ПОЭЗИЯ ЕСТЬ СПОСОБ ГИБЕЛИ

Прошу твои стихи. Вздохнув, садишься печатать и вслух ворчишь:

-- Кто бы мне сказал в марте девяносто первого: "Печатай, Губин, в трех экземплярах! Где тебя носило в марте девяносто первого? Небось, мужу была верна изо всех сил... нет, из последних! А я и не требовал, чтобы ты мужу изменяла...

Я смеюсь. Ты смущенно: "...оно само получилось..."

Предыдущей возлюбленной ты дарил стихи "Платьице номер один", "Платьице номер два". Мне -- даришь "Русалку N 1, N 2, N 3". Три русалки плещутся в твоей душе. Не много ли? -- для твоей, надорванной и уставшей? Перекликаясь с Пастернаком, ("А полной гибели всерьез"), пишешь:

Поэзия есть способ гибели,

надежный и незаметный.

Вы его видели,

звеневшего? --

ушел опустошенный и бесцветный...

Мы вместе выбрали этот способ...

Встречаешь меня в метро, стоишь у стены, раскинув руки резко в стороны -- то ли сдаешься, то ли показываешь, как готов меня обнять, -- и улыбаешься. Я подхожу к тебе.

-- Что же ты не бросаешься целовать меня, такого распятого?!

Поэзия есть способ гибели... Надрыв, срыв и опустошение сквозят в твоих стихах...

Ты -- в тапочках и явно после портвейна. Твои тапочки летом равноценны твоим калошам зимой. Это убило бы любую девушку. Я заговариваю свою эстетику. "Мое пьянство носит метафизический характер" -- объясняешь ты пристрастие к вину...

Приходим к тебе. Ты достаешь невероятно большое белое блюдо и высыпаешь... пустите козу в огород! -- хрустящую картошку. Твое сердце похоже на это блюдо. Кажется, иногда ты готов и сердце свое ради меня -- порезать, посушить, посолить и подать в виде хрустящей картошки. Вспоминаю, как на последние деньги ты покупал мне мандарин, или сто грамм салями...

"Всего вдоволь!" -- пишешь ты:

А еще у нас корочка,

а еще у нас косточка,

а еще у нас ласточка,

а еще у нас солнышко...

Ты вообще готов для меня на все, кроме того, чтобы я всегда была рядом. Когда тебе плохо -- можешь довести до отчаянья. Но -- радости приносишь больше. Контрасты -- следствие таланта.

-- Тебе было очень плохо? -- спрашиваешь с лукавым сочувствием. -- Ты так стонала...

Ты постоянно поддерживаешь мое чувство, и даже... насилуешь его.

ИГРУШКА

Конечно, тут не оставалось ничего другого, как сесть и зареветь в три ручья!

-- Как тебе не стыдно так реветь! -- сказала она спустя некоторое время. -- Такая большая девица! (Что правда, то правда!) Уймись сию минуту, говорят тебе!

Но слезы не думали униматься: они лились и лились целыми потоками, и скоро Алиса оказалась в центре солидной лужи. Лужа была глубиной ей по щиколотку и залила чуть ли не половину подземелья.

А она еще не успела хорошенько выплакаться!

Л. Кэрролл "Алиса в стране чудес"

Все хорошо: пьем вино, гуляем. Вдруг произносишь: "Завтра утром я вышвырну тебя как кошку -- должна прийти жена". После ссоры с мужем твоя хамская фраза подкашивает меня. Почему я не ухожу немедленно?

Приходим домой, чувствую -- мне не стоило приезжать, тем более после домашних ссор... Ты не успел соскучиться и напрасно меня пригласил...

Снова унижаешь перед своей "милой", как называешь по телефону жену, ради которой с утра -- вышвырнешь меня как кошку. Убеждаю себя, что накручиваю, преувеличиваю, но -- не выдерживаю, пошло-поехало и -- уже не остановить слез...

...ты успокаиваешь меня, становишься на колени, гладишь, подсовываешь платок, чай, говоришь: "Никому тебя не отдам" -- магическая фраза для расстроенной женщины. Искренняя? Дежурная, для утешения? Пусть... Я отдаюсь тебе -- любимому и единственному и испытываю блаженство траха после моря слез...

Ты заводишь будильник, и мне опять больно. Переспрашиваю: "Полдевятого -- проснуться или уже уйти?" Засыпая, отвечаешь невпопад: "Будильник зазвенит..." Мы проваливаемся в сонное беспамятство. В шесть просыпаюсь и пишу...

Обрывать лепестки у ромашек не чаю, не рвусь --

"любит, к черту пошлет или к сердцу прижмет, приголубит", --

потому что -- до неба, до слез, до потери боюсь,

что услышу цветочно-беззвучное это:

"не любит..."

Поцелует -- о да! Приголубит, и в руки возьмет,

и полюбит в игре, как любимую любят игрушку.

Поиграет... и ласково тело другое прижмет

к телу, сердцу -- не знаю.

Я тихую брошу подушку

лишь за то, что невольные слезы впитала в себя!

Улыбнусь и заплачу от счастья, что был ты со мною,

что игрался со мною, пытливо меня теребя,

и ласкал наизусть...

и желанною падал волною

на меня... Как фатально у моря погоды ждала!

Улыбнусь и заплачу от счастья -- что будет прибою

время смыть... время слиться, излиться, отринув дела...

Что с тех пор, как твоя, перестала казаться собою.

Что игрушкой была -- дорогою, любимой, пустой...

И представлю,

как тихо

меня ты когда-нибудь бросишь-- ...

Как взметнется душа на высокую ноту -- "Постой!.." --

и -- застынет, смолчав...

Как устало когда-нибудь спросишь --

у себя, у судьбы, у небес -- "не пора ли кончать?" --

у бутылки портвейна, жены или новой подруги.

Будет лето, зима ли, весна или осень -- венчать

мне все это холодной, единственной рифмою -- "вьюги".

Или --

"снег"... но и он мне напомнит о том, как была

или буду с тобою, поверив, что вечность -- не сказка,

потому что...

Ты любишь играть! Потому что -- бела

эта наша любовь... И любая чужая указка

не подсказка тебе.

Как любой обезумевший цвет --

только белого света распад...

Лепесткам обрываться,

даже если не любит!..

Игрушкой твоею, мой свет,

буду или была? --

И --

ничуть

не боялась

сломаться...

Ты ворочаешься. Я продолжаю писать, виновато поглядывая на часы. Половина восьмого, кажется, у меня еще есть время.

-- Зай, -- взрываешься ты, -- вставай, одевайся и вытряхивайся. Ведь я лежу и нервничаю... Жена придет, будет черт знает что!

Дальше, кроме темноты, ничего... Быстро и зло одеваюсь... Начало конца? Однажды спросила тебя?: "...скажешь, когда захочешь меня бросить?" Ты ответил: "Сама догадаешься..." Мне больно оттого, что превратилась для тебя в удобный предмет, который зовется подстилкой.

Так выгоняют только шлюх, лишний раз не позабыв унизить перед величием и наличием законной жены... А ты уже -- ходишь около, неестественно заглядывая в глаза. Хочешь обнять, -- я резко уклоняюсь. В душе у меня: конец. Всего. Ты вяло пытаешься выманить какие-то объяснения, но я говорю только: "Я не железная, прощай..." И -- выскакиваю, как ошпаренная. В глазах слезы, и ничего кроме. Калейдоскопом вертится: "вышвырну как кошку" -- вчера, "вытряхивайся" -- сегодня... Жена... Вспоминаю ее лицо -- по фотографии -- невыразительное, недоброе...

Конец... Этого мне не вынести.

Иерархия любви не позволила мне мешать божий дар с яичницей, тебя и мужа, заставила разрушить семью. У тебя -- все иначе. Где-то между твоей женой и бывшей любимой -- моя болевая точка, которая при любой неосторожности болит.

Всю дорогу плачу, стараюсь никого не видеть и думаю как вычеркнуть тебя из жизни и не умереть. Думаю о пустоте, которая ждет меня, о том, что в этой пустоте меня ждет любимый заброшенный сын... только сын, потому что от мужа -- отказалась и потеряла его, а любимый отказался от меня.

Твой телефонный звонок встречает меня на... взлете в пустоту. Осуждаешь, досадуешь, потом -- льешь словами живую и мертвую воду: "...Ольчик-колокольчик... какое я все же чудовище..." -- и я оживаю.

-- Мне все твои дурацкие советы не подходят! -- ворчишь ты.

-- А что тебе подходит?

-- Ты мне подходишь. Подходи почаще ко мне...

-- Аспарагус, Ольчик-колокольчик, -- перечисляешь мои новые имена. -- Я так бессовестно тобой наслаждаюсь...

Купила себе голубой плащ и прочее... Хочу похвастаться перед тобой новыми тряпками.

-- Я вам буду демонстрировать наряды! -- сообщаю я официально.

-- А я буду прямо в коридоре падать?

-- Нет, лучше я буду садиться к вам на колени в каждом новом наряде.

-- Но я бы предпочел, чтобы это действие происходило без нарядов...

-- Ну что ж, будем чередовать: раз в наряде, второй без.

-- Нет: один раз в наряде, два раза -- без. Вообще мне нравится эта идея и, наверное, понравятся наряды, потому что они куплены не на мои деньги...

Требовательно:

-- Ты же работаешь в фарфоровой фирме. Ты обещала сотворить мне фарфоровый член!

-- Давай я сделаю тебе пепельницу с подобным украшением?

-- Только не это! Представь себе... женский вариант!

-- Тогда я сделаю его в виде маленького обелиска в цветах.

-- И я буду носить его с собой, чтобы использовать по назначению?

-- Нет, так неинтересно...

-- Ну ладно, я буду использовать его исключительно для отправления религиозных надобностей.

-- А знаешь, как я выбирал себе китайский чайник?

-- Как?

-- Я говорил продавщице: "Вон тот мне нравится, но у него форма плохая. А вот у этого -- носик не туда смотрит. А у того крышечка не та..."

Я бесцеремонно обрываю:

-- Вот так ты и женщин выбираешь!

Ты замолкаешь, стремительно уходишь в другую комнату, и сидишь, как в песенке у Вертинского "закрыв лицо руками". Вижу, что играешь, но на всякий случай подкрадываюсь, встаю на корточки:

-- Обиделся?

-- Нет, мне стыдно...

ЯМА

Ведешь меня к набережной.

-- А где та яма, в которую ты собирался меня бросить, помнишь?

Кто ты?

Язычник? Буддист? Космополит? Кот, который гуляет сам по себе? Только -- не христианин. С христианством у тебя -- сложные и тоскливые отношения, от которых мне -- горько и тяжело:

"Бога я вывожу

по формуле

я его вывожу

за пределы ума

говорил: его выношу

как за скобки

дразню его извожу

как лицо по грязи

чуждый ты бог

противный и скучный"

-- А где та яма, в которую ты хотел меня бросить?

-- Тебе она так сильно понравилась?

-- Нет, это мой топографический ориентир данной местности.

-- Яма дальше.

Весна... Вспоминаю: "...годика два с тобой помучаюсь..."

Проходим мимо открытого люка.

-- Смотри, я могу тебя туда сбросить!

-- А я зацеплюсь за лестницу...

-- Тебя снизу бомжи утащат.

-- Насовсем?

-- Ну почему, -- но выйдешь, конечно, с определенным ущербом для тела...

Вспоминаю, как в самом начале наших встреч ты однажды, на прощанье, дико пофантазировал: "Давай я унесу твою грудь, хотя бы одну". "Как?" -- поразилась я. "Ну как, -- отрежу просто и положу в карман. И буду ехать в метро и потихоньку мять... Но потом мне скучно станет... лучше оставлю!.."

-- ...ну зачем же, -- врывается твой голос, -- зачем им такую хорошую убивать? Я тебя брошу туда и сразу начну скучать. Поскучаю минут пятнадцать и больше не буду.

-- Это очень последовательно: когда я болела, ты сказал, что если умру, -- будешь страдать ровно два дня -- пока будут деньги на портвейн. Как только то и другое кончится, то и страдание кончится. Так что, если на посмертное страдание отведено два дня, -- логично посвятить скучанию -- минут пятнадцать...

...бродим по центру, переулками.

-- Мне надоело гулять по магазинам, -- капризничаю я.

-- А разве мы гуляем? Лично я -- не гуляю.

-- А что же ты делаешь?

-- "...тебе принадлежу под видом обоюдного хождения..." -- цитируешь мою строчку.

-- Так я тебе и поверила!

-- Ну, не целиком, конечно, а так -- процентов на тридцать, -- ехидничаешь ты, и испуганно добавляешь: -- Сейчас расплачешься?

-- Вот еще, зачем! -- со школьной заносчивостью отвечаю я.

Все слезы по твоей принадлежности уже выплаканы. К твоим тридцати процентам -- да мои семьдесят -- получится как раз сто...

Гуляем дальше. Видишь ворону -- бросаешь в нее камень, приговаривая с интонацией профессионального охотника: "Ворон нужно бить как следует, внимательно и со всех сторон..."

-- Вот, -- говорю, -- женщин ты так же трахаешь -- как следует, внимательно и со всех сторон...

Ты отвечаешь резко и по-мужски:

-- Зараза! Опишешь ведь все это в своем досье!

Останавливаешься:

-- И куда же мы пойдем?

Я мычу что-то невразумительное, пожимаю плечами. Делаешь вывод:

-- Я понял, тебе это не важно, поскольку твоя цель: "...принадлежать под видом обоюдного хожденья..."

Досадую:

-- Как же, -- раскрылась тебе сразу... Умные женщины так не поступают!

-- Женщины всегда вначале немного переигрывают... Могла бы ты мне пару раз отказать, чтобы покрепче привязать и чтобы помучился!

...болезненный удар по моей безотказности. ...Кошки в душе -- взбаламучены и тихо заскребли. Я пытаюсь бездарно защититься:

-- Чем тебе не нравится мое поведение?.. Все -- под руками...

-- Правильно! А если под ногами, то это уже мировое господство или разгром...

НА КОЛЮЧЕМ ОБОДКЕ

Лето.

...валяюсь в постели, давно полдень, но легла в три, и неохота вставать. Вдруг -- звонок в дверь. Соседка? Но по нахальству и активности звонка подозреваю тебя. Не успев ничего накинуть, подкрадываюсь к двери, смотрю в глазок. Прячась за дверь, открываю...

В твоих глазах -- смесь иронии, смущения и восхищения, а я бегом надеваю красное платье. Вскоре мы пьем чай.

-- Ты встретила меня такая... что я не знал, что и делать... Если бы это была чужая, незнакомая женщина -- надо было бы сразу бросаться на нее, пока она не успела опомниться. Но хорошо, что тут -- знакомая женщина и можно сначала попить чай...

Ты заставляешь меня творить. Заставляешь? -- нет, но твое присутствие, постоянное приглашение к игре -- словом и делом... Ты творишь из меня женщину. Умные и сильные, о которых мечталось... чувствовали, наверное, что легкая связь -- не мое амплуа. Сторонились... "С вами одновременно очень легко и очень сложно", сказал еврей-скрипач на коктебельском пляже. "Женатым" рано или поздно отказывала -- невыносимо быть второй картой. Роковая женщина, разбивающая семьи и судьбы, -- тоже не мой жанр. Если влюблялась и видела, что мужчина готов со мной только "переспать", -- не тратила время. Выталкивала -- из сознания, подсознания, во сне, наяву, -- чтобы не болело и не желалось. Методика была отработана, получалось отлично... С тобой -- сломалась методика ...душа заметалась, сознание с подсознанием тоже, семью затрясло в домашнем землетрясении вспышек и раздражений... Мой бедный, добрый, злой муж... Камень на шее? Последняя опора после... бездны с тобой? Муж. Развод. Тоска. Триптих будущего одиночества, где Ты -- под вопросом...

Я краски развожу. Я развожусь с тобой.

Мне грустно оттого, что заново картину

мне нужно создавать, что снова в жизни -- сбой...

От грязного холста отторгнув половину, --

Свою ли?

У венца я думала -- свою.

Лукавила? -- своей не ведая природы.

Картина на холсте написана..

Твою

мне не продолжить жизнь

ценой моей свободы.

До совести мне жаль, до тошноты в душе,

что кончен этот холст, что стерлись эти кисти,

что тюбики в ногах валяются уже --

им больше не носить цветных и ярких истин

по поводу семьи...

"Грешна, грешна, грешна!" --

я трижды прокричу в надорванное небо, --

покаюсь...

На холсте

картина

решена:

Законную жену

изъять из ширпотреба.

Как я хотела быть

счастливою!

Но -- сбой...

Ты мне любимым был. Ты был ко мне -- причастным.

Я краски развожу, я развожусь с тобой.

Мой венчанный, зачем ты хочешь быть несчастным?..

...если бы ты быстро бросил меня -- с отчаянья вернулась бы к мужу... на бутербродный вариант с предварительным массажем и моим холодным отдаванием: грудь, прикрытая одеждой, отсутствующий взгляд в темноте, мысли о конце события...

...хорошо, что ты

не видишь моего лица,

когда я

тебя не люблю...

...хорошо, что я не вижу

твоего лица,

когда ты

любишь меня...

...отсутствующий взгляд в темноте, мысли о конце события. И горечь -- что не могу иначе...

...Тайное не вылезет наружу,

если явным вдруг не назовут.

"Плохо с сердцем" -- говорю я мужу.

Как слова безжалостно не врут...

...он так предан, привязан, думала бы я, готовит, подносит чай в постель, терпит мои "настроения". Ему так мало надо, думала бы я. В шутливом сексуальном тесте он оказался "бараном" -- назвав свое любимое животное и перечислив его качества: "терпелив, мясо и шерсть дает, неприхотлив -- не покормят -- так и подохнет с голоду, не попросит". А когда мне плохо -- способен быть преданной собакой, думала бы я и не знала -- хорошо или плохо мне от всего этого...

...Ты пришел -- все перевернул.

Я находила мистическую цель в своем браке -- я перестала ее находить...

Устами ребенка глаголет истина. Как-то сынишка измазался шоколадной конфетой, и я, поцеловав его, сказала: "Шоколадка ты!" А он радостно воскликнул: "Мама, а ты -- торт!" -- и, подумав, добавил: "А папа у нас -- черный хлебушек..."

Но -- он способен к помощи и сочувствию... И если все не удалось -- не все ли равно с кем жить?

...Бывает -- когда стесняются говорить "любовница", "любимая..." говорят

Ты пришел. Взял меня -- голыми руками, самим собой. Сейчас, когда прошло полгода, мне стало больно и стыдно... Я не нужна тебе в таком количестве. ...Я сама виновата -- в этом чувстве "взахлеб". Его надо было скрывать, а я -- наивно, бурно -- раскрылась... А враг не дремлет и -- бьет.

Ты -- защитился от меня двумя "никогда": никогда не женишься и никогда не захочешь ребенка. И -- убил меня. Потому что в этом -- я обычная баба, мечта которой -- молиться на мужика и кошкой облизывать его, если он достоин...

Своими "никогда" ты защитился от меня.

Но что делать мне? Мне тоже нужно как-то защититься от этой боли -- расставаний, твоей женатости. Как? Я пытаюсь -- Богом: "да будет воля Твоя, не моя..." -- это не помогает. И подсознание выдало: на слово "никогда" -- слово "все равно"... Я прячусь в это "все равно"...

Я уверила -- тебя, себя -- зачем? -- что разведусь, разменяюсь, но впереди -- неизвестность, она пугает меня. Опускаются руки, и -- ничего не хочу. С мужем у меня не было ничего, но было спокойствие. С тобой -- все, -- кроме спокойствия. К счастью, ты не слишком женат...

Я боюсь развода и размена. Вдруг впереди -- пустота и одиночество, это у меня уже было -- с лихвой. Вдруг там, в будущем, -- мои одинокие вечера с ребенком и твои вечера с женой. И мы -- врозь. Или -- лихорадочные поиски нового мужа? Опять ведь с горя вляпаюсь в какого-нибудь идиота.

А ты пишешь "Русалку":

...и вновь зеленой головою

русалка бьется о гранит...

Боже, ну почему так точно горько? Так много понимания, и так мало любви.

В твоих стихах я -- стихия, которая живет сама по себе, кому-то помогает, кому-то отдается, кто-то восхищается ею, но... саму ее спасать некому, и ей остается только "биться головой о гранит".

Кто она? Не жена, не любовница, не баба, не женщина -- чудо-юдо морское с женским сердцем... О таких плачут, только теряя навсегда. Потому что тактика "отдающихся русалок" -- это бесконечное, безотказное "да" перед последним и немыслимым "нет", которое следует за безоблачными "да". "Нет" -- когда русалке слишком сильно наступают на хвост, берут за горло и начинают потаптывать ногами. Или пытаются поджарить на сковородке в качестве морского лакомства. Отомстила я тебе?

Но -- о защите.

Официальным языком.

На всеобщем голосовании "любить иль не любить" -- все органы чувств, кроме воздержавшегося разума, проголосовали: "любить".

Оставалось подчиниться -- окончательно и бесповоротно. Но внутри -- застыл комок. Я спряталась от тебя -- в себя, в свое мнимое, возведенное в истину "все равно". Чтобы продолжать любить и не умирать. Не испытывать ненависти к твоей жене и комплексы неполноценности от своего замужества.

Заметишь или не заметишь? Почувствуешь или не почувствуешь? Думаю, тебе все равно...

Комок... он ударил по моей открытости, по стихам, посвященным тебе. Мне уже не написать: "Подари мне ослика" или "Веретено".

Я застыла внутри себя, как снегурочка... потерялась и запуталась, и только кажусь веселой, сильной, самостоятельной. И кроме этого "комка" -- после признаний и откровений "взахлеб", -- у меня ничего нет. Я больше не летаю так, как могла бы с тобой. Да ты и угадал мой полет вполне сравним с битьем зеленой головой о гранит...

На Господнем поводке

Не аукай Господа.

На колючем ободке

не баюкай голода...

Мысли или облака? --

жалобно всклокочатся.

Не отпустит молока

глупая молочница.

На колючий ободок

облако уложено,

на Господний поводок

вся душа заложена.

А натянет поводок --

не давись без воздуха! --

Царь небесный одинок,

Он возлюбит олуха...

На колючем ободке

едется -- погубится,

На Господнем поводке

дышится, как любится...

ШЛА ДЕВОЧКА ПО ЛЕСУ

СТЫЖАЯ

Полгода -- не могла не говорить о своей любви. Еле удерживалась, а чаще -- не удерживалась. Кажется, о ней знало больше людей, чем следовало... Мне предлагали постель узнавшие о ней знакомые мужчины и -- получали отказ.

Я говорила о тебе всему свету.

Теперь -- молчу о тебе. Все, что касается тебя, прячется, как дикое животное при малейшем шорохе. Мне странен и непривычен этот переход.

Целую тебя на улице.

-- Ты бесстыжая...

-- Нет, стыжая... -- Спохватываюсь: -- Знаешь, "стыжая" звучит почему-то еще неприличнее...

По-своему проговариваешь пословицы:

-- "Что с возу упало -- бабе легче". "Любишь кататься -- полезай в кузов".

Перечитываешь "меня":

-- Ты в каждом стихотворении кричишь: "кончаю!.." -- и при этом тащишь в постель весь космос, а иначе тебе тесно и скучно...