Обоснование субъектной специфики мышления: методологическое, теоретическое, эмпирическое

При изучении особенностей практического мышления в обозначенной нами дихотомии акцент делается прежде всего на экспликации его развитых структур (Теплов Б. М., Корнилов Ю. К.) и в значительно меньшей степени затрагиваются вопросы генезиса и индивидуальной специфике, что на наш взгляд, связано с обозначенным Б. М. Тепловым основанием классификации практического и теоретического мышления. Начиная с его работы «Ум полководца», вид мышления рассматривается исследователями в зависимости от характера решаемой задачи [24]. Уточняя эту зависимость, следует отметить, что она будет эвристична лишь в том случае, если принять в качестве условия детерминацию задачи со стороны деятельности, цель которой обусловлена общественным разделением труда, не зависит от конкретного субъекта, принимается им при выполнении данной деятельности, т. е. вид мышления зависит от характера деятельности, практической или теоретической, в которой оно реализуется.

В гносеологическом плане такая зависимость является безусловной, во-первых, потому, что изучение мышления, как и любого другого психического процесса, возможно только в деятельности, через посредство деятельности субъекта его психика становится познаваема для других» [23]. Во-вторых, именно вид деятельности определяет специфику мышления, как бы высвечивая те или иные его свойства, и только в этом случае они становятся предметом исследования. Более того, тот или иной параметр деятельности, который берется в качестве основания классификации видов мышления, является тем системообразующим фактором(Анохин П. К.,1973), который обуславливает объединение отдельных свойств мышления в систему, определяемую в целом как вид мышления. В нашем случае таким параметром является практичность, преобразовательность деятельности, рассматриваемая в качестве альтернативы теоретичности, познавательности деятельности. Именно через этот параметр объединяются в систему такие свойства мышления: специфический объект мысли профессионала-практика, включающий субъекта, объекта и их взаимодействие; индивидуализированность мышления; конкретность мышления; направленность на реализацию; познание объекта с точки зрения его изменяемости [12], которые и отражают содержание понятия «практическое мышление».

Таким образом, можно отметить, что общественно-историческая природа деятельности, определенность и типичность требований, связанных с ее практичностью или теоретичностью, предъявляемых к личности в целом и мышлению в частности, позволяет говорить о типе мышления — теоретическом или практическом.

В онтологическом плане проблема зависимости вида мышления от деятельности не является столь же однозначной. Она представляет собой конкретизацию некоторых методологических проблем: проблемы соотношения внешних и внутренних условий развития психики; проблемы отношения личности в целом и отдельных психических процессов. Если безоговорочно принять обсуждаемое нами положение о зависимости мышления от характера деятельности, то неизбежно придется признать самодостаточность, замкнутость мышления в самом себе. Отстаивая субъектный принцип в психологии С. Л. Рубинштейн отмечал, что « все психические процессы протекают в личности и каждый из них в своем реальном протекании зависит от нее » [21, с. 617]. При этом он указывал на три такие зависимости: 1. Все психические процессы не только универсальны, но и индивидуальны. 2. Психические процессы не имеют самостоятельной линии равзвития.3. Психические процессы не остаются только процессами, совершающимися самотеком, а превращаются в сознательно регулируемые действия или операции, которыми личность как бы овладевает и которые она направляет на решение встающих перед ней в жизни задач.

Субъект является основанием связи мышления и деятельности. Теоретическая и практическая деятельность — это всегда деятельность субъекта [22]. Исходя из этого можно говорить о том,. что деятельность определяет познание не только особенностей мышления, но и других психических процессов, личности в целом — как теоретической или практической. Следовательно, в соответствии с основанием классификации, предложенной Б. М. Тепловым, целесообразнее было бы говорить не о практическом и теоретическом мышлении, а о мышлении теоретика и мышлении практика. При этом становится очевидной роль субъекта как фактора, определяющего в единстве всех его сторон специфику отдельных психических процессов, в том числе и специфику мышления. Как только связь между мышлением и деятельностью перестает рассматриваться как прямая и непосредственная, а в качестве ее основания вводится личность, субъект, становится очевидной необходимость учета внутренней детерминации процесса мышления.

Обсуждаемое положение о зависимости мышления от характера деятельности субъекта отражает также общее положение о формировании и развитии способностей, индивидуальных особенностей человека в деятельности. Известно, что данное положение оформилось в психологии в качестве оппозиционного тому, что субъект лишь проявляется в своих деяниях, а не ими также и создается, что человек и его способности существуют уже как таковые и данные до и независимо от деятельности и которые в деятельности только обнаруживаются [25]. И то и другое положения оказываются бесспорными только в их единстве — в деятельности человек и проявляется и формируется. Соответственно деятельность не может рассматриваться в качестве единственной детерминанты психического, а внешнее и внутреннее только как порождение и результат деятельности. «Они всегда (особенно в процессе возникновения психического в филогенезе и онтогенезе) являются также и предпосылками деятельности. Процессу возникновения деятельности данного индивида (в начале его жизни) всегда предшествуют внешние («среда») и внутренние (наследственные и врожденные задатки) условия, первоначально независимые от его деятельности, но существенно, хотя и не фатально ее детерминирующие» [6, с. 99]. На каждом э тапе развития человека, субъект выступает как результат, следствие предыдущей деятельности и представляет собой совокупность внутренних условий, которые опосредуют все внешние воздействия, в том числе и требования деятельности им выполняемой. Преломляя данное положение в отношении рассматриваемой нами дихотомии мышления, можно утверждать, что индивидуальная специфика мышления как мышления практического или теоретического существует прежде, чем человек приступает к профессиональному выполнению практической или теоретической деятельности. Эта специфика обусловлена как предшествующими внешними воздействиями, которые на момент начала выполнения деятельности выступают в качестве внутренних условий, так и наследственными и врожденными особенностями субъекта, т. е. изначально внутренними. В процессе профессионализации происходит их спецификация, кристаллизация и развитие в качестве способностей.

Индивидуальная специфика мышления как практического или теоретического относительно независимая от характера деятельности субъекта, неоднократно отмечалась исследователями. В частности Аристотель, чья работа во многом предопределила современные исследования практического мышления, обращал внимание на то, «что юноша неподходящий слушатель науки о государстве: он ведь неопытен в житейских делах,…неважно, впрочем, годами ли молод человек, или он юноша нравом, ибо этот недостаток бывает и не от возраста» [4, с. 56].

Рассматривая различные типы индивидуальности. Э. Шпрангер выделяет в том числе и «теоретического» и «экономического» человека, особенности мышления которого во многом совпадают с выделяемыми особенностями практического мышления (Теплов, 1946, Корнилов, 1982). Для «теоретического» человека, согласно Шпрангеру, характерна направленность на проблему, на объяснение, на установление связей, на познание истины. «Мир для него — это бесконечное производство сущностей и система отношений зависимости. С помощью этого представления он преодолевает зависимость от момента» [26, с. 56]. Для теоретического человека свойственна также оторванность от реальной жизни, «…он может отчаяться от невозможности познать и ликовать из-за чисто теоретического открытия, будь это даже открытие, которое убивает» [26, с. 56].

Главным для «экономического» человека, вне зависимости от сферы деятельности, в которой он реализует себя, является мотив полезности. « Все для него является средством поддержания жизни, борьбы за существование и наилучшего устройства своей жизни. Он экономит материал, силы, время — только бы извлечь из этого максимальную пользу. Вернее было бы назвать его практичным человеком…» [26, с. 58]. При этом, что нам наиболее важно, Шпрангер отмечает независимость типа индивидуальности от характера деятельности и, наоборот, выбор сферы самореализации в зависимости от типа индивидуальности. Например, «теоретический» человек в наиболее естественном виде «воплощается в профессиональных ученых, которые, как правило, приходят к постановке своих жизненных задач в результате свободного интереса. Но предварительные ступени такого рода организации встречаются и независимо от профессиональной принадлежности» [26, с. 60].

С. Л. Рубинштейн затрагивает вопрос непосредственно о «складе ума». Он отмечет: «одно дело, если стимулом мыслительного процесса служит практическая деятельность, действительная ситуация, непосредственная необходимость для субъекта выйти из затруднительного положения, в котором он оказался, совсем другое дело, когда речь идет о разрешении теоретической проблемы, прямо не связанной с практической ситуацией, в которой в данный момент находится человек. Совершенно очевидно, что каждый из этих случаев создает различную психологическую ситуацию для мыслительного процесса: у разных людей в зависимости от их интересов, склада ума и личности в целом она, естественно, должна дать различные результаты» [21, с. 366].

Б. М. Теплов, вводя в качестве основания классификации видов мышления характер решаемой задачи, отмечает специально и типологические различия по выделенной дихотомии. «Классический пример плохого сражения — аустерлицкая диспозиция Вейротера. Одним из капитальных недостатков ее была чрезвычайная сложность и запутанность. Вейротер был, несомненно, умным и знающим человеком, он мог быть неплохим теоретиком, исследователем; но у него отсутствовало одно из важнейших качеств, необходимых для военачальника — простота и ясность мысли» [24, с. 243].

Дж. Дьюи прямо говорит о неуниверсальности мыслительных способностей. «Желательно, чтобы учитель избавился от представления, что мышление есть единая неизменяемая способность…Желательно также изгнать родственное этому представление, что некоторые предметы по своей природе интеллектуальны и поэтому обладают почти магической силой воспитывать способность мысли… Всякий предмет от греческого языка до стряпни, от рисования до математики, интеллектуален, если вообще может быть таковой по своему внутреннему строению, по своей функции, по своей способности возбуждать и направлять серьезное исследование и рефлексию. Что для одного делает геометрия, то может сделать для другого работа с лабораторными приборами, искусство музыкальной композиции или ведение практического дела» [9, с. 34-35]. Таким образом, научное сознание фиксирует различия как между практиками и теоретиками, так и между практическим и теоретическим мышлением.

Инструментальность данной дихотомии может быть подтверждена также ее фиксацией обыденным сознанием. Обыденное познание является универсальной формой активности человека. Оно реализуется в сфере повседневного опыта и непосредственно обусловлено практикой. Отражая те или иные действительности, обыденное познание обеспечивает адекватность поведения субъекта. При этом знания, имеющие значение и многократно реализующиеся в практике, не обязательно рефлексируются, но непременно закрепляются. Рассматривая обыденное познание в контексте познания в целом, ряд исследователей относит его к предпосылочным знаниям, роль которых настолько существенна, что любые попытки его устранения или пересмотра неизбежно влекут за собой пересмотр или отмену самой теории (П. П. Гайденко, 1980; Е. И. Кукушкина, 1984; Н. В. Мотрошилова, 1977; В. С. Швырев, 1978).

Для экспликации обыденных знаний в нашем исследовании была использована техника репертуарных решеток Дж. Келли, которая допускает изучение не только систем представлений конкретного человека, но и представленность в сознании конкретного конструкта. Исследование проводилось в два этапа. На первом этапе стояла задача выявить рефлексируемое, осознаваемое «наивными» испытуемыми содержание понятий «теоретик» и «практик». Оказалось, что: 1. У теоретиков и практиков разные сферы самореализации. Если у практиков сферой самореализации является реальная жизненная ситуация, непосредственное дело, то у теоретиков — познание или решение теоретических проблем. В соответствии с различными сферами самореализации, различно и содержание мышления теоретика и практика; 2. Для практиков характерна замкнутость на «Я»: во-первых, выгода, польза для себя рассматривается как особенность познания, оценки, общения; во-вторых, собственный опыт берется как внутреннее условие, определяющее восприятие и оценку окружающего мира. При характеристике теоретиков ни в одном из полученных суждений, ни в какой форме «Я» не присутствует; 3. У теоретиков и практиков отмечается различный уровень адаптации к реальной жизненной ситуации.

Из полученных суждений было отобрано 11, которые на втором этапе использовались в качестве полюсов заданных конструктов. Цель второго этапа заключалась в том, чтобы выявить характер корреляций между конструктами, полюса которых входят в характеристику теоретиков и практиков. Процедура исследования соответствовала технике репертуарных решеток. Информацией для анализа служили средние показатели по всей выборке испытуемых: средние показатели баллов взаимосвязи и расположение конструктов в пространстве двух осей, одну из которых составляет конструкт с заданным полюсом «теоретики», другую — с заданным полюсом «теоретики». Полученные результаты свидетельствуют о существовании не двух, как предполагалось, а трех подсистем конструктов. Первая подсистема «практики» сохраняет конструкты, полюса которых входят в рефлексируемую характеристику практиков. Вторая подсистема — «теоретики»- дифференцируется на подсистему, которую можно назвать «собственно теоретики» и подсистему «непрактики», фиксирующую представление о людях, неприспособленных к быту.

Однако подсистемы « практики» и «собственно теоретики» не попадают на референтную ось. Альтернативой по отношению к «практикам» и имеющую тенденцию к альтернативности по отношению к «теоретикам», является подсистема «непрактики». Можно предположить, что наряду с оценкой-ранжированием элементов, происходит и оценка заданных полюсов как желательных и нежелательных, положительных-отрицательных. Данная оценка подключает новый конструкт, одним из полюсов которого является полюс «общие умственные способности». Этот привносимый испытуемыми фактор снимает полярность видов мышления, т. е. их независимость определяется первой составляющей категории «практическое мышление» и «теоретическое мышление» -«практическое-теоретическое», а их неальтернативность — второй составляющей — «мышление».

Теоретическое обоснование индивидуальной специфики мышления, как практического или теоретического связано с самостоятельной постановкой проблемы субъектом. Известно, что «сама постановка проблемы является актом мышления, который требует часто большой и сложной мыслительной работы» [5, с. 374], следовательно, специфика мышления может проявиться уже на этапе проблемной ситуации, при постановке проблемы. Понятие «проблемная ситуация » имеет смысловую текучесть, и его операционализация имеет, на наш взгляд, эвристическое значение. В ряде работ [18, 65, 71] существует феноменологическое сходство либо между понятиями «проблемная ситуация» и «проблемное задание», либо между «проблемной ситуацией» и «психологическим состоянием субъекта». По нашему мнению, отождествление проблемной ситуации и проблемного задания, хотя А. М. Матюшкин и отмечает, что «это принципиально разные понятия, отражающие разные психологические реальности» [89, с. 31]. Вообще данное сопоставление было вызвано, во-первых, тем, что «нередко термин «задача» подменяют термином «проблемная ситуация» не различая их по существу… и весьма нередки случаи, когда при изложении вопроса совершенно неясно, какой из терминов будет употреблен» [89, с. 32]; во-вторых, тем, что зачастую в исследованиях по проблемному обучению применяются именно задачи, которые не вызывают необходимости в усваиваемых знаниях и не вносят каких-либо изменений в регуляцию процесса усвоения знаний.

В качестве критерия дифференциации проблемной ситуации и задачи А. М. Матюшкин рассматривает характер неизвестного. Неизвестное задачи (искомое) составляет единичные отношения и определенную единичную величину в отличие от неизвестного проблемной ситуации, которое всегда характеризуется некоторой мерой обобщения [89]. Однако, учитывая, что различия по степени обобщенности получаемого задания могут относиться не « принципиально различным», а функционально однородным категориям, можно предположить, что именно проблемное задание является носителем неизвестного, « характеризующегося некоторой мерой обобщения». Ученик обнаруживает неизвестное, находясь в проблемной ситуации, возникновение которой детерминировано проблемным заданием.

Отождествление проблемной ситуации и задачи обусловлено двойственностью понимания проблемной ситуации. С одной стороны, она рассматривается как «специфический вид взаимодействия субъекта и объекта и характеризует прежде всего определенное состояние субъекта (учащегося), возникающее в процессе выполнения такого задания, которое требует открытия (усвоения) новых знаний о предмете, способах или условиях выполнения задания» [89, с. 32], т. е. это момент в жизнедеятельности субъекта. С другой стороны, проблемная ситуация анализируется исследователями как объект мышления субъекта. Эта двойственность удачно проиллюстрирована в определении проблемной ситуации, данном А. В. Брушлинским: « Проблемная ситуация — это довольно смутное, еще не очень ясное и малоосознанное впечатление, как бы сигнализирующее «что-то не так», «что-то не то»…В такого рода ситуациях и берет начало процесс мышления. Он начинается анализа этой самой проблемной ситуации. В результате ее анализа возникает, формулируется задача, проблема в собственном смысле слова» [5, с. 13].

Таким образом, проблемная ситуация как относительно независимое от сознания субъекта образование, «кусок реальности» (С. Л. Рубинштейн) обусловлена рассогласованием субъект-объектных отношений и сопровождается определенным состоянием субъекта — «что-то не так». Говоря об относительной независимости от сознания, мы имеем в виду особенности отражения объекта. Всякий акт отражения — это « более или менее значительное, идеально-чувственное, мысленное преобразование. В образе объекта одни его стороны акцентируются, выступают на передний план, восприятие других тормозится. Они «маскируются», сходят на нет. Образ предмета, таким образом, в самом процессе восприятия ретушируется, моделируется, преобразуется в зависимости от взаимоотношения субъекта и отражаемого объекта, жизненного значения этого последнего для субъекта и отношения субъекта к нему » [14, с. 38].

Именно в проблемной ситуации как субъект-объектном образовании, являющейся в этом контексте категорией онтологической и берет своей начало мышление. При этом она становится объектом мышления и, соответственно, категорией феноменологической, содержание которой зависит от субъекта в силу опять же особенностей отражения. В результате анализа проблемной ситуации, которая стала объектом мышления «возникает и формируется задача, проблема в собственном смысле слова».

Как феноменологическая категория, проблемная ситуация может рассматриваться в качестве исходной формой проблемного задания и задачи, что и отмечает А. М. Матюшкин в характеристике интеллектуальной задачи: «Интеллектуальные задачи представляют собой объективированную в ходе исторического развития человечества знаковую модель проблемной ситуации, в которой условия задачи как бы моделируют наличные, известные знания человека, а искомое моделирует неизвестное, т. е. закономерности, которые будут раскрыты в проблемной ситуации» [89, с. 187].

Понятие «проблемная ситуация» иногда сужается до понятия «психическое состояние субъекта», что имеет место, например, в следующем высказывании: «проблемную ситуацию как субъективное образование, состояние субъекта, нельзя определить заранее, анализировать вне субъекта» [11, с. 33]. Безусловно, определенное состояние субъекта является обязательной характеристикой проблемной ситуации, но рассмотрение его в качестве исчерпывающей характеристики, маскирует объективные условия возникновения данного состояния.

Большая часть исследований, посвященных проблемной ситуации, проводится в русле педагогической психологии, и проблемная ситуация рассматривается как средство активизации мыслительной деятельности учащихся в процессе получения знаний. В различных моделях проблемного обучения [15, с. 186-187], возникновение проблемной ситуации обусловлено противоречием между имеющимися у ученика знаниями, умениями, навыками и требованиями проблемного задания. Состояние, возникающее у субъекта, определяется как потребность в новом знании. При этом следует отметить, что каким бы ни был уровень проблемного обучения, проблемное задание формулируется учителем, в нем в той или иной форме содержится требование, так или иначе оно представляет собой некоторое законченное целостное образование. Именно в своей законченности и объективированности, независимости от субъекта, проблемное задание является объектом для ученика.

Во внеучебной жизнедеятельности такого объекта не существует, субъект сам его вычленяет. В определенной степени процесс такого вычленения представлен в предложенной Дж. Дьюи последовательности решения проблемы [9]. В частности, на первом этапе возникает чувство затруднения, которое представляется как толчок, как эмоциональное раздражение как более или менее ощущение неожиданности, чего-то неправильного, странного, смешного, смущающего. На втором этапе происходит определение проблемы, выясняется ее специфический характер, что превращает неопределенную ситуацию в проблематическую. Для Дьюи, следовательно, то, что вызывает проблемную ситуацию изначально не представлено в качестве объекта, как некоторой целостности, содержащей определенное противоречие. Формирование такого объекта-проблемы представляет собой акт мышления, а определенное психологическое состояние предшествует ему и его энергетизирует.

Принимая это положение, следует еще раз отметить, что всякий акт отражения — это более или менее значительное идеально-чувственное мысленное преобразование объекта, представляющий собой процесс. Этот процесс разворачивается от относительно глобального и нерасчлененного отражения действительности к все более полному и точному, от слабо структурированной, но общей картины мира к структурированному целостному ее отражению [17].

Таким образом, во внеучебной деятельности в отличие от деятельности учебной, субъект самостоятельно вычленяет ту реальность, которая обуславливает превращение ситуации жизнедеятельности в проблемную ситуацию. Первоначально суть проблемности для субъекта не определена, для него она переживается как « что-то не так». При этом проблемная ситуация становится предметом мышления субъекта, происходит осознание сути рассогласования, что выражается в структурировании проблемы. Ю. К. Корнилов отмечает, что «субъекта формируется не только определенные, адекватные его индивидуальным особенностям и арсеналу средств излюбленные приемы решения задач, но формируется и определенное видение ситуации, склонность структурировать ее определенным образом» [11, с. 61] Рассмотрим подробнее феномен определенного видения. Изучая особенности мышления полководца, Б. М. Теплов писал, ссылаясь на работу Е. Полана, что в основе аналитической работы ума лежат « системы-анализаторов», в качестве которых выступают идеи, замыслы, планы с точки зрения которых производится анализ обстановки [24]. Очевидно, что «системы-анализаторов», в рассматриваемом контексте представляют семантическую структуру, отражающую содержательную сторону опыта. Однако наряду с содержательной его стороной существует и формальная сторона, которая оказывает безусловное влияние на « видение ситуации». П. К. Анохин писал, что «в любом действии, в любой деятельности вообще мы должны различать два фактора — архитектуру и заполнение этой архитектуры конкретным материалом…Мы можем построить дом в стиле ампир из деревянных конструкций и одновременно создать тот же ампир из кирпичей. Материал различный, но стиль архитектуры тот же. О чем это говорит? Это говорит о том, что сама архитектура в известной степени независима от материала. Здесь нет аддитивной суммации материалов и целое не есть сумма частей» [1, с. 11-13].

Двухфакторное единство процесса познания (форма и содержание), как известно, рассматривалось Ж. Пиаже при изучении процесса развития интеллекта. Содержание детского познания — это то, что приобретается благодаря опыту и наблюдению. Форма познания — это схема (более или менее общая) мыслительной деятельности субъекта, в которую внешние воздействия включаются.

Влияние формальной стороны опыта можно проследить в известном исследовании Е. В. Коневой [10]. В нем испытуемые решали задачу со спичкой, лежащей на дне двухметровой трубы, вкопанной в землю. Испытуемые-производственники в отличие от испытуемых-студентов, искали действительно реальные пути для добывания спичек (попросить спички у прохожего) или эффекта от их применения (воспользоваться плиткой для добывания огня). Очевидно, что при этом происходило переструктурирование задачи. Испытуемые принимали факт «спичка упала в трубу», но изменяли требование задачи. Если первоначально оно звучало: «как достать спичку из трубы», то они трансформировали его: «что нужно сделать для получения огня». При этом ситуация рассматривалась ими как реальная и конкретная, а принятое решение как реализуемое. Именно реализуемость решений, конкретность ситуации являются дополнительными, идущими от субъекта условиями задачи, которые могут быть ассимилированы в содержание любой задачи, и тем самым существенно трансформировать ее.

В своем исследовании Е. В. Конева изучала влияние профессиональной деятельности на решение задач нейтрального содержания. Переносимые в нейтральную задачу условия рассматривались как результат профессионализации субъекта. Для нас же важен факт субъектности определенных условий, вводимых в задачу, факт их переносимости.