Глава 3. How to play rock-and-roll guitar (Как играть на рок-н-ролльной гитаре)

Перевод

1-9 главы -Людмила Тимофеева и Nusha

10, 11 и 13 главы -mysuicide

12 глава и эпилог-Анастасия Галкина

Оглавление

Глава 1. Stoked (Кочегар) 2

Глава 2. 7

Глава 3. How to play rock-and-roll guitar (Как играть на рок-н-ролльной гитаре) 13

Глава 4. 22

Глава 5. Мало похоже на правду. (Least likely to succeed) 33

Глава 6. 46

Глава 7. Жажда расстройства. 62

Глава 8. 90

Глава 9. Не пытайтесь повторить это дома. 113

Глава 10. Шалтай-болтай. 140

Глава 11. Какая твоя иллюзия?. 157

Глава 12. Распад. 188

Глава 13. 205

Эпилог. 227

Глава 1. Stoked (Кочегар)

ЧАСТЬ 1

Я родился 23 июля 1965 года в Хампстеде, Англия и вырос в Сток-на-Трэнте (Stoke-on-Trent), городе, в котором за 20 лет до моего рождения появился Лемми Килмистер (Lemmy Kilmister) из Motorhead. Как известно, это был год рок-н-ролла, в то время стало больше всего хорошего, чем за все предыдущее время, год, когда несколько отдельных групп изменили поп-музыку навсегда. The Beatles выпустили Rubber Soul, год, когда Stones выпустили Rolling Stones No. 2, лучшее из их коллекции блюзовых каверов. Это была творческая революция, подобной которой никогда не было. Я горжусь тем, что я - производный продукт этого.
Моя мама - афроамериканка, а мой папа - белый англичанин. Они встретились в Париже в 60-х, влюбились и появился я. Их межрасовый, интернациональный брак был ненормальным явлением; но никто не мог остановить их безграничное творчество. Я благодарен им за то, кем они были. Благодаря им я не был беззащитным перед окружающим меня миром, таким богатым и многокрасочным и уникальным, так, что даже когда я был очень маленьким, я набирался опыта по производящим на меня впечатление вещам. Мои родители относились ко мне равноправно, как только я смог это понять. И они учили меня на практике, как справляться с тем, что встретиться мне на моём пути в единственном образе жизни, который я когда-либо знал.
Моей маме, Оле (Ola), было семнадцать, а моему папе, Энтони (Anthony), было двадцать, когда они встретились. Он родился художником, и как делали все художники в истории, он оставил свой скучный родной город, чтобы найти себя в Париже. Моя мама была развита не по годам, и она была очень энергичной, а также молодой и красивой; она покинула Лос-Анджелес, чтобы посмотреть на мир и завести новые знакомства. Когда их пути пересеклись, они влюбились, они поженились в Англии. И потом, когда появился я, они решили строить свои жизни вместе.
Карьера моей мамы, как костюмерного дизайнера началась примерно в 1966, и даже более того, её клиентами были Флип Уилсон (Flip Wilson), Ринго Стар, и Джон Леннон. Также она работала для Pointer Sister, Helen Reddy, Linda Ronstadt, и James Taylor. Sylvester тоже был её клиентом. Он был с нами не долго, но он был единственным артистом диско, который был такой же, как безбашенный Sly Stone. У него был великий голос, и он был суперклёвым человеком в моих глазах; он подарил мне черно-белую крысу, которую я назвал Микки. Микки был забиякой. Он никогда не боялся, когда я кормил крысами своих змей. Он уцелел, потому что спрятался между моей кроватью и окном, потом оттуда его вытащил мой младший брат, а когда он три дня спустя появился в дверях нашего черного хода, выглядел он ужасно. Микки также пережил случайное удаление кончика своего хвоста, когда внутренняя раздвижная система нашей диван - кровати обрубила ему хвост, а также его запирали на год без еды и воды. Мы по ошибке оставили его в нашей комнате, и когда мы, в конце концов подняли несколько коробок, Микки вылез ко мне, как будто меня не было один лишь день, и спрашивает "Эй! Где ты был?"
Микки был самым запоминающимся из моих домашних животных. Их было много, от горного льва, Кэртиса (Curtis), до множества змей, которых я разводил. В основном я сам учился выращивать животных и определённо к животным, которые жили у меня, я относился лучше, чем к большинству людей, которых я знал. Те животные и я имели свою точку зрения, которую большинство людей забыли: в конце дня жизнь - это только выживание. Однажды выучив урок, завоевываешь доверие животных, которые могли съесть тебя на дикой природе, набирая полезный опыт.
Вскоре, после того как я родился, моя мама вернулась в Лос-Анджелес., чтобы продать свой бизнес и заложить финансовый фундамент нашей семьи. Мой папа растил меня в Англии, у своих родителей, Чарльза и Сибил Хадсон (Charles and Sybil Hudson's) целых четыре года - и это было не просто для него. Я был ребёнком с достаточно развитой интуицией, но я не смог разглядеть напряженность в семье. У моего папы и его отца, Чарльза, как я понял, были очень плохие отношения. Тони был средним из трех братьев, и он был выскочкой, как обычно бывает со средними детьми. Его младший брат, Ян, и старший брат, Давид, в глазах их семьи имели хорошую оценку. Мой отец ходил в школу искусств; он был полной противоположностью деду. Тони было шестнадцать; и он следовал всему, во что верил также искренне и безоговорочно, как отец осуждал его. Мой дедушка Чарльз, был пожарником из Стоука (Stoke), чье общество за всю свою историю не менялось. Многие, кто проживали в Стоуке, никогда его не покидали; многие, в том числе и мой дедушка, никогда не осмеливались уезжать за сотню миль южнее Лондона. Упорное желание Тони посещать художественную школу и рисовать красками, было тем, с чем Чарльз не смог смириться. Их конфликт убеждений постоянно подпитывался аргументами и не раз приводил к яростным обвинениям; Тони утверждал, что Чарльз осуждал его за то, чем сам регулярно занимался в своей молодости.
Мой дедушка был типичным представителем Великобритании 1950 годов, так же как и его сын был образцом шестидесятых. Чарльз хотел всё на своих местах, в то время как Тони хотел менять и переделывать всё это. Я полагаю, что мой дедушка был порядком потрясен, когда его сын вернулся из Парижа влюбленным в беззаботную черную американку. Мне интересно, что он ответил, когда Тони сказал ему, что собирается жениться и воспитать своего новорожденного ребенка в их доме, пока они моя мама не приведут свои дела в порядок. Учитывая все обстоятельства, я был взволнован тем, сколько дипломатии проявили вовлеченные стороны.
Мой папа взял меня в Лондон тогда, когда я мог прилично вести себя всю дорогу. Может быть мне было два, а может три, но интуитивно я понимал, что это очень далеко от Стоука, нескончаемые мили коричневых кирпичных домов, и необычных и привлекательных семьей, потому что мой папа участвовал в богемских праздниках. Мы могли целыми днями валять дурака и не вспоминать о повседневной жизни. Там были лампы Лавы(Lava lamps) и черные огни, и электрическая подсветка открытых палаток и художников вдоль Portobello Road. Мой отец никогда не подстраивался под обыденный темп, но у него был свой стиль жизни - среди осмоса (osmosis). Он как будто впитал в себя основные моменты того типа жизни: любовь к приключению, отправляясь в путь только в одной рубашке на плечах, находя приют в квартирах, полных интересных людей.
Мои родители научили меня многому, но я рано выучил их самый главный урок - нет ничего лучше, чем жизнь в дороге.
Я вспоминаю много хорошего о Лондоне. Я был в центре внимания бабушки и дедушки. Я ходил в школу. Я играл в The Twelve Days of Christmas, я был лидером в The Little Drummer Boy. Я рисовал всё время. И однажды в выходные, я посмотрел The Avengers и The Thunderbirds. Телевидение в конце шестидесятых в Англии было очень ограниченным и на нём сильно отразилось Вторая мировая война, Черчиллю виделся мир поколением дедушки. Там было только три канала, и только два часа в неделю шли те две программы, всё остальное время там показывали только новости. Я не удивлялся, что поколение моих родителей бросались очертя голову в изменения культуры, которые им давала жизнь в дороге.
Однажды Тони и я присоединились к Оле в Лос-Анджелесе, с тех пор он больше никогда не общался со своими родителями. Они быстро исчезли из моей жизни, но я часто скучал по ним, когда вырос. Моя мама поддержала моего папу, когда он решил остаться, и обняла его, но это не имело значения; у него не было интереса. Я не видел никого из моих английских родственников, до тех пор, пока Guns N'Roses не стали знаменитыми. Когда мы играли на стадионе Уэмбли в 1992 году, семья Хадсонов вышла во всей своей красе: перед концертом за кулисами я видел одного из своих дядек, моего кузина, и моего дедушку, это была его первая поездка в Лондон из Стоука, выпив с каждым ликера в нашей раздевалке. Расходуемый полностью, наш рейдер алкоголя (booze rider) в те дни мог бы убить кого угодно, но не нас.
Моим первым воспоминанием о Лос-Анджелесе была песня the Doors "Light my fire", звучащая из граммофона моих родителей каждый божий день. В конце шестидесятых и начале семидесятых Лос-Анджелес был местом объединения молодых британцев, связанных с искусством или музыкой; там была активная творческая работа, по сравнению с нудной системой в Англии, и погода была ничего, по сравнению с дождями и туманами в Англии, это был просто Рай. Помимо этого переезд в Америку из пустынной Англии был лучшим способом ухода от этой системы и воспитания - и мой папа был очень рад сделать это.
Моя мама продолжила свою работу модным дизайнером, а мой папа проявил свой природный художественный талант в графических рисунках. У моей мамы были знакомые в музыкальной индустрии, и её муж вскоре стал дизайнером обложек альбомов. Мы жили за счет Laurel Canyon Boulevard, в шестидесятых, всё общество было на вершине Lookout Mountain Road. Та область Лос-Анджелеса всегда была творческим приютом из-за богемской природы и потрясающего пейзажа. Дома располагались прямо на склоне горы среди пышной листвы. Это были бунгало с пансионами и с нечётными номерами домов, которые предполагают очень органическое, коммунальное проживание. Много известных артистов и музыкантов жили во времена моего детства: Джонни Митчелл (Joni Mitchell) жил через пару домов от нашего. В то время Джим Моррисон (Jim Morrison) жил за магазином (Canyon Store),а также юный Глен Фрей (Glen Frey), который только-только присоединился к Тhe Eagles. Там была особая атмосфера единения: мая мама делала эскизы одежды Joni, а мой папа оформлял обложку её альбома. Дэвид Гефен (David Gefen) был нашим близким другом, и я хорошо помню его. Он подписал контракт с Guns'N'Roses год спустя, хотя в тот момент он не знал - кто я - и я не сказал ему. Он позвонил Оле на Рождество в 1987 и спросил её, чем я занимаюсь. "Тебе следует знать, чем он занимается" - ответила она, " ты ведь записывал его группу".
Через год или два, прожитых в Laurel Canyon мы переехали немного южнее, в квартиру на Doheny. Я сменил школу, и в тот момент я понял, насколько отличается жизнь среднестатистического ребенка от моей. У меня никогда не было традиционной детской комнаты, полной игрушек и основных цветов. Наши дома никогда не красили в какие-либо общие нейтральные цвета. В воздухе витали чайный аромат и запах ладана. Замысел обычно был ярким, но цвет проекта, как правило, был темным. Это было забавно для меня, потому что я никогда не интересовался общением с ровесниками. Я предпочитал компании взрослых, так как друзья моих родителей до сих пор являются одними из самых ярких личностей, которые я когда-либо знал.
Я слушал радио 24/7, обычно KHJ на коротких волнах. Я засыпал с включенным приемником. Я выполнял домашние задания и получал хорошие оценки, несмотря на то, что мой учитель говорил, что моего внимания хватало на очень короткое время, и что я постоянно мечтал о чем-то. Честно сказать, моей страстью была живопись. Мне нравился французский постимпрессионист Генри Руссо (Henri Rousseau), как и он, я рисовал природу джунглей, полных моих любимых животных. Моя одержимость змеями началась очень рано. Сначала мама брала меня в Big Sur, Калифорния, навестить друзей и отдохнуть там в кемпинге; мне было шесть лет и я часами пропадал в лесу, ловя змей. Я залезал под каждый куст и дерево до тех пор, пока не заполнял пустой аквариум. Затем я выпускал их обратно.
Это не было просто моей прихотью на том пикнике: моя мама и ее подруги были такими же дикими, беззаботными молодыми женщинами, которые весело гоняли на мамином Фольгсвагене (Volkswagen Bug) по извилистым обрывистым дорогам. Я помню, что мы ехали, превышая скорость, я находился на пассажирском сиденье и был напуган до смерти, посмотрев в окно на скалы и океан, в миллиметрах от моей двери.
Вид гитары до сих пор заводит меня.

ЧАСТЬ 2

Коллекция альбомов, принадлежащая моим родителям, была безупречной. Они слушали все: от Бетховена до Led Zeppelin и я продолжал искать неизданные записи для их библиотеки, когда был подростком. Каждый день я узнавал новых артистов, потому что родители постоянно водили меня на концерты, и, к тому же мама часто брала меня с собой на работу. С раннего возраста я открыл для себя изнанку развлечений: я видел изнутри многие записывающие студии и репетиционные базы также хорошо, как телевизор или кинотеатр. Я видел многие записывающие и репетиционные сессии Джонни Митчелла; также я видел как Флип Уилсон (комик, который был очень известен ранее, но сейчас его забыли) записывал свое телешоу. Я видел австралийскую поп-певицу Хелен Редди (Helen Reddy) на репетициях и на выступлениях, а еще когда Линда Ронстардт (Linda Ronstadt) играла в The Troubador (клуб в Лос-Анджелесе). Мама также брала меня с собой, когда она шила одежду для Билла Косби (Bill Cosby) и сделала для его жены несколько вещей; я помню, как ходил с ней смотреть на Pointer Sisters. Все это было направлением ее карьеры, но когда мы жили в квартире на Doheny, ее бизнес серьезно пошатнулся: Карл Симон (Carly Simon) приходил домой, так же соул-певица Минна Риппертон(Minne Ripperton). Я встречал Стиви Уандера (Steve Wonder) и Дайну Росс (Diana Ross). Мама рассказывала мне, что еще я виделся с Джоном Ленноном, но, к сожалению, я этого не помню. Я вспоминаю встречу с Ринго Старом: мама разрабатывала дизайн для одежды Parliament-Funkadelic, в которую был одет Ринго на обложке его альбома Goodnight Vienna 1974. Это была одежда с завышенной талией, металлического серого цвета с белой звездой на середине груди.
Каждый визит за кулисы во время работы моей мамы оказывал на меня странное магическое действие. У меня не было мыслей по поводу продолжения, но я был очарован устройствами с другой стороны представлений и это очарование продолжается до сих пор. Кулисы, забитые инструментами в ожидании группы, впечатлили меня. Вид гитары до сих пор заводит меня. Это нечто необъяснимое в обоих из них: они дают игрокам возможность выйти за пределы реальности.
Мой брат, Альбион (Albionn), родился в декабре 1972. Это изменило бурную жизнь моей семьи на более спокойную, обыденную; внезапно среди нас появилось новое лицо. Круто иметь младшего брата, и я был рад быть его нянькой: мне нравилось, когда мои родители просили меня приглядеть за ним.
Но это продолжалось недолго, до того момента, когда я заметил серьезные изменения нашей семье. Мои родители были уже не такими, как когда-то и все чаще находились по одиночке. Я думаю, что все изменилось к худшему, когда мы переехали в квартиру на Doheny Drive и бизнес моей мамы стал более успешным. Наш адрес был 710 North Doheny, между прочим, сейчас там в декабре продают рождественские елки. Также могу упомянуть о том, что нашим ближайшим соседом был оригинальный человек, называющий себя Черным Элвисом (Black Elvis), которого можно встретить на тусовках в Лас-Вегасе - если кому-нибудь это интересно.
Сейчас, став старше, я смог понять те спорные вопросы, которые возникали во взаимоотношениях моих родителей. Моему папе никогда не нравилось то, насколько моя мама была близка со своей мамой. Ее финансовая помощь нашей семье била по его гордости. Его пьянство не меняло положение дел: мой отец любил много выпить. Он был обычным пьяницей: он никогда не буйствовал, потому что он понимал, что это было бы слишком брутально, но у него никогда не было хорошего настроения после выпивки. Когда он напивался, он мог бы наговорить кому-нибудь лишнего по поводу расходов. И нет нужды говорить, что он сжег много мостов на этом пути.
Мне было всего восемь, но мне пришлось узнать, что что-то идет не так. Мои родители всегда обращались друг к другу только с уважением, но за месяц до развода они совершенно избегали друг друга. Моя мама частенько не ночевала дома, и мой отец проводил эти ночи на кухне, хмурый и одинокий, пил красное вино и слушал фортепианные композиции Эрика Сати (Eric Satie). Когда моя мама была дома, мы с отцом отправлялись на долгие прогулки.
Он гулял везде, в Англии и Лос-Анджелесе. В Лос-Анджелесе до времен Чарльза Мэнсона (Charles Manson) - перед тем, как семья Мэнсонов убилa Шэрон Тейт (Sharon Tate) и ее друзей - мы также путешествовали автостопом. Лос-Анджелес был непорочным до этого события, те убийства обозначили конец мечтательному идеалу шестидесятых - эпохе Хиппи (Frower Power).
Мои детские воспоминания о Тони являются кинематографическими; все дни мы искали правду его позиций. Во время одной из таких прогулок, которую мы закончили в Fatburger (фаст-фудовское кафе), он сказал мне, что он и мама развелись. Я был опустошен; единственное постоянство, которое я когда-либо знал, было разрушено. Я не задавал вопросов, я просто уставился на свой гамбургер. Потом, когда моя мама решила мне объяснить ситуацию, она обратила моё внимание на материальные привилегиях: У меня было бы два дома, чтобы жить в них. Я думал об этом некоторое время, и принял решение, звучавшее как ложь; я кивал в то время, пока она говорила, но я перестал слушать.
Развод моих родителей был мирный и какой-то не ловкий, потому что они не разошлись окончательно до последних лет. Они часто жили на близкой дистанции друг от друга и общались в том же самом круге друзей. Когда они разошлись, моему брату было всего два года, по понятным причинам они решили, что будет лучше, если о нём будет заботиться его мама, но оставили за мной выбор между ними двумя, и я выбрал жить с моей мамой. Мама помогала нам, как могла, она уезжала, если этого требовала её работа. Из-за этого, мой брат и я, таскались между маминым домом и бабушкиным. Дом моих родителей всегда был оживленным, интересным и нетрадиционным - но он всегда был крепким.
Однажды их узы были разбиты, но всё же, эта неизбежная перемена стала для меня нормальной.
Этот разрыв был очень тяжёлым для моего отца, и я почти не видел его в то время. Этот разрыв был тяжёлым для всех нас; но, в конце концов, это стало для меня реальностью, однажды я увидел мою маму в компании другого мужчины. Этот мужчина был Дэвид Боуи.
В 1975 моя мама начала работать с Дэвидом Боуи, в то время он записывал Station to Station; она придумывала ему одежду со времён Young Americans. И когда его пригласили для участия в съемках фильма "Инопланетянин" ("The Man Who Fell to Earth") , моя мама была нанята костюмером фильма, который снимали в Нью Мексико. В процессе съемок у неё и Боуи начался малозначимый роман. Оглядываясь на это сейчас, это не было чем-то большим, чем просто договор, но в то время, это было выглядело как чужая земля на твоём заднем дворе.
После того, как мои родители развелись, моя мама, мой брат, и я переехали в дом на Rangely Drive. Это был очень крутой дом: стены в зале были, как голубое небо и они были раскрашены облаками. Там было пианино, и коллекция записей моей мамы занимала почти все свободные стены. Там было мило и уютно, Боуи часто приходил, вместе со своей женой, Энджи (Angie), и их двухгодовалым сыном Зоуи (Zowie). Семидесятые были уникальны: казалось для Боуи совершенно нормально придти с женой и сыном в дом его любовницы, и нам всем приходилось уживаться. В то время моя мама практиковала те же самые заумные размышления Боуи. Они распевали монотонные песни перед алтарём, который стоял у нее в спальне.
Я принял Боуи, когда узнал его поближе, потому что он хитрый, смешной и безумно творческий. Мои впечатления о нём, негласно обогатили мои впечатления о нём на сцене. Я ходил с мамой посмотреть на него в Лос-Анджелесский Форум (L.A. Forum) в 1975, и, с тех пор прошло много времени, но в момент, когда он вышел на сцену, в своём образе, я был очарован. Его концерт был абсолютным перфомансом. Я видел знакомые черты этого парня, преувеличенные до крайности. Он покорил вершину рока именно поэтому: быть рок звездой, это значит стоять на перекрёстке того, кто ты, и кем ты хочешь быть.

Глава 2.

ЧАСТЬ 1

Никто не знает, когда земля уйдет из-под ног; все изменения в жизни обычно не объявляют о себе. В то время как инстинкт и интуиция могут предупредить тебя, они могут немного подготовить тебя к щелчку судьбы по твоему носу. Гнев, смятение, печаль, и разочарование нарастают в тебе как снежный ком. Требуются годы для охлаждения эмоций, в то время как ты прилагаешь все усилия, чтобы видеть сквозь ураган.
Развод моих родителей было примером приемлемого расставания. Не было никаких ссор или безобразного поведения, никаких адвокатов и никаких судов, и все же мне потребовалось время, чтобы смириться с этим. Я потерял часть себя и должен был прийти к соглашению с самим собой. Я многому научился, но те занятия не помогли мне позже, когда еще одна семья в моей жизни распадалась. Я видел признаки распада Guns N' Roses . Но даже мой уход из группы в тот момент не спас меня от той самой снежной бури чувств, точно также было трудно снова искать свой путь к самому себе.
Когда мои родители разошлись, я внезапно изменился. Внутри я был все еще послушным ребенком, но внешне я стал проблемным подростком. Выражение моих эмоций до сих пор является одной из моих слабостей, и мои чувства, когда бросая вызов словам, я решительно доводил свои намерения до конца, стали чем - то вроде дисциплинарной проблемы в школе.
Обещание моих родителей двойного местожительства, которое не изменило бы по сути ничего, не было сдержано ими. Я едва видел своего папу в течение первого года или по отдельности их, и когда это случалось, было впечатляюще и непонятно. Я уже говорил, он тяжело переносил развод, и видеть его таким было нелегко для меня; некоторое время он не мог работать вообще. Он жил скромно и тусовался у своих друзей художников. Иногда я навещал его, в то время как он и друзья зависали, пили много красного вина, и обсуждали искусство и литературу, беседа, обычно заканчивающаяся темой Пикассо (Picasso), любимого художника моего папы. Папа и я могли пойти искать приключения, или в библиотеку или в художественный музей, где мы были предоставлены сами себе.
Моя мать бывала дома меньше чем когда-либо; она постоянно работала, часто отсутствовала, чтобы содержать моего брата и меня. Мы проводили много времени с моей бабушкой по маминой линии, которая всегда была нашим ангелом хранителем, когда мама не могла сводить концы с концами. Мы также проводили время с моей тетей и кузенами, которые жили в огромном Южном Центре Лос-Анджелеса (South Central L.A). Их дом был сумасшедшим, заполнен энергией большого количества детей. Наши визиты туда обеспечили некоторую регулярность в наш семейный образ. Но, принимая все во внимание, у меня было много свободного времени, и я использовал его в своих интересах.
В двенадцать лет я был почти взрослым. У меня был секс, я пил, я курил сигареты, я принимал наркотики, крал, я был выгнан из школы, и, если бы мой несовершеннолетний возраст, я мог не раз бы сесть в тюрьму. Я играл роли, делая свою жизнь такой же интенсивной и непостоянной, что соответствовало моему внутреннему состоянию. Черта, которая по-настоящему мне присуща была в тот период: интенсивность, с которой я преследовал свои интересы. Моя главная страсть, к моменту, когда мне исполнилось двенадцать, изменилась от рисования до велосипедного мотокросса.
В 1977 велосипедные гонки были самым новым экстремальным видом спорта, следовавшим за серфингом и повальным увлечением катанием на скейте в конце шестидесятых. Уже было несколько ярких звезд, таких как Стью Томпсон (Stu Thompson) и Скотт Брайтхаупт (Scott Breithaupt); несколько журналов, таких как Bicycle Motocross Action и American Freestyler, и множество полупрофессиональных и профессиональных соревнований. Моя бабушка купила меня велосипед Webco, и я был покорен. Я начал выигрывать гонки и про меня напечатали в нескольких журналах как о многообещающем наезднике в возрастной категории 13-14 лет. Мне нравилось все это; я был готов для профессиональных гонок, как только найду спонсора, но кое-чего не хватало. Мои чувства были мне недостаточно ясны, чтобы выразить насколько велогонки не удовлетворяли мои потребности. Я понял это только несколько лет спустя.
После школы я болтался в веломагазинах и стал членом велокоманды магазина под названием Spokes and Stuff , где я начал тусоваться в компании более взрослых друзей, некоторые из которых работали в Schwinn в Санта-Монике. Около десяти человек кружили каждую ночь по Голливудским холмам, и двое из них — они были братьями — пришли из неблагополучной семьи. Мы нашли друг с другом общий язык: наше время, проведенное вместе, было единственными регулярными товарищескими отношениями, на которые мог рассчитывать любой из нас.
Мы могли встречаться каждый день в Голливуде и катались на велосипедах по улицам от Калвер Сити (Culver City) до Ла Бри Ти Питс (La Brea Tar Pits). Мы прыгали с любой наклонной поверхности, которую только могли найти, и неважно, полночь или час пик, нам было наплевать на прохожих. Мы были только задиристыми подростками на двадцатидюймовых велосипедах, но умноженных на десять, стайкой проносящейся по тротуару с бешеной скорости, мы были силой, с которой придется считаться. Мы вскакивали на автобусную скамью, иногда даже в тот момент, когда какой-нибудь несчастный незнакомец сидел там, мы прыгали через пожарные насосы, и мы постоянно соперничали, пытаясь превзойти друг друга. Мы были разочарованными подростками, которые пытаются управлять трудными периодами своей жизни, и мы вели себя как прыгающие Банни (кролики) на тротуарах Лос-Анджелеса
У нас был трек для мотоциклетных гонок в Вэлли (Valley), в молодежном центре в Резеде (Reseda) . Это было примерно в пятнадцати милях от Голливуда, и является амбициозной целью для велосипедистов BMX. Мы обычно прицеплялись к бамперам на Бульваре Лавр Каньон (Laurel Canyon Boulevard), чтобы побыстрее добраться до места. Все это фигня, скажу я вам, проезжающие мимо автомобили мы рассматривали как лыжный подъемник: мы ждали на обочине, затем один за другим мы цеплялись за автомобиль и въезжали с его помощью на холм. Балансирование на велосипеде, даже одному с низким центром тяжести, одновременно держась за автомобиль, едущий со скоростью тридцать или сорок миль в час, было волнующим, но сложным заданием даже на ровной поверхности; не говоря уж о попытках удержать равновесие на серпантинах Каньон Лавра. Я до сих пор удивляюсь, как мы не погибли тогда. Больше всего меня поражает воспоминание о той поездке, вверх и вниз по холму, как правило, без тормозов. Я так понимаю, что будучи самым молодым, каждой поездкой я хотел кое-что доказать своим друзьям: судя по их лицам после некоторых из моих трюков, я имел успех. Хоть они были всего лишь подростками, но моих друзей трудно было чем-то удивить.
Честно говоря, мы были небольшой бригадой. Одним из них был Дэнни Маккрекен (Danny McCracken). Ему было шестнадцать; сильный, серьезный, молчаливый тип, все инстинктивно понимали, что с ним лучше не связываться. Однажды ночью Дэнни и я украли велосипед с изогнутым рулем и в момент своего неспешного прыжка кроликом (bunny-hopped) он сломал руль, насмешив нас всех, споткнулся и упал, разрезав запястье. Я видел, что случилось, и наблюдал за этим будто в замедленной съемке, в тот момент как брызги крови разлетались повсюду.

ЧАСТЬ 2

A-а-а!" орал Дэнни. Даже несмотря на боль, голос Дэнни был странно тихим, учитывая его размеры вроде Майка Тайсона.
"Святое дерьмо!"
"Мать твою!"
"Гребаный Дэнни!"
Дэнни жил за углом, поэтому двое из нас держали его за запястье, чтобы уменьшить кровотечение, пока мы вели его домой.
Мы дошли до его подъезда и позвонили в звонок. Его мама открыла дверь, и мы показали запястье Дэнни. Она смотрела на нас без особого беспокойства, недоверчиво.
"Что, мать вашу, мне с этим делать?" сказала она, и хлопнула дверью.
Мы не знали, что делать; к этому времени лицо Дэнни побледнело. Мы даже не знали, где поблизости находится больница. Мы вели его назад по улице, все в крови, которая не переставала течь, и тормознули первый попавшийся автомобиль.
Я заглянул в окно. "Эй, мой друг истекает кровью, Вы можете отвезти его в больницу?" сказал я нервно. "Он может умереть!" К счастью леди, сидящая за рулем, была медсестрой.
Она посадила Дэнни на переднее сиденье, и мы следовали за ее автомобилем на наших велосипедах. Когда он вошел в приемный покой, Дэнни не мог ждать ни минуты; кровь текла из его запястья как у жертвы триллера, поэтому его пропустили без очереди, несмотря на протесты ожидающей и злящейся толпы. Доктора зашили его запястье, но на этом дело не закончилось: когда он вышел в приемный покой, где мы ждали его, почему-то внезапно лопнул один из его свеженаложенных швов, выпуская струю крови вверх, оставив след через потолок, что взбесило и вызвало отвращение у всех присутствующих. Само собой разумеется, его повторно провели к доктору; второй попытка наложения швов была успешной.
ЕДИНСТВЕННЫМИ ПОСТОЯННЫМИ ЧЛЕНАМИ НАШЕЙ БРИГАДЫ были Джон и Майк, которых мы звали Братьями Ковейбанги ( Brother Cowabunga). Они были постоянными участниками потому, что: жили в Долине (Valley), где процветала типичная американская пригородная жизнь, их родители не были в разводе, у них была сестра, и все они жили в милом причудливом доме. Но они не были единственной парой братьев: был также Джеф и Крис Гриффины (Jeff and Chris Griffin); Джеф работал в Schwinn, а Крис был его младшим братом. Джеф был самым взрослым из нашей команды; ему было восемнадцать, и у него была работа, к которой он относился серьезно. Эти двое не были столь же функциональны как Ковейбанги (Cowabungas), потому что Крис отчаянно пытался быть похожим на своего старшего брата, но безуспешно. У них была горячая сестра по имени Трэйси (Tracey), которая красила волосы в черный цвет, несмотря на то, что все в ее семье были натуральными блондинами. У Трэйси был готический стиль раньше, чем он вошел в моду.
И был Джонатан Уоттс (Jonathan Watts), который был настоящим лидером среди нас. Он был совершенно безумен; он мог сделать все, что угодно, независимо от телесного повреждения или потенциального лишения свободы, которое могло бы случиться с ним. Мне было всего двенадцать, но даже в этом случае, я знал достаточно о музыке и людях, чтобы найти это немного странным, что Джонатан и его папа были поклонниками Jethro Tull. Я подразумеваю, они боготворили Jethro Tull. Мне жаль, что Джонатана больше нет с нами; он умер трагически от передозировки после многолетнего пьянства и последующего пребывания в обществе Анонимных Алкоголиков. Я потерял связь с ним очень давно, но я снова увидел его на встрече AA, которую мне надлежало посещать (мы доберемся до всего этого совсем скоро), после того, как я был арестован однажды ночью в конце восьмидесятых. Я не мог поверить в это; Я приходил на эти встречу и слушал всех этих людей, разговаривал и, через некоторое время понял, что парень, ведущий встречу, был не кто иной как Джонатан Уоттс. Время - такой мощный катализатор изменений; Вы никогда не знаете, как расстанутся родственные души — или где они могут увидеться снова.
Возвращаясь в прошлое, те парни и я провели много вечеров в Laurel Elementary School (школа), творчески используя их детскую площадку. Это было тусовочным местом для каждого ребенка в Голливуде, с велосипедами, роликовой доской, немного выпивки, или травы, чтобы покурить. У детской площадки было два уровня, связанные длинными конкретными скатами; это для тренировок конькобежцев и велосипедистов. Мы полностью завладели всем этим, используя все столики детской площадки в своей конструкции. Я не горжусь этим разрушением общественной собственности, но езда вниз и вверх на тех двух скатах вызывала столь острые ощущения, которые стоили этих жертв. Это место привлекало внимание многих малолетних преступников и других детей Голливуда, которые здесь продолжали свои великие дела. Я помню Майка Балзари (Mike Balzary), более известного как Блоха (Flea), зависающего там, играющего на своей трубе и рисующего граффити на стенах, создавая целые фрески. Это был неправильный форум, но все там гордились сценой, которую мы создали. К сожалению, студентам и учителям той школы платили, чтобы каждое утро они смывали наши художества.
Однажды директор неблагоразумно решил взять дело в свои собственные руки, решив противостоять нам ночью. Это не привело ни к чему хорошему; мы продолжали насмехаться над ним, он был слишком рассерженный, и мои друзья, и я начали с ним драку. Это вышло из-под контроля настолько быстро, что прохожий вызвал полицейских. Ничто не распугивает стайку детей как звук сирены, так что большинство из нас сбежали. К сожалению, я не был одним из них. Я и еще один парень были единственными пойманными; нас прицепили наручниками к перилам перед школой, прямо на улице, выставив нас на всеобщее смотрение. Мы были как два привязанных животных, попавших в западню и оттого совершенно несчастных. Мы отказались сотрудничать: мы поступили по хитрому, мы назвали ми ненастоящие имена. Они продолжали допрашивать, пытаясь испугать нас, но мы отказались говорить наши имена и адреса, и так как двенадцатилетние не носят удостоверений личности, они были вынуждены позволить нам уйти.
ПОЛОВАЯ ЗРЕЛОСТЬ НАСТУПИЛА ДЛЯ МЕНЯ приблизительно лет в тринадцать, в то время когда я посещал Bancroft Junior High в Голливуде (школу). Независимо от моих чувств к распавшейся семье, развод уступил свое первостепенное значение интенсивному гормональному развитию. Просиживание целого дня в школе казалось бессмысленным, поэтому я начал прогуливать занятия. Я начал регулярно курить коноплю и активно ездить на своем велосипеде. Я нашел способ самоконтроля; я только хотел быть независимым и делать то, что хочу. Однажды ночью, когда я с моими друзьями размышлял о том, как ворваться в Spokes and Stuff — тот самый магазин велосипедов, где мы тусовались, — по какой причине я не могу помнить, я заметил ребенка, шпионящего за нами через окно квартиры через переулок.

ЧАСТЬ 3

"Какого черта ты пялишься?" завопил я. "Нечего смотреть на меня!" Затем я бросил кирпич в его окно.
Его родители вызвали полицейских конечно, и патруль, ответивший на запрос, преследовал моих друзей и меня по всему городу до утра. Мы спасали свои жизни, гоняясь по всему Голливуду и Западному Голливуду; мы ездили по улицам с односторонним движением в противоположном направлении, мы сворачивали в переулки и мчались через парки. Они были столь же стойки как Джимми Попи Дойл (Jimmy "Popeye" Doyle), герой Джина Хекмана в фильме Французской Связной (The French Connection); каждый раз, когда мы сворачивали за угол, они были там. В общем, мы сбежали в Голливудские Холмы и спрятались в отдаленном каньоне как стайка бандитов Дикого Запада. И как в лучших вестернах, когда мы решили, что стало безопасно покинуть укрытие и вернуться на ранчо, нас поджидали у входа те самые полицейские.
Я предполагаю, что раз я был самым маленьким, они решили преследовать меня, когда мы с моими друзьями разделились. Я упорно мчался, через весь квартал, пытаясь отстать от них, пока я наконец не нашел убежища в подземном гараже, я спустился вниз на несколько уровней, петляя между стоящими автомобилями, скрылся в темном углу, и лег на пол в надежде, что они меня не найдут. Они спускались пешком и к тому времени, когда они добрались до моего уровня, я думал, что мне крышка. Они бдительно искали между автомобилями, высвечивая своими фонарями, не доходя около сотни футов до меня, они развернулись. Мне повезло. Это сражение между моими друзьями и LAPD продолжалось до конца лета, и это конечно не было конструктивное использование моего времени, но, по сути, мне все это представлялось очередной забавой.
Я довольно успешно хранил секреты своих дел при себе, но когда я ошибался, моя мать и бабушка были очень снисходительны ко мне. Став подростком, я дома практически не появлялся. Летом 1978, я понятия не имел, что моя бабушка переехала в громадный новый комплекс, который занимал весь квартал между Кингс Роад (Kings Road) и Бульваром Санта-Моники (Santa Monica Boulevard), хотя я знал здание хорошо, потому что я много раз катался там на своем велосипеде, так как это была строительная площадка. Мои друзья и я высоко поднимались и мчались друг за другом через лестничные пролеты, хлопая дверями перед лицами друг друга, подскакивая на перилах, и оставляя тормозные следы творческой формы на свежеевыкрашенных стенах.