "ничего не сбудется, кроме вышины...".

Та, которую любил до меня, -- по твоим словам -- любила тайну, и когда надо было открыться -- скрылась, ушла, оставила тебя... Со мной -- все наоборот, только я тебе -- не нужна. Я вынуждена быть твоим несуществующим животным, твоей тайной -- от жены, родственников, родителей, соседей... от всех -- кроме неба!..

...Несуществующее животное! -- как точно.

Может, меня действительно нет?..

ПЕЧАТЬ

Просыпаемся. Встаем, одеваемся. Пристально смотришь на меня.

-- Ну-ка, сними свитер, -- неожиданно требуешь ты. Я удивленно смотрю на тебя, переспрашивая взглядом.

-- Сними, сними!

Я снимаю, ты поворачиваешь меня спиной, разглядываешь и псевдовиновато, с нескрываемым чувством удовольствия произносишь:

-- Вот чудовище! Девушку с такой белой, нежной кожей всю искусал! Ну-ка, повернись! -- считаешь: раз, два, тут, здесь... Четыре синяка! Я тебе платить должен за наносимые повреждения... -- заканчиваешь тоном, каким сказал бы: "Неплохое у меня получилось стихотворение..."

...пишу лежа, касаясь плечом и спиной кровати. Невольно ощущаю твою печать на лопатке... она побаливает, напоминая о тебе. "Я здесь, -- говоришь ты. -- Это я впечатан в тебя улыбкой Чеширского Кота". Позавчера, когда поставил ее, попросил: "Теперь ты мне!" На твоей коже у меня получился слабый кружочек, гораздо бледнее твоего треугольника. "Все правильно, -- говорю тоном отличницы, -- у тебя -- треугольный, поэтому и печать получилась треугольная, а у меня -- дырочка поэтому получился кружочек..."

-- Давай я тебе еще одну печать поставлю справа?

-- Ни за что! -- восстаю я.

-- Почему?

-- Две печати вызовут сомнения...

-- В качестве товара или действительности печати?

-- И то и другое!

-- Ну ладно, не буду, -- огорченно соглашаешься ты, и мы идем пить чай...

...засыпаем. Просыпаюсь первая, утомленная предыдущим недосыпом и твоим регулятором -- не скучания, а количества сексуальных отношений в единицу времени. Ты спишь, похрапывая, в рифму -- сладко и благоговейно после траха и портвейна...

Я смотрю книжки. Изредка подглядываешь и снова проваливаешься в сон. Все хорошо, но мне грустно -- просто нота такая в душе. Если останусь лежать голая, дожидаясь, когда проснешься, то... на колу мочало, начинай сказку сначала... Ты снова захочешь меня и, вконец вымотанный любовью, поедешь на свою дачу. Но я -- переполнена чувственными эмоциями, мне уже -- слишком. Я тихо встаю, одеваюсь и ухожу читать на кухню. Вскоре из комнаты доносится просыпающееся, недоумевающее, зовущее: "Мя-у-у!" "Мяу здесь", -- откликаюсь я, подхожу и глажу. Ты начинаешь медитацию путем ворчания:

-- Чудовище! Противное, нехорошее, дурное, ужасное чудовище! Почему меня не разбудила, собака?!

-- Ты так сладко спал...

Смотришь на книжки, которые я доставала:

-- Три книжки за сегодня читала! Нет, чтобы шуршать, сказала бы: "Кот, а ну просыпайся, хватит дрыхнуть, а то укушу..."

-- Я тебя будила, но...

-- Как ты меня будила?

-- Гладила, целовала...

-- И ничего не сказала? И за конец не подергала?! Чья это работа?!

-- Мяу... -- отвечаю жалобно.

-- Чудовище ты противное! -- смотришь вниз, касаешься юбки. Так я и знал! Мало того что свитер надела, так еще и юбку! И с трусами, небось! Ну конечно...

-- И с колготками, -- добавляю я.

-- Ну да, чудовище!

Ты медленно встаешь, одеваешься, ставишь чайник, подходишь, обнимаешь, -- "какая же ты хорошая" -- профилактическая медитация вставания с изгнанием негативных эмоций путем ворчания завершена. Предлагаешь тонкий кожаный пояс -- в подарок.

Ты мне уже дарил, поэтому отказываюсь:

-- Один у меня есть, мне другого не надо!

-- "Один у меня есть, другого не надо", -- передразниваешь,-- гордо, прямо как о любовнике: один есть, другого не надо! Ну и чудо же ты!

Пьем чай. Улыбаюсь. Наливаешь мне полную чашку заварки, получается чефир. Запоздало спохватываюсь: "Ты же знаешь, что я так увлечена созерцанием, что не успеваю тебя остановить... ты же знаешь, что я -- неправильная..."

-- Правильная, правильная... -- сливаешь чашку и наливаешь нормального чаю. Снова улыбаюсь.

-- Ну вот, у нее на теле десять синяков, а она сидит, улыбается! Застрелить тебя, что ли?

-- Ага!.. Я даже записку напишу, что сама виновата.

-- Нет.

-- Жалко или еще хочешь попользоваться?

-- Конечно хочу! Пей чай!

Едем в книжный. Ты, как всегда, -- обращаешь внимание на проходящих мимо девиц, сопровождая свои наблюдения репликами: "Таких я не ем", или: "Смотри, какие ужасные ноги, да еще в таких штанах... фигура ничего, только штаны портят". В кассе стоит женщина в роскошном платье. "Смотри, какая красивая, да еще книжки покупает!"

-- Это платье красивое, -- возражаю я, -- а сама она обычная.

Впереди идет длинноногая девушка в шортах.

-- А вон у той, -- говорю, -- действительно красивые ноги.

-- Ну что, подойти к ней и сказать, как поручик Ржевский: "Сударыня, что-то болонки низко летают! К дождю, наверно... А у нас в части барабан есть! Пойдемте, поебемся?!"

-- Боюсь, она тебя не поймет!..

...Вдруг -- о чудо! Продают мою любимую графику -- Бердслея! Ура! Воплощение давней мечты.

-- Ну как у кота интуиция? А?

-- О-о-о!.. -- восхищаюсь я, прижимая купленные альбомы к груди. Мы подходим к метро. На секунду отлучаешься и возвращаешься. В руках у меня оказывается шоколадка. Прощаемся... целую тебя у всех на виду.

-- "Бердслейка", -- обзываешь меня.

...ночь... "Можно, я тебя еще "ам"? Можно, я тебя еще помучаю?" ...твои красивые, как у музыканта, пальцы играют неслышную, но сверхчувственную мелодию... Ты складываешь лепестки алого цветка в глубину: "...закрыл ...коробочку ...ко-ебочку... Сейчас, наверное, опять раскроется..." Через секунду, довольный: "Нет, не раскрылась..."

Посвящаю тебе "Попытку вечности".

Льешь бальзам на мою поэтическую душу:

-- Совершенно гениальное стихотворение, абсолютно по-женски замкнутое. Здесь нет предметов, только чувства. Оно -- шарообразно, закручено на себя. Как тебе удалось его длить -- кажется: все уже сказала, -- нет, -- продолжает и не повторяется. Густое, обволакивающее и совершенно магическое...

...Говоришь что-то еще, но я уже плыву...

Вспоминаешь стихотворение, из-за которого влюбился в меня -- там, в Некрасовке, -- "Сегодня я сойду с ума...".

Говоришь:

-- Когда я думаю, что поэт, написавший это, сидит у меня на кухне, -- я горжусь!.. У меня в голове сплошной сладкий туман, и я готова отдаваться тебе по первому зову, пожизненно и после... поэты -- падки на лесть, тем паче поэтов...

...-- я все прыгаю, прыгаю около тебя... Где ты еще найдешь такого любовника? Чтобы и стихи писал, и кормил, и любил... Пойди, поищи... -- Спохватываешься: "То есть ни в коем случае не ищи, конечно..."

-- Я из-за тебя такой стал маньяк... -- сокрушаешься ты.

-- То есть?

-- Я еду в метро и всех женщин хочу...

-- Прямо всех?!

-- Ну конечно -- всех более-менее красивых...

-- И как же ты пытаешься реализовать свои желания?

-- Никак... Я хочу, чтобы они прямо сразу сняли все с себя и отдались мне... Но они почему-то этого не делают...

-- Грустно!

-- Конечно! И у меня почему-то на них не встает... -- трагично завершаешь ночное откровение. Мне смешно.

Садишься в кресло, устраиваюсь у тебя на коленях. Вскоре хочешь выйти. Я отчаянно проговариваю: "Закон кошачьей безысходности: "Как только кошка уютно устроилась у вас на коленях, вам становится совершенно необходимо встать..."" -- и не успеваю закончить, как приходится срочно спасаться бегством...

-- Собака! -- кричишь ты, -- я не успеваю убежать далеко, -- у кровати настигаешь меня, и я мгновенно оказываюсь на... Имитируешь насилие, приговаривая: "Ах же ты собака, ах же ты жопа, ах ты кошатина такая, как я тебя сейчас!.."

Я улыбаюсь от твоей эксцентричности и, кажется, готова уже не только к имитации...

Ночь... Вслух обсуждаешь меня:

-- У твоей груди прекрасное человеческое качество -- она отзывчивая... Спина у тебя -- вздорная и романтическая. Вся твоя романтичность сосредоточена в спине...

Я глажу тебя, мы засыпаем...

ЗОНА

Заблудился я в небе, -- что делать?..

О. Мандельштам

В зоне светло и тихо.

Дикий, как небо, лес.

Птица взметнется лихо --

Выбей ее -- с небес --

сбей! -- и не плачь над небом, --

сладостно ложе,

но

этим любовным хлебом

жить

не положено...

Зоной любви не мерьте

слово пустое: смерть.

В зоне любви и смерти

весело умереть!

Брошусь к убитой птице,

словно к твоей строке.

Это не я -- синица...

вот же она -- в руке.

Что мне в насущном хлебе?

В смерти слова просты.

Что мне журавль в небе? --

если журавль мой -- ты?!

Крикни мне:

"Стой, пустое!" --

выстрелом оглуши...

Зоны

клеймо святое

нам не стереть с души.

Так приручай к соседству,

До смерти догуляй!

Но при попытке к бегству

честно в меня стреляй...

Гладь меня -- да без меры,

гладь -- до бесстыдства тел!

В зоне любви и веры --

не до казенных дел.

И -- приручай к соседству

острому! -- как стерня.

Но при попытке к бегству

все же стреляй меня.

И приручай к глаголу

"вайся" -- без всяких при-

ставок к любви и полу, --

душу мою -- запри, --

чтобы она навылет

вдруг не прошла в тебе, --

ей ведь зачтется вылет

лишь при твоей стрельбе.

Небо

ответит бледно.

Небо

сочтет грехи.

а чтоб не так бесследно --

К делу

пришьют стихи.

Зоной души

не мерьте

слово пустое: стих.

В зоне любви и смерти

воздух бессловно тих...

Как заповедно в зоне!

Некому крикнуть: "Стой!"

Здесь -- словно в женском лоне

ты себя успокой...

В этой

игрушке смерти --

свой успокой огонь.

И попроси -- доверьте

мнимую смерть -- в ладонь! --

словно синицу в руки,

что журавлю под стать.

Средь круговой поруки

стоит ли смерть считать?

Птица взметнется лихо --

больше ее не тронь...

В зоне светло и тихо.

Дай же твою ладонь!

Если пойду по кругу --

из круговых порук --

выберу -- на поруку --

круг только этих рук!

Зоной руки -- не мерьте

слово пустое: брать.

В зоне любви и смерти

весело умирать!

Смертная власть гормона --

п?лон -- иди в п?лон! --

в рабскую полость лона, --

в зоне -- один закон!

Сталкер любви -- веди же!

И -- проникай извне.

Зона любви все ближе.

Мы -- у закона -- вне.

Как заповедно в зоне...

Древа блаженен ствол.

Вору в таком законе

рабски уткнусь в подол.

И на коленях стоя

буду тебя любить...

А от любви -- простое

средство -- меня убить!

Смертная власть гормона...

Что же, играй, гармонь!

Это всего лишь -- зона...

Дай же скорей ладонь!

И приручай к соседству,

острым кругам погонь.

Но -- при попытках к бегству --

свой поднимай огонь!

Кто же ты,

мой избранник?

Вестник каких вестей?

Кто же ты, -- мой охранник

в зоне твоих страстей?!

Так приучай к соседству,

острым кругам потерь.

Но при попытке к бегству --

все же в меня поверь!

Кто же ты, мой охранник?

Сталкер, любимый, вор?

Странная зона, странник...

Странен твой приговор.

Странен он, как погода,

странен, как ток в крови, --

Твой приговор: Свобода

в зоне твоей любви.

Дай мне -- любой погоды,

словом любым зови,

но --

не давай свободы

в зоне твоей любви!

Если метнусь за птицей --

выстрелом оглуши!

Это же я -- синицей

в зоне твоей души!..

Что мне -- журавль в полете --

суетном -- не ко мне?!

В зоне любви живете --

значит, закона вне.

Что мне в насущном хлебе?

В рабстве любовных дел?

Мы заблудились в небе

мнимых

любовных

тел!..

В зоне любви и смерти --

мнимый

красив полет.

Зоной небес -- не мерьте

крыльев своих разлет!

Так набирай патроны

новые -- про запас!

В зоне небес -- законы

писаны -- не для нас.

И приручай к соседству, --

до смерти догуляй!

Но

при попытке

к бегству --

в небо -- меня стреляй...

СУП С КОТОМ

...мой Чеширский Кот, мой драгоценный, -- как давно я не писала о твоей улыбке, которая висит надо мною, маячит диким непристойным образом, -- мой дамоклов меч, -- улыбке, которая маячит и мучает и -- выражаясь совсем уж по-восточному высокопарно -- не сходит с лица моих небес...

Что мы делали? -- по твоему выражению -- сходились и расходились, ты -- в свою семейную суету, я -- в свою... Я чувствовала себя заморенной кошкой, у меня не хватало сил и памяти писать о тебе, я успевала только жить -- с тобой и без тебя...

Сейчас -- наша ночь, я пишу у тебя на кухне.

...Ты заглядываешь, сонный, смотришь, как я сижу с блокнотом, и с полузакрытыми глазами извиняешься: "Друг мой, я способен только к позированию..."

-- Лежа?

Обиженно уходишь в комнату и валишься на кровать...

...Предпоследняя встреча... -- так записано, и не помню почему. Сколько их уже было -- предпоследних, когда казалось -- все... И -- снова по круговой, по спирали вверх, по спирали вниз...

...два текучих, наполненных тобою домашних дня, счастливых и похожих на "вялотекущую шизофрению" в твоем "клиническом дневнике"... Я провожу у тебя целый день, но уговариваешь остаться еще... Остаюсь по инерции, нет сил -- к перемене места действия и слагаемых... Целый день пишу твой портрет, он получается странным.

После поэмы "Суп с котом" чувствую себя счастливым выжатым лимоном. Раза два подступаем к запретным темам -- и нас тут же наказывают друг другом, как током... После чтения поэмы, когда мы, как Кролик и Соня, беседуем на нашем сумасшедшем чаепитии, говоришь: "надо тебе заделать..." И я -- в последней безумной попытке -- прошу: "Заделай мне... это..." -- "Что?" -- "...У-а..."

-- Зай, поругаемся! Отдам поэму и выпровожу...

-- Молчу, -- говорю я. Больше никогда не буду...

-- Я понимаю, что ты очень хочешь, но это совершенно противоречит моим установкам... Я не могу себе этого позволить.

-- Молчу... -- тихо говорю я. В душе темнеет горько и окончательно... Что-то для меня кончено. Судьба еще раз не дает яблока... Ведь мне от тебя ничего не нужно, -- никаких обязательств, никакой помощи, ничего... А клубок запутанности и сумятицы сразу просветлел и отпустил бы меня. Я бы на несколько лет обрела покой и мне было бы легко -- даже потерять тебя, если бросишь, -- ты не любишь ни беременных, ни детей. С женой ты когда-то хотел второго ребенка -- не вышло... Я тоже хочу второго, но от мужа -- разве что в полном отчаянии... Но это -- мысли послесловия, а тогда -- неимоверное напряжение, чтобы не расплакаться и не уйти, забрав поэму...

До тридцати -- судьба воевала с моей чувственностью, подсовывая подлецов и импотентов. После тридцати -- дав тебя -- решила воевать с желанием иметь ребенка...

Суррогатное материнство -- жуткое словосочетание. Так надумала я решить свои материальные и жилищные проблемы. Хорошо, что вовремя остановилась. Конечно, подобная идея притянулась ко мне из-за желания иметь -- своего -- от тебя. Вот и ткнулась к дурацкому объявлению -- как больной реагирует на название своей болезни в газетах... Ты хочешь быть свободен от меня, хотя я и не покушаюсь на твою свободу. Как же ты боишься своей эгоистичной совести! А ребенок мне нужен был бы только для себя...

Но... ты не обязан считаться с моими женскими стихиями и наворотами. И кроме как бумаге -- доверить и выплеснуть всю эту горечь некому...

...я вынуждена -- из-за тебя -- совершить воображаемый аборт воображаемого ребенка нашей любви, а заодно -- грубо! но выскреб -- женского сознания и подсознания... Аборты, даже воображаемые, не проходят бесследно. Я женщина и плохо понимаю любовь без оплодотворения, без этой красивой цели любви -- ребенка...

Медленно отхожу, как после наркоза -- с тяжелой головой и обрушившейся пустотой -- в груди и в чреве. Ты пытаешься "лечить" меня "Иллюзиями" Баха -- столь мужской и далекой от женских проблем книгой.

"Бог... ты не был

женщиной на земле!" --

вспоминаю Цветаеву...

Кажется -- я пережила смерть, проснулась, и вообще не знаю, как жить... Через этот космический роман пытаюсь понять тебя, себя и мою ситуацию в категориях иллюзии и свободы...

Но -- я перенервничала и не способна к сексу. Я мерзну, ты согреваешь меня по-всякому.

...наконец подступает сон, я -- молюсь...

Вся боль сосредоточивается в одном месте -- в ямке под ключицами... Вдруг ощущаю, что больше не чувствую ничего, -- словно кто-то вытащил болезненный комок, -- отторг. И я проваливаюсь в небытие...

Длинное светлое утро. Утренний трах. Утреннее чаепитие. Ты ласково заботишься обо мне. Я люблю тебя, пишу тебя. Ты целый день меня кормишь. Я невольно перебираю вчерашнее -- оно во мне легкой тяжестью. Я избываю его -- новым временем с тобой.

...Вечер.

Вечерний трах, как вечерний звон.

Мы, словно неосторожные дети -- не берите спички... затрагиваем наши семьи...

Ты -- о моем муже, я -- о твоей жене:

-- Я -- не понимаю твою жену. Я бы тебя отпустила.

Объясняешь, что так оно и было, а все дело в твоей совести...

Делаешь попытку бегства от разговора, я -- не замечаю.

Дальше все -- страшно, запутанно...

-- ...из немедленных решений? -- Хочешь, я убью твоего? Знаешь, иногда я думаю: умерла бы моя бедная жена, я бы женился на тебе...

Говоришь о свободе выбора -- в моих отношениях с мужем. Цена этой свободы -- ненависть и предельная жесткость -- к отцу моего ребенка... Эта цена -- не по мне... "Без крови немедленных результатов не получится..." Но я -- зацикленно -- о своем...

Ты не выдерживаешь, я вижу твои слезы и проклинаю себя. Тебе плохо, теперь ты мерзнешь, я тихонько стелюсь около тебя в ванной... тебе тяжело и неприятно, ты отсылаешь меня...

...случайно думаю: твои слезы сегодня -- слабый отголосок моих вчерашних... Но -- не мне судить. Ты греешь ноги. Мне горько от моей интуитивной бездарности -- не суйте пальцы в огонь, почему вовремя не остановилась?! Носила бы в себе как нош© -- дурь побочных сложностей двойной жизни, где все делится и уравнивается ровно пополам: дом, семья, долг, ответственность, безденежье -- по одну сторону, а ты, поэзия, счастье, любовь и творчество -- по другую...

Я зацеловываю тебя, ты постепенно отходишь, и у тебя хватает любви сказать мне шепотом: "все равно хорошо, что ты осталась..." Боже, как не любить тебя, -- не вырубленного из бревна, не высеченного из камня, не выкованного из железа железными руками, а закрученного из нервов -- сверхпроводимых, чувственных, творческих, -- и все это -- на одну твою большую невиданную душу, которую ты называешь чудовищем...

ПОРТРЕТ

-- Будешь пить вино?

-- Я не хочу пить, но ты каждый раз меня соблазняешь...

-- И не надейся, что со мной будет иначе...

Ты опять новый, опять другой, мне не удается отказать тебе, даже когда очень уставшая...

Люблю, злюсь, обижаюсь, но -- приворожена к тебе, словно ты -- идеальная константа моей души.

Замерзаю, -- заводишь меня в комнату, раздеваешь, одеваешь в теплые носки и свитер, потом бросаешь на кровать и согреваешь.

Я готовлю ужин. Наконец сажусь дописывать твой портрет.

-- Ну вот, а я думал сначала тебя трахнуть, потом есть пельмени, а потом уже только портрет...

Писать тебя невозможно, меняешься каждую секунду -- слишком подвижен внутри себя. Но я уже почти заканчиваю. Ты читаешь "Триединство ревности" вслух: "...как мне с тобой неравно, как противоположно, как светло...", потом -- Бродского. Временами устаешь, вскакиваешь, куришь, -- натурщик из тебя никакой! В конце концов не выдерживаешь и, -- ревнуя к собственному портрету, подходишь ко мне вплотную и достаешь нечто, видимо достойное моего нежного и пристального внимания не меньше, чем портрет.

-- Покрась его, -- с детской непосредственностью доверчиво просишь ты...

Так ребенок сказал бы: "Заведите мне игрушку!"

Растерянно взглянув на краски и кисти, тащу твою игрушку в рот... через минуту спрашиваю: "Краски не слишком яркие?" -- "Ммя-у..." "Кисточка не жесткая?" -- "М-м-м-я-у..."

Оглядев портрет, произношу:

-- Больше я тебя не буду трогать!

-- Портрет -- не будешь, а меня -- будешь!

Чаепитие... снова вглядываясь в портрет, хвалю:

-- Красивый, необычный, в такой интересной манере!..

-- Да? -- Ты поворачиваешь меня к себе и, тесно обняв, кладешь мою руку туда, где ей, по-твоему, полагается быть.

-- Согласен: красивый, необычный...

Я смущаюсь, ты продолжаешь начатое... я оказываюсь в постели, и уже ты пишешь мой портрет...

Потом снова нежно напяливаешь на меня носки и свитер, мне очень тепло, и мы засыпаем.

-- Я -- как Хлебников, он говорил: "Я же не виноват, что я лучше всех!

Загадываешь мне загадку:

-- Туда-сюда-обратно -- тебе и мне приятно! Что это такое?

-- Качели! -- смеюсь я.

Сочиняешь иронический цикл "маньяки", и адресуешь мне:

Я понял, что ты -- маньяк,

с тобой нельзя -- кое-как...

-- Ты спать сегодня со мной по-человечески будешь? Чтобы я понял, где начало полового акта и где мой конец?!

Читаешь:

Полжизни провел в резервации,

и опасался эрекции,

поэтому был он в прострации,

в постели читал он лекции...

-- Как здорово! -- восклицаю я.

-- Это у меня просветление на почве... траха.

-- И чаем тебя пои, и книжку тебе читай, и за грудь тебя хватай... -- ворчишь ты, собираясь читать мне фантастику про тигра Уильяма Сарояна.

Я возбуждаюсь с первых строчек. Сидя напротив, восхищаюсь, как всегда, твоим чтением. Я живу в нем. Мне хочется приблизиться к тебе, свернуться клубком, сесть верхом на твою ногу по-шпантерски и -- слушать, слушать, слушать... Почувствовав мою возню и желание приблизиться, -- указываешь на угол твоей кровати: "Бери с собой одеяло!" Я закапываюсь в него, снова слушаю и -- не выдерживая эмоций... тихонько занимаюсь низменным занятием... Твой голос... Мне кажется, ты читаешь по-английски, в подлиннике, и я все понимаю.

Делаешь перерыв на "покурить". Возвращаешься с ворчливым вопросом: "Может, хватит?" -- но я увлечена, как ребенок. Поймав мой умоляющий взгляд, ворчишь:

-- Ты -- толстая, вредная, ленивая собака с большой ленивой попой! -- и, укладываясь вместе со мной, продолжаешь читать "Про тигра, имя которому -- Любовь..."

"ХРИСТОС И БЛУДНИЦА"

...вспоминаю весну и твою дачу...

...электричка, потом -- тишина и распускающиеся почки на деревьях. Твоя дача, нет -- дача твоего деда и отца, на которую иногда приезжают твоя жена и сын. И я -- первый раз, инкогнито, контрабандой. У тебя не сопливый рабочий участок, у тебя действительно -- дом, дача... Внутри -- легкая, грустная зависть: никогда у меня не будет такого кусочка земли, где можно так близко быть с природой.

Я жалею себя, мечтая... Никогда, никто не приведет меня в такое место и не скажет: "Это -- твое... Ты здесь -- желанная хозяйка-гостья..." И чтобы можно было долго-долго -- до самой ночи -- смотреть, как льется дождь, а потом, наутро -- как светит солнце и поют цветы... Такого сияния не бывает в городе... И посадить какой-нибудь цветок, -- хотя бы садовую ромашку...

Пьем вино, ты рассказываешь о своей прошлой любовнице. Я, замерев и ревнуя, слушаю... от печки -- тепло... Потом -- стук, ты боишься -- вдруг жена, и выключаешь свет, а сам выходишь... Я смотрю, как горит печка, и ловлю себя на том, что мне хотелось бы, чтобы жена "застукала" тебя со мной: хоть краткий миг -- торжества? Превосходства? Доказательства: я -- у тебя -- есть?! Но тревога ложная, всего лишь соседка. И снова -- печка, дрова, вино и куча детских книжек -- половину ты даришь для моего ребенка... Прогулка к живописному ручью. Рассказываешь о птицах, которых встречаешь на деревьях. А мне совсем не хочется гулять, я устала, хочу спать и смотреть детские книжки. Вернувшись, снова исследуем твой огромный дом, и ты хочешь трахать меня, а я хочу спать и смотреть детские книжки...

...ты заботливо стелишь постель, от печки тепло, и жадно-прежадно трахаешь меня, а я пассивна как никогда, мне тепло, хорошо, я хочу спать... хочу просыпаться здесь целую вечность, как на пожизненной даче Мастера и Маргариты...

Наутро -- все хуже, потому что надо уезжать. Идем в магазинчик -- маленький, уютный, вежливый, пустой, захолустный... Здесь у всех большие красивые дачи -- для военных. Падает маленький, медленный, лохматый снег... Спрашиваешь: "Знаешь, к чему снег, или не знаешь?" -- "Не знаю..."

...вот уже электричка. Я вдруг впервые, после стихотворений, посвященных Отцу и Божьей Матери, пишу Его сыну, открывая в себе новое чувство к Нему... Стихотворение пишется само, навязчиво и вдохновенно под стук колес неуютной, зябкой, холодной весенней электрички... словно попала в параллельное пространство, в котором люблю только ЕГО а не тебя...

ХРИСТОС И БЛУДНИЦА

Первая бросила камень,

не потому, что безгрешна, --

а потому, что...

любила

с первого взгляда ЕГО.

Первая бросила камень, --

не потому, что бездушна, --

а потому, что хотела

вместо блудницы стоять...

Первая бросила камень!

ОН -- поглядел, как не видел...

И окатило -- до смерти

душу холодной волной.

,,,ОН поглядел -- как не видел...

Божьего царства -- не надо!

И простонала: "Ису-у-се...

Камень... бросала... в Тебя!"

Все окружение -- смолкло.

Камень висел неподвижно.

Камень лежал непреложно.

Так и не брошен никем.

Только в излучине неба,

в пересечении истин,

камень извечно в блудницу,

не долетая, летел.

Только стояла другая

вечно -- пред замкнутым небом.

И повторяла: "Ису-у-се!..

Камень...

бросала...

в себя!.."

...зябко... сонно... и такое чувство, что никак не найду способа отомстить своей судьбе, и все ищу -- как бы забыть все эти проигрыши -- в любви, и как бы отомстить самой себе побольше... "...и повторяла: "Ису-у-се, камень... бросала... в себя..."

ТЕСТ

Мне попадается в руки мой тест -- с первой твоей лекции. Какой счастливой была тогда, как ждала твоей "профессиональной разборки"!.. Ты погипнотизировал и попросил: "Попробуйте описать, что вы чувствовали..." Перечитываю свою запись: "Ощущение прохладного шара, странной плотности, будто он слегка перекатывается в руках без усилия, легкое пульсирование около шара: прилив -- отлив. Шар приятный и успокаивающий..."

Потом рисовали картинки к словосочетаниям, по которым затем вспоминали их. На "веселый праздник" у меня -- рюмка и спираль со свечой. На "тяжелую работу" -- черная круглая яма, лопата и маленькая ласточка... На "развитие" -- две спирали -- вверх и вниз, из одной точки. На "вкусный ужин" -- тарелка, от которой отходят солнечные лучи. "Смелый поступок" превращается в море и острую скалу. "Тяжелая болезнь-- порхает красивой бабочкой с пунктирным туловищем в пунктирной окружности. "Счастье" -- в виде губ. "Разлука" -- непрерывная волна, посередине -- пунктир. "Ядовитый вопрос" -- повис рыболовным крючком. "Дружба" увиделась яблоком, которым дружно закусывают два червяка. "Темная ночь" -- банально: черное дерево, черная туча. "Печаль" -- в виде глаза...

Третье задание -- продолжить ряд: "Сон долог", "терем темен", -- я долго думала, ничего не придумывалось, -- тогда дописала: "Царевна глупа..." Потом вопрос: "Что самое интересное в общении?" И мой романтический ответ: "...общаться по собственному желанию -- или не общаться...

...интересно все, если не общаться, а жить; общаться интересно с людьми далеко не со всеми, и не только с людьми, но и -- с вещами, деревьями, с Абракадаброй и прочими сущностями, а лучше всего -- с Единственным..."

Перечитывая, думаю: вполне на уровне восемнадцатилетних студентов. Ты задал всем последний вопрос: "Напишите, о чем сейчас думаете?" -- и я написала: "О любви, о поэте, о смерти, об усталости..."

А дальше -- твой размашистый почерк:

"Ух ты!

Эмоциональность в сочетании с решительностью, энергичность. Некоторая разбросанность приводит к возможным эмоциональным, быстро принимаемым непродуманным решениям. Высокая внутренняя самооценка, м. б. -- выношенная идея собственного личностного пути. Очень чувственна, страхов много. Сама -- не резкая, текучая. Как интересно: энергично-плавно-текучая.

Сила, но иногда -- паническое чувство незащищенности. Внушаема, сама умеет вызывать сильные эмоции, кажется -- ясного, положительного характера. Образная, художественно одаренная натура.

Образно-этическо-интровертно-чувственный тип, -- именно в такой последовательности...

Идет идентификация с кистью, освоение пространства через собственное тело, как эталон или средство. Сложно, но интуитивно верно.

Оригинальна, очень субъективная кодировка пространства через округлые движения. Она ШАР".

...ты удивился тогда мною. Как это уже кажется давно или, наоборот, вчера?.. Но в глубине -- уже зреет, как "ядовитый вопрос", -- отказ от тебя. Даже... воображаемые аборты зря не проходят... ребенок от тебя -- он так хотел родиться! -- похоронен в моем сознании... И от этого не спасают даже великие "Иллюзии" Баха...

Губин есть Губин...

Что это вдруг со мной? --

снится -- потоп мечты.

И человек -- не... мой

в мареве суеты.

Снится -- спасусь, как Ной.

Боже мой, для чего?!

Что это вновь со мной

верное "ничего".

Снится мне Страшный Суд

ворохом злых дилемм.

Снится -- какой-то блуд, --

Даже не помню с кем...

Снится мне бывший муж,

общая снится ложь.

Правило снится: "уж,

замуж и невтерпеж".

Снится: тебя любить --

лучшая из утех.

Снится: не хочет быть

тот, кто дороже всех --

рядом...

Извечный враг

тихо смеется: "Что ж?! --

Где же твой мягкий знак? --

в слове ночует "ложь"!"

Снится мне твердый знак

слова чужого -- муж.

Снится мне Божий зрак

солнцем усталых луж

послепотопных...

Блажь

снится -- рожать детей.

Снится рогатый страж

лучших моих затей...

Снится:

прощенья -- грех

мне у небес просить.

Снится:

под сердцем смех

детский -- опять носить...

Снится мне рыжий мех.

Снится мне слово "бить".

Снится: нежнее всех

будешь меня любить...

Снится:

чужая злость

бьется при свете дня.

Снится, что ты -- не гость

в комнате у меня...

Снится, что я -- не гость

в комнате у тебя...

Снится, что в горле -- кость

яблоком... но, любя,

все же глотаю...

Рай

снится --

в твоих глазах, --

ты -- их отводишь...

Грай

снится вороний...

Страх

снится огромный...

Ты

камень

бросаешь

вслед...

В мареве суеты

тонет нездешний свет.

Снится -- спасусь, как Ной.

Снится -- стоишь спиной...

...я прихожу к тебе -- отчаянно-веселая. Знаю, ты воспримешь меня просто веселой и чувственной, не подозревая, какие кошки скребут у меня на душе... а может, подозреваешь, но отгоняешь -- по причине собственных скребущих котов.

Чего только не делала я, чтобы заглушить эту тоску -- с тобой -- по тебе, эту неприкаянность, эту неполноценность любовницы -- приходящей и скрываемой...

Хорошо, что вовремя отшатнулась от суррогатного материнства. Да и то лишь потому, что не понравилась женщина и ее условия.

...А теперь -- учусь на девушку телефонного секса... -- все с той же тоски. С того, что пришлось убивать в себе любовь. Она тебя просто тешила, и ты с испугом ленивого кота наблюдал ее, -- с ужасом, который прятался на дне твоего сознания: "Зачем мне это? Мне -- это -- не потянуть..."

...опять забежала вперед... нет, я не собираюсь свою жизнь, свои грехи решать ценою тебя и твоей совести -- да и не получится. Все уже написано -- на твою душу -- море стихов. Больше -- ни слов, ни сил.

Все принятое тобою не имеет для тебя никакого смысла, кроме чисто поэтического...

Это -- мой проигрыш, проигрыш моей любви... выиграла только -- благодарность тебе -- истинную и -- еще одну рану.

Чеширского Кота забыть невозможно. Не любить -- тоже. Но