Влияние на право и дееспособность условий физических

А) Пол

Б) Возраст

В) Здоровье

Г) Расточительность

А) Пол

Пол не оказывает теперь, в противоположность праву Востока, Древнего Рима и Средних веков, существенного влияния на правоспособность и не обусловливает, в принципе, различий ни в правоспособности, ни в дееспособности мужчины и женщины. В древнеримском и средневековом праве один мужчина пользовался полнотой правоспособности отчасти потому, что гражданская правоспособность обусловливалась политической и за женщиной не признавали политических прав: она стояла вне communio comitiorum и была не способна носить оружие; - отчасти же потому, что ее предполагали не способной к самостоятельному управлению и владению, особенно - поземельным имуществом, этой главной частью народного достояния в начальные стадии развития, если не всех, то, по крайней мере, европейских обществ. Отсюда возникла и так наз. "вечная опека" над женщиной в случаях, когда она не состояла под властью отца или мужа, и неравенство в наследовании, от которого сохранились до сих пор и в современном праве следы в порядке наследования как всем имуществом вообще у нас, так и особыми видами имущества, напр., ленными, крестьянскими и так наз. фидеикомиссами на Западе.

Когда имущественная правоспособность перестала зависеть от политических условий и гражданское право обособилось от публичного, равноправность полов в гражданском праве начала делать быстрые успехи, и уже римляне принимали, в виде общего правила, равенство полов в гражданском праве, если те или другие исключения не были прямо указаны в законе (1. 195 D. 50, 16). Этот принцип усвоен и новыми законодательствами, как, напр., прусским, утверждающим равенство прав обоих полов и применение к женщинам норм, определяющих права мужчин, во всех тех случаях, в которых противное не установлено, в виде исключения, самим законом (Landr. I, § 24). Но как древние римляне, так и новые народы, принявшие впоследствии римское право, проводили долго в отношении к правоспособности мужчин и женщин следующее различие, основанное как будто на психической природе женщины. Она считалась склонной не сознавать и умалять угрожающие ей в отдаленном будущем опасности, принимая в расчет, наравне с мужчинами, одни лишь ближайшие опасности. Поэтому она могла дать мужу согласие на продажу, но не на залог приданого, вступать в долги для себя, но не поручаться за других. Это были меры, которые римское право хотело защитить женщину от угрожавших ей опасностей гражданской самостоятельности, так что ограничения правоспособности получали здесь характер особых привилегий. Сюда относится, главным образом, реципированный в Западной Европе senatus consultum Vellejanum, которым женщинам запрещалась сначала всякого рода интерцессия, т. е. вступление в чужие долги; и лишь впоследствии это запрещение приняло на европейской почве смягченную форму предупреждения, делаемого судом о грозившей им от интерцессии опасности. Но во Франции этот сенатус-консульт отменен уже в 1606, в Пруссии - в 1869 г., а в Австрии он не нашел себе признания и в кодексе 1811 г.*(370) Долго держались и отчасти держатся до сих пор ограничения правоспособности, коренящиеся в публичном праве, как, напр., запрещение свидетельствовать при таких торжественных актах, как завещание и брак, наследовать ленам и фидеикомиссам, отправлять, вне некоторых исключительных случаев, родительскую власть, опеку и т. д. Теперь и эти ограничения почти всюду, и тенденция к полному уравнению идут все дальше и дальше, хотя до сих пор она осуществлена вполне только относительно женщин, занимающихся промыслами и торговлей: за ними признано еще в Средние века положение, равное - по крайней мере, в отношениях гражданского права - с положением купцов.

Новое Немецкое уложение содержит в себе по настоящему вопросу следующие поправки к "общему праву" и партикулярным законодательствам: а) отменены так наз. "женские привилегии", основанные на Веллеиановом сенатус-консульте, и запреты свидетельствовать при различных юридических актах, в том числе - совершения браков и завещаний; б) за матерью признана родительская власть совместно с мужем, при его жизни, и нераздельно, после его смерти (удержано, однако, ограничение в форме прекращения этой власти со вступлением в другой брак); в) женщина призывается, с одним лишь ограничением, указанным в § 1783, к опеке, от которой она может отказаться, - что, конечно, не составляет ограничения ее правоспособности, - и признается вообще так же дееспособной, как и мужчина. Дань старым воззрениям платится тем, что во-первых, замужняя женщина остается подчиненной, в качестве жены, власти мужа, а в качестве матери - власти отца, и, во-вторых, удержаны в силе ограничения правоспособности, основанные на "особенных правах" дворянских родов и партикулярных законодательствах о ленах, фидеикомиссах и крестьянских имуществах. Положение женщины в публичном праве оставлено без изменения, т. е. она остается в этом отношении так же бесправной, как и прежде, если не считать некоторым прогрессом предоставления ей участия в семейном совете, который отправляет судебную власть, в качестве опекунского суда, и тем самым приобщает женщин к одной из функций публичного права*(371).

Во Франции юридическое положение женщины представляется еще менее благоприятным, так как, в отличие от незамужней женщины и вдовы, ничем не ограниченных в их гражданской право- и дееспособности, замужняя француженка не может совершить без согласия мужа ни одного сколько-нибудь важного юридического акта. Кроме того, она разделяет всегда национальность (подданство) и место жительство своего мужа и подчинена ему даже в выборе своих знакомых*(372). Но эта приниженная дееспособность есть последствие не пола - иначе незамужняя женщина и вдова не были бы сравнены в своей дееспособности с мужчинами, - а последствие супружеской власти. Поэтому П. Жид вполне прав, когда он говорит, что юридическое положение замужней женщины во Франции следует характеризовать не понятием неправоспособности, а понятием зависимости, и что она неправоспособна не потому, что она женщина, а потому, что она замужем*(373). И только с конца XIX в. французское законодательство стало переходить на другую, более соответствующую современным нравам точку зрения, разрешив жене, сначала законом 1881 г., обходиться без согласия мужа при взносах в национальные сберегательные кассы и обратном получении этих взносов и распространив потом, законом 1886 г., это разрешение и на взносы в национальные пенсионные кассы на случай старости*(374). Еще важнее реформа, произведенная законом 1893 г. и давшая жене, не только разведенной, но и разлученной с мужем (sйparation de corps), всю полноту дееспособности. Наконец, во французские законодательные палаты давно уже внесены и ждут разрешения проекты законов, предоставляющих замужней женщине свободное распоряжение ее заработком, которое, при современном состоянии законодательства, может оспариваться мужем. Что касается публичных прав женщины во Франции, то можно упомянуть о снятии с нее законом 1897 г. запрета свидетельствовать при совершении юридических актов о присутствии ее в семейном совете в качестве матери и вообще родственницы в восходящих линиях, об участии женщины-коммерсантки в выборах судей в коммерческие суды (закон 1898 г.) и о предоставленном женщинам законом 1900 г. праве присяжной адвокатуры*(375)

В некоторых штатах Северной Америки и во многих австралийских колониях Англии женщины до известной степени уравнены с мужчинами и в политическом отношении: за ними признано активное избирательное право, т. е. право голоса на выборах депутатов, посылаемых в законодательные собрания; в одной из этих колоний и в нашей Финляндии они пользуются и пассивным избирательным правом, т. е. правом быть избранными в высшие законодательные учреждения.

В нашем праве принижение имущественной правоспособности женщин выступает рельефно только при встрече мужчин и женщин в правах общего наследования. В линиях нисходящих ближайшее право наследования принадлежит детям мужского пола (ст. 1127 т. Х ч. I). Указная часть дочерей - 1/14 в недвижимости и 1/8 в движимом имуществе (ст. 1130); в боковых линиях сестры при родных братьях и их потомстве обоего пола не имеют права наследования (ст. 1135). Основание различия в наследовании движимым и недвижимым имуществом лежит, естественно, в связи последнего с государственной службой и выступает особенно ярко в заимствованном из Литовского Статута порядке наследования для губерний Полтавской и Черниговской. Этот порядок исключает совсем дочерей от наследования отцу при наличности мужского потомства и ограничивает их притязания одним приданым (ст. 1133). Еще далее идут ограничения наследственного права женщины в некоторых местностях Закавказья, где братья могут удерживать указанную часть сестер из недвижимости, удовлетворяя их деньгами (ст. 1130, прим.). Другие ограничения относятся к праву торговому, вексельному и т. д. и не имеют общего значения, так что, вне наследственного права, наше законодательство не знает собственно настоящих ограничений гражданской правоспособности женщин: у нас не было никогда ни половой опеки, ни Веллеианова сенатус-консульта, ни препятствий женщине (матери) нести обязанности опекуна (ст. 229). Существуют, однако, ограничения, основанные на брачном союзе, в который вступает женщина: замужняя женщина лишена свободы передвижения, ее местожительство определяется местожительством мужа, ей запрещено без согласия мужа поступать в услужение, открывать торговые заведения, обязываться векселями и т. д. Рассмотрение этих ограничений относится к семейному праву.

В редких случаях принадлежность к тому или другому полу не может быть определена точно и несомненно. Сюда принадлежит понятие так наз. гермафродитизма, не признаваемое, однако, современными законодательствами в виде постоянного состояния. В конце концов, преобладают всегда признаки того или другого пола, и эти признаки решают спор. По прусскому Landrecht'у определение пола гермафродита есть, прежде всего, дело его родителей, затем - самого гермафродита по достижении им 18 лет и, наконец, экспертизы, если третьи лица требуют ее (Landr. I, § 19-23). Во Франции этот вопрос решается, в случае его сомнительности, той же экспертизой или заявлением родителей. Установление пола считается при этом возможным и так наз. конклюдентными действиями, т. е. действиями, которые, не давая прямого указания на спорный случай, позволяют, однако, умозаключать к нему: таким конклюдентным действием в данном случае может быть, напр., употребление мужского или женского платья. Новые кодексы, как, напр., Немецкое и Швейцарское гражданские уложения, обходят принципиально вопрос о гермафродитах и тем самым отрицают их существование. Случайно сходится с ними на этот раз и наше законодательство.

Б) Возраст

1. Возрастом определяется зрелость, физическая и умственная, т. е. способность каждого осуществлять свои права и отвечать за свои действия в юридическом смысле. Что эта способность развивается постепенно и отсутствует в известные стадии возраста, когда не может быть речи о созревшей воле и понимании значения совершаемых юридических действий, это лежит в природе вещей и не требует объяснения. Так же понятно, что и исключительные нормы, устанавливаемые объективным правом для лиц, проходящих эти стадии возраста, могут быть ограничениями не право-, а дееспособности, и даже не столько ограничениями дееспособности, сколько последствием особой заботы права об этих лицах. Но влиянием возраста на дееспособность возбуждается следующий важный и постоянно обсуждаемый законодательный вопрос: где видеть и как определять границу, разделяющую возраст, когда дееспособность отсутствует или подвергается ограничениям, от возраста, в который эта дееспособность вступает в свои права? Мыслимо двоякое разрешение этого вопроса: абстрактное, путем вперед устанавливаемых твердых и неподвижных легальных норм возраста, или конкретное, определяющее индивидуально степень зрелости, достигнутую в каждом отельном случае лицом, о возрасте которого подымается спор. Оба метода имеют свои сильные и слабые стороны.

Индивидуальный метод кажется как будто справедливее, так как не все люди достигают зрелости в один и тот же возраст. Но применение этого метода приводит к предположенной цели лишь на низших ступенях развития права, когда гражданский оборот ограничен такими небольшими общинами, в которых все более или менее знают друг друга и в которых различные общественные союзы настолько авторитетны, что никто не может оспаривать их решений о достижении зрелости принадлежащими к ним младшими членами в тот или другой ими же определяемый момент. Такую постановку измерения возраста мы находим в древнеримском и раннем средневековом праве. Она оказывается несостоятельной на высших ступенях развития, когда гражданский оборот распространяется от маленьких общин на огромные империи и доверие к заинтересованным решениям некогда могучих общественных союзов все более и более падает.

Ни для кого не может быть тайной, что индивидуальный способ измерения зрелости подвержен большим колебаниям и зависит в каждом отдельном случае от личного усмотрения и субъективных взглядов лица, производящего измерение. При отсутствии общих критериев является столько же критериев, сколько оценщиков, и в результате может получиться полный произвол в определении возраста. Это должно вредить правильному ходу гражданской жизни, так как в условиях чисто индивидуального определения зрелости никто не может знать в точности, с кем он имеет дело: с незрелым или зрелым человеком.

О легальных нормах возраста, определяемых простым счетом лет каждого лица, - все равно, в каких бы условиях оно ни находилось, - следует также сказать, что они не свободны от элемента произвольного уже потому, что влияние возраста обнаруживается на различных индивидах различно. Но право, как общая и вперед известная всем норма для будущих действий, не может опираться на неизмеримое разнообразие физического и духовного развития всех человеческих индивидов. И здесь оно пересиливает фактические неравенства для того, чтобы провести принцип равенства, особенно ценный в данном применении для гражданского оборота, который считается охотнее с определенными, легко схватываемыми и рассчитанными на всех нормами, нежели с не поддающимися учету и контролю индивидуальными различиями.

Исходной точкой для норм возраста служит, конечно, не абстрактный, а конкретный человек, подчиненный влияниям почвы, климата, нравов и всей общественной среды. Отсюда - различие граней возраста у различных народов, хотя единством человеческой природы и общностью многих условий жизни обусловливается и здесь значительное сходство в нормах. Но эти нормы все-таки не индивидуальны, а общи - в том смысле, что они устанавливаются не для того или другого индивида, а для всех индивидов одного и того же возраста, уравниваемых в своей дееспособности, за исключением тех случаев, в которых эта дееспособность видоизменяется другими влияниями, не имеющими отношения к возрасту, напр., полом, душевной болезнью и т. п. Иначе говоря, все люди в одном возрасте признаются дееспособными, а в других - ограниченными в своей дееспособности или даже лишенными ее. При легально определенном возрасте, напр., в 21 год, всякий, сталкиваясь с лицом, достигшим этого возраста, знает, что он имеет перед собой лицо дееспособное - так же, как и встречаясь с лицом, не достигшим этого возраста, он предупреждается уже этим обстоятельством об опасности вступления с ним в деловые сношения. В этом смысле легальные нормы представляют несомненные преимущества перед индивидуальными. Делая возможным большую точность, известность и обеспеченность гражданских отношений, они несравненно более соответствуют интересам всех, чем индивидуальное исследование зрелости в каждом отдельном случае*(376).

Индивидуальное исследование может быть допущено только в виде корректива или поправки к шаблону, представляемому легальным возрастом, - и именно так поступает как римское право в своем развитом состоянии, так и большинство новых законодательств, комбинирующих в своих постановлениях о возрасте требования легального и индивидуального методов. Например, Французский кодекс постановляет эмансипацию, т. е. освобождение несовершеннолетнего по праву, de plein droit, от отеческой и опекунской власти вступлением его в брак, которое делается возможным при общей норме совершеннолетия в 21 год, с достижением им уже 18, а девушкой 15 лет. Такая же эмансипация, равносильная, в общем, наступлению совершеннолетия, может быть произведена и волей родителей по достижении несовершеннолетним 15, или решением семейного совета - по достижении им 18-летнего возраста, после чего объявленный совершеннолетним сам управляет своим имуществом и только в сделках по отчуждениям недвижимостей и займам, превышающим задачи текущего управления, нуждается в согласии опекуна. Многие немецкие кодексы и наше остзейское право тоже допускают объявление совершеннолетия до наступления законом установленного срока по индивидуальному исследованию зрелости, требуя при этом свидетельства родственников или опекунов о солидности нравов и достаточной зрелости объявляемого совершеннолетним для самостоятельного ведения своих дел. И такая индивидуализация в объявлении совершеннолетия была известна уже римскому праву, где она носила название venia aetatis и составляла прерогативу императора. Во многих немецких землях, как, напр., Баварии, Саксонии, Брауншвейге, она также была предоставлена высшей территориальной власти, но в Пруссии исходила от опекунских судов. В последнем смысле высказывается и новое Немецкое уложение (§ 335), не отменяя, однако, тех партикулярных законодательств, которые предоставляют предваренное объявление совершеннолетия какой-либо иной власти. Во всяком случае, такое объявление не может иметь места на основании этого уложения иначе, как по предложению самого несовершеннолетнего или его законного представителя. Несовершеннолетнему должно быть не менее 18 лет, а так как совершеннолетие прекращает родительскую власть, то для предваренного наступления его требуется еще согласие того, кто отправляет эту власть; без такого согласия обходятся лишь в том случае, если лицо, отправляющее родительскую власть, не несет никаких забот ни о личности, ни об имуществе несовершеннолетнего. Немецкое уложение требует еще того, чтобы объявление совершеннолетия совершалось к благу самого объявляемого совершеннолетним, и это требование можно было бы считать само собой подразумеваемым, если бы немецкие законодатели не подчеркивали его для того, чтобы предупредить извращение этого акта в изгнание отцом из своего дома детей, достигших 18-летнего возраста*(377).

2. Переходя теперь к специально-легальным нормам возраста, мы можем сказать, что все более или менее древние законодательства ограничиваются обыкновенно установлением только одной ступени возраста, отделяющей состояние недееспособности от состояния дееспособности, и определяют эту ступень весьма низкими нормами. Так, древнеримское право различало только pubertas и impubertas, т. е. состояние половой зрелости и состояние половой незрелости, причем сопровождало первое дееспособностью, а второе - более или менее значительными ограничениями этой дееспособности и даже ее исключением. Что касается момента половой зрелости, то определение его было предоставлено сначала индивидуальному решению семьи и находило свое внешнее выражение в облачении лица, достигавшего этой зрелости, так наз. toga virilis, т. е. тогой мужественности. Но между римскими юристами было спорно, как определять границу половой зрелости. Юристы, составлявшие сабинянскую школу, держались за старый метод индивидуального определения этой границы, а юристы, принадлежавшие к школе прокулианцев, считали необходимым установление обобщенных или легальных норм, принимая за таковые 14-летний возраст для мужчины и 12-летний для женщины. Юстиниановская кодификация римского права присоединилась к мнению прокулианцев и, ввиду приспособления к индивидуальным различиям, приняла еще несколько других граней возраста.

В пределах возраста impuberes, т. е. лиц, не достигших половой зрелости, различались: 1) infantes и 2) impuberes infantia majores. Infantes были дети до 7-летнего возраста, и за ними не признавалось способности ни к каким юридическим действиям, ни во вред себе, ни в свою пользу, и в таком положении дела не изменяло ничего и содействие опекуна (auctoritas tutoris). Infantes majores шли от 7 до 12 и 14 лет и могли совершать только такие юридические действия, которые обращались исключительно в их пользу. Обязывающие их сделки и отчуждения имели для них юридическое значение лишь постольку, поскольку они совершались при содействии опекуна (auctoritate tutoris) и поскольку эти infantia majores были sui juris, т. е. не состояли под отцовской властью. Что касается взаимных сделок, т. е. частью управомочивающих и частью обязывающих, то совершением их без участия опекуна создавалось особое юридическое отношение, называвшееся negotium claudicans: при одобрении подобной сделки опекуном она делалась обязательной для обеих сторон, но контрагент несовершеннолетнего не мог получить одобрения этой сделки действием своей воли; она оставалась обязательной для него и необязательной для несовершеннолетнего.

В пределах возраста puberes, т. е. лиц, уже достигших половой зрелости, сообщавшей в древнеримском праве полную дееспособность, стали различать с конца Республики новую ступень возраста (majores viginti quinque (25) annis), которая наступала только в 25 лет и перед наступлением которой так наз. puberes minores, т. е. зрелые малолетки, перешедшие 14-летний, но не достигшие 25-летнего возраста, пользовались против последствий невыгодных для себя сделок охраной особого суда (judicium publicum) и особых преторских способов защиты (так наз. restitutio in integrum). Установление этого третьего возраста объясняется, естественно, теми сомнениями, которые вызывались уравнением и признанием полноты дееспособности за всеми теми, кто достигал возраста половой зрелости. Не говоря о том, что эти лица стояли часто ближе к детству, чем к совершеннолетию, развитие гражданского оборота и осложнения хозяйственной жизни не могли не привести древних римлян к убеждению, что половая зрелость наступает ранее хозяйственной, т. е. той, которая требуется для ответственных хозяйственных распоряжений. Достаточная для вступления в брак, половая зрелость далеко не дает тех гарантий опыта и понимания, которые необходимы для безопасного участия в сложных операциях гражданского оборота. Отсюда и перестановка возраста совершеннолетия от 14 на 25 лет, и целый ряд мер в защиту puberes minores. Оградить себя от этой защиты вступавшие в сделки с такими puberes minores могли требованием назначения к последним curator'a, или попечителя, согласие которого сообщало этим сделкам полную силу и устраняло применение к ним преторской защиты.

В последней эволюции граней возраста лежит источник различия, с одной стороны, несовершеннолетия и совершеннолетия, с другой - опеки и попечительства: опекун действовал за малолетнего до достижения им 14-летнего возраста, он заменял волю последнего и соучаствовал в совершении его сделок; попечитель назначался к лицам в возрасте от 14 до 25 лет, и назначался по требованию или этих последних, или заинтересованных третьих лиц; он только дополнял волю несовершеннолетних и, не участвуя в их сделках, давал на них лишь свой конценс, или согласие. Вот римское учение о возрасте и его ограничивающем влиянии на дееспособность, - учение, на котором мы остановились с некоторыми подробностями ввиду того, что оно было реципировано с небольшими изменениями почти всеми новыми народами.

3. Рецепции римского учения о возрасте предшествовало в средневековом праве, как и в римском, признание единственной гранью возраста наступление половой зрелости, которое в Германии принималось обыкновенно в 12 или 14 лет (zu seinen Jahren kommen), а во Франции - от 11 до 15 лет. Такая низкая норма возраста, отделяющего дееспособность от недееспособности, объясняется здесь, как и в римском праве, первоначальной простотой нравов и гражданской жизни, строгостью воспитания и, особенно, той широкой защитой, которую все древние общества находят в своей семье и других общественных союзах. Но уже феодальные учреждения отодвинули границу совершеннолетия, по крайней мере, для привилегированных сословий - до 20 лет, и если в основании этой меры лежали соображения о физической силе и военной службе, обязательной для всех членов феодальной организации, то постепенное повышение нормы совершеннолетия и для других сословий указывает на сознание и в средневековом обществе той истины, что физическая сила и половая зрелость не дают настоящего критерия для совершеннолетия и требуют дополнения другим критерием, опирающимся на зрелость воли и ума. Вот почему уже Саксонское Зерцало пришло к другому возрасту для совершеннолетия, а именно - к возрасту в 21 год (zu seinen Tagen kommen), и в других местностях Германии были приняты, сверх возраста половой зрелости, новые нормы совершеннолетия в 16, 18 и даже 24 года. Различие между прежним возрастом половой зрелости и новыми нормами совершеннолетия состояло в том, что лицо, достигшее половой зрелости, могло выйти из-под опеки (в некоторых случаях и само сделаться опекуном) и равным образом остаться под опекой, тогда как наступление возраста совершеннолетия само собой освобождало от опеки и сообщало полную дееспособность. Но так как оставление под опекой и после наступления половой зрелости составляло общее правило и положение лиц, достигающих половой зрелости, не претерпевало в этих случаях никакого изменения, то возраст половой зрелости утрачивал свое прежнее значение, и новые нормы совершеннолетия стали тем самым единственно решающими.

Сказанным объясняется, почему римское учение о возрасте, встретившись со сходными постановлениями европейского права, было реципировано почти целиком этим последним, хотя некоторые из новых юристов, и притом наиболее сведущие в истории права, утверждают с достаточным основанием, что римское различие между impuberes и minores, - т. е. лицами, не пришедшими к половой зрелости, и лицами, не достигшими только возраста совершеннолетия, - было оттеснено на задний план, по крайней мере, в Германии, покрывшим его различием между совершеннолетием и несовершеннолетием*(378). Это и не могло быть иначе при продолжении одной и той же и единой опеки до самого наступления совершеннолетия; такая опека само собой устраняла общее различие в дееспособности impuberes и minores, или оставляла место этому различию лишь в некоторых специальных применениях, напр., к способности вступления в брак. Не возбуждает спора только рецепция римских положений об отсутствии всякой дееспособности в возрасте до 7 лет*(379) и рецепция возраста в 25 лет как начального момента полной дееспособности. Поэтому вместо римского трехчленного деления лиц, ограничиваемых возрастом в своей дееспособности, на infantes, impuberes и minores, в европейском праве получилось двухчленное деление этих же лиц на infantes и minores.

4. Новое Немецкое уложение усваивает себе главнейшие результаты предшествующего ему развития учения о влиянии возраста на дееспособность и, устанавливая возраст совершеннолетия в 21 год (этот же возраст принят Французским кодексом), с единственным исключением для Гогенцоллернов, достигающих совершеннолетия в 18 лет, придает до этого момента общее значение одному лишь возрасту в 7 лет, до которого отрицается всякая, и после которого признается только ограниченная дееспособность. Граница в 14 лет, составлявшая как в римском, так с некоторыми видоизменениями и в средневековом германском праве половую зрелость, перестает служить юридическим понятием, и для некоторых отдельных юридических действий, сверх общей нормы совершеннолетия, установлены другие грани возраста: 16 лет для составления в известных условиях завещаний, тот же возраст для брачного совершеннолетия девушек, 18 лет для venia aetatis и т. д. Римское различие между tutela impuberum и cura minorum, т. е. различие между опекой и попечительством, оставлено, как и различие между подвластными и свободными от родительской власти детьми: опека распространена на весь возраст до совершеннолетия. После 7 лет дети могут приобретать по сделкам, которые не обязывают их к эквиваленту или освобождают от какой-либо обязанности. Напротив, сделки, по которым принимаются обязанности или уничтожаются права, они могут совершать только с согласия отца или опекуна. Это согласие или одобрение может быть бесформенно, следовать за сделкой, как и предшествовать ей, заключаться также в полномочии на самостоятельное ведение какого-нибудь промысла или торговли, куда войдут само собой и все отдельные действия, принадлежащие к этой торговле. Обсуждение двусторонних взаимных обязательств, заключаемых несовершеннолетними (negotia claudicautia), стало несколько иным, чем оно было в римском праве. Там эти сделки производили, как мы это видели, одностороннее обязательство в пользу несовершеннолетнего независимо от одобрения опекуна. Теперь они имеют характер условных сделок и не вызывают никаких последствий, если к ним не привходит обусловливающее эти последствия одобрение опекуна или утверждение самого несовершеннолетнего, когда он достигает совершеннолетия. Это различие объясняется различием представлений о взаимных сделках. По римскому представлению, - которое господствовало до признания jus gentium и так наз. концессуальных договоров, оставив свои следы и в позднейшем римском праве, напр., в таких двойных названиях этих сделок, какими были названия emtio venditio, locatio-conductio и т. д. - из этих сделок возникали, хотя и взаимные, но по существу самостоятельные права требования. Поэтому-то несовершеннолетний, заключавший такую сделку без опекуна, приобретал по ней следующее ему право требования, - он был способен к приобретениям, но не принимал на себя соответствующего обязательства, - он не имел права обязываться. В прусском, французском и большинстве современных законодательств двусторонняя взаимная сделка достигает перфекции, т. е. производит права и обязанности, только тогда, когда она исполняется обеими сторонами, и поэтому взаимная сделка, заключенная несовершеннолетним, не считается совершенной, если на нее не последует необходимого одобрения, хотя соконтрагент несовершеннолетнего и остается связанным ею до тех пор, пока не разрешен вопрос об одобрении. Нововведение Немецкого уложения состоит в том, что оно связывает это одобрение двухнедельным сроком со дня заявления контрагентом несовершеннолетнего требования о выражении этого одобрения, и если в течение этого срока оно не выражено, сделка с несовершеннолетним считается окончательно несостоявшейся (§ 108, 177)*(380).

5. Наше законодательство, удерживая в настоящем вопросе отпечаток сословных установлений Екатерины II (указы по опекунским делам), различает следующие грани возрастов:

1) малолетство - от рождения до 14 лет (полная недееспособность и необходимость опеки, ст. 217 т. Х ч. I), и от 14 до 17 лет (возможность испросить себе попечителя с теми же качествами, какие отличают опекуна, ст. 219);

2) несовершеннолетние - от 17 до 21 года (можно вступать в управление имуществом, но нельзя делать долгов или распоряжаться капиталами и т. п. иначе, как с согласия и за подписью попечителя, ст. 220);

3) совершеннолетие - от 21 года дает полную цивильную дееспособность (ст. 281).

Таким образом, у нас нет грани возраста в 7 лет, и в пределах всего возраста до совершеннолетия юридическое значение принадлежит только возрасту в 17 лет, по одну сторону которого стоят недееспособные малолетние, а по другую - ограниченно дееспособные несовершеннолетние; возраст в 14 лет не имеет значения, так как с ним не изменяется ничего в юридическом положении малолетнего. Спорные в нашей литературе вопросы о возможности для малолетнего приобрести что-либо по сделкам, которые не обязывают его ни к чему, и о возможности для несовершеннолетнего вступать помимо согласия попечителя в сделки по управлению своим имуществом - должны быть разрешены в утвердительном смысле. Из содержания всех относящихся к этим вопросам законов, и особенно мнения Государственного Совета 12 дек. 1830 г., послужившего одним из источников ст. 219 т. Х, ясно видно, что ограничения дееспособности малолетних и несовершеннолетних установлены исключительно с целью ограждения интересов этих самых лиц и поэтому уже не могут препятствовать ни приобретениям малолетних, ни действительности тех сделок, без которых немыслимо предоставленное несовершеннолетним самим законом управление их имуществом. В этом же смысле высказываются и наша судебная практика, и проект Гражданского уложения*(381).

Составление завещаний, по смыслу наших законов, невозможно для несовершеннолетних ни при каких условиях и с согласия их попечителей*(382), но для вступления в брак существуют особые сроки зрелости, не имеющие, впрочем, влияния на общую дееспособность, так что можно быть отцом семейства и все-таки не иметь способности для самых обыкновенных сделок. Возраст брачного совершеннолетия - 18 лет для мужчин, 16 для женщин, с изменением для некоторых местностей (в Закавказье для природных жителей 15 и 13 лет) и допущением некоторой venia aetatis по усмотрению местного епархиального архиерея (ст. 3 т. Х ч. I) в незначительном размере (15 ? для девицы, 17 ? лет для мужчины).

Индивидуальное исследование зрелости имеет у нас место и в применении к глухонемым. Опека длится для них до 21 года, а по наступлении этого возраста, если того пожелают их семейства, производится исследование способности глухонемого выражать свои мысли и изъявлять свою волю. Управнение с совершеннолетними зависит от Сената, который может и учредить над ними как попечительство, так и опеку (ст. 381).

В) Здоровье

1. Подобно возрасту здоровье в современном праве оказывает влияние только на дееспособность, и это легко объяснить тем, что, предполагая сознательную волю для совершения юридических актов, дееспособность, в отличие от правоспособности, может быть допущена лишь у здоровых и нормально развившихся людей. И если различию физического и психического здоровья соответствует различие физических и психических болезней, то из решающего значения сознательной воли для дееспособности само собой следует, что не физические, а одни лишь психические болезни могут влиять на дееспособность.

Правда, на ранних ступенях развития права различие юридических последствий физических и психических болезней оставалось неизвестным, и даже Средние века, если не отрицали, то чрезвычайно ограничивали, - по крайне мере, в отношении к наследованию и отчуждению различных имуществ, - не только дееспособность, но и правоспособность целого ряда и физически слабых лиц, напр., карликов, безруких, безногих, больных, стариков и т. д.*(383). Но эти ограничения правоспособности постепенно отпадали и были последствием той зависимости, в которую правоспособность ставилась от обнаружений физической силы и обязанностей военной службы. Современное гражданское право, обособленное от публичного и признавшее юридическую личность за каждым живым человеческим существом, отвергает эту связь физической силы и государственной службы не только с правоспособностью, но и с дееспособностью, и отрицает или ограничивает эту последнюю лишь при тех болезнях, которые производят аномальные состояния воли или делают невозможным сознательное отношение к совершаемым юридическим действиям. Поэтому физические недостатки и болезни остаются теперь, в принципе, без последствий для дееспособности, если только они не связываются с душевным расстройством или не выступают в виде опасных, напр., в случаях эпидемий, или постоянных недугов, вызывающих законодательное вмешательство. Иногда они служат и фактическим препятствием для совершения тех юридических действий, которые не могут быть совершены иначе, как при посредстве органа, отсутствующего или недостаточно развитого у одержимого ими лица. Но ни в одном из этих случаев нельзя видеть умаления право- или дееспособности, производимого физическими болезнями ка<