ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Многое может произойти за шесть месяцев. Но в эти шесть месяцев вплоть до ноября года это происходило с другими людьми. Я же гнил в тюрьме в Кингстоне. В то время как Бартоломью Робертс стал самым страшным пиратом Карибского моря, командуя эскадрой из четырёх кораблей во главе с флагманом «Королевская Удача», я безуспешно пытался заснуть на свёртке ткани на полу камеры, таком сморщенном, что я не мог лечь в полный рост. Я вылавливал личинок из еды и зажимал нос, чтобы её проглотить. Я пил грязную воду и молился, чтобы это меня не убило. Я глядел на серый свет, пробивавшийся лоскутами через решётку двери, и прислушивался к шумам, разносящимся по тюрьме: ругательства и полуночные вопли, постоянное лязганье, никогда не прекращающееся, будто кто-то где-то целыми днями и ночами скрежетал кружкой по решёткам. А порой я слушал собственный голос, просто чтобы напомнить себе, что всё ещё был жив, хотя я и проклинал свою удачу, проклинал Робертса, тамплиеров, свою команду...

Я стал жертвой предательства - Робертса, естественно, это не стало сюрпризом - но также и всей «Галки». Времени, проведённого мною в тюрьме, с лихвой хватило на то, чтобы осознать, насколько же одержимость этой Обсерваторией ослепила меня, ведь я в упор не замечал лишений своих людей, и я перестал обвинять их за то, что бросили меня у Лонг-

 

 

Бэй. Я твёрдо решил, что если мне повезёт настолько, что я их снова увижу, то поприветствую их словно братьев и скажу, что не держу больше зла, сам попрошу прощения. Да, я был готов снизойти даже до такого. Образ Галки, уплывающей прочь без меня, стоял у меня перед глазами.

Мучиться оставалось недолго. День суда надо мной был всё ближе - ну, правда, мне ещё ничего об этом не сказали. Но суд будет, и после него я отправлюсь прямиком на виселицу.

Вчера опять вешали пиратов. Суд был в Спаниш-Тауне, а на следующий день пять человек уже болтались на виселице. Потом ещё шестерых повесили в Кингстоне.

Одним из них был «Капитан Джон Рэкхем», не кто иной, как наш Калико Джек.

Бедняга Джек. Он, конечно, ещё тот мерзавец, но с другой стороны, он не был настолько плохим. Разве есть кто-то, кто не согласен с этим? Я надеялся, ему удалось напиться вдоволь перед тем, как его отправили на виселицу. Надеялся, что он ушёл в мир иной согретым и бодреньким.

Дело в том, что у Калико Джека было два помощника, и суд над ними должен был состояться со дня на день. И меня должны были притащить в зал суда. Сказали, что я могу понадобиться в качестве свидетеля. Хотя они не уточнили - со стороны защиты или же со стороны обвинения.

 

 

Как ты уже, наверное, догадалась, теми двумя помощниками были Энн Бонни и Мэри Рид.

Но это целая история. Я совместил её начало с тем, что я увидел в Обсерватории: Калико Джек и Энн Бонни были любовниками. Джек очаровал её, утащил из-под носа её муженька, Джеймса, той подлой жабы, и забрал с собой в море.

На корабле она нарядилась мужчиной - и она была не единственной. На борту также была Мэри Рид под видом Джеймса Кидда. Эта троица - Калико Джек, Энн и Мэри - они все были в деле. Две женщины носили мужские куртки, длинные штаны, а их шеи были обмотаны шарфами. У них были пистолеты и абордажные сабли, и видок у них был такой же зловещий, как и у любого мужика на борту - даже сказать, более опасный, чтобы отмести любые подозрения.

Они немного побороздили просторы соседних территорий, грабя торговые суда, пока не остановились в Нью-Провиденс. Здесь, августа года, Рэкхем с частью своих людей, включая Энн и Мэри, спёр шлюп «Уильям» из гавани Нассау.

Роджерс, конечно, знал, кто в ответе за это. Он отдал приказ и отправил набитый своими людьми шлюп на поиски Калико Джека и его банды.

А у старины Калико Джека всё шло, как нельзя лучше. В перерывах между выдачами спиртного команде - проще говоря, попойками - он нападал на

 

 

рыбацкие и торговые суда, и один раз даже напал на шхуну.

А Роджерсу это было совсем не по душе, так что он послал за ним ещё один корабль.

Старине Калико Джеку было совершенно на это наплевать, он продолжал пиратствовать, держа курс к западной границе Ямайки, где он столкнулся с капитаном Барнетом - капером, который решил немного подзаработать в обмен на шкуру Джека.

Наверное, и без лишних слов понятно, что Джека посадили, а его люди сдались - все, кроме Мэри и Энн. Я слышал, что Джек с командой были пьяны в хлам, некоторые и вовсе валялись в отключке, когда на них напали люди Барнета. Мэри и Энн, взбешённые, бросились в бой, орудуя пистолетами и клинками и проклиная пьяную команду. Как они ни сражались, люди Барнета превзошли их, и вся компания дружно отправилась в тюрьму.

Как я уже сказал, суд над Джеком прошёл и окончился тем, что голова бедняги болталась в петле.

Настал черёд Энн и Мэри.

Хвала Богу, мне особо не доводилось бывать в залах суда, но даже несмотря на это, я никогда не видел такого бурного и оживлённого заседания. Мои охранники провели меня по каменным ступенькам к перекрытой двери, отворили её, втолкнули меня в галерею и велели сесть. Я озадаченно уставился на них, мол, что здесь вообще происходит?! Они меня

 

 

проигнорировали, встали спинами к стене, с мушкетами наготове, на случай, если я вдруг стану оказывать сопротивление.

Но как я мог оказывать сопротивление, когда мои руки были в кандалах, а вокруг толпилась куча народу: зрители, свидетели... Все они пришли с тем, чтобы поглазеть на двух печально известных женщин-пиратов - Энн Бонни и Мэри Рид.

Они обе стояли перед судьёй; тот же сверлил их взглядом некоторое время, а затем ударил своим молоточком по столу.

- Сэр, повторите, пожалуйста, обвинения, - обратился он к судебному приставу, который прочищал горло.

- Суд Его Величества утверждает, что подсудимые, Мэри Рид и Энн Бонни, вели пиратские, преступные дела, осуществляли набеги и грабежи кораблей, а также захватили семь рыболовных судов.

По залу прокатилась волна невнятных бормотаний, и сквозь этот шум я почувствовал, что сзади меня кто-то сел. Их было двое, но я не обратил на них особого внимания.

- Во-вторых, - продолжал судебный пристав, - суд утверждает, что обвиняемые скрывались в открытом море, напали и захватили два торговых судна, угрожая жизни капитанов и их людей.

 

 

Тут все эти судебные дела для меня отошли на задний план, так как один из тех двух, что уселись за моей спиной, наклонился к моему уху и заговорил.

- Эдвард Джеймс Кенуэй, - я сразу же узнал этот голос, голос Вудса Роджерса. - Родился в Суонси в семье англичанина и валлийки. В возрасте восемнадцати лет женился на мисс Кэролайн Скотт, на данный момент проживающей отдельно...

Я поднял свои кандалы и развернулся на месте. Ни один из стражей не поднял мушкета, однако они внимательно следили за нами, не сводя глаз. Рядом с Роджерсом, который всем своим видом показывал, что он человек высокого ранга, сидел Торрес, щеголеватый и сдержанный, разнежившийся от приятной теплоты в зале суда. Они были здесь не потому, что им хотелось извести и наказать пиратов. У них здесь были свои тамплиерские дела.

- Я слышал, что она прекрасная женщина, - сказал Торрес, кивая в знак приветствия.

- Только попробуй тронуть её, ублюдок... - прорычал я.

Роджерс подался вперёд. Я почувствовал, как он приставил ко мне дуло своего пистолета. После падения с Обсерватории я просто каким-то чудом сумел избежать гангрены или какой-нибудь инфекции, однако рана так и не затянулась. Конечно же, он не знал о ней, он просто не мог знать. Но всё-таки он умудрился ткнуть дулом пистолета прямо в рану, заставив меня поморщиться от боли.

 

 

- Если тебе известно расположение Обсерватории, то уж лучше открой его нам прямо сейчас, и ты в мгновение ока окажешься на свободе, - сказал Роджерс.

Ну конечно. Вот, значит, почему меня до сих пор не грозились повесить.

- Роджерс может держать этих британских собак на расстоянии какое-то время, - сказал Торрес, - но они решат, что с тобой делать, если ты не будешь сотрудничать с нами. Он жестом указал на зал суда, где судья произносил речь, где свидетели давали показания против Энн и Мэри.

Закончив угрожать мне, Торрес и Роджерс встали; женщина-свидетель описывала, как на нее напали две женщины-пирата. Она опознала, что это были женщины, по ее словам, «по размеру их груди», и суду это понравилось. Суд смеялся над этим, пока стук молоточка судьи не заставил всех замолчать, и этот звук отвлек меня от громкого хлопка дверью - Роджерс и Торрес покинули зал.

Энн и Мэри не проронили ни слова. В чем дело? Дар речи потеряли? Я всегда думал, что уж кто-кто, а они за словом в карман не лезли, но сейчас они сидели тише воды, ниже травы. Свидетели продолжали рассказывать об их злодеяниях, но они ни разу не огрызнулись в ответ на это и даже не пикнули, когда суд признал их виновными. Даже, когда у них спросили, есть ли причины оспорить приговор, Энн и Мэри просто молчали. Ни слова не проронили.

 

 

И судья, не зная этих двух дам и, возможно, полагая, что они были девушками тихими и покорными, огласил приговор: смерть через повешение.

И тогда - и только тогда - они заговорили.

- Милорд, мы молим о пощаде, - раздался голос Мэри Рид.

- Что? - побледнел судья.

- Мы беременны, - отозвалась Энн Бонни.

Народ взбесился.

А я задумался, оба ли ребенка были от старого подлеца Калико Джека.

- Вы же не можете повесить беременную женщину, так ведь? - прокричала Энн, перебивая крики присутствующих.

В зале воцарился хаос. И, словно читая мои мысли, страж потыкал мне в спину мушкетом. Мол, даже и не думай.

- Тишина! Тишина! - призвал к порядку судья. - Если вы говорите правду, то ваш приговор откладывается, но только до момента родов.

- Тогда я забеременею к вашему следующему визиту, - прорычала Энн.

 

 

Вот такую Энн я узнавал: лицо ангела и речь матерого морского волка. Она вновь привела зал в бешенство, и покрасневший судья громко ударил молоточком и приказал увести девушек из зала, объявляя заседание закрытым.

 

 

ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ

- Эдвард Кенуэй. Помнишь, как ты однажды угрожал мне отрезать губы и затем скормить их мне?

Снаружи из темноты в дверном решетчатом окне моей тюремной камеры показалось лицо Лауреано Торреса.

- Ну, этого я не делал, - напомнил я ему, мой долгое время молчавший голос хрипел.

- Но ты бы сделал это.

Верно.

- Но я не делал.

Он улыбнулся.

- Типичная тактика запугивания пирата: грубая и бесхитростная. Роджерс, что скажешь?

Он тоже был здесь. Вудс Роджерс, великий охотник на пиратов. Слоняющийся у двери моей камеры.

- Поэтому ты отказывал мне в еде и воде? - прохрипел я.

- О, - усмехнулся Торрес, - есть гораздо более важная причина прийти сюда. Нам необходимо кое-что выяснить про местонахождение Обсерватории. Что ты сделал с Хорниголдом, мы уже знаем. Пойдём,

 

 

позволь нам показать, что ожидает тебя впереди. Стража.

Явилось двое мужчин, та же пара марионеток тамплиеров, что сопровождала меня в зал суда. Торрес и Роджерс отступили, так как я был скован наручниками и кандалами. Затем меня, едва волочащего ноги, вытолкали из камеры и потащили вдоль по коридору до тюремного двора, где я заморгал от ослепительного солнца, вдыхая свежий воздух впервые за долгие недели. Дальше, к моему удивлению, меня повели через главные ворота тюрьмы.

- Куда вы меня тащите? - с трудом спросил я. Свет солнца был столь ярким, что я не мог раскрыть глаз. Было такое чувство, будто они склеились.

Ответа не последовало. Я мог различить звуки Кингстона, повседневная жизнь вокруг меня, как обычно, шла своим чередом.

- Сколько они вам платят? - попытался я заговорить. - Неважно сколько, дайте мне уйти, и я заплачу вам вдвое больше.

Они остановились.

- Какие молодцы, - пробормотал я. - Я могу сделать вас богатыми. Лишь дайте мне...

Кулак врезался в моё лицо, разбивая губу и ломая что-то в носу, откуда хлынула кровь. Я закашлялся и застонал. Моя голова откинулась назад, к ней приблизилось лицо.

 

 

- Заткни. Пасть.

Я моргнул, пытаясь сфокусироваться на нём, запомнить его лицо.

- Ты заплатишь за это, - пробормотал я. Кровь, смешавшись со слюной, потекла из моего рта. - Запомни мои слова, приятель.

- Заткнись, или в следующий раз это уже будет мой меч, а не кулак.

Я усмехнулся.

- Ты в полном дерьме, приятель. Твоему хозяину я нужен живым. Убьёшь меня и займёшь моё место в камере. Или ещё хуже.

Сквозь завесу боли, кровь и резкий солнечный свет я увидел, как он помрачнел.

- Это мы ещё посмотрим, - прорычал он. - Посмотрим.

Мы продолжили наш путь, и всю дорогу я плевался кровью, стараясь прийти в себя, что мне удавалось с большим трудом, пока мы не подошли к чему-то, что напоминало подножие лестницы. До меня донёсся шепот голосов Торреса и Роджерса, а потом прямо у меня над головой что-то заскрипело. Когда я приподнял подбородок и бросил взгляд наверх, я увидел, что прямо надо мной висела железная клетка. Один из тех тамплиерских прихвостней поднялся по лесенке и открыл дверь, которая заскрежетала

 

 

заржавелым металлом. Солнце палило меня. Да ведь я мог и помереть здесь. На солнце.

Я пытался объяснить им, что я уже поджариваюсь и даже могу помереть из-за этого палящего солнца, а если это случится - если я помру - им не узнать, где находится Обсерватория. Нет, ещё Чёрный Барт знает, где она. А ведь страшно подумать - Барт был в ответе за всё это.

Он и сейчас там сидит, так ведь? Вот и весь секрет его успеха.

Однако мне не представилось случая излить всё это им, ведь они заперли меня к клетке на открытом солнце, позволяя светилу делать своё дело. Позволяя ему потихоньку поджаривать меня заживо.

 

 

ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ

На закате два моих друга пришли за мной, чтобы отнести обратно в камеру. Моей награда за выживание была вода, небольшой чашки которой было достаточно лишь для того, чтобы промочить губы, дабы поддерживать во мне жизнь, и обработать волдыри и гнойнички, воспалившееся на солнце.

Это были Роджерс и Торрес.

- Где она? Где Обсерватория? - требовали они.

Не обращая внимания на боль из-за потрескавшихся губ, я улыбнулся, но ничего не сказал.

Он напрасно тратит ваше время, не правда ли? Я имею в виду Робертса. Он разрушает все ваши планы.

- Ты хотел бы вернуться туда завтра?

- Конечно, - прошептал я. - Конечно. Давно хотел оказаться на свежем воздухе.

Так было не каждый день. Несколько дней я остался в камере. А последние дни они просто подвешивали меня в клетке и держали в течение нескольких часов.

- Где она? Где Обсерватория?

Несколько дней они не забирали меня и после наступления темноты. Но после заката все обычно было не так плохо. Я все еще сидел в висячей клетке, словно человек, застрявший в уборной, и каждый

 

 

мускул и кость ныли в агонии. Я по-прежнему умирал от голода и жажды, а моя загорелая кожа пылала. Но все-таки, было не настолько плохо. По крайней мере, после заката.

- Где она? Где Обсерватория?

С каждым днем он становился все большей занозой в заднице. Розыск Черного Барта по-прежнему не приносил результатов.

- Ты хотел бы вернуться туда завтра?

- Конечно.

Я не был уверен, выдержу хотя бы еще один день. Но у меня было странное чувство, что они не смогут убить меня. Моя воля была гораздо сильнее, чем их. Я верил в это.

Но на другой день я вновь оказался в клетке. Уже стемнело, когда я услышал, как охранники дразнят меня, их насмешки над Калико Джеком, и то, что Чарльз Вэйн был арестован.

Чарльз Вэйн, подумал я. Чарльз Вэйн... Я помню его. Он пытался убить меня. Или я пытался убить его?

Затем последовали звуки короткого сражения, падающего тела, приглушенные стоны. А потом голос.

- Доброе утро, капитан Кенуэй. У меня есть подарок для вас.

 

 

Очень, очень медленно я открыл глаза. На земле подо мной, окрашенные в серый мертвый свет дня, лежали два тела. Мои «друзья», слуги Тамплиеров. У обоих были перерезаны глотки. Пара алых улыбок украшала их шеи.

Склонившись над ними, роясь в их карманах в поисках ключей, сидел ассасин А-Табай.

Я предполагал, что никогда больше не увижу его снова. Ведь ассасин А-Табай не был большим поклонником Эдварда Кенуэя. Скорее, он бы перерезал мне горло, чем вытащил из тюрьмы.

К счастью для меня, он все-таки решил вытащить меня из тюрьмы.

Но...

- Не обманывайте себя, - сказал он, поднимаясь наверх, и подбирал правильный ключ от замка и, как только ему удалось, он подхватил меня, обессиленного, спасая от падения. Он вытащил выпуклый кожаный сосуд и поднес к моим губам. Выпив, я почувствовал слезы облегчения, стекающие по моим щекам.

- Я пришел, чтобы спасти Энн и Мэри,- сказал он, спуская меня вниз. - Вы ничего не должны мне за это. Но если окажете мне помощь, то я обещаю вам безопасный побег из этого места.

Я рухнул на землю, А-Табай поднял меня, вновь протягивая мне кожаную флягу.

 

 

- Мне нужно оружие, - сказал я после нескольких минут.

Он улыбнулся и протянул мне скрытый клинок. Это было не похоже на ассасина: передать преступнику клинок, и, присев на землю, я понял, какой чести он удостоил меня. Мысль об этом придала мне сил.

Клинок был в порядке. Настало время спасти Энн и Мэри.

 

 

ШЕСТЬДЕСЯТ

Он сказал, что сможет отвлечь стражу. Он сам о них позаботится, а я за это время должен был отыскать женщин. Я знал, где их держат, и как только прогремел первый взрыв, я, не медля, бросился назад в тюрьму.

Я пробрался немного глубже и услышал крики и голос, без сомнений, принадлежавший Энн Бонни.

- Ради Бога, помогите ей! Мэри больна, ей нужна помощь! Кто-нибудь, пожалуйста, помогите!

В ответ на это солдаты только шарахали по прутьям её клетки прикладами мушкетов, пытаясь угомонить её.

Тогда Энн перешла на визг.

- Пожалуйста, она больна, - вопила Энн, - она умирает!

- Умирающий пират, что в этом удивительного? Это ваш отличительный признак, - заявил один из солдат.

Теперь я уже бежал, сердце колотилось, как бешеное, а в боку чувствовалась боль, но я не обращал на неё никакого внимания. Я свернул за угол, одной рукой оперевшись на прохладную каменную стену, чтобы восстановить дыхание, а другая рука уже обнажила клинок.

Взрывы А-Табая и вопли Энн уже оглушили охранников. Один из них развернулся и поднял свой

 

 

мушкет, но я уже прошёлся клинком по его грудной клетке снизу вверх, сжал затылок и вывихнул его. Его товарищ услышал звук стукнувшегося о камни тела, повернулся и вытаращился на меня. Он сразу же потянулся за пистолетом, но я опередил его, с рёвом прыгнув на него и поразив клинком, ещё до того, как его пальцы успели нащупать рукоятку оружия.

Глупое движение. Я не был в состоянии для таких вот приёмов.

В тот же момент я почувствовал жгучую боль в боку. Боль от раны, подобно огненной волне, разлилась по всему телу. Размахивая в смятении руками и ногами, я повалился, по пути вонзив клинок в какого-то охранника, неудачно приземлился, но вытянул клинок из трупа, так как передо мной был последний стражник.

Слава Богу. А-Табай вынырнул откуда-то справа, с клинком наготове, и мгновение спустя стражник уже валялся мёртвым на каменном полу.

Я одарил его полным благодарности взглядом, затем наше внимание привлекли клетки - и вопли.

Две клетки находились рядом друг с другом. Энн просунула своё полное отчаяния лицо между прутьями.

- Мэри, - молила она, - позаботьтесь о Мэри.

Мне не нужно было повторять два раза. Я отыскал ключи на поясе одного из стражников и ворвался в камеру Мэри. Она лежала на низенькой грязной койке,

 

 

подложив руки под голову, как подушку. Её грудь слабо вздымалась, и она уставилась в стену невидящим взглядом, хоть глаза у неё и были открыты.

- Мэри, - прошептал я, наклоняясь к ней, - это я, Эдвард.

Она дышала спокойно, но неровно. Она продолжала смотреть на стену, моргала, но её взгляд не перемещался и не мог сфокусироваться. На ней было платье, но в клетке было довольно холодно, а накрыть её было нечем. Не было и воды, чтобы смочить её высохшие губы. На лбу виднелись капельки пота. Я прикоснулся к нему - лоб горел, словно паровой котёл.

- Где ребёнок? - спросил я.

- Они забрали его, - ответила Энн, появляясь в дверном проёме. Ублюдки. Я сжал кулаки.

- Ума не приложу, где она сейчас, - продолжала Энн, как вдруг сама закричала от боли и сожаления

Господи Иисусе. Только этого не хватало.

Ладно, пошли.

Как можно аккуратнее я переместил Мэри в сидячее положение, обвил её руку вокруг своего плеча и встал. Моя собственная рана жгла мне бок, но Мэри так закричала, что мне оставалось только в ужасе представлять, каково ей сейчас было и в какой агонии она сейчас находилась.

- Обопрись на меня, Мэри, - сказал я, - пошли.

 

 

Откуда-то издалека доносился шум приближавшихся солдат. Взрывы А-Табая помогли - мы выиграли немного времени, но новый отряд был уже на подходе.

- Проверить каждую клетку! - донеслось до меня. Мы бежали, спотыкаясь, по коридору, обратно наружу, с А-Табаем и Энн во главе.

Однако Мэри была тяжёлой, а я обессилел, проведя дни и ночи в клетке, да ещё и рана в боку - Боже, как она болела - должно быть, разошлась, потому что боль вспыхнула с новой силой, и я почувствовал тёплую и влажную кровь, затекающую мне за пояс.

- Пожалуйста, Мэри, помоги мне, - умолял я, но тут почувствовал, как её тело обвисло, будто дух покинул её - лихорадка делала своё дело.

- Остановись. Прошу, - заговорила она. Она задышала ещё более неровно. Голова моталась из стороны в сторону. Казалось, её колени опустились, и она плюхнулась на каменный пол. Впереди А-Табай помогал Энн, которая сцепила руки на животе. Услышав больше новых воплей прибывших солдат, они повернулись, чтобы поторопить нас.

- Здесь никого нет! - донеслось до нас. Да, теперь они поняли, что мы удрали. Я почувствовал, что по коридору несётся ещё больше ног.

А-Табай и Энн были уже у выхода. Чёрный силуэт двери стал серым и в коридор ворвался поток ночного воздуха.

 

 

Стражники продолжали преследовать нас. Впереди А-Табай и Энн были уже на другой стороне внутреннего двора, у главных ворот, где ассасин уже успел удивить охранника, который сейчас, умирая, сползал вниз по стене. Они перелезали через калитку в ночь, горящую оранжевым от огней взрывов А-Табая, и Энн кричала, так как ей нужна была помощь.

Мэри не могла идти. Вообще больше не могла передвигаться. Моё лицо скривилось, когда я нагнулся, чтобы поднять её, чувствуя новый невыносимый приступ боли в боку. Рана и возраст дали о себе знать - я не мог справиться с таким грузом.

- Мэри...

Я больше не мог тащить её, мне пришлось положить её наземь во дворе. Со всех сторон только и слышался грохот башмаков и вопли солдат, пытающихся докричаться друг до друга.

Замечательно. Пусть подходят. Тут-то я встану и буду сражаться. Неплохое место, чтобы умереть, кстати.

Она взглянула на меня, и её взгляд прояснился, она смогла сфокусироваться на мне и даже умудрилась улыбнуться, до того, как её тело сжалось в конвульсиях от нового прилива боли.

- Не умирай из-за меня, - с трудом выговорила она, - беги.

- Нет, - отрезал я.

Хотя она была права.

 

 

Я уложил её на камнях как можно удобнее. В горле стоял ком, когда я заговорил.

- Чёрт возьми. А ты бы могла пережить меня.

Она слабо улыбнулась.

- Я сделала своё дело. А ты закончи своё.

У меня в глазах зарябило, я видел её так, словно смотрел сквозь разбитое стекло. По моим щекам потекли слёзы.

- Если бы ты отправилась со мной, я бы смог, - подбодрил её я.

Она ничего не ответила.

Пожалуйста, нет, не надо. Не уходи. Только не ты...

- Мэри?..

Она пыталась что-то сказать. Я приложил ухо к её губам.

- Я буду с тобой, Кенуэй, - прошептала она. Я почувствовал тепло от её последнего вздоха на своём ухе, - не сомневайся.

Она умерла.

Я встал. Взглянул на Мэри Рид, зная, что смогу оплакать ее позже, когда буду вспоминать эту выдающуюся женщину, возможно, самого замечательного человека, которого мне доводилось встречать. Но тогда я думал о том, как могли

 

 

британские солдаты позволить такой женщине родить, затем отнять у неё ребёнка и бросить её, раненую и больную, в тюремной камере. Без одеяла, чтобы накрыться. Без воды, чтобы смочить губы.

Я услышал, как во двор вбежали британские солдаты. Как раз вовремя. Перед тем, как я смоюсь отсюда, я осуществлю маленькую месть.

Я обнажил свой клинок и обернулся, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.

 

 

ШЕСТЬДЕСЯТ ОДИН

Я думаю, ты и так уже догадалась, что после этого я немного выпил. В бреду я видел людей из своего прошлого: Кэролайн, Вудса Роджерса, Бартоломью Робертса.

Еще я видел призраков: Калико Джека, Чарльза Вейна, Бенджамина Хорниголда, Эдварда Тэтча...

...и Мэри Рид.

В итоге спасение от затянувшего запоя пришло в лице Адевале. Он нашел меня на пляже, и я уж подумал было, что вижу очередного призрака, что пришел ко мне из моих видений. Пришел насмехаться надо мной. Напомнить мне о всех моих провалах.

- Плохо выглядите, капитан Кенуэй.

Видение. Призрак. Шутка, которую мой разум решил разыграть надо мной. Ах да, раз уж на то пошло, где моя бутылка?

Но я так думал ровно до тех пор, пока он не протянул мне руку. Я потянулся к нему в ответ, ожидая, что он растает в дыму, исчезнет, но руки были настоящими. Твердыми, словно дерево, настолько же надежными, но, главное - настоящими.

Я резко сел.

- Господи Иисусе...

Аде помог мне встать.

 

 

- Вставайте, кэп.

Я стоял, потирая ноющую голову.

- Умеешь ты поставить меня на место, Адевале. После того, как ты оставил меня с Робертсом, я должен бы чувствовать вину, - я взглянул на него. - Но, знаешь, на деле я чертовски рад тебя видеть.

- Я тоже, друг, и ты будешь рад узнать, что твоя «Галка» цела и невредима.

Он взял меня за плечо и показал пальцем на море, и, может, конечно, это из-за алкоголя я стал каким-то чересчур сентиментальным, но при виде «Галки» я заплакал от счастья. Люди стояли на палубе, я видел их на снастях и рядом с пушками, и все они смотрели на пляж, где Адевале стоял рядом со мной. Они пришли за мной, подумал я и почувствовал, как по щеке катится слеза, но я быстро утер ее рукавом одеяния (прощальный подарок от А-Табая - хоть с тех пор я был скорее разочарованием).

- Отправляемся в путь? - спросил я, но Адевале уходил прочь, прочь от пляжа, вглубь острова.

- Ты уходишь? - прокричал я ему вслед.

- Да, Эдвард. Я нужен кое-где еще.

- Но...

- Когда будешь готов сердцем и разумом, приходи к ассасинам. Я думаю, ты поймешь их.

 

 

***

И я последовал его совету. Я отправился на «Галке» на Тулум, туда, где я впервые открыл в себе Чутье и встретил А-Табая. Прибыв туда, я оставил команду на «Галке» и отправился искать А-Табая, но нашел лишь последствия нападения. Моему взору предстала тлеющие, дымящиеся развалины деревни ассасинов. Аде был там же. Вот, значит, где он был нужен.

- Боже, Адевале, что здесь случилось?

- Ты здесь случился, Эдвард. Ущерб, причиненный тобой шесть лет назад, аукается нам до сих пор.

Я поморщился. Вот оно что. Ассасины по-прежнему подвергались нападениям из-за тех карт, что я продал тамплиерам.

Я посмотрел на него.

- Тяжело, наверно, называть меня другом, да? Ты поэтому здесь?

- Сражаться бок о бок с человеком, что преследует личную выгоду и славу, тяжело, Эдвард. Я осознал со временем, что ассасины - и их кредо - куда более благородны.

Вот оно что. Слова Мэри Рид и А-Табая пролетели мимо моих ушей, но нашли дорогу к сердцу Адевале. Я пожалел, что игнорировал их.

 

 

- Были ли мои слова бесчестны? - спросил он.

Я покачал головой.

- Годами я носился кругами, брал, что мог, не заботясь, кому я причинял боль. Но вот он я, у меня есть богатства и репутация, но мозгов вот только не прибавилось. Оглядываюсь вокруг и понимаю, что рядом не осталось никого из тех, кого я любил.

Позади раздался новый голос. А-Табай.

- Пришла пора искупить свою вину, капитан Кенуэй.

Я посмотрел на него.

- Мэри, умирая, просила меня исправиться. Исправить все то, что я натворил. Вы поможете мне?

А-Табай кивнул. Они с Адевале развернулись и направились в деревню.

- Мэри любила Вас, Эдвард, - заметил А-Табай. - Она видела что-то в Вас, что-то, что вселяло в нее надежду, что однажды Вы будете сражаться бок о бок с нами. - Он сделал паузу. - Что Вы думаете о нашем кредо?

Мы оба знали, что шесть лет назад - да что там шесть лет назад, год назад - я бы фыркнул и назвал его глупым. Но теперь мой ответ был другим.

- Тяжело сказать. Если ничто не истинно, то почему я должен верить чему-то? И если все

 

 

дозволенно, то почему не преследовать любое свое желание?

- Действительно, - загадочно улыбнулся А-Табай.

Мои мысли спутались, но разум пел от осознания новых возможностей.

- Вполне может быть так, что эта идея - лишь начало мудрости, а не финальная ее форма.

- Это большой шаг вперед по сравнению с тем Эдвардом, которого я видел много лет назад, - довольно кивая, произнес А-Табай. - Вы здесь желанный гость, Эдвард.

Я поблагодарил его и поинтересовался:

- Как ребенок Энн?

А-Табай покачал головой и опустил взгляд. Я все понял.

- Она сильная женщина, но не неуязвимая.

Я представил ее на борту «Уильяма», ругающую свою команду на чем свет стоит. Поговаривали, что она стреляла в своих людей, пьяно дрыхнущих под палубой. И я в это верил. Я мог представить, какой страшной и прекрасной она была в тот день.

Я нашел ее и присел рядом, глядя на море и деревья. Она сидела, обхватив колени руками, и повернулась ко мне с улыбкой на бледном лице.

 

 

- Эдвард.

- Я сожалею о твоей потере, - прошептал я.

Я знал многое о потерях, но узнавал что-то новое каждый день.

- Если б я осталась в тюрьме, его бы забрали у меня, - вздохнула она, отворачиваясь, - но он был бы жив сейчас. Наверно, это Бог говорит мне, что я недостойна быть матерью. Только и делаю, что ругаюсь, пью и дерусь.

- Ты боец, это точно. В тюрьме я слышал истории об Энн Бонни и Мэри Рид, атаковавших Британский флот в одиночку.

Она не то вздохнула, не то засмеялась.

- Было дело. Мы бы победили тогда, если б Джек и его команда не вырубились спьяну... Эдвард... Они... Их больше нет, так ведь? Мэри. Рэкхем. Тэтч. Никого не осталось. Я скучаю по ним, какими б идиотами они ни были. Ты тоже это чувствуешь? Пустоту внутри?

- Да, - прошептал я. - Да, черт меня подери.

Я вспомнил ободряющий жест Мэри, руку на своем колене, и сделал то же сейчас. Энн смотрела на мою руку какое-то время, понимая, что это был жест поддержки. Она взяла меня за руку и опустила голову мне на грудь, и какое-то время мы просто сидели так.

Мы молчали. Нам не было нужды что-то говорить.

 

 

СЕМЬДЕСЯТ ДВА

АПРЕЛЬ

Настало время все исправить. Настало время завершить неоконченные дела.

Это было начало моей мести, работа на ассасинов и выполнение их поручений: Роджерс, Торрес, Робертс. Все они должны были умереть.

Я стоял на палубе «Галки» с Адевале и А-Табаем. - Я знаю, как выглядят мои цели. Но как мне найти их?

- У нас есть шпионы и осведомители в каждом городе, - сказал А-Табай. - Посетите наши бюро, и ассасины направят вас.

- Это поможет в поисках Торреса и Роджерса, - ответил я, - но Бартоломью Робертса не найти в городе. На то, чтобы найти его, уйдут месяцы.

- Или годы, - согласился А-Табай, - но вы талантливы, капитан Кенуэй. Я уверен, вы найдете его.

Адевале посмотрел на меня.

- Если попадешь в беду, не стесняйся звать на помощь своего квартирмейстера.

Он улыбнулся.

Я благодарно кивнул и отправился к юте, а А-Табай и Адевале начали спускаться к пришвартованным внизу лодкам.

 

 

- Квартирмейстер, - сказал я, - куда держим курс?

Она повернулась. Ослепительная в своем пиратском наряде.

- На восток, капитан, ведь мы все еще хотим попасть в Кингстон?

- Так и есть, мисс Бонни, так и есть. Командуй.

- Поднять якорь и держать курс, ребята! - крикнула она, сияя от счастья. - Мы плывем на Ямайку!

***

Роджерс, значит. В бюро в Кингстоне мне сказали о его местонахождении; что он будет присутствовать на политическом приеме в городе сегодня ночью. После этого его действия были неясны; я должен был попасть туда, нравится мне это или нет.

Теперь нужно было определить как. Я решил появиться в облике дипломата, Руджеро Ферраро, но прежде я оставил письмо в конторе почтмейстера, предназначавшееся «Кэролайн Скотт Кенуэй, Хокинс Лейн, Бристоль». В нем я спрашивал: «Ты в безопасности? Все хорошо?» Письмо, полное надежд, но обремененное тревогой.

Позже той ночью я нашел человека, которого я искал, Руджеро Ферраро. Я быстро убил его, взял его одежду и присоединился к другим приглашенным.

Я почувствовал себя так же, как в тот день, когда я представился Дунканом Уолполом, когда я впервые

 

 

посетил особняк Торреса. Подобное сравнение было не к месту, ибо в тот день мною двигала жажда легкой наживы. Какая ирония судьбы.

Я вновь вел поиск. Я искал Вудса Роджерса. Но богатство больше не интересовало меня. Теперь я был ассасином.

- Вы мистер Ферраро, я полагаю? - сказала очаровательная гостья. - Прекрасно выглядите. Какое изящество и цвет.

Спасибо, мадам, спасибо. Я отвесил ей низкий поклон, надеясь, что это является частью итальянского этикета. Она была привлекательна, но мое сердце уже занято. Кэролайн ждала меня дома, и еще... Я испытывал теплые чувства к Энн.

Я знал только одно слово по-итальянски, «Grazie», и в этот момент Вудс Роджерс выступил с речью.

- Дамы и господа, тост за мое краткое пребывание на посту губернатора Багам! Да будет вам известно, в ходе моего правления, не менее трехсот заклятых пиратов приняли помилование и присягнули на верность Короне!

Его лицо скривилось в горькой усмешке, я бы даже сказал саркастической.

- И все же, несмотря на мои успехи, Его Величество счел нужным меня уволить и отправил домой в Англию. Прелестно!

 

 

Он выглядел раздраженным и обиженным, завершая свою речь, и гостью были в замешательстве. Во время своего пребывания на Нассау он раздавал листовки с религиозными проповедями, призывавших веселых пиратов с острова Нью-Провиденс отказаться от праздных наслаждений, поэтому, возможно, он не привык к спиртному, и, шатаясь по приему, бормотал о том, что не смог встретить никого, кто мог бы разделить его убеждения.

- Ура, ура низменным и невежественным свиньям, которые правят миром. Ура!

Один из гостей, мимо которого он прошел, поморщился, услышав: «Я поставил этих скотов в Нассау на колени, Господь свидетель, и это и есть благодарность, что я получаю. Невероятно».

Я последовал за ним, оставаясь вне поля его зрения, и любезничал с остальными гостями. Я, должно быть, поклонился и пробормотал «Grazie» раз сто. Пока, наконец, друзья Роджерса не исчерпали запасы доброжелательности к нему, ибо, когда он сделал очередной круг по залу, гостей становилось все меньше. Тогда же он остановился, оглядываясь в поисках своих бывших друзей, занятых увлеченной беседой. На секунду я увидел, что Вудс Роджерс теряет самообладание; его плечи опустились, он поднял подбородок и набрал в грудь побольше воздуха. Я знал, куда он направлялся, поэтому, должен был оказаться на балконе раньше его. И когда он прибыл, я вонзил свои клинки в плечо, а затем в шею, прикрывая ему рот

 

 

рукой, чтобы остановить крики, затем опустил его на пол балкона и присел на балюстраду.

Все произошло слишком быстро для него. Слишком быстро, чтобы дать отпор или удивиться, и он пытался сосредоточить на мне свои пьяные, болезненные глаза.

- Ты же сам был капером, - сказал я ему. - Так почему ты так не уважаешь моряков, которые просто пытаются идти своим путем в этом мире?

Он посмотрел на мои клинки, по-прежнему воткнутые в плечо и шею. Он был все еще жив лишь благодаря клинкам. Вытащи я их, кро<