Возникновение 999-х и 500-х «испытательных частей»

До апреля 1942 года бывшие заключенные, составлявшие основную часть «недостойных несения военной службы», могли быть призваны в армию только при одном условии. Они должны были написать ходатайство о возвращении им «почетного права», то есть о восстановлении в правах как «достойных несения службы». Впрочем, подобная возможность была минимальной. Подобные прецеденты можно было бы сосчитать на пальцах. Еще в 1939 году профессор Эрих Швинге, один из авторов комментариев к военному уголовному кодексу, а также, пожалуй, один из самых рьяных борцов с «пацифистской пропагандой и подрывной коммунистической деятельностью» в одном из специализированных армейских журналов писал: «Сегодня, когда почетный характер военной службы подчеркнут настолько ярко, что мысль о призыве бывших заключенных даже в ряды особых подразделений кажется мне сомнительной». Однако два с половиной года спустя ситуация была совершенно иной.

И апреля 1942 года Верховное командование Вермахта издало удивительный циркуляр. В нем, пусть и в аккуратной форме, но все-таки назывались «пустой болтовней и демагогией» рассуждения про «достойность нести военную службу». Отдельно подчеркивалось, что подобные пассажи не имели более никакой военной значимости. В письмах, направленных в каждый военный округ, относительно бывших заключенных, «недостойных несения службы», сообщалось следующее: «В силу расширения определений недостойные несения военной службы, которые уже отбыли тюремное заключение или были освобождены с испытательным сроком, без написания каких-либо ходатайств должны быть восстановлены в правах как достойные несения службы, дабы пополнить ряды сражающихся армейских частей… Под действие этого распоряжения подпадают все осужденные на срок не более трех лет тюрьмы:

а) сразу, если не зафиксировано никаких специальных наказаний и штрафов (однократное нарушение законов, например, подготовка к измене Родины, лжесвидетельство, преступление в учреждении, валютные махинации) или если была погашена судимость, и как результат сняты недостойность несения службы и прочие последствия;

б) при более значительных проступках и когда недостойный несения службы провел после совершения последнего преступления долгое время, не будучи наказанным (например, при преступлениях против имущества, таких, как кража, мошенничество, растрата, а также при преступлениях против нравственности).

Повторно военная пригодность не предоставляется осужденным за противоестественный разврат, измену родине, а также тем, по отношению к которым применена мера наказания в виде кастрации».

То, что Верховное командование Вермахта начало с призыва тех, кто имел сравнительно небольшие сроки тюремного заключения (до трех лет) не было удивительным, так как в апрельском приказе практически шла речь о запланированной «фазе испытания», через которую должно было пройти огромное количество «недостойных службы». Для ведения войны требовались новые человеческие ресурсы. Возможно, что часть армейского руководства рассматривала «подготовку к государственной измене», как уголовную статью, по которой прошло множество невиновных людей. Именно этим объясняется, что измена, подобно валютным махинациям и лжесвидетельству, рассматривались как наименее «оскорбительные для несения военной службы преступления». При определенных обстоятельствах эти преступники могли нести «почетную службу» в Вермахте. Возможно, что армейские чины исходили из того, что многолетний террор и усиленная пропаганда сделали свое дело – антифашисты стали оппортунистами, безразличными к политике

Так или иначе, но в апреле 1942 года командование Вермахта выразило надежду, что из «политических заключенных» еще можно было сделать хороших солдат, в которых так остро нуждалась армия. При этом нужно учитывать, что «государственные изменники» составляли только одну треть от общего количества «недостойных службы», которых предполагалось привлечь в ряды вооруженных сил. В Главном управлении имперской безопасности (РСХА) не разделяли подобного оптимизма. По этой причине для отбора будущих солдат предписывалось участие криминальной полиции и гестапо. При этом тайная полиция должна была обладать правом вето при рассмотрении «политических случаев». Зная о намерениях армейских чинов, руководство РСХА еще 30 марта 1940 года специально для гестапо разрабатывает особую инструкцию: «Существует опасность, что политически ненадежные личности, которые в свое время были осуждены за коммунистические, марксистские взгляды и прочую антигосударственную деятельность, по собственной инициативе или указанию подрывных организаций попытаются проникнуть в ряды Вермахта. Чтобы своевременно пресечь подобную подрывную работу, требуется тщательное изучение политического поведения вышедших на свободу изменников. При проверке недостаточно, чтобы бывший заключенный, к примеру, «после освобождения из-под стражи больше нигде не появлялся» или «не делал никаких провокационных высказываний». Сбор сведений о политическом поведении стоит начинать с партийных функционеров, которые по возможности должны сложить полную картину политических представлений осужденного, восстановить его образ мышления. Если при этом будет сделан вывод, что он некогда споткнулся, но искупил свое преступление, ему не должно быть отказано в несении воинской службы. Если, напротив, речь идет о коммунистических или марксистских функционерах, то нужно применять самые суровые меры».

Опасения служащих Главного управления имперской безопасности базировались на информации, полученной от осведомителя из Нюрнберга, которая в мае 1941 года была передана уголовным инспектором Экерлем в Имперское министерство юстиции:

«Вопрос о возвращении возможности несения военной службы в настоящее время активно обсуждается в коммунистических кругах. В то время как незначительная часть бывших коммунистов довольствуется статусом «недостойного», так как это позволяет уклониться от службы, большая часть придерживается диаметрально противоположной точки зрения. Эти люди пытаются попасть на службу в Вермахт по следующим соображениям:

Шансы Германии на победу равны нулю. В стадии решающей борьбы можно ожидать, что 90 % бывших коммунистов вновь окажутся в заключении. Каждый знает, что им светит в данной ситуации. Избежать такой участи можно только, если попасть на службу в Вермахт.

Если дело дойдет до военного конфликта между Германией и Советским Союзом, то к бывшим коммунистам будут предприняты самые жесткие меры. Они будут ужесточаться в случае невысоких шансов национал-социалистического режима на победу. При этом принимается во внимание тот факт, что «недостойные несения службы» будут использоваться в тылу для различных работ, где они имеют больше шансов погибнуть под бомбами, нежели солдаты на фронте.

Безусловной предпосылкой для прихода к власти пролетариата является знакомство всех бывших коммунистов с оружием и тактикой ведения войны.

Допускается, что коммунистическая партия имела бы своих людей в рядах Вермахта, где бы они вели марксистскую пропаганду.

Большинство коммунистов, «недостойных несения службы», могут ввести в заблуждение местные группы и районные комитеты НСДАП, демонстрируя свое лояльное отношение. Это делается для того, чтобы получить одобрение ходатайства о восстановлении в праве несения службы. В ряде случаев установлено, что бывшим коммунистическим функционерам, которые продолжают свою нелегальную деятельность, удалось получать положительную оценку».

Сложно ответить на вопрос о том, в какой мере были оправданны опасения РСХА. Тем не менее можно привести два примера. Вилли Байц сообщал о дискуссиях, которые вели арестованные члены молодежных коммунистических организаций в середине 30-х годов, пребывая в одной из тюрем: «Я принадлежал к группе товарищей, которые в соответствии в решением КПГ и КМСГ (Коммунистического молодежного союза Германии) придерживались точки зрения, что соответствующая работа должна была вестись в таких формациях фашистского общества, как Имперская трудовая повинность CA, СС, Гитлерюгенд, Союз немецких девушек. Мы не могли обойти стороной Вермахт как важнейший институт фашистского государства. В этой связи я также вспомнил, что до этого КПГ и КМСГ занимались конспиративной деятельностью в рейхсвере и расквартированных по казармам частях полиции. Они втайне пытались доставать оружие еще задолго до того, как была установлена фашистская диктатура. С этими структурами я сотрудничал начиная с 1931 года. В принципе в данной деятельности ничего не изменилось, она лишь расширилась. Мы получили решение, что молодые товарищи, каждый по отдельности, должны были подать заявление на восстановление возможности несения службы. Наши ходатайства не сопровождались какими-либо политическими заявлениями, так как мы не хотели давать нацистской пропаганде поводов для злоупотреблений. Впрочем, можно было подать коллективное заявление и соответствующее признание раскаяния, заверение в верности нацистскому государству. Но мы пытались избегать этого». Нечто подобное описывал Макс Эмендёрфер, коммунист из Франкфуртана-Майне, который подал ходатайство, дабы ускользнуть из-под контроля гестапо. Попав в Вермахт, он намеревался перейти на сторону Красной Армии. Ему это удалось. Макс

Эмендёрфер продолжил свою антифашистскую деятельность как один из вице-президентов Национального комитета «Свободная Германия».

Однако подозрения эсэсовцев не были беспочвенными. К ним в руки попал один важный документ, который очень хорошо иллюстрирует отношение организованных коммунистов к «испытательным батальонам». Речь идет о письме Эрнста Тельмана, которое удалось переправить на свободу. В нем говорилось: «Мне часто задают вопрос: попасть в гестапо или в армию? Идти в регулярную часть или в штрафной батальон? У тебя есть две возможности, которые ты можешь принимать во внимание: наиболее вероятно, что сразу же после освобождения тебя заберут в армию прямо из дома; и другая – гестапо начнет проверять твои политические убеждения. Попадание в штрафные батальоны весьма вероятно, так как почти все политические заключенные в возрасте до 45 лет идут этим путем. Я, например, слышал об армейском учебном лагере для штрафных батальонов, находящемся в окрестностях Боденского озера, в Хойберге, где обучаются политические заключенные со всего рейха, в том числе и из Гамбурга. Там плохо, говорят, там даже было несколько казней. Однако этот шаг позволит тебе не беспокоиться, так как по большей части люди, с которыми ты окажешься в военных лагерях, будут твоими политическими товарищами».

Апрельский указ Верховного командования Вермахта привел к такому наплыву ходатайств о восстановлении возможности службы, что командование военных округов было просто не силах проводить проверки, предписанные РСХА. После этого 30 мая 1942 года по гестапо был разослан циркуляр, который предписывал офицерам тайной полиции самостоятельно заниматься этим вопросом. С этой целью в середине 1942 года они получили на руки «Директиву о повторном восстановлении военной пригодности политических осужденных». В «сомнительных случаях», в частности, при подозрении на причастность к деятельности «Черного фронта», а также если «недостойный несения военной службы» находился под длительным полицейским наблюдением, требовалось решение РСХА. Следующая выписка из директивы показывает, насколько строго Берлинский штаб гестапо относился не только к «недостойным», но и к командованию военных округов:

«1) принципиально нужно отличать убежденных преступников от сбившихся с пути;

особенно строгие критерии надо положить в основу при отборе:

аа) опасных для государства, армии и общества преступников (террористы, покушавшиеся, саботажники, подстрекатели) и рецидивистов;

bb) осужденным за разложение Вермахта, СС, CA;

сс) бывшим партийным функционерам,^[8] если они действительно продолжали исполнять свои обязанности даже после прихода к власти^[9]

Повторное предоставление пригодности к военной службе в данных случаях должно представлять собой редкое исключение. Для этого шага нужны исключительные причины;

если речь идет о сбитых с толку, политически совращенных элементах (в том числе преимущественно уже осужденных) и тех недостойных несения службы, которые перестроились, доказали свою способность противостоять врагу (или как-нибудь еще иначе), то им великодушно должна быть предоставлена почетная обязанность несения военной службы;

2) безусловной предпосылкой для удовлетворения ходатайств является констатация государственного образа мышления.

В случае, если речь идет о пункте 1а, то требуется тщательная перепроверка политического поведения объекта. Констатация, что осужденный больше не занимается политикой или демонстрирует лояльность, не является достаточной. Надо получить ясные доказательства того, что после выхода на свободу (в среднем срок заключения длится три года) объект стал придерживаться национал-социалистических воззрений, что должно очевидно следовать из его нынешнего поведения. Соответствующим структурам надлежит выяснить в партийных инстанциях сведения о членстве или сотрудничестве с национал-социалистическими объединениями, с Национал-социалистическим вспомоществованием, имперским союзом ПВО. В данной ситуации членство в Немецком трудовом фронте не принимается в расчет, так как объект может примкнуть к данной организации, исходя из социально-экономических побуждений, а не по политическим причинам. Особое внимание надо обращать на участие в национал-социалистических мероприятиях: сборе пожертвований, участии в подписной кампании на национал-социалистические газеты и т. д.».

Подобная перепроверка со стороны гестапо, а также рассмотрение ходатайств в четырех структурах (Вермахт, полиция, юстиция, НСДАП) значительно замедляли процесс поставки новых кадров на фронт. То же самое можно было сказать и об уголовных элементах, хотя их проверка в криминальной полиции занимала гораздо меньше времени, нежели «тестирование» бывших политических заключенных в гестапо. Несмотря на выход апрельского приказа, Вермахт пока вынужден был считаться с такими задержками.

Ввиду подобной ситуации принципиальное решение было принято в первых числах сентября 1942 года. Высшие чины Верховного командования Вермахта настояли на будущем использовании на фронте бывших заключенных, «недостойных несения службы». 11 сентября 1942 года верховный военный судья Шерер позвонил в Имперское министерство юстиции и сообщил, что Верховное командование может незамедлительно использовать бывших заключенных. Для ускорения данного процесса предлагалось изменить процесс удовлетворения ходатайств о повторном предоставлении пригодности к службе.

Очевидно, принимался во внимание тот факт, что в случае «недостойных» с незначительными проступками, командование военных округов могло отказаться от «расследований» прочих инстанций. Почти в то же время военный судья Вестфаль в своем разговоре подчеркивал: «Вмешательство полиции можно рассматривать как целесообразное лишь в случаях совершения тяжких преступлений, а также антигосударственных действий и измены Родине». Второпях армейские чины и представители Министерства юстиции подготовили проект создания «испытательного подразделения 999», которое, возникнув в октябре 1942 года, поначалу получило название «африканская бригада-999». С самого начала предполагалось, что в ней могут оказаться не только бывшие заключенные, но и те, кто все еще пребывал в лагерях и тюрьмах. Примечательно, что служба в бригаде-999 рассматривалась как «испытание фронтом», и лишь потом «недостойные» могли быть признаны пригодными к службе и переводиться в регулярные части Вермахта.

При комплектации 999-х подразделений командование Вермахта обращало внимание на то, чтобы они представляли собой смесь из уголовных элементов, политически неблагонадежных элементов, религиозных диссидентов и людей, не прошедших расовые критерии, так называемых Нюрнбергских законов. Командование 999-ми батальонами поручалось надежным офицерам и унтер-офицерам, которые должны были не просто руководить и наводить дисциплину во вверенных им подразделениях, но и проводить в жизнь тактику косвенного уничтожения нежелательных элементов.

Все мужчины, признанные «недостойными несения военной службы», получали свидетельство о снятии с воинского учета, которое из-за синеватого цвета, называлось «голубым свидетельством». Его обладатели более не попадали под контроль военной администрации.

К моменту начала Второй мировой войны в Германии в тюрьмах и лагерях находилось около 300 тысяч противников гитлеровского режима. Всего же в местах заключения к 1939 году побывало около миллиона человек. Начало войны стало отправной точкой для ужесточения внутреннего террора. 3 сентября 1939 года, два года спустя после нападения на Польшу, Гиммлер по указу Гитлера издает указ «О принципах внутренней государственной безопасности во время войны». В нем, в частности, говорилось: «Любая попытка подорвать сплоченность и боевой дух немецкого народа будет подавляться самым жесточайшим образом. В том числе тюремному аресту будет подвергнута любая личность, которая в своих высказываниях будет выражать сомнение в грядущий победе рейха или правомочности Германии вести войну». Данное определение способствовало новой волне арестов коммунистов, социал-демократов, либералов и деятелей христианских церквей. Большинство из них давно уже не помышляло об антифашистской деятельности. Многие были арестованы повторно.

По мере развертывания военных действий и подготовке новых операций руководство Рейха пыталось заблаговременно принять меры, способствовавшие мобилизации сил. В 1940 году были проведены освидетельствования всех «непригодных к военной службе». Подобные освидетельствования прокатились по всей Германии, присоединенной Австрии, аннексированных частях Чехословакии и на территории захваченной Польши. Подобные проверки касались не только тех, кто оказался на свободе, но и тех, кто все еще находился в лагерных бараках. Эрвин Барц в своих мемуарах описывал освидетельствования следующим образом: «Правда, мне забыли сообщить о моем исключении из рядов Вермахта, но я считал это само собой разумеющимся – «государственный преступник» не был достоин носить «почтенную военную форму, врученную ему фюрером» для участия в захватнической войне. Тем больше я удивился, когда летом 1940 года получил приглашение на освидетельствование. Как антифашист, да еще осужденный, я всегда немного нервничал. Но когда я получил официальное письмо, я был абсолютно спокоен. Я был полностью убежден в том, что это письмо было направлено мне по ошибке. Перед входом к центр освидетельствования я спросил должностное лицо: «С какой целью меня вообще сюда вызвали?» При этом я показал ему мой единственный документ – справку об освобождении из тюрьмы. Он неуверенно изучил справку, но все равно сказал: «Проходите!»

В здании Богемского пивоваренного завода оказались собраны около сотни мужчин. Все приблизительно 1900–1911 годов рождения. У меня сложилось чувство, что я был одним из немногих, кто не воспринимал этот визит всерьез. Я стоял в спортивных брюках у линейки для измерения роста, когда вошел взволнованный унтер-офицер. «Кто здесь Эрвин Барц?!» – крикнул он. Я представился. «Мужчина, одевайтесь. И как можно быстрее к обершютце СС». Я охотно последовал за ним.

Увидев меня, эсэсовец удивился и закричал: «Как вы осмелились войти? Ждите в коридоре, пока вас не позовут!» Кажется, для меня было предназначено особое освидетельствование. Тянутся напряженные минуты. Вдруг раздается: «Инструментальщик Барц, войдите!» Внутренне потешаюсь над этим обращением. «Заключенный» или «государственный преступник» звучало бы плохо. Однако обратиться ко мне «товарищ» или «господин» было нельзя. В итоге, обратившись ко мне по профессии, эсэсовец принял соломоново решение. На помосте сидело несколько офицеров и человек в штатском, в котором я без труда узнал служащего гестапо. Тут же начинается небольшой допрос.

Майор, судя по всему главный среди всех присутствующих, приказывает:

– Подойдите к нам и встаньте по стойке смирно!

Он дребезжит далее:

– Вы были приговорены к тюремному заключению?

– Так точно, герр майор, – говорю я как можно громче.

– За что?

– Подготовка государственной измены, – отзываюсь я эхом.

– Коммунист!

Я оставляю этот восклик офицера без комментариев.

После этого началось почти ритуальное действие. Майор внимательно смотрит на сидящих в комнате. Затем откладывает карандаш, встает и коротко, почти по-военному объявляет: «Согласно § 13 военного кодекса исключен из рядов Вермахта».

Секретарь передает мне голубую бумажку. После этого раздается команда: «Свободны».

Я собираюсь всеми силами, чтобы не улыбаться, и говорю: «Большое спасибо».

– Итак, у меня теперь был военный билет: надолго ли он сохранится у меня?»

«Голубое удостоверение» хранилось у Барца около двух лет.

По последним оценкам, приблизительно треть всех служащих 999-х штрафных батальонов были осуждены за активную антифашистскую деятельность. Впрочем, в некоторых подразделениях доля антифашистов могла быть значительно выше. Но в любом случае это не меняло общей картины. Антифашисты находились в меньшинстве по отношению к уголовникам. Когда мы говорим о 999-х батальонах, то ведем речь не о сплоченном и завершенном военном подразделении. 999-е батальоны – это общее название для самых разнообразных военных формирований, которые на протяжении 1943–1945 годов использовались на самых различных театрах военных действий.

Первоначально предполагалось, что 999-е батальоны будут использоваться для усиления немецко-итальянской группировки, воевавшей в Северной Африке. Однако перекинуть штрафные части в Африку было не так-то просто. Несмотря на все усилия лишь весной 1943 года некоторые из них оказались в Тунисе, куда были переброшены или по воздуху, или по морю. Здесь они использовались в основном для того, чтобы прикрывать отход основных военных частей. Так было, например, в Кайруане. Остальные батальоны использовались в зависимости от обстановки на фронте. Оставшиеся в Италии остатки 999-х батальонов после окончания военных действий в Северной Африке были перевезены обратно в Хойберг, где были влиты в состав новых штрафных частей. В конце мая 1943 года новые 999-е батальоны направлялись в Грецию, где они наряду с регулярными частями Вермахта использовались в качестве оккупационных войск.

Забегая вперед, заметим, что в период с конца 1943 года по начало 1944 года некоторые из 999-х батальонов посылались на Восточный фронт. Немецкое военное командование предполагало использовать их для обороны позиций на Днепре, но данная затея потерпела провал. Большинство штрафников, и не только антифашисты, предпочитали переходить на сторону Красной Армии. Многие из них после этого использовались для нелегальной работы в немецком тылу. Опасаясь массового дезертирства, командование Вермахта приняло решение разоружить три 999-х батальона и использовать их для строительства защитных сооружений. После прорыва Красной Армии на Днепровском фронте 999-е батальоны были отозваны с Восточного фронта и переведены в Баумхольдер. Там планировалось провести судебный процесс над так называемыми подстрекателями, но затем было решено отказаться от показательного судилища – обстановка в штрафных батальонах была слишком напряженной. После объединения в один 999-й батальон выжившие штрафники были направлены в Грецию.

Нелегальная политическая работа в 999-х батальонах в первое время была направлена на то, чтобы выявить единомышленников по антифашистскому фронту. Затем стали проводиться тайные собрания, происходил обмен информацией. Участники подполья пытались повлиять на настроения остальных штрафников.

Во время отхода немецких войск из Греции и марша по Албании и Югославии (осень 1944 – весна 1945 годов) нелегальная работа должна была быть перестроена. Политические штрафники сконцентрировались на том, чтобы, используя усталость от войны, спровоцировать сдачу в плен по возможности всех 999-х батальонов. Однако подобное стало возможно лишь в последние месяцы войны. В штрафных 999-х батальонах, как ни в каких других частях Вермахта, можно было обнаружить предельную концентрацию политических оппонентов национал-социализма. Антифашистская деятельность в штрафных частях была весьма разнообразной. Она простиралась от деятельности подпольных ячеек до сотрудничества с населением оккупированных гитлеровцами стран. Высшей точкой Сопротивления можно считать переход немецких штрафников на сторону Красной Армии, партизанских формирований Греции, Югославии, Албании.

В период с октября 1942 года по сентябрь 1944 года через «испытательную часть 999» прошло более 28 тысяч человек. Из них две трети были бывшими заключенными, а все оставшиеся попали в бригаду-999 из лагерей и тюрем. При этом если посмотреть на статьи, по которым были осуждены 999-е, то 30 % из них были «политическими», которым противостояло 70 % уголовных элементов. Уставной персонал, который отвечал за подготовку 999-х, за военное руководство на всех уровнях, начиная от роты, заканчивая отделением, составлял где-то 8500 человек. Причем речь идет о специально подобранных офицерах, унтер-офицерах и солдатах Вермахта (рядовые, которые должны были контролировать штрафников, в подобных частях назывались маншафтами).

Дабы обойти препятствия, поставленные РСХА, значительные массы «недостойных» призывались в закрытое подразделение, которое, вопреки прошлому опыту, не являлось единицей регулярной армии. Это отчетливо прослеживается в письме из Верховного командования Вермахта, которое датировано 14 апреля 1943 года. На нем стоял штемпель «Совершенно секретно». Этот секретный документ адресовался в правовые управления всех трех частей Вермахта: сухопутная армия, Люфтваффе, военно-морской флот. При этом «для ознакомления» один экземпляр направлялся в СД. Поводом для письма стали попытки распустить бригаду-999, предпринятые в январе 1943 года: «Указ от 13 января 1943 года настолько увеличил призыв «недостойных несения военной службы», что в будущем нам придется столкнуться с большим количеством личностей, осужденных за антигосударственную деятельность, в частности, с бывшими активным коммунистами. Угроза, которая проистекает из столь большого количества подобных элементов, может быть надолго нейтрализована, если они будут находиться в закрытых подразделениях, где за ними будет вестись соответствующий надзор. Однако рано или поздно признавая их достойными несения службы, мы даем антигосударственным личностям возможность проторить дорожку в регулярные части Вермахта, что может оказаться вредным. По этой причине окончательное предоставление пригодности к несению военной службы для «недостойных», которые были в свое время осуждены за антигосударственную деятельность или которые с сомнением относятся к национал-социалистическому государству, должно совершаться не только в зависимости от активного участия в боевых действиях, но и при условии изменения образа политического мышления. Для проверки подобных установок необходимо запросить оценку «недостойного несения службы» из полицейской части по постоянному месту жительства. Командование части Вермахта должно ознакомиться с данной справкой, прежде чем передать ходатайство в Имперское министерство юстиции «недостойного» о повторном восстановлении пригодности к несению службы».

Из данного документа следует, что основная забота высших чинов Вермахта и РСХА состояла в том, чтобы активные противники гитлеровского режима не смогли продолжить свою работу в регулярных частях. Чтобы предотвратить эту опасность, стороны договорились о том, что «недостойные несения службы» противники национал-социалистического режима вместе с уголовниками (также «недостойными несения службы») должны быть изолированы в специальных закрытых формациях, где они будут находиться под неустанным контролем. На протяжении всей своей службы они должны были надеяться на удовлетворение ходатайств, на «испытание фронтом». Подобная форма штрафного подразделения демонстрировала еще одну грань сотрудничества Вермахта и ведомств Генриха Гиммлера. В некоторой степени появление «испытательной части 999» было неким компромиссом между СС и армейскими чинами. Для гестапо (в силу его функции) на первом месте стояла борьба против «внутреннего врага». В данном случае тайная полиция получала прекрасную возможность собрать воедино множество противников режима, что упрощало контроль над ними. С другой стороны, Вермахт мог активно использовать потенциальных «врагов народного сообщества» и «государственных преступников» для борьбы с «внешним врагом».

В итоге гестапо целыми списками определяло, кого надо удалить с территории рейха. При этом «призывники» считались «пригодными к военной службе», а свидетельство о снятии с военного учета аннулировалось. Первые служащие 999-х батальонов появились в Хойберге 15 октября 1942 года. К этому моменту (по состоянию на 6 октября 1942 года) Вермахт недосчитывался около миллиона человек. Среди первых «призывников» были как «политические», так и уголовники.

Как призыв происходил на практике, в своих воспоминаниях изобразил Ганс Буркхардт: «4 июня 1943 года пришло и мое время. В марте 1943 года в Берлинском дворце спорта Геббельс провозгласил тотальную войну, которая требовала новых жертв для ведения захватнической войны.

«Срочное. По делам Вермахта! Бесплатно по всем почтовым отделениям рейха!» – конверт с такими пометками доставил мне заказное письмо. Это была повестка в военкомат. Мне предстояло пройти пользующийся дурной славой военный призыв. В письме значилось:

«Согласно приказу фюрера вам оказана великая честь – на время войны вы являетесь пригодным для несения воинской службы. В призывном пункте вы должны отдать имеющееся у вас на руках свидетельство о снятии с военного учета. С собой надлежит иметь продукты на три дня. Для прохождения воинской службы в батальоне 999 вы должны явиться 7 июня 1943 года в срок до 20 часов 30 минут по адресу: Берлин SW 61, Обентраутштрассе, 2/4.

Ротмистр (неразборчивая подпись)».

У меня было три дня на раздумье. Должен ли я был следовать этому приказу? Я посовещался с семьей и близкими друзьями, после чего взвесил все за и против, включая возможные последствия. В итоге я решил передать этот приказ на завод. На предприятии меня смогли уберечь от всех призывов как работника, имеющего броню. На этот раз, вероятно, все обошлось. Вместе с тем, уклоняясь от последнего призыва, я нарушил существующие правила. А именно в сопроводительной бумаге говорилось: «Тот, кто нарушит приказ, ссылаясь на работодателя или других гражданских лиц, будет наказан в соответствии с законами военного времени». Произошло то, что я и ожидал. Приказ был принят моим непосредственным руководителем, бывшим капитаном, который заметил: «Не бери в голову. Мы вновь высвободим тебя!»

По существу ситуация для меня была благополучной. У меня была броня от предприятия «Рейнметалл-Перфокартен», в прошлом германо-американского концерна, которое подчинялось непосредственно министру вооружений Шпееру. Кроме того, на производстве я занимал ключевую должность.

Все было хорошо, пока внезапно 6 июня во второй половине дня я не получил призывную повестку. Все мои усилия были напрасными. Поступило негласное указание убрать с важных постов на производстве бывших политических заключенных. Вечером 7 июня 1943 года с чемоданом в руках и продуктами на три дня я направился на Обентраутштрассе. Там все произошло очень быстро. После того как выкрикнули мое имя, я сдал свидетельство о снятии с воинского учета, превратившись в солдата 999-го батальона».

Как видим, непреодолимых противоречий между СС и Вермахтом в данном вопросе не было. Обе стороны были заинтересованы в «окончательной победе», а потому пошли на компромисс. Но справедливости ради надо отметить, что Гиммлер с некоторым подозрением относился к затее создания бригады-999. Дело в том, что возникновение этой «испытательной части» лишало его контроля приблизительно над 30 тысячами человек из его «классической клиентуры». По мнению руководства СС, многие из «недостойных» могли проявить опасную изворотливость и продемонстрировать «мнимое обращение в национал-социалистов».

Если причиной форсированного набора в апреле 1942 года были чересчур завышенные требования, предъявляемые в Вермахте к рекруту, то формирование «испытательных частей» было продиктовано несколько другими установками, нежели создание ФГА и штрафных лагерей. Весной 1942 года национал-социалистические бонзы столкнулись с парадоксальной ситуацией: огромное количество «недостойных» могли продолжать относительно спокойную жизнь в тылу, в то время как истинные приверженцы нацистского режима гибли на Восточном фронте. На этот аспект в одном из партийных циркуляров обратил внимание Мартин Борман. В секретном документе он информировал партийные инстанции о создании «особых формирований». «Относительно использования недостойных несения военной службы в Вермахте. Гауляйтеры уже неоднократно сообщали о том, что население не понимает, почему недостойные несения службы, с одной стороны, не привлекаются для военных операций, с другой стороны, они не привлекаются к особым работам. При рассмотрении этого вопроса нельзя забывать, что, с одной стороны, невозможно привлечение в армию лиц, недостойных несения службы, так как это подрывает престиж Вермахта. Однако, с другой стороны, круг этих лиц нельзя оставлять без внимания, так как они превращаются в «выигравших от ведения войны». Использование недостойных несения службы должно происходить в рамках особых формирований. Со дня призыва недостойные несения службы считаются зачисленными в армию. Однако пригодными к военной службе их можно признавать лишь только после особых испытаний и боевых действий на фронте».

Но если бы речь шла только об устранении внезапно появившейся прослойки невольных уклонистов, то у национал-социалистического режима в распоряжении вне всяких сомнений нашлись бы и другие возможности решения данной проблемы. Их могли облачить в «почетную серую униформу» и направить отбывать трудовую повинность в «Организацию Тодта» (ОТ), где «недостойным» отыскали бы множество опасных работ. Это только один из возможных вариантов. Но одна из истинных причин призыва «преступников» и «врагов государства» крылась в расистской идеологии национал-социалистического государства. Этот мотив становится понятным, если принять во внимание слова Гитлера, произнесенные 20 августа 1942 года, когда приводилось к присяге новое руководство Имперского министерства юстиции:

«Судья – это носитель духа национального самосохранения. Каждая война ведет к негативной селекции. Позитивный отбор умирает. Но уже выбор опасного воинского пути является отбором. Смельчаки будут летчиками, пойдут в подводники. Однако теперь войска сами кидают клич: кто пойдет добровольцем? И всегда найдутся бравые ребята, которые откликнутся на него. В это время только подлые мошенники могут заботиться о своих душе и теле. Тот, кто оказался в тюрьме, получил гарантию, что с ним ничего не случится. Если подобное будет продолжаться три-четыре года, то будет нарушено равновесие нации: одни будут гибнуть, а другие сберегать свою жизнь! Сейчас тюремное заключение уже не является наказанием. И в то же время в Волховском котле солдаты лежат на голой земле, без сна, подчас без еды. Отныне в народе все происходит так: широкие массы являются ни хорошими, ни плохими. Именно крайние позиции определяют исход дела. Если неуклонно уменьшать количество хорошего, но в то же время сохранять плохое, то произойдет то, что было в 1918 году – 500 или 600 бродяг изнасиловали целую нацию. Противоположн