Дальнейшее получение парафиновых форм с материализованных органов 8 страница

I. Явления, противные воле медиума.
Здесь мы замечаем следующие градации: а) В спиритизме общеизвестен тот факт, что явления не подчиняются воле медиума, и это одинаково относится к явлениям как умственного, так и физического порядка. Медиум не может вызывать их по своему желанию. Я не говорю о явлениях на сеансах случайных, в кружке новичков или разномыслящих лиц, но говорю о явлениях, происходящих в целом ряде сеансов, в одном и том же кружке и с наилучшими результатами. Часто случается, что в следующем сеансе, при совершенно тех же условиях и когда ничего лучшего не желают, как получить те же явления, - не получается ничего: ни малейшего движения стола или карандаша в руке медиума. Даже известно, что настойчивое желание только вредит явлениям.
б) Раз явления начались, их нельзя продолжать по воле присутствующих. Так, когда проявляющаяся в письменном сообщении разумная сила заявляет, что она кончила, карандаш останавливается или даже падает из рук медиума, особенно если последний находится в трансе, и сколько бы вы ни повторяли свой вопрос, рука останется неподвижной. Точно так же и на сеансах физических явлений, раз прощание произнесено или конец заявлен (напр., словом «кончено», как то было в обыкновении в семействе Фоксов; см. «Missing link», p. 53), стол становится как мертвый - и сколько бы вы ни сидели - ни звука, ни движения.
в) И наоборот, явления не могут быть прерваны или приостановлены по воле присутствующих, разве только насилием. Вы желаете прекратить сеанс по какой-нибудь причине (напр., болезненного состояния медиума), вы берете из его рук карандаш, если он находится в трансе, а рука судорожно сжимает его, не выпускает или требует его обратно такими настойчивыми движениями, что вы вынуждены возвратить ей карандаш; или движения стола, или стуки настойчиво требуют азбуку, когда вы думаете, что все уже кончено.
г) Личный характер сообщений точно так же не зависит от воли медиума. Г. Гартман прав, говоря, что большинство сеансов устраивается ради «интересов сердца»; ничего так не желают, как войти в сообщение с близкими нам отшедшими, а это-то именно и удается весьма редко - если не удовлетворяться самыми банальными фразами. Вопрос о самоличности духов, как хорошо известно, есть камень преткновения в спиритизме. А между тем, по теории Гартмана, с помощью таких могущественных факторов, как гиперэстезия памяти и передача мыслей, ничего бы не было легче, как получать доказательства этой самоличности. Так, мне известен кружок, который был устроен вдовцом с целью получить сообщение от покойной жены; кружок состоял только из него, из сестры и сына покойной жены - всего из трех лиц, которым желанная личность была, разумеется, коротко известна; и тем не менее этот кружок, получая в продолжение нескольких лет сообщения более или менее замечательные, из коих некоторые были от имени личностей, известных членам кружка, или даже родственников, - ни разу не получил сообщения от имени жены вдовца. А ведь по теории Гартмана, ничего не могло быть легче.
д) И наоборот, сообщения, полученные от имени какой-либо личности единожды или несколько раз, не могут быть получаемы по желанию; напр., вы желали бы получить сегодня сообщение от А., как и в прошлый раз, но получается оно от Б., или А. даже никогда более не сообщается. Так, в кружке, который был устроен мною самим, среди самых банальных сообщений появился собеседник, который выказал столько остроумия, столько критического, глубоко философского ума, что было истинное наслаждение получать его ответы; но он появлялся только редко, несмотря на все наше желание беседовать с ним почаще; он укорял нас в том, что мы не умеем говорить с ним, что он теряет свое время с нами, и кончил тем, что перестал являться.
е) Имена, которые очень часто сопровождают сообщения, точно так же не зависят от воли медиума. Самые банальные сообщения подписываются великими именами - лучшее доказательство, что они исходят не от этих личностей. Но очень часто, когда сообщения выше обыкновенного уровня, собеседник не дает своего имени и отказывается представить доказательство своей самоличности; так, напр., невидимый собеседник, о котором я говорил в предшествующем параграфе, никогда не хотел назваться. Точно так же замечательные сообщения, полученные М.А. (Оxon) и напечатанные под заглавием «Spirit Teachings», остались анонимными, несмотря на все старания медиума проникнуть в эту тайну. И наоборот, иногда заявляется имя, когда медиум ни за что на свете не желал бы его оглашения. Так, я был свидетелем следующего факта: на сеанс, где медиумом была моя жена, стуки в столе потребовали азбуку, и начало складываться слово; с первых же букв жена догадалась, что то было имя относившееся до семейной тайны; всею силою воли жена противилась складыванью этого имени, и тем не менее все имя, состоявшее из 10 букв, было сложено, к величайшему ее неудовольствию.
ж) Также и способ сообщения не зависит от воли медиума. Вы держите планшетку, а отвечают стол, или вы держите стол, а требуют планшетку. Вы говорите русскую азбуку, а требуют французскую; в случае недоразумения получаются русскими буквами слова французские или английские; иногда вместо букв вы получаете цифры, в которых ничего не понимаете, покуда та же разумная сила не даст вам ключа к соответствующим буквам; иногда это анаграммы, слова, писанные навыворот или с переставками и исчислениями весьма сложными, которые вам только надоедают, но сообщение идет своим порядком до конца; правописание сокращается и упрощается самым курьезным образом, так что, переписывая буквально полученное сообщение, с трудом сохраняешь это странное правописание и невольно впадаешь в обычное. Я знаю случай, где молодая особа, имевшая способность писать медиумически, получала сообщения от имени своей матери; она часто участвовала в кружке, где сообщения получались типтологически (стуками), и часто пользовалась этим случаем, чтобы обращаться к матери с вопросами, но мать ее никогда не хотела прибегать к этому способу, и каждый раз, если она тут проявлялась, она только отвечала своей дочери: «Пиши».
з) Случается иногда, что сообщающаяся разумная сила идет прямо против воли медиума. Так, один мой знакомый, И.И. Мусин-Пушкин, убедившись на частном сеансе в постороннем доме в реальности этих явлений, захотел попробовать у себя дома, не имеет ли он сам каких-нибудь медиумических способностей? Раздаются стуки, он получает сообщение от имени своей матери, которая, сделав ему несколько упреков самого интимного характера, заканчивает словами: «Ты не должен заниматься спиритизмом, это тебе вредно». После того всякий раз, когда он садился за сеанс, ничего другого не получалось кроме слов: «Не занимайся спиритизмом».
и) Бывает так, что по проявлении медиумических способностей действующая в них сила ставит себе задачей нравственное и физическое воспитание медиума, стараясь побороть его дурные наклонности.
Мне известен случай, где молодая особа, пишущая в трансе, к великому своему смущению, сообщала другим своей собственной рукой, о таких своих поступках, в которых сознательно ни за что бы не призналась. Что касается до физического воспитания, то та же разумная сила дает медиуму указания, как сохранять и развивать свои способности; если же он не соблюдает ее предписаний, то она прямо противится его действиям и прибегает даже к насилию, чтобы заставить его повиноваться.
Д-р Никольс рассказывает следующее: «Медиумы поучаются своими руководителями соблюдению известной диеты, воздержанию от опьяняющих напитков и наркотически действующих средств, они признают такой образ жизни необходимым условием для достижения явлений высшего порядка. Лучший из известных мне медиумов в продолжение сорока лет не ел мяса, редко пил вино и никогда не употреблял ни чаю, ни кофе. Я знаю в Америке хорошего медиума для физических явлений, которого руководитель хотел отучить от дурной привычки курить табак. По этому поводу у них нередко происходили столкновения. Раз медиум сказал: «Если ты вынешь сигару у меня изо рта, то я перестану курить». Сигара, которую он держал во рту, была тотчас же вырвана и исчезла. Но от такой привычки отделаться трудно; медиум продолжал курить и пить и кончил тем, что потерял свою медиумическую способность.
«Один из лучших знакомых мне медиумов для различных явлений должен был пройти строгую школу у своих руководителей, желавших отучить его от дурных привычек, сделать его образ жизни чище и подготовить его к новому призванию. Он был молод и отличался жадностью к пище, вредно отзывавшейся на его здоровье. Мясо, чай, кофе и табак были ему совершенно запрещены, а молоко, масло и соль разрешались только в весьма ограниченном количестве, - это последнее вследствие особенных причин, связанных с состоянием его печени, почек и кожи. Если медиум намеревался нарушить диету, его предостерегали громкими стуками в столе, за которым он обедал или завтракал. Если же он продолжал упорствовать, стол от него отклонялся, а иногда слышался даже голос руководителя с увещанием не нарушать предписания. Здоровье медиума поправилось совершенно, и он стал получать удивительные явления. Табак чаще всего вводил его в искушение, как это бывает со многими. Однажды, будучи на море, соблазняясь примером товарищей, он выкурил сигару. Но, по возвращении на сушу, на первом же сеансе он был за это сильно наказан. Во время транса его бросили на пол и засунули ему в рот толстый окурок сигары, после чего он уже навсегда получил отвращение от табаку» («Light», 1881, р. 79).
к) Когда медиум злоупотребляет своими способностями и впадает в крайности, могущие иметь для него дурные последствия, руководящая им разумная сила прибегает иногда к особым средствам, чтобы вернуть его на путь благоразумия, как видно из примера, сообщаемого м-ром Брэккетом в лондонском «Light» от 14 августа 1886 года (№392, р. 368):
«Дама, пробывшая некоторое время в заведении для умалишенных в Соммервиле (Массачусетс), рассказывала, по своем возвращении оттуда, следующий случай из собственной жизни. Она была богатая вдова, получила прекрасное образование и вращалась в лучшем обществе Бостона и его окрестностей. С первого появления спиритизма она стала пишущим медиумом. Увлекаясь открывшейся ей возможностью сообщения с отшедшими, она широко растворила свои двери, приглашая всех желающих пользоваться ее способностью, не требуя при этом «платы за вход или иного вознаграждения». Нередко приходилось ей просиживать с утра до ночи, доставляя сем приходившим к ней утешение и желаемые ими доказательства. Постоянное возбуждение, в котором она находилась, стало вредно отзываться на ее здоровье, и ее незримые друзья не раз убеждали ее не увлекаться и умереннее пользоваться своим даром. Но она не слушала их советов, считая дело слишком хорошим и не желая лишать кого бы то ни было отрады нового откровения.
У нее был брат, очень искусный врач, живший в соседнем доме. Как большинство его товарищей, он относился к спиритизму весьма скептически; внимательно следя за образом жизни сестры, он полагал, что она подпала опасному заблуждению, и часто намекал, что она кончит домом умалишенных, если будет продолжать такую жизнь. Однажды утром ее невидимые друзья предложили ей спуститься в подвал. Она спросила: «Зачем?». Они отвечали, что скажут, когда она будет там. Неохотно повинуясь им, она увидала на нижней ступени большой чан. «Поставь его на пол», - приказали ей. «Зачем?» - «Сама увидишь. Теперь войди в него». Она отказалась выполнить такое нелепое требование, но ее уговорили послушаться. «Теперь садись», - было ей вновь приказано. Ей это показалось смешным, но ее уверили, что она вскоре увидит смысл этого требования. Едва она его исполнила, как брат зашел ее проведать. Не находя ее в комнатах и увидав дверь на подвальную лестницу отворенной, он спустился в подвал и застал там сестру в этом смешном положении.
Пристально взглянув на нее, он выразил свое удивление и затем удалился. Она в ту же минуту освободилась из-под бывшего на ней влияния, почувствовала, что наступил кризис в ее жизни, и не удивилась даже, когда вернувшийся через несколько минут брат пригласил ее с ним прокатиться. Хотя она и подозревала его намерение, но, чувствуя, что всякое сопротивление будет бесполезно, согласилась. Через несколько времени они остановились у ворот приюта для умалишенных Мэк-Лина, в Соммервиле, где брат сдал ее в качестве душевнобольной.
Оставшись наконец одна в отведенной ей комнате, она стала упрекать своих невидимых друзей за то, что они вовлекли ее в такую неприятность. Они ответили: «Мы сделали это нарочно для твоей же пользы. Ты не хотела слушать наших предостережений и советов, и мы привели тебя сюда, чтобы спасти от гибели физической и нравственной, к которой ты упорно стремилась.
Она поняла справедливость сказанного и охотно подчинилась своему положению. К счастью, приют Мэк-Лина находился в то время под надзором нашего старого приятеля д-ра Лютера Бэлля¹, который, признавая отчасти спиритические факты, занимался их исследованием и был знаком с различными видами медиумизма. Он очень скоро понял ее положение, увидал, что она нисколько не душевнобольная, а только медиум, и имел с ней много интересных сеансов. По прошествии нескольких недель или месяцев, необходимых для отдыха и успокоения, ей было дозволено оставить заведение. Она вернулась домой, где стала относиться к своему прежнему увлечению с надлежащей трезвостью».
л) Бывает и обратно, что разумная сила, производящая явления, избирает себе известное лицо и заставляет его, несмотря на сопротивление, покориться ее влиянию. Один из замечательнейших примеров подобного случая представляет собой д-р Декстер, через посредство которого были получены в 1852 году сообщения, помещенные в сочинении судьи Эдмондса «Спиритуализм» (1853). Свидетельство г. Декстера имеет тем более значение, что он доктор медицины и, стало быть, лицо, вполне способное наблюдать и анализировать подобные явления. В своем предисловии к первому тому упомянутого сочинения он, рассказывая о своей борьбе с силами, сделавшими из него медиума, говорит так:
«Теперь прошло без малого два года, с тех пор как «спиритические явления» впервые привлекли мое внимание, и я уже говорил, что неверие мое было так сильно, что я готов был признать их все за одно из величайших шарлатанств нашего времени. Соглашаясь же на предложение одного приятеля посещать сеансы спиритического кружка, я руководился двумя соображениями: во-первых, желанием удовлетворить собственное любопытство, а во-вторых, предположением, что если явления не обусловливаются преднамеренным обманом, то могут быть следствием естественного закона и что мне, может быть, удастся или раскрыть обман, или найти естественную причину, лежащую в их основании (с. 82).
Удовлетворив свое любопытство ежедневным их наблюдением и убедившись, что не было ни фокусничества, ни стачки, как в умственных, так и в физических явлениях, я должен был сознаться, что ни естественные, ни психические законы, доселе известные, не дают им надлежащего объяснения; тем не менее, как бы странным это ни казалось, несмотря на частые и поразительные доказательства; получаемые мною, я продолжал относиться к вопросу скептически. И хотя даже после нескольких месяцев внимательных исследований я не был в состоянии разрешить эту удивительную проблему и бывали минуты, когда я готов был признать себя почти убежденным спиритуалистом, все-таки я продолжал не верить. Ибо я не мог допустить возможности, чтобы дух, неосязаемый, невещественный, эфирный, каким я его всегда представлял себе, мог входить в общение с человеком; и в особенности не верил я тому, чтобы дух, по общему о нем мнению, не имеющий ничего осязаемого, мог двигать столы, стучать в стену, поднимать на воздух людей, вообще проявлять себя в этом материальном мире, им навеки покинутом. Беспристрастно сравнивая факт с фактом, доказательство с доказательством, я не мог не сознавать, что в любом спорном вопросе половины всех предъявленных фактов было бы достаточно, чтобы поверить. Но я знал, что этого не может быть, и потому не верил (с. 88).
Ни воля моя, ни желание нисколько не участвовали в моем медиумическом развитии, ибо оно шло против них, и когда в первый раз я почувствовал на себе то влияние, проявление которого я видал на других медиумах, то воспротивился этому всеми силами духа и тела (с. 89).
Однажды, поздно вечером, я сидел у себя в приемной комнате один, на кресле; правая рука моя лежала на ручке его. Мысли мои были заняты тем, что я только что читал. Я почувствовал во всей руке какое-то странное ощущение, как если бы у плеча схватили ее две руки; я попробовал поднять ее, но не мог и едва сделал усилие, как пальцы были прижаты к ручке кресла и невольно крепко обхватили ее. Вслед за тем рука моя стала дрожать и всю ее сильно дергало. В это время я ясно услыхал два громких стука в стене, и тогда мне пришло в голову, что та невидимая сила, проявления которой я так часто наблюдал на других, хочет подействовать и на меня. «Так ли это?» -спросил я громко. Тотчас раздались три отчетливых стука. Тогда я встал, привел свои книги в порядок и пошел спать. Покуда я убирал стол, ощущение в руке моей прошло. Когда же я лег, опять послышались стуки в стене, и рука моя начала дрожать, но я всею силою воли противился влиянию, и оно отошло. Я желал бы понять, какому действию естественного закона может быть приписано подобное странное явление? Что касается меня лично, то я был тут ни при чем. Я даже не думал о спиритизме и еще менее ожидал, чтобы я сам мог подвергнуться какому-нибудь подобному влиянию. Зачем послышались стуки в то же время? зачем перешли они и в спальню? Я полагал до этого, что все так называемые спиритические воздействия на физическую природу медиумов возникают от действия какой-либо силы, исходящей из тела или духа присутствующих лиц; но я не мог не сознавать, что ум мой не был виновником ощущения, которое я испытывал в своем собственном теле, а так как я был один, то и не мог приписать его умственному влиянию другого лица. Сознавая, насколько я всей силою воли противился этим влияниям, я не могу иначе объяснить мое странное ощущение в руке, как приписав его действию невидимой разумной силы, избравшей меня своим орудием и действительно успевшей овладеть мной (с. 89-90).
Ввиду очевидного намерения «духов» приспособить мой организм для их общения с нашим миром, возникает вопрос: если для установления влияния одной воли на другую требуется полная пассивность субъекта и если электрическое или психическое сродство лиц, составляющих кружок, также необходимо для установления требуемого соотношения, то каким образом могла моя рука поддаться такому влиянию, когда, как я уже не раз говорил, я был неверующим и мыслями и волей противился всякому роду подобных проявлений. Во всяком случае мое отношение к ним было не пассивное. Казалось бы по крайней мере вероятным, что мое враждебное отношение к этой силе электрической или психической делало меня физически и психически для нее недосягаемым, не допуская никакого воздействия ее на мой организм. Предоставляю разрешить этот вопрос тем, которые объясняют так называемые спиритические явления действием материальных сил (с. 91).
После таких попыток завладеть мною я перестал посещать сеансы и надеялся, что это меня избавит от всяких влияний, но вышло наоборот. Даже во время сна рука моя приходила в движение и тем будила меня. В тот промежуток времени, когда я избегал участвовать в каких бы то ни было сеансах, меня дважды приподнимали с постели и держали на воздухе. Первый раз это случилось со мной, когда я перешел из прежней спальни в другую комнату. Я еще не засыпал и сознавал все, что происходило вокруг меня. Лежа на постели с намерением заснуть, я заметил, что все мое тело слегка дрожит. Попробовал поднять руку, но не мог пошевельнуть ни единым членом; глаза мои были сомкнуты, и веки не поднимались. Умственная же деятельность была в полной силе, и все происходившее вокруг сознавалось мною яснее, чем когда-либо прежде. Телесная восприимчивость также заметно усилилась. Когда я таким образом лежал, лишенный всякой возможности движения, я почувствовал, как тело мое было приподнято и осторожно вместе с одеялом и простыней подвинуто к краю постели; там оно пролежало с минуту, затем было совсем снято с кровати и несколько секунд продержалось на воздухе. В эту минуту раздался набат, и тотчас же тело мое было перенесено на кровать, на прежнее место, причем я почувствовал толчок, точно державшие меня руки выпустили меня. Способность движения вернулась ко мне в ту же минуту; я встал с постели, осмотрел простыню и одеяло; они были стянуты к тому краю, с которого я был поднят, и волочились по полу (с. 91-92).
Такое очевидное проявление спиритической силы меня глубоко тронуло. Повторявшиеся раньше попытки овладеть мною по миновании их не оставляли во мне никакого впечатления. Прежде бывало, только одна рука попадала странному влиянию; теперь же все мое тело подверглось ему, несмотря на все мое усилие и желание ему противодействовать. В другой раз, когда я точно так же никак не ожидал этого, повторилось то же самое. Тут впервые мне пришло в голову, что если я отдамся вполне этому влиянию, которое, очевидно, хочет сделать из меня медиума, мне, быть может, удастся добраться до истины в этом деле. Я вздумал спросить: есть ли тут кто? Три отчетливых стука были даны в знак утверждения. Будучи слишком возбужден, чтобы расспрашивать далее, я лег опять в постель, раздумывая над этим неопровержимым для меня доказательством, что силы эти могут в самом деле влиять на человека (с. 92).
То же самое повторилось со мной и в другой раз во время моего пребывания в деревне. Тело мое двигали и поднимали точно так же, когда я уже был в постели. Как в первый, так и в этот раз я испытывал странные ощущения, и все произошло так неожиданно, что, казалось, невидимые деятели намеренно проявляли свое влияние надо мною, когда я всего менее ожидал этого. Такая возможность со стороны «духов» действовать на меня без всякой предварительной подготовки с моей стороны открыла мне существование внутренней связи между духовным и нашим миром, а также их способность проявлять свое влияние независимо от разных условий и обстоятельств. Но чтобы дать мне еще большее доказательство их способности воздействия на меня, они показали, что могут через посредство моего организма проявлять ту разумность, которая характеризует их как существ мыслящих и чувствующих. Убедившись на опыте в их физической силе, я стал искать случая ближе ознакомиться с их проявлениями. Когда я стал с этой целью посещать спиритические кружки, невидимая сила схватывала мою руку и заставляла ее писать. Вначале фразы были коротки и выражали отрывочные мысли, но по мере моего развития исписывались целые страницы на разнообразные темы и вопросы. Но все-таки в том, что писалось тогда моей рукой, не проявлялось еще положительного намерения написать через меня целое сочинение» (с. 92-93).
Один из самых поразительных примеров вторжения медиумических явлений и преследования ими определенной, разумной цели, несмотря на сопротивление субъектов, представляет нам возникновение спиритического движения через детей-медиумов семейства Фокс в 1848 году. Бесполезно будет входить во все подробности этого события, так как их можно найти в специальных сочинениях Капрона и Лии Ондергиль, одной из сестер Фокс («Modern Spiritualism, its Facts and Fanaticisms», by Capron. Boston, 1855. - «The Missing Link in Modern Spiritualism», by Lea Underbill of the Fox family. New York 1885), и также в русском издании сочинения Дэль-Оуэна «Спорная область» (С.-Петерб., 1881), в специальной главе «Рочестерские стуки», с. 267-281. Оуэн сам расспрашивал членов семейства Фоксов о всех подробностях. Поэтому я укажу вкратце только на главные моменты этого достопамятного события: начало стуков в феврале 1848 года, в Гайдсвиле. Они продолжаются каждый день, не дают покоя семейству и пугают детей. Невозможность сохранения тайны. Вторжение соседей и начало гонений. Фоксов публично обвиняют в мошенничестве или в сношениях с нечистой силой. Методистская епископальная церковь, к которой принадлежали Фоксы, пользуясь среди ее членов общим уважением, исключает их из среды своей. Открытие разумности стуков; посредством их заявляется, что в доме было совершено убийство, жертва коего зарыта в погребе, что потом и подтвердилось. В апреле 1848 года, в надежде избавиться от явлений, семейство переселяется в Рочестер, в дом г-жи Фиш, старшей дочери Фоксов, которая была учительницей музыки; но явления продолжаются и развиваются с еще большей силою; к стукам присоединяются движения и кидания всякого рода предметов, без прикосновения к ним, появления и прикосновения рук и пр. Любопытные вторгаются в дом с утра до вечера и делаются свидетелями явлений. «Беспорядок дошел до того, что музыкальные классы г-жи Фиш совсем расстроились и правильное течение домашнего хозяйства нарушилось» (Capron, с. 63). «Методистский пастор предложил изгнать «духов» заклинанием» (там же с. 60), но это ни к чему не послужило. Только четыре месяца спустя после начала стуков случай открывает возможность войти в сношение с невидимыми разумными силами посредством азбуки. «Назвав себя, к великому удивлению семейства, их родственниками и знакомыми» (Capron, с. 64), первым делом разумных сил было потребовать и настаивать, чтобы исследование этих явлений сделалось публичным: «Вы должны провозгласить эти истины миру» - было первым сообщением («Missing Link», с. 48). Такое требование встретило со стороны семейства самое упорное сопротивление. Чтобы составить себе ясное понятие о положении дела, я приведу слова Лии Ондергиль:
«Я должна здесь обратить внимание на тот факт, что общее чувство нашей семьи, всех нас, было единодушно направлено против всех этих странных, диковинных вещей. Мы смотрели на них, как на великое несчастие, как на испытание, нам ниспосланное - кем, как и почему, мы знать не могли. Взгляды и понятия окружающих нас соседей и всего околотка совпадали с нашим собственным, привитым от воспитания убеждением, что все это дело было «нечистое». Оно нас мучило и смущало, неестественность же его бросала на нас скорбную тень. Мы противились ему, боролись с ним и постоянно и горячо молились об избавлении, даже в то время, когда какое-то странное обаяние приковывало нас к этим чудесным проявлениям, нам против воли навязанным какими-то невидимыми силами или деятелями, которых мы не могли ни понять, ни осилить. Если бы наша воля, горячее желание и молитвы могли помочь нам, если бы они были услышаны, то все это дело и прекратилось бы тогда же, не пошло бы далее нашего маленького околотка; мир никогда бы не услыхал о рочестерских стуках или о несчастном семействе Фоксов. Но дело было не в наших руках, и не мы заправляли им» (с. 55).
«В ноябре 1848 года эти «деятели» заявили семейству, что они не могут вечно бороться с ним, что ввиду постоянного невнимания медиумов к их просьбам, они должны покинуть их. На это последовал со стороны медиумов ответ, что они ничего лучшего и не желают» (Cargon, с. 88). Действительно, в продолжение двенадцати дней все прекратилось - ни одного стука не раздалось. И вот тогда произошел в чувствах поворот: стали глубоко сожалеть о том, что мирские соображения были поставлены выше долга, налагаемого во имя истины, и, когда по просьбе зашедшего приятеля стуки раздались вновь, они были приветствованы с восторгом. «Это было для нас, - говорит Лия Ондергиль, - как бы возвращение долго отсутствовавших друзей, цены которым, покуда они были с нами, мы не знали» (с. 60). Но стуки вернулись только, чтобы повторять: «Вам надлежит исполнить долг; мы требуем, чтобы вы предали это дело гласности» (Cargon, с. 90). Невидимые деятели сами указали план действия со всеми подробностями: нанять большой публичный зал - «коринфский»; медиумы должны предстать на платформе с некоторыми из своих друзей; лица, назначенные для ознакомления публики с предметом, были Вильетс и Капрон (автор цитируемой книги); этот последний имел прочесть лекцию о возникновении и развитии явлений; комитет из пяти лиц имел быть выбран публикой для исследования предмета и представления о нем отчета на следующем митинге; сами невидимые распорядители обещали произвести стуки столь громкие, чтобы их было слышно по всей зале. Это требование было встречено положительным отказом. «Мы не имели желания, - говорит г. Капрон, - подвергать себя публичному осмеянию и вовсе не хотели получить известности таким путем... Но нас уверяли, что это был наилучший способ для прекращения всяких нареканий и утверждения истины и что таким путем откроется возможность для более широкого развития спиритического общения в недалеком будущем» (с. 90-91).
Но страх мира сего брал верх, и никто не решался предстать публично; тогда те же «невидимые распорядители предложили, чтобы митинги устраивались в частных домах с большими залами, где бы можно было убедиться в возможности услыхать стуки в присутствии разнородного общества». Целый год прошел в колебаниях и толках с одной стороны и увещаниях с другой; наконец попытка была сделана, и г. Капрон «приступил к устройству митингов в частных домах; залы всегда были полны - и стуки каждый раз раздавались громко и отчетливо» (с. 91). Тогда только решились на великий шаг: публичный митинг был объявлен на вечер 14 ноября 1849 года в «коринфском» зале, в Рочестере. Успех был полный. Три последовательных митинга состоялись с одинаковым результатом, и спиритическое движение возникло!
м) Мы видели в предшествующем случае, что явления, хотя и противные воле медиума, преследовали, однако, цель благую, что причины их или были поняты, или оправдывались результатом. Но это бывает не всегда. Случается весьма часто, что сообщения, получаемые автоматическим письмом, содержат только насмешки или вышучивания, первыми жертвами которых - сами медиумы; явления как бы находят удовольствие в мистификациях. Сообщения, имевшие до этого правильное и удовлетворительное течение, - исходившие постоянно от одних и тех же личностей, или известных медиуму при жизни своей, или знакомство с которыми было сделано целым рядом сообщений, - вдруг прерываются вторжением личности, которая говорит одни пошлости, напр.: изъяснения в любви, или брань, или, наконец, непристойности, что только надоедает медиуму и сердит его; и нет иной возможности отделаться от такого влияния, как прекратить сеансы. Точно так и с физическими явлениями: иногда это только шутки, шаловливые проделки, которые лишь надоедают медиуму: прячут от него необходимые вещи, стаскивают с него одеяло, обрызгивают водой, пугают разными шумами и т.п. (см. «Light», 1883, р. 31); на темных сеансах проявления делаются иногда столь буйными, даже враждебными, что продолжение сеанса становится опасным и приходится немедленно прекратить его. Иногда проявления, не будучи вызваны никаким сеансом, внезапно вторгаются в семейство. Тут мы встречаемся с целым циклом явлений, известных под общим именем «нечистых», привязывающихся к дому, жильцов которого они обращают в бегство, или к какому-нибудь семейству, принимая характер настоящего преследования, жертвою которого становится не только семейство медиума, но и он сам.
Я остановлюсь только на двух подобных случаях. Первый относится к беспорядкам, происходившим в Стратфорде (Соединенные Штаты), в семействе пастора Элиакима Фельпса, в 1850-1851 годах; они пространно описаны в упомянутом выше сочинении Капрона. Проявления начались, как обыкновенно, со стуков, движений и таинственных киданий различных домашних вещей; запирание на замок не препятствовало их исчезновению. «Видели, как стул поднимался с полу и ударялся об него несколько раз с такою силою, что дом приходил в сотрясение, ощущавшееся в соседних квартирах. Большой металлический подсвечник, стоявший на камине, был какою-то невидимой силой поставлен на пол и тут начал ударяться об него с такою яростью, что наконец сломался. Это была первая попорченная в доме вещь»... «Иногда громкие стуки заканчивались страшным криком» (с. 141). «Посреди комнаты являлись чучелы, сделанные из находившегося в доме разного платья, нагороженного наподобие человеческой фигуры» (с. 145). «Тогда еще не знали, что такое медиум, но заметили, что явления особенно привязывались к одиннадцатилетнему сыну Фельпса - Генри. Его шляпа и платье нередко разрывались на мелкие куски» (с. 142). «Однажды его бросили в цистерну с водой, а другой раз связали и привесили к дереву» (с. 146). «Когда его отдали в школу в Пенсильвании, то стали щипать его, колоть булавками и всяким образом надоедать ему, рвали его платья и книги; стуки преследовали его даже в школе»... «Семья, в которую его поместили, встревоженная этими странными явлениями, отказалась держать его, так что пришлось взять его домой» (с. 170). «Вскоре началась порча и уничтожение имущества, главным образом фаянсовой и стеклянной посуды. В продолжение нескольких недель почти каждый день разбивались оконные стекла; общее число разбитых дошло до 71. Д-р. Фельпс видел, как щетка, лежавшая на камине, возле которого никого не было, полетела в окно и пробила его. Он видел, как стакан, стоявший на полке, поднялся со своего места, полетел в окно и пробил в нем последнее уцелевшее стекло, когда в комнате никого не было, кроме его самого и Генри, стоявшего все время рядом с ним возле двери, на далеком расстоянии от полки, так что для него было невозможно достать до нее» (с. 148). «Около половины мая Фельпс с сыном отправились за семь миль в Хентонктон. Когда они отъехали от дома одну милю, в их экипаж брошен был камень величиною с куриное яйцо; за первым последовали другие... По возвращении домой в экипаже нашлось их шестнадцать» (с. 157-158). Д-р Фельпс имел в своем столе две записные книжки; в одной из них он записывал в форме дневника подробный отчет о таинственных проявлениях. Однажды он заметил, что все исписанные страницы были из книжки вырваны и исчезли. После долгих поисков остатки их были найдены в подвале. Копии различных появлявшихся писаний, тщательно сберегаемые Фельпсом, исчезли без следа. В туалетном ящике сохранялось большое количество таинственно появившихся записок. Они были в этом ящике подожжены, о чем узнали, когда оттуда появился дым; записки оказались настолько уже обугленными, что ни к чему более не годились» (с. 163). «Вечером 18 июля были опять подожжены в столе д-ра некоторые бумаги, и до двадцати писем и бумаг сгорело. Одновременно в обоих шкапах под лестницей были подожжены бумаги, о чем также узнали по дыму» (с. 165). Когда наконец г. Фельпс, благодаря вмешательству г. Капрона, согласился войти в собеседование с действовавшими силами, тогда узнали, чего они добивались; требование было исполнено, и явления мало-помалу прекратились.
Другой случай, который я здесь приведу и который также окончился самовозгоранием предметов, произошел у нас на Руси, в Уральской области, на хуторе, недалеко от Илецкого городка. Владелец хутора, Василий Андреевич Щапов, сообщил «Ребусу» в 1886 году (№ 43-48) подробное описание таинственных преследований, коим подвергалось его семейство в течение шести месяцев начиная с ноября 1870 года. Случай этот, чисто русский, настолько интересен и замечателен, настолько поучителен по общим чертам своим с подобными же явлениями, - известия о которых нам приходится большею частию почерпать из иностранных источников, - и описание, сообщенное г. Щаповым, составлено им так обстоятельно, что я считаю необходимым воспроизвести его в следующих пространных выдержках:
«Вот уже 15 лет минуло с того памятного для меня времени, когда вдруг ни с того ни с сего мирное существование всей нашей семьи встревожило происшествие, до того небывалое и необычайное, что ему в то время решительно не подыскивалось никакого более или менее реально-разумного объяснения; его попросту в конце концов свели на шарлатанство, в котором и обвинили нас, ни в чем не повинных, и не преминули оповестить о том в местной газетке (не помню, в каком № мартовских 1871 года «Уральских Ведомостей»). И хотя с тех пор мое знакомство с так называемыми медиумическими явлениями, почерпнутое мною из всего, что только писалось об этом на русском языке, и уяснило до некоторой степени бывшие у нас явления, но тем не менее былая действительность и, так сказать, невольное личное участие во всем происходившем далеко оставляют за собой всю силу впечатления прочитанного или слышанног