Из Вермахта в концлагерь

Но рассмотрим дальнейшую судьбу «особых подразделений». Утверждение, что письменное предостережение должно предшествовать направлению солдата в концлагерь, фактически переставало действовать в случае мобилизации. В случае мобилизации, то бишь начала войны, «особые подразделения» распускались, а в силу вступали новые правила, которые гласили следующее: «Состав особых подразделений, который на основании решения командования не переходит в распоряжение полевых или резервных воинских частей, автоматически передается в ведение полиции. В данном случае подписание формального предостережения не требуется».

Собственно на основании этого постановления сразу же после нападения Германии на Польшу 160–180 солдат из распущенных «особых подразделений» были погружены на транспорты и направлены в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Сохранившиеся документы тамошнего управления лагеря позволяют обнаружить 2 октября 1939 года в Заксенхаузене 113 САВ-арестантов. В ноябре их число выросло до 181. Если принимать во внимание возможные «убытия» арестантов, то их общее количество может быть еще больше.

Не стоит забывать про САВ-арестантов, которые могли быть направлены сюда еще в мирное время. На это указывает сообщение некоего Генриха К., который «курировал» в лагере бывших военнослужащих Вермахта: «Накануне начала войны имелись особые подразделения Вермахта. Туда переводились солдаты, которые имели слишком много дисциплинарных взысканий. В особом отделении им предоставлялся испытательный срок и в случае хорошей службы в течение нескольких месяцев они могли восстановиться в своей части. Если же улучшения не было, то они заканчивали свою службу в особых подразделениях. В 1938 году вышел приказ, согласно которому наиболее упрямые и «неисправимые» солдаты должны были направляться в концентрационные лагеря. Первые подобные арестанты прибыли в Заксенхаузен в 1938 году, где их сразу же причислили к политическим заключенным. Они носили на робе такой же треугольник, как и политические».

То обстоятельство, что в системе СС бывших служащих особых подразделений Вермахта решили обозначить красным треугольником, то есть как политических арестантов, было связано, скорее всего, с утверждением армейской психиатрии о существовании неких «левых психопатов». Но когда САВ-арестантов стало прибывать слишком много, было решено изменить их внешнюю «маркировку», отказавшись от ношения традиционного красного треугольника. У того же Генриха К. сообщалось следующее: «Когда началась война, то особые подразделения было решено распустить. Имелось лишь два пути: или попасть на фронт, или в концентрационный лагерь. В итоге первые транспорты стали прибывать в Заксенхаузен в сентябре 1939 года. Их размещали в специальном блоке. А красный треугольник перевернули».

Изменение положения красного треугольника можно рассматривать как еще одно циничное проявление нацистской психиатрии, поскольку среди множества «политических» теперь можно было выявить «левых психопатов», «нарушителей». Перевернутая красная нашивка, которая в отличие от «нормальной» (вершина вверх) как бы говорила, что ее носитель стоял на голове, приводила к многочисленным насмешкам и издевательствам. Однако эсэсовское руководство лагеря Заксенхаузен имело другие представления о САВ-заключенных. Лагерный староста Гари Ноджокс позже вспоминал: «Осенью 1939 года в лагерь прибыло около 250 молодых немцев. Они назывались «особое подразделение Вермахта» (CAB), были закрытой группой и размещались в отдельном блоке. Эсэсовские охранники особенно жестоко измывались над ними, делая акцент на том, что все CAB были симулянтами и трусами, предавшими своих товарищей, сражающихся на фронтах… Вскоре все CAB попали в изоляцию, в которой пребывали «толкователи Библии»^[4] и гомосексуалисты. Условия труда и жизни для CAB создавались настолько невыносимые, что многие из них так и не покинули концентрационный лагерь». Об условиях труда САВ-заключенных в Заксенхаузене есть свидетельства коммуниста Бернхарда Кандта, в прошлом депутата мекленбургского ландтага. После отбывания трехлетнего заключения в тюрьме за «государственную измену», в сентябре 1939 года он был брошен в Заксенхаузен. Поначалу он работал на пользующейся дурной славой строительной площадке «Возведение клинкера»: «Мы должны были нанести на лесную почву шесть метров песка. Лес не был вырублен, что должна была сделать специальная армейская команда. Там были сосны, как я сейчас вспоминаю, которым было лет по 100–120. Ни одна из них не была выкорчевана. Заключенным не давали топоров. Один из мальчишек должен был забраться на самый верх, привязать длинный канат, а внизу двести мужчин должны были тянуть его. «Взяли! Взяли! Взяли!» Глядя на них, приходила мысль о строительстве египетских пирамид. Надсмотрщиками (капо) у этих бывших служащих Вермахта были два еврея: Вольф и Лахманн. Из корней выкорчеванных сосен они вырубили две дубины и по очереди лупцевали этого мальчишку… Так сквозь издевательства, без лопат и топоров они выкорчевали вместе с корнями все сосны! Я вообще не думал, что такое возможно».

Показания Гари Ноджокса и Бернхарда Кандта подтверждаются свидетельством одного из выживших САВ-арестантов. В октябре 1946 года он рассказывал: «С утра до вечера мы занимались «спортом» (вы ведь понимаете, что я подразумеваю под словом «спорт»). После того как на возведении клинкера мы работали с евреями, большинство из нас стало «мусульманами». Из 180 людей зиму 1939–1940 годов пережило не более половины. Когда зима, наконец, миновала, всех CAB изолировали в блоке 12».

«Изоляция» не была подобна «исправительной роте», просто эсэсовцы решили обособить наиболее ненавистных им арестантов. Альфред Хелльригель, который как военно-политический арестант принадлежал к подобной «штрафной роте», перечислил эти группировки, пребывавшие в изоляции: «толкователи Библии», гомосексуалисты, САВ-арестанты и так называемые повторные политические заключенные. По сведениям Фрица Брингманна в «изоляции пребывали блоки 11,12,35,36. Их окружал высокий забор. Так что любые контакты были исключены. Товарищи, пребывавшие в изоляции, жили в самых тяжелых условиях. Поначалу заболевших выносили из блока. Однако потом, чтобы избежать любых контактов, в «штрафном блоке» ставился шкаф с медикаментами и бинтами, а один из заключенных назначался санитаром». Тем не менее страшнее этих тяжелых условий существования были мучения, которым они подвергались со стороны гауптшарфюрера СС Бугдалля, который считал себя «ответственным за проведение изоляции».

Замечание Генриха К. от том, что «из 180 людей зиму 1939–1940 годов пережило не более половины», представляется весьма убедительным. Если говорить о сухой эсэсовской статистике, то в ноябре 1939 года в Заксенхаузене остался 181 САВ-арестант, в марте 1940 года – 102, а в апреле всего лишь – 58. В июне 1940 года в эсэсовской картотеке значилось только 22 САВ-заключенных. Не стоит думать, что все из них умерли. Дело в том, что большая часть из САВ-арестантов была направлена в лагерь Нойенгамме. Генрих К. вспоминал: «Как только прибыл первый транспорт, для того чтобы направиться в только что созданный лагерь Нойенгамма, из изоляции вышли все, кто мог стоять – надо непременно было покидать Заксенхаузен».

Тот факт, что такое большое количество САВ-арестантов смогло на транспорте вырваться из «изоляции», объясняется нелегальной организацией политических заключенных. Гари Ноджокс пишет об отношении к САВ-заключенным, которые оказались в «изоляции»: «С большим трудом нам удалось помочь некоторым из них перебраться с транспортом в другой лагерь». Дело в том, что весной 1940 года Нойенгамме из «внешнего» превратился в самостоятельный лагерь. Однако политические заключенные, которые пытались помочь молодым немцам, и предполагать не могли, что в Нойенгамме господствовали еще более жестокие нравы. Генрих К. писал: «Мы попали из огня да в полымя!» Сколько САВ-арестантов смогло дожить до конца Второй мировой войны, неизвестно. Генрих К., сам из числа «особых солдат» сменил еще несколько лагерей: Бухенвальд, Дахау, Нацвайлер. Многое указывает на то, что только единицы смогли дожить до крушения Третьего рейха. Смерть большинства «особых солдат», оказавшихся в концентрационных лагерях, еще один убедительный пример, насколько Вермахт и национал-социалистическое государство были тесно переплетены между собой в идеологическом и политическом смысле. Опираясь на оценки, мнения и предложения немецких военных психиатров, большинство из которых уже со времен Первой мировой войны стояли на расово-биологических, социал-дарвинистских позициях, а позже без проблем поддержали идеологию народного сообщества и расистские установки нацистов, Вермахт в преддверии войны был готов избавиться от «балласта» в виде «непригодных к службе». Эти не подходившие под критерии армейской верхушки солдаты во внесудебном порядке списывались в концентрационные лагеря под видом «армейских вредителей». Причем это происходило отнюдь не по инициативе рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, а наоборот, позыв шел из самого Вермахта. Как писал восточногерманский исследователь Вольфганг Керн в своей работе «Внутренняя функция Вермахта»: «Осенью 1937 года в структурах Вермахта, которые занимались «особыми подразделениями», возникла мысль, что солдаты этих формаций, «которые противятся перевоспитанию», должны покинуть ряды вооруженных сил и провести положенное время в работных домах. Бломберг выразил принципиальное согласие с этой идеей. Тем временем внутренний отдел Общего управления Вермахта пошел еще дальше. 14 октября 1937 г. Бломбергу было рекомендовано отклонить этот проект, «так как воспитание подобных людей было бы успешнее в концентрационном лагере».

Бломберг согласился с этим предложением. Вероятно, при принятии этого решения важную роль играла точка зрения немецкой военной психиатрии. Во всяком случае, Отто Вут (в тот момент «психиатр-консультант при санитарном инспекторе армии») в своей статье «Работный дом или концентрационный лагерь» высказывался именно в пользу последнего. В этой работе он пришел к выводу, что «размещение в концентрационном лагере было бы наиболее подходящим решением, так как способные исправиться прошли бы мировоззренческое воспитание, а неисправимые были бы под постоянным присмотром властей».

Только несколько месяцев спустя после нападения на Польшу, а вместе с ним и роспуском довоенных «особых подразделений», в командовании Вермахта было принято решение о повторном создании данных штрафных единиц в составе резервной армии. Возникали они на шести следующих плацдармах: Штаблак, Вандерн, Альтенграбов, Шварцеборн, Графенвер, «протекторат» и Деллерсхайм. Задание этих «особых подразделений» резервной армии значилось следующим образом: «Избавление резервных частей от трудновоспитуемых служащих». И при этом, «рекруты не должны попадать в особые подразделения резервной армии».

Процитированная инструкция – это причина того, что число военных «особых подразделений» вскоре снова стало сокращаться. Главный полевой врач доктор Вут называл следующую причину этого процесса: «Особые подразделения были распущены в начале войны, однако затем возникли снова. Но, кажется, этот факт не был известен ни врачам соответствующих военных частей, ни офицерам санитарно-психиатрических отделений военных госпиталей. С ними никто не советовался, так как офицеры жаловались, ибо не знали, как обходиться с упрямыми, асоциальными, возбудимыми солдатами и нарушителями». В итоге, поданным Вута, к весне 1940 года в новых «особых подразделениях» числилось всего лишь 200 человек. В итоге часть «особых подразделений» была просто-напросто распущена в силу своей ненадобности. Подобному развитию событий могло способствовать ужесточение военной юриспруденции, которое наблюдалось в начале Второй мировой войны. А это, в свою очередь, вело к тому, что за любые провинности можно было угодить под трибунал. Военные суды стали действовать значительнее быстрее, а исполнение наказаний в Вермахте было поставлено на поток. Согласно сводному отчету Георга Тесина «Части и подразделения Вермахта и Ваффен-СС», в январе 1940 года в составе резервной армии оставалось всего лишь четыре «особых подразделения».

В военно-морском флоте начиная с октября 1939 года действовало «особое подразделение Восток (Балтийское море)», располагавшееся в окрестностях Данцига. Эта единица известна также под названием «Особое военное подразделение Хела». В Люфтваффе согласно приказу от 30 января 1940 года на месте распущенного в начале войны «Особого подразделения 7 L» в Лейпциге был сформирован «Проверочный лагерь Люфтваффе».

За основу создания «особых подразделений», как и в мирное время, были взяты «Предписания для особых подразделений Вермахта». Но они были существенно дополнены принятым 7 декабря 1939 года приказом «О внутреннем распорядке в особых подразделениях резервной армии». Несение службы в особых подразделениях становилось предельно строгим.

Тем временем командование Вермахта решило окончательно избавиться от «пряника», оставив только «кнут». В новых «Инструкциях по управлению особыми подразделениями резервной армии» это находило выражение в следующих сентенциях: «Состав особых подразделений должен быть проинформирован, что перевод в особое подразделение является для них последним шансом сформировать правильные взгляды на жизнь и солдатский долг. После трехмесячного испытания и перевоспитания служащие должны быть возвращены в ряды действующих частей, дабы продолжить выполнять свои обязанности по защите Отечества, как то надлежит нормальным солдатам. Если же в указанные сроки не удастся достигнуть данной цели, то эти отщепенцы изгоняются из народного сообщества и направляются в концентрационный лагерь… Отдельно надо объяснить, что дезертирство и прочие позорные явления будут караться смертью. Служба, которая в особом подразделении должна являть собой воспитание и тяжелый физический труд, должна составлять на менее 10–14 часов в день. Обращение с пулеметом и метание гранат запрещается. После окончания работы служащие должны занимать свое место в казармах. Они не получают отпусков. При похвальном поведении они могут получить увольнительную… Служащие особых подразделений получают паек в размере 80 % от обычного продовольственного снабжения, хлеба они должны получать 650 граммов надень».

Воздействие этого жесткого дисциплинарного режима смог прочувствовать среди прочих Роберт Штайн, который 3 сентября 1940 года был призван в Вермахт. В силу «политической неблагонадежности в гражданской жизни» 7 сентября 1940 года он был направлен в «особое подразделение IX», которое располагалось в Шварценборне. Он вспоминал: «Нуда, я получил то, что и стоило ожидать. Я был страшно избит и арестован. О подобных акциях принято говорить, что они проходили «под покровом ночи». В Шварценборне я увидел дикую местность. Там не было ничего, даже почты. Меня облачили, как уже 300 или 400 человек, пребывавших там, в чешскую униформу. Там даже карабины были чешские. Воспитывая дисциплину, нас с утра до вечера гоняли по плацу. За спиной был рюкзак с пудом камней. Когда муштра заканчивалась, мы падали с ног от усталости».

Показания этого штрафника корректируют точку зрения Георга Тесина, который утверждал, что все «особые подразделения» запасной армии были ликвидированы в мае 1942 года. Это не соответствовало действительности. Берлинское «Бюро справок о погибших воинах Вермахта и попавших в плен» сохранило картотеку «особых подразделений», из которой следует, что многие «особые подразделения» продолжали существовать до конца 1942 года, а «особое подразделение IX» действовало в Шварценборне едва ли не до конца марта 1945 года. Не соответствует действительности и позиция историка Франца Зайдлера, который в работе «Военная юстиция в немецком Вермахте» писал: «Во время войны из особых подразделений резервной армии никто не был передан в руки полиции». На самом деле «особые подразделения резервной армии» охотно прибегали к этой возможности, но с февраля 1942 года она стала привилегией «особых полевых батальонов».

Особый полевой батальон был сформирован 24 августа 1941 года. В его состав вошли три особых полевых подразделения, которые были созданы 1 февраля 1940 года как дополнение «особых подразделений» резервной армии. В эти полевые подразделения могли попадать как «выпускники» резервных подразделений, которые доказали свою пригодность для армии, так и те фронтовые солдаты, которые совершили незначительные проступки – они не попадали под трибунал, но все равно должны были пройти «курс перевоспитания».

Служба в особом полевом батальоне, который считался одновременно и штрафным, и воспитательным учреждением, была еще сложнее, нежели служба в «особых подразделениях» резервной армии. С октября 1941 года особый полевой батальон был перекинут на Восточный фронт. Служащих особого полевого батальона нужно было привлекать «к тяжелому физическому труду и строгому армейскому воспитанию в прифронтовой зоне, максимально близко к воюющим войскам, что должно было являться опасным обстоятельством».

Труд был обязательным условием. В будни надлежало работать не меньше 10 часов, в воскресенье – не менее 4 часов. Причем речь шла не просто о тяжелом труде, а об опасном и тяжелом труде: разминировании, строительстве блиндажей, погребении тел.

В данном случае служба в особом полевом батальоне полностью соответствовала тому, что предлагали немецкие военные психиатры. Мы можем вспомнить, что доктор Симон, ссылаясь на «психопатов», излагал точку зрения о «снижении опасности от них в трудовых подразделениях». Доктор Вайлер в январе 1940 года излагал гораздо более четкую картину применения «особых полевых солдат»: «Так как воинская часть должна освобождаться от подобных элементов, то их нужно размещать в особых подразделениях. В них они должны нести военную службу под вражеским обстрелом, в условиях строго дисциплинарного режима, с пайком, достаточным только для поддержания жизненно важных функций, и прочих опасностей войны. Их участь сдержит порывы других, которые попытаются мешать военной службе». В то время как большинство армейских психиатров размышляло об использовании «психопатов», военное руководство пошло совершенно другим путем. Срок пребывания в особом полевом батальоне должен быть ограничен 4 месяцами («как правило, 4 месяцами»). Максимальный срок службы в особом батальоне не должен был превышать полгода. По истечении 6 месяцев у служащего имелась альтернатива: или возвращение в действующую часть, или передача в руки полиции как неспособного к усовершенствованию, то есть направление в концентрационный лагерь. Забегая вперед, можно сказать, что в период с 1938 по 1944 год в концентрационные лагеря из Вермахта было направлено около тысячи солдат. Как минимум две трети прибывало в лагеря из особых подразделений и особого батальона.

Глава 4