Мегаобучалка Главная | О нас | Обратная связь


Природа политической (государственной) легитимной власти 1 страница



2015-11-20 599 Обсуждений (0)
Природа политической (государственной) легитимной власти 1 страница 0.00 из 5.00 0 оценок




 

Политический экстремизм (в узком смысле слова) проявляется в сфере борьбы за государственную власть. И обычно он мотивирует (и морально оправдывает) свои действия убеждениями и доказательствами нелегитимности существующей власти. Именно это убеждение и дает ему моральное право на применение крайних методов борьбы с государственной властью (или со своими политическими противниками). Сам себя экстремизм обычно рассматривает не как уголовный феномен, а как морально оправданный путь борьбы с морально недостойным противником. И действительно, в истории, как известно, постоянно возникали и такие коллизии, когда именно политическая оппозиция, а не официальная власть обладали в глазах современников (или потомков) моральным правом на легитимное насилие. Никто, например, сегодня не осуждает заговор офицеров вермахта, осуществивших в 1944 году покушение на А. Гитлера. Не ведется сегодня горячих споров по поводу насильственного отстранения от власти последнего русского царя Николая II и т.д. Иначе говоря, не всякий политический экстремизм подлежит безусловному осуждению, а только тот, который направлен против легитимной государственной власти или легитимных политических противников.

Заметим также в этой связи, что и современная либеральная демократия вовсе не отказывается совсем от насильственных действий по утверждению своей идеологии. Она не осуждает исторически тех насильственных (и весьма кровавых) переворотов, в результате которых либерально-демократический порядок утвердился в конце концов в современном западном обществе. Более того, и сегодня развитые западные страны считают морально оправданным насаждение своей идеологии насильственными методами в других — «плохих» — странах (последние примеры — Югославия, Ирак, Афганистан). Их официальные доктрины не исключают также и насильственных методов по «восстановлению демократии» и у себя дома в тех случаях, если власть у них будет захвачена «недемократи­ческим» путем. Перефразируя известное выражение В.И. Ленина, эту позицию можно выразить следующим образом: всякая демократия лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться (и нападать).

Поэтому и вопрос о природе легитимной государственной власти (и власти вообще) в рамках теории политического экстремизма нуждается в особом и углубленном анализе.

Большинство ученых согласны сегодня в том, что понятие власти в социальных науках играет столь же фундаментальную роль, как и, например, понятие энергии в физике. Однако, во взглядах на природу и сущность власти все еще не достигнута та степень согласия, которая необходима для устойчивого основания теории власти на своей собственной понятийной основе.

Тем не менее, в настоящий момент уже достаточно четко обозначились два основных подхода к пониманию власти. Согласно первому из них, идущему от Т. Гоббса, власть есть некоторое индивидуальное свойство, — способность одних индивидов добиваться своих целей, воздействуя специфическим образом на других индивидов. По классическому определению, например, М. Вебера власть представляет собой «возможность индивида проводить внутри данных общественных отношений свою волю, даже вопреки сопротивлению, независимо от того, на чем такая возможность основывается». В.Г. Ледяев называет такой подход «кау­зальным»[129], хотя вернее всего его следовало бы назвать персоналистическим.

Согласно второму, набирающему сейчас все большую популярность, подходу, который можно назвать «системным» (Т. Парсонс, Х. Арендт, М. Фуко и др.), власть не является свойством (атрибутом) отдельных индивидов. Она представляет собой некое системное свойство, существующее лишь внутри группы или общества в целом и существующее в них лишь до тех пор, «пока эта группа действует согласованно». То есть, до тех пор, пока в ней господствует единомыслие и согласие.

Сторонники первого подхода подчеркивают несущественность для определения власти тех средств, с помощью которых она достигается, и, естественно, наиболее эффективным из таких средств они считают физическую силу, насилие. Сторонники второго подхода, напротив, противопоставляют власть силе. Там, где прибегают к насилию, к силе, подчеркивают они, там расписываются в отсутствии власти. Такой подход, в частности, приводит, например, к следующим парадоксальным выводам: «Тирания ... является наиболее насильственной и наименее властной формой правления» (Х. Арендт)[130].

Наиболее полный и обстоятельный на данный момент в отечественной литературе анализ основных западных концепций власти представлен монографией В.Г. Ледяева «Власть: концептуальный анализ». Убедительно[131] критикуя «системный» подход за неадекватность существующим в области теории и здравого смысла общим представлениям о власти, автор выбирает первую, «каузальную» концепцию власти, в рамках которой, после тщательного анализа всех наиболее обоснованных точек зрения, формулирует свое определение власти. Оно выглядит следующим образом: «Власть есть способность субъекта обеспечить подчинение объекта в соответствии со своими намерениями»[132].

В целом соглашаясь как с самим подходом В.Г. Ледяева, так и с основным корпусом его аргументации против оспариваемых им концепций, мы, тем не менее, считаем, что сам автор допускает некоторое необоснованное ограничение в самом начале своего анализа феномена власти. А именно. Анализируя семантическое поле слова «власть», В.Г. Ледяев справедливо заключает, что во всех смыслах власть понимается как некоторое каузальное отношение между субъектом и объектом. Затем он переходит к критическому «отсеиванию» в рамках этого поля тех видов причинной связи, которые «не могут быть отнесены к власти», и сразу же допускает, на наш взгляд, серьезную ошибку. «Во-первых, — замечает он, — власть не существует в природном мире, это вид человеческих отношений — отношений между людьми и группами людей»[133]. Действительно, власть не существует в природном мире. Действительно, — это вид человеческих отношений. Но не верно, что это исключительно отношения «между людьми и группами людей». Семантическое поле слова «власть» не допускает такого сужения этого понятия.

Язык явственно говорит нам о «власти природы над человеком», «власти вещей над людьми», «власти идей» над ними, с одной стороны, а, с другой — о «власти человека над природой», «власти человека над вещами» (но не над идеями!) и т.д. Следовательно, в каузальном отношении власти не необходимо, чтобы и субъект, и объект были обязательно людьми, — достаточно, чтобы хотя бы один из членов этого отношения был человеком (или группой людей). То есть, отношение власти — обязательно человеческое, но не обязательно межчеловеческое.

Отсюда следует второй важнейший вывод: до и независимо от всякой человеческой власти человек оказывается уже во власти (вещей, природы, идей и т.д.). Нечеловеческая власть первична для людей. Следовательно, самым общим и самым абстрактным определением власти может быть только определение ее как зависимости человека от чего-либо (или зависимости чего-либо от человека). Власть над людьми — это отношение зависимости человека от чего-либо внешнего ему. Иными словами можно сказать и так: власть над людьми имеет то, что способно определять их поведение.

Отношение зависимости человека (и, следовательно, власти над человеком) может быть либо положительным (когда человек нуждается в чем-то, желает чего-то), либо отрицательным (когда он страшится чего-то, не желает чего-то). То есть, мы можем говорить о двух формах — позитивной и негативной — власти над человеком. Любовь и страх (в самом широком смысле этих слов) представляют собой две таких наиболее общих формы власти над человеком.

Зависимость, а следовательно, и власть могут быть также либо непосредственными (когда, например, А прямо зависит от В) и опосредованными (когда, например, А зависит от В, посредством того, что зависит от С, над которым властвует В).

Все сущее в мире суть: либо вещи (включая и животных), либо люди, либо идеи. Чтобы не усложнять дальнейший анализ, допустим, что существуют только субъективные (то есть, обитающие только «в головах» людей) идеи. Платоновско-гегелевские идеи рассматривать не будем.

В таком случае, по субъекту власти, над человеком может быть только три принципиально различных типа власти: власть вещей, власть людей и власть идей. По объекту же, может быть только два типа власти: власть над вещами (включая и животных) и власть над людьми. Власти же над идеями быть не может. Человек может пытаться выдавать ложь за истину, и на какой-то срок ему это может даже удаваться, но превратить ложное в истинное он не может, и рано или поздно его обман будет раскрыт и отвергнут. Говоря словами Вольтера, мы так же не властны в течении наших мыслей, как и в обращении нашей крови.

Власть вещей над человеком проявляется просто: человек либо страшится их, либо желает. Проявление такой власти вещей над человеком называется потребностью.

Власть человека над человеком более сложна. Она проявляется в двух планах: физическом и психическом. Во-первых, человек может страшиться или желать (вожделеть) другого человека как физическое существо; во-вторых, он может страшиться или желать его как индивида, обладающего определенными знаниями, умениями и чувствами (отношением к нему). Такова, например, власть родителей над детьми, старших над младшими, опытных над неискушенными, умных над глупыми, талантливых над бездарными, профессионалов над профанами и т.д. Однако, все такого рода межличностные властвования-зависимости находятся, очевидно, целиком еще в рамках природного, или естественного отношения между людьми. Ничего специфически политического в них еще нет.

Третий вид власти над человеком — это власть идей. О. Тоффлер развивает свою теорию трех типов власти — власти силы, власти богатства и власти знаний («информации»). Все эти три типа власти Тоффлера относятся к вышеуказанным природным зависимостям людей. Власть силы — это физическая зависимость людей от более сильных, лучше вооруженных или более многочисленных и организованных других людей. Власть богатства — это власть вещей, контролируемых другими людьми. И власть знаний — это также природная власть более сведущих, более умелых и т.д. Все это укладывается в обобщающую формулу А. Гелена: «Властью обладает тот, кто может либо эффективно удовлетворить интересы и потребности, либо серьезно угрожать им»[134].

Но, власть идей — это нечто совсем иное.

Как уже отмечалось выше, нам следует, прежде всего, отличать идеи от знаний. Последние суть отражения реальности. Идеи же не являются отражениями. Знания открываются человеком, идеи — изобретаются. Как отражения, знания могут быть верными (истинными) или неверными (ложными). Идеи же не истинны и не ложны. В знаниях человек стремится понять то, что уже есть (или было, или будет, или может быть и т.д.) и потому реальность является критерием верности или неверности его понимания. В идеях же человек мыслит то, что должно быть, то, что следует воплотить, потому что оно прекрасно, или справедливо, или добро, или выгодно, или разумно и т.д. В любом случае, здесь не вещи являются судьями идей, как в познании, а, наоборот, — идеи судят реальность и толкают человека к переустройству ее в соответствии с этими идеями. Если про знания можно сказать, что мы обладаем, владеем ими, то про идеи этого не скажешь. Это, скорее, они владеют нами, чем мы ими. Именно идеи порождают те социальные (а отнюдь не биологические) феномены, которые Л.Н. Гумилев описал как взрывы «пассионарности» народов и индивидов.

Вообще, все, что создано человеком в этом мире — от орудий труда до государственных устройств и политических режимов — это воплощенные (человеческие) идеи. Цивилизация, в отличие от дикости, — это мир воплощенных идей. Знаменитое рассуждение К. Маркса об отличии архитектора от пчелы — о том же. Пчелами движет инстинкт, архитекторами — замыслы (идеи). Без знаний, правда, цивилизации не могли быть созданы, но знания сами по себе ни к чему не принуждают и не зовут, они всего лишь средства и сами по себе они «мертвы». Только идеи способны привести в движение человека с его знаниями и направить их к определенной цели (другое дело — к реальной или утопической).

Непосредственная власть вещей над людьми является властью природной (а если с помощью этих вещей нами управляют другие люди — властью экономической). Непосредственная власть людей над людьми — власть физическая или интеллектуальная. Власть идей над людьми является властью духовной.

Идеи, овладевающие сознанием людей, могут быть религиозными, моральными, эстетическими, техническими, экономическими и т.д., но также и политическими. Специфика политических идей состоит в том, что они выражают некоторое устройство, некоторый порядок общественной жизни и прежде всего тот, который касается осуществления членами общества своей физической, интеллектуальной и экономической власти над вещами и другими людьми. Иначе говоря, все формы природной власти в обществе являются материей для идеи политической власти, которая их переформировывает по-своему.

Зараженные политическими идеями люди, становятся единомышленниками, соратниками. Подобно металлическим опилкам в магнитном поле такие люди четко сориентированы вдоль «силовых линий» воспринятой ими политической идеи и начинают действовать и мыслить синхронно. В силу самого (политического) содержания этих идей, они становятся политической организацией, — партией. Всякая организация людей, объединившихся ради практических целей, требует единства воли, а, следовательно, — определенного разделения на управляющих и управляемых, отдающих приказы и исполняющих их и т.д. Воплощенная в политической организации власть идей, таким образом, подчиняет людей друг другу, но не как природным индивидам и личностям, а как служителям их общей идеи так, что служа друг другу, они служат тем самым только объединяющей их идее. Политическая власть, следовательно, есть власть духовная, точнее, — в основе своей духовная, а не физическая или интеллектуальная. Политическая власть существует только в рамках и, так сказать, «под эгидой» соответствующих идей. Там, где нет одухотворяющей общей политической идеи, там нет и политической власти.

Сторонники «системной» концепции власти (Х. Арендт, Ю. Хабермас, М. Фуко, Э. Гиденс и др.) очень близко подходят к такой точке зрения. Тем не менее, в их определениях политической власти (а только это они и называют «властью») нет необходимой четкости и ясности. Очень часто они иллюстрируют свое понимание одним и тем же примером — сценой с регулировщиком, управляющим уличным движением. Полицейский своими свистками, жестами отдает приказы (именно приказы, а не просьбы) водителям, которые беспрекословно ему повинуются. Этим примером указанные авторы хотят подчеркнуть две вещи: во-первых, ненасильственный характер «настоящей» власти (если бы регулировщик управлял водителями с помощью табельного оружия, например, то тем самым он продемонстрировал бы, что у него нет власти, а есть только голая сила); во-вторых, этим примером они хотят подчеркнуть особую, «коммуникативную» природу власти (регулировщик властвует над водителями в рамках некоего общего им всем «языка», на котором можно отдавать общепонятные приказы, и вне этого языка нет проявления «настоящей» власти).

С нашей точки зрения против этих рассуждений нужно возразить следующее. Во-первых, сила — это тоже власть, хотя и неполитическая. Более того, сила — важнейшая «материя» политической власти. Сама суть любой политической идеи в том и состоит, как должна быть организована сила (и вообще природная власть) в обществе и сила же служит гарантом поддержания этой организации. И сами политические идеи побеждают только тогда, когда они овладевают достаточным количеством людей — массой, становясь тем самым непреоборимой силой.

Во-вторых, в случае с политической властью дело вовсе не в какой-то особой роли коммуникации, общения и т.д. Регулировщика в этом, ставшим уже классическим, примере вполне можно заменить обычным столбом, светофором, «приказам» которого водители будут «подчиняться» столь же беспрекословно, как и приказам полицейского. Дело вовсе не в «общении» с этим столбом, а в том, что всеми водителями управляет один и тот же, принятый ими всеми порядок поведения на дорогах. Они подчиняются не полицейскому как человеку, а общему для них всех (в том числе и для полицейского) порядку. Власть на самом деле «сидит» не в полицейском, а в сознании водителей в виде управляющих ими всеми общими правилами.

Политической властью в обществе обладают все те субъекты, которым добровольно подчиняются другие люди, объединенные некоторой общей им всем (политической) идеей. Политическая идея может быть и не быть принятой всем обществом, то есть может иметь или не иметь форму (официальной) государственной идеи.

Воплощением государственной идеи является вся совокупность политических законов и институтов, официально признанных и действующих в данном обществе. Власть, которой располагают конкретные субъекты, действующие в рамках этих законов и институтов, есть государственная власть. Власть же субъектов, идея которых не стала государственной и не воплотилась в официально признанные институты данного общества, есть власть политическая просто, и не более. Например, большевики в России до октября 1917 года обладали просто политической властью (причем весьма ограниченной), а после Октября они стали властью государственной.

Выше мы уже приводили общее определение власти В.Г. Ледяева как «способности субъекта обеспечить подчинение объекта в соответствии со своими намерениями». Политическая власть определяется им, соответственно, как «способность субъекта обеспечить подчинение объекта в сфере политики»[135]. Следовательно, чтобы понять, что такое политическая власть, по В.Г. Ледяеву, надо прежде понять, что такое политика. Очевидно, в таком случае, в самом определении политики не должны присутствовать ссылки на политическое, иначе мы будем иметь определение по принципу «то же через то же», или «масляное масло». Посмотрим, как это ему удается.

Итак, что же такое «сфера политики»? «Политика, — формулирует В.Г. Ледяев, — включает в себя все социальные отношения и события, которые оказывают существенное влияние на жизнь социальной общности, она выражается в любых действиях людей, направленных на изменение или сохранения условий их жизнедеятельности»[136]. В такой формулировке, очевидно, политика неотличима, например, от экономики, да и вообще от любых форм деятельности людей, направленных на «изменение и сохранение условий их жизнедеятельности». Такое понимание политики просто совпадает с жизнедеятельностью общества вообще.

Видимо, понимая это, В.Г. Ледяев добавляет и еще один «критерий политического». Это — «связанность с процессом государственного управления и функционированием государственных (публичных) институтов»[137]. Но, ведь, государство — это политический институт. Вводя этот «критерий политического», мы «контрабандой» проносим политическое в определение самого политического. Сказать, что политическое — это все, что связано так или иначе с государством, значит сказать, что политическое это — связанное некоторым образом с политическим.

Мы определяем политическую власть как власть, основанную на определенной политической идее и осуществляемую только в рамках этой идеи. Политическую же идею мы отличаем от всех прочих тем, что она выражает некоторый порядок общественной жизни и главным образом тот, который касается осуществления членами общества своей физической, интеллектуальной и экономической власти над вещами и другими людьми. Иначе говоря, политическая власть — это мета-физическая власть, власть, надстраиваемая над природной (физической, экономической, интеллектуальной) властью и регулирующая использование последней в обществе.

Становясь государственной властью, политики получают монопольное право на использование физического насилия, но не в своих собственных интересах, а в интересах того порядка, который выражен в их идее, приведшей их к власти. У В.Г. Ледяева же получается, что политическая власть — это способность некоторых субъектов добиваться подчинения других субъектов «в своих интересах» в сфере политики. Но там, где начинаются «свои интересы» — кончается политика и начинается коррупция, деспотизм, разбой и т.д.

Фундаментальные политические идеи могут возникать как в догосударственных человеческих общностях, и тогда они сразу становятся государствоообразующими идеями (монголы Чингисхана, арабы Мухаммеда и т.д.), так и в рамках уже сложившегося государственного устройства (чаще всего уже «загнивающего»), и тогда они образуют новое «(прото)государ­ство в государстве» (якобинцы и другие политические клубы во Франции XVIII века, марксисты в Европе XIX века и т.д.). Новая власть, как говорил В.И. Ленин, «не с неба сваливается, а вырастает, возникает наряду со старой, против старой власти, в борьбе против нее».

Отвоевавшая у старой власти умы ее подданных (или ее граждан), такая новая власть превращается рано или поздно, мирно (как при распаде СССР) или немирно (как при его создании) во власть государственную. Ее легитимность обеспечивается именно тем, что ее идея становится (все)народной. И ее легитимность, а следовательно, и сама (политическая) власть как таковая исчезает, когда ее идея «выдыхается», перестает властвовать над умами всего (или большинства) народа. Именно так, например, утратила власть КПСС в созданном ею государстве.

Даже самые «дикие», деспотические формы абсолютной монархии не являются теми «машинами» голого произвола и насилия, которыми их стало модно изображать в последнее время. В основе таких «машин» всегда лежит некоторая идея, которой деспот служит так же, как и последний из его подданных. В этом можно убедиться, прочитав, например, переписку Ивана Грозного с Курбским, в которой этот, один из самых деспотичных, правитель подробнейшим образом излагает идеи, которым он служит. В этом его служении — разгадка той народной любви к тирану, которая ставит в тупик сегодня многих и многих историков.

Применительно к другому российскому тирану к аналогичному выводу приходят многие исследователи. «В этой связи следует отметить, — пишет, например, В.И. Спиридонова, — что главное, что легитимировало власть И. Сталина в глазах народа, была та специфическая «кадровая политика» вождя, которая заставляла высшее чиновничество служить «общей идее», пусть даже из страха, но служить. Именно это составляет основу позитивной оценки сталинской эпохи в народном сознании, определяющейся словом «порядок»[138]. С прекращением, с постепенной «корро­зией» этого порядка естественным образом исчезала и (политичес­кая) власть советской элиты. Она делалась все более и более формальной, нелегитимной. «Внутренняя готовность коллективного сознания русского народа к событиям 1991 года, — отмечает в этой связи В.И. Спиридонова, — имеет те же основания — народ ощущал неправду и неправедность правителей, потому что высшая власть КПСС из декларированной повсюду идеи служения народу превратилась в привилегию, стала своекорыстной. Именно это последнее обстоятельство более всего возмущало коллективное сознание. Профанируя идею служения, политическая элита подрывала саму возможность доверия властям и таким образом воспроизводила почву для смуты, революции, народного бунта»[139].

Таким образом, и государственная власть в основе своей власть — духовная, морально-нравственная, а не физическая, экономическая, интеллектуальная и т.д.

Вместе с политической, в обществе, безусловно, действуют и простая физическая власть людей и вещей над людьми и вещами, и простая психическая и интеллектуальная власть людей над людьми, и экономическая власть людей над людьми. Последняя, в частности, состоит в том, что имущие пользуются экономической властью над неимущими, зависимыми в силу своей бедности от тех вещей, которыми владеют и распоряжаются богатые и, следовательно, опосредованно — от самих богатых. Последние имеют власть над бедными, но не прямую, а опосредованную властью вещей, которыми они владеют.

Однако, в основе самого этого положения вещей (неравномерного распределения материальных благ в обществе) лежит та или иная идея — идея собственности, экономического рыночного порядка, принятого в данном обществе и т.д. То есть, бедные подчиняются богатым не в силу природных отношений между ними и вещами, а в силу господствующей над их сознанием идеи социально-экономического порядка, принятого в данном сообществе. Если будет уничтожена (в головах бедных) идея этого порядка, будет уничтожена и эта власть, как мы можем то наблюдать в странах, доведенных до социалистической революции. Физическая власть людей над людьми также осуществляется лишь в рамках того или иного общественного порядка, и только это и придает ей политический, а не чисто природный характер.

М. Вебер ввел в научный оборот понятие харизмы как «внеобыден­ного личного дара» некоторых индивидов, вызывающего в окружающих его людях желание подчиняться такому индивиду. «Харизмой», — писал он, — следует называть качество личности, признаваемое необычайным, благодаря которому она оценивается как одаренная сверхъестественными, сверхчеловеческими или, по меньшей мере, особыми силами и свойствами, не доступными другим людям. Оно рассматривается как посланное богом или как образец. (Первоначально это качество обусловлено магически и присуще как прорицателям, так и мудрецам-исцелителям, толкователям законов, предводителям охотников, военным героям)»[140].

Как видим, сам Вебер описывает понятие харизмы достаточно обще и неопределенно. На современном языке это понятие лучше всего передается словами «выдающийся человек», или «человек, превосходящий других в каком-либо отношении».

Признание превосходства над нами любого человека в любом отношении невольно ставит нас в подчиненное к нему положение. Сам факт признания превосходства в том, ведь, и состоит, что мы ставим этого человека выше себя. Но это и есть факт признания власти данного человека над нами в каком-то определенном отношении. Харизма, следовательно, есть просто другое название для феномена естественной власти человека над человеком. Властвует всегда тот, кто более силен, более отважен, более умен, обаятелен, образован, богат и т.д. И, следовательно, сколько существует различных способов превосходства одних индивидов над другими, столько существует и видов харизмы.

Однако, М. Вебер своим введением этого понятия хотел показать, что харизма может быть причиной именно политической власти. Объединяя единым признаком «внеобыденного личного дара» различные по своей природе виды власти людей над людьми, он вольно или невольно сводит политическую власть к чисто природным феноменам, что, на наш взгляд, недопустимо.

Вебер, как известно, даже вводит особый вид легитимности — харизматическую легитимность. К какой власти может прилагаться определение «легитимная»? Может ли быть легитимной или нелегитимной власть вообще? Очевидно, — нет, поскольку власть вообще — это просто человеческая зависимость от чего-либо внешнего, без дальнейших определений. Природная и интеллектуальная власть людей над людьми также не может быть легитимной или нелегитимной — она просто есть или ее нет.

Поэтому не может быть легитимной или нелегитимной и харизма как чисто природное свойство некоторых индивидов. У того или иного политического деятеля она просто есть или ее нет. Харизма помогает ему добиваться подчинения окружающих его людей, но не является источником его политической власти, каковым может быть только политическая идея, которой он служит вместе с теми, кто следует за ним.

Тот же Мухаммед, например, приводимый Вебером в качестве примера харизматического вождя, не имел политической власти в Мекке, где его идеи не встречали сочувствия, и приобрел такую власть в Медине, где нашел множество последователей. Хотя харизмой, надо полагать, он обладал независимо от своего местонахождения. Следовательно, Мухаммед не был харизматическим политиком в смысле Вебера. Он был «орудием» провозглашенной им идеи, основателем и вождем нового социально-политического порядка. Вдобавок он имел, несомненно, и определенную харизму — автор Корана (произведения выдающегося даже и в художественном отношении), без сомнения обладал «внеобыденным» личным даром, тем более, — для людей VII века.

С другой стороны, например, Робеспьер, судя по тому, что о нем сообщают современники, был начисто лишен какой-нибудь харизмы и вместе с тем власть его речей приближалась к тиранической. Эту власть давали ему не его личные качества, а зараженность его слушателей определенными идеями, от имени которых он выступал. То же самое можно сказать и о Марксе, Ленине, Савонароле и о многих других служителях политических идей своего времени. Когда «дурман» этих идей проходит, исчезает и харизма таких личностей. Сегодня о Ленине сочиняют пошлые анекдоты, а всевозможные ряженые кривляются в его образе, вызывая смех недалекой публики. А в 1920-х годах русские крестьяне сочиняли о нем легенды и сказки[141].



2015-11-20 599 Обсуждений (0)
Природа политической (государственной) легитимной власти 1 страница 0.00 из 5.00 0 оценок









Обсуждение в статье: Природа политической (государственной) легитимной власти 1 страница

Обсуждений еще не было, будьте первым... ↓↓↓

Отправить сообщение

Популярное:
Как выбрать специалиста по управлению гостиницей: Понятно, что управление гостиницей невозможно без специальных знаний. Соответственно, важна квалификация...
Личность ребенка как объект и субъект в образовательной технологии: В настоящее время в России идет становление новой системы образования, ориентированного на вхождение...



©2015-2020 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (599)

Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку...

Система поиска информации

Мобильная версия сайта

Удобная навигация

Нет шокирующей рекламы



(0.012 сек.)