Понятие юридической сделки

Юридические сделки составляют важнейший из юридических фактов, на котором зиждется жизнь права. Они служат главной пружиной этой жизни и выражением личной свободы в праве. Нигде цель права - служить лицу не находит себе такого яркого выражения, как в юридических сделках, и мы не можем не согласиться с Зомом, когда он говорит, что в служении права лицу лежит смысл всего учения об юридических сделках*(544).

Все движение гражданского оборота, бесконечное обращение всякого рода благ совершается через сделки, которые преследуют различные цели, сопровождаются различными последствиями и подчиняются приспособленным к каждому из их типов правилам. Купля-продажа, наем, дарение, заем, абстрактное обязательство, поручение, полномочие и т. д. - представляют собой юридические сделки повседневной жизни; завещание, принятие наследства, усыновление, брак и пр. суть более редкие, но не менее важные по своим общественно-хояйственным и юридическим последствиям действия. При всем многообразии этих сделок и различии управляющих ими правил новейшая и, особенно, немецкая систематика гражданского права настаивает на объединяющих их чертах. Этим путем она пытается создать широкий базис для таких повторяющихся при всех или, по крайней мере, значительных группах юридических сделок понятий, каковы, напр., понятия волеизъявления и способности к этим волеизъявлениям, понятия недействительности и оспоримости, условия, срока, представительства и т. д.

Сказанным объясняется и постоянное осложнение и разрастание учения о юридических сделках, которое занимает теперь у немецких систематиков чуть ли не половину, а иногда и больше половины всей общей части гражданского права, переходя в таком же расширенном объеме даже в новые законодательные кодексы. Это - несомненно, результат излишнего теоретизирования, вызывающий против себя и реакцию, во главе которой стоит современный нам юрист Шлоссман. В своей книге, озаглавленной "Der Vertrag" (Договор) и вышедшей еще в 1876 г., он приходит к заключению, что понятие юридической сделки не имеет научной цены и составляет чисто схоластическую проблему. Но, возражая против схоластических приемов немецкой юриспруденции, сам Шлоссман ставит подлежащий решению вопрос так: возможно ли обосновать обязательную силу договора на воле лица? И уже из этой постановки вопроса видно, что Шлоссман оперирует понятием договора и сделки только в абстрактном смысле, отрешаясь от всех живых и практических задач договорного права. Вот почему он сам, не менее, чем его противники, стоит на схоластической почве, оторванной от жизни; и утверждая, что сделки как таковые не могут быть подчинены общим нормам, ничем не доказывает этого утверждения. Сделки следуют, несомненно, особым нормам, отличным от тех, которые применяются к юридическим отношениям, возникающим в силу одного закона и независимо или даже вопреки человеческой воле, каковы, напр., давность, обязанность вознаграждения за вред и убытки и т. д. Поэтому, и не защищая в этой области чрезмерного теоретизирования, мы можем сказать, что разнообразием отдельных видов сделок вовсе не исключаются общие им всем черты и что эта общность есть результат принципа, объединяющего все сделки. Этот принцип лежит в признанном объективным правопорядком самоопределении частной воли в отношениях гражданского права, и он не вызывает теперь в приведенной формулировке больших споров. Но отсюда еще далеко до бесспорности самого понятия юридической сделки и отдельных пунктов настоящего учения. Споры и контроверзы здесь далеко не исчерпаны, и в них лежит, вероятно, главная причина оппозиции Шлоссмана и его сторонников против всего учения о юридической сделке*(545).

Господствующее со времени Савиньи определение юридической сделки гласит, что это есть "изъявление частной воли", или "частное волеизъявление". Это определение принято теперь и в новом Немецком уложении. Оно находит свое объяснение в том, что как Савиньи со своими последователями, так и составители Немецкого уложения, говоря о сделке, имеют в виду, главным образом, договорные и обязательственные сделки, которые, в силу предоставленной им объективным правом почти неограниченной свободы заключения, служат как будто и в действительности единственным источником всех возникающих из них прав и обязанностей. Отсюда - и господствующее определение юридической сделки как такого частного волеизъявления, которое направлено на известные юридические последствия, наступающие именно потому, что они желанны и составляют содержание данного волеизъявления*(546). Но такое отождествление юридической сделки с изъявлением частной воли и установление причинной связи между частным волеизъявлением и юридическими последствиями сделки неправильно не только для сделок, лежащих вне обязательственного права, но и для самих обязательственных сделок.

Во-первых, под это определение не подойдут не только юридические сделки со сложным составом фактов, выступающим не сразу, а через известный промежуток времени, как мы видим это, напр., при условных сделках или дарениях на случай смерти, производящих свои юридические последствия не ранее, чем по наступлении условия или смерти дарителя, но и такие сделки, как договоры, требующие для своей действительности не одного, а, по крайней мере, двух волеизъявлений, равно как и сделки, по которым волеизъявление должно сопровождаться и каким-либо реальным действием, что можно видеть, напр., при займе, ссуде, поклаже, ручном залоге, платеже долга, традиции и т. д.

Во-вторых, если всякая юридическая сделка есть необходимое волеизъявление или объединение нескольких волеизъявлений, то далеко не всякое волеизъявление может быть юридической сделкой. Существуют волеизъявления, не имеющие ничего общего с целями права, напр., приглашение на танец, распоряжение по дому о приготовлении завтраков и обедов к известному часу, запрещенные и безнравственные действия и т. д. Возможны даже оборотные сделки, достигающие на практике своей цели, но не санкционируемые объективным правом и не представляющие поэтому юридических сделок: таковы лишенные судебной защиты биржевые сделки на разницу (см. напр., нашу ст. 14011 т. Х ч. I). То, что отличает юридическую сделку от других волеизъявлений, есть даваемая ей санкция права, и там, где нет такой санкции, нет и юридической сделки.

В-третьих, юридические последствия связываются, по общему правилу, не только с данным волеизъявлением, но и с сопровождающими его обстоятельствами, которые могут лежать либо в добавочных определениях воли участников сделки, напр., присоединяемом к ней условии, либо в содержании норм объективного права, основанных на природе заключенной сделки, куда можно отнести, напр., требование наличности вещи при традиции, - брака при установлении приданого и т. д. Уже поэтому не всякое волеизъявление производит те именно последствия, которые оно имеет в виду произвести, и эти последствия остаются в силе, несмотря на то, что они могут и противоречить данному волеизъявлению. Вступая, напр., в договор имущественного найма, можно думать, что приобретаешь вещное право, как это и признано некоторыми законодательствами, напр., прусским, тогда как по римскому и основанному на нем "общему праву" Германии возникающее здесь юридическое отношение будет чисто обязательственным. Или, принимая наследство в стране, где действуют начала римского наследственного права, иностранец в этой стране может думать, что, согласно законам своего отечества, он будет отвечать за долги наследства только в размере наследственной массы, и, не требуя на этом основании описи наследственного имущества, он окажется в результате вынужденным, вопреки своей воле, заплатить наследственные долги из своих средств. Еще пример: кто-нибудь продает лошадь, считая ее здоровой, тогда как она страдает скрытым пороком, который обнаруживается после продажи: продавец отвечает перед покупщиком за этот порок, не имея о нем представления и вовсе не ожидая такого последствия от совершенной им сделки*(547).

В-четвертых, юридические последствия сделки не могут иметь своей причиной индивидуальной воли уже потому, что они представляют собой защиту объективным правом тех фактических отношений, которые признаются им заслуживающими юридической защиты. И если бы на первом месте стояла здесь индивидуальная воля, то эта последняя была бы поставлена выше объективного правопорядка и получалось бы полное противоречие с тем, что происходит в действительности. Кроме того, из представления об индивидуальной воле как источнике права следовало бы заключение, что закон есть только констатирование права или гипотетическое суждение, в смысле Цительмана, о том, что в таких-то условиях наступает то-то, а в других не наступает*(548).

Говоря иначе, закон и в юридическом смысле был бы одним свидетельством о существующем отношении причинности, и законодатель, подобно испытателю природы, не делал бы ничего, как только удостоверял это отношение причинности. Но куда девалось бы тогда нормативное действие закона, и как могли бы мы мыслить в таком порядке идей юридические последствия недозволенных действий? Лица, совершающие эти действия, не имеют, конечно, воли вызвать против себя установленные на эти случаи юридические последствия, и, если бы они в редких случаях и имели такую волю, то последствия недозволенных действий наступали бы, во всяком случае, не на основании этой воли, а на основании закона, который никогда не перестает рассматривать недозволенные действия как правонарушающие, а не правозарождающие факты. Поэтому теория индивидуальной воли, принимаемой за источник права, сама заключает себя в заколдованный круг - на вопрос, чего хочет закон, он отвечает: того, что хочет индивидуальная воля, а на вопрос, чего хочет индивидуальная воля, она не может ответить иначе, как ссылаясь на тот же закон*(549).

Из всего сказанного один из современных нам юристов, Lotmar, сделал первый, в своем сочинении "Ueber die causa im rцmischen Recht", вышедшем еще в 1875 г., следующий вывод: "Так как изъявление воли производит юридические последствия только благодаря объективному праву, то направление этого волеизъявления на юридические последствия безразлично". С этих пор в литературе настоящего вопроса установилось два противоположных течения. Одно из них, к которому принадлежат Брунс, Виндшейд, Цительман, Енекцерус и многие другие, держится твердо за старый догмат воли и продолжает считать частное волеизъявление за правозарождающий факт юридической сделки. Это мнение есть выражение в праве индивидуалистического мировоззрения, в силу которого основание права не может лежать нигде, как в индивидуальной воле; эта последняя охраняется как человеческая воля и потому же сопровождается юридическими последствиями. Но против этого мнения, кроме приведенных выше соображений говорит и все, что подрывает почву под индивидуалистическим миросозерцанием как в праве, так и в других областях знания*(550).

Другое течение, представленное главным образом Лотмаром, Шлоссманом, Тоном, Бехманом, Ленелем, Колером и др., приписывает последствия юридической сделки исключительно объективному праву и ни в каком смысле - воле сторон. Стороны путем своего волеизъявления приводят лишь в движение объективное право, дают ему как бы механический толчок, после которого действует одно объективное право, а не частное волеизъявление. Но и это мнение не может быть принято во всей его целости, так как некоторые из сделанных против него возражений имеют решающее значение. Во-первых, неправильно ссылаться, как это делают многие из принадлежащих сюда писателей, на то, что индивидуальная воля направлена в сделке не на юридические последствия, установленные объективным правом, а только на экономический или практический результат удовлетворения соответствующих ее цели потребностей. Виндшейд опровергает эту ссылку указанием, что стороны в сделке стремятся всегда к результату, связанному необходимо с правом, так как, приобретая, напр., какую-нибудь вещь, желают и юридической защиты этого приобретения. Иначе, т. е. при желании одного экономического результата, не получалось бы его юридической защиты, и уже поэтому направление на юридические последствия не может не лежать в индивидуальной воле участников сделки. Гирке замечает по этому поводу, что "юридические сделки производят не только юридические, но и хозяйственные, социальные и нравственные последствия, но они не достигают своей жизненной цели или не вполне достигают ее, если ими не осуществляется, в то же время, и правовая цель"*(551). Во-вторых, из того, что юридические сделки производят иногда, сверх желанных, и иные последствия, и даже такие, которые противоречат воле их установителей, не следует того, чтобы желанные ими последствия наступали не потому, что они именно желанны*(552). В-третьих, при сведении всех юридических последствий одинаково и однообразно к нормам объективного права, различие этих последствий в отношении к юридическим сделкам и недозволенным действиям было бы так же необъяснимо, как и при сведении тех же последствий к индивидуальной воле.

Воспользуемся примерами, приводимыми Эннекцерусом для доказательства той мысли, что сведением юридических последствий сделки к объективному праву нельзя прийти ни к ясному представлению об юридической сделке, ни к разграничению ее от недозволенного действия. Кто-нибудь совершает убийство для того, чтобы ускорить наследование ближайших родственников убитого; бездомный бродяга крадет для того, чтобы попасть в тюрьму; я обязуюсь уплатить кому-нибудь 100 руб. Во всех трех случаях мы имеем налицо состав фактов, с которым закон связывает известные юридические последствия, и эти последствия наступают, будучи одинаково желанны для заинтересованных лиц. Но в двух первых случаях эти последствия наступают независимо от того, желанны они или нет: ближайшие родственники наследуют убитому, все равно, с каким бы намерением он ни был убит; вор попадает в тюрьму, все равно, совершил ли он кражу с этим или каким-либо иным намерением. И только в третьем случае мы говорим о юридической сделке, так как, обязываясь уплатить 100 р., я вызываю лишь те юридические последствия, необходимым условием которых является мое волеизъявление. Поэтому для понятия юридической сделки недостаточно простого совпадения желанных юридических последствий с теми, которые устанавливаются объективным правом, а необходимо такое отношение между теми и другими последствиями, при котором первые являлись бы условием последних, и эти последние получали бы силу только при наличности первых*(553).

Мы остановились с некоторыми подробностями на споре между сторонниками индивидуальной воли и объективного правопорядка в отношении к юридическим последствиям сделок - потому, что этот спор имеет не только теоретическое, но и важное практическое значение. Стоя на точке зрения индивидуальной воли, мы должны были бы признать, что эта последняя имеет решающее значение для всех последствий юридических сделок и что эти последствия могут быть только такими, какими их желает индивидуальная воля. Тогда всякая ошибка и другие недостатки воли - даже в тех случаях, когда они оставались бы нераспознаваемыми для других участников сделки и третьих лиц - вели бы к уничтожению сделки, заключенной при наличности ошибки и других пороков воли, а учение об ошибке заняло бы первенствующее место во всей теории права. Напротив, с точки зрения причинной связи объективного права с юридическими последствиями сделки индивидуальная воля служит только поводом для обнаружения последствий, вперед установленных объективным правопорядком по соображению не только с индивидуальной волей, но и со всей окружающей ее средой и со всеми требованиями гражданского оборота. Индивидуальная воля получает здесь юридическое значение только тогда, когда она выражена вовне, сделана чувственно наблюдаемой и распознаваемой для того, кого она хочет управомочить или обязать.

Этого пункта учения о юридической сделке мы коснемся еще впоследствии и заключим здесь изложение спора между сторонниками индивидуальной воли и объективного правопорядка замечанием, что истина может лежать только в синтезе обоих направлений. Ни индивидуальная воля, ни объективное право, взятые врозь друг от друга, не производят юридических последствий сделки: первая - потому, что она не может иметь юридического значения вне своей адекватности или соответствия объективному праву, последнее - потому, что оно получает значение для субъективных прав только в связи со своим осуществлением актом сознательной индивидуальной воли. Таким образом, юридические последствия сделок представляют собой результат индивидуальной воли и объективного права как одного нераздельного целого*(554), и если не может быть юридической сделки без санкционирующих ее норм объективного права, то из того, что объективное право предоставляет часто, и, особенно, в обязательственных отношениях, заинтересованным лицам почти полную свободу заключения сделок в отношении как их формы, так и содержания, следует само собой, что самоопределение частной воли составляет самую характерную черту сделки. Юридическая сделка влияет на мои юридические отношения только тогда, когда я этого хочу и выражаю это хотение в своих действиях.

Из сказанного видно, что сделка есть не всякое волеизъявление, а лишь такое, которое имеет целью произвести то или другое отношение вместе с признанными за ним объективным правом последствиями. Это определение обнимает неограниченное число единичных сделок, большинство которых облекается объективным правом в известные типы, каковы, напр., купля-продажа, заем, брак, завещание и т. д. Эти типы сделок подчинены действию частью диспозитивных, частью принудительных норм: первые дополняют изъявления частной воли, предоставляя им известный простор в выборе как формы, так и содержания; последние требуют безусловного повиновения и не допускают ни видоизменения, ни выбора. Это значит, что юридические отношения создаются не произволом отдельных лиц и их субъективных побуждений. Юридическая жизнь вращается в кругу признанных объективным правом гражданских сделок, и если им устанавливается известное и ограниченное число типов таких сделок, то гражданскому обороту остается только приспособляться к ним. Поэтому в юридическую сделку и не может быть вкладываемо любое содержание индивидуальной воли. Нельзя, напр., по сделке установить вещное право выкупа или отказаться от права на судебную защиту. Но как далеко простирается здесь простор, предоставляемый индивидуальной воле?

Прежде этот простор понимали очень широко и индивидуальной волей объясняли действие большинства гражданских прав. Границу господства этой воли находили только в принудительных нормах объективного права, но не определяли ближе области действия этих последних и довольствовались утверждением, что они не играют большой роли в гражданском праве. Диспозитивные нормы считались, напротив, настоящей ареной действия индивидуальной воли, хотя и они во многих случаях так же ограничивают эту волю, как принудительные нормы.

Но здесь дело не в различии диспозитивных и принудительных норм, а в определении границы, которую те и другие ставят индивидуальной воле. И эта граница неодинакова для различных прав. В общем, можно сказать лишь то, что индивидуальную волю нельзя считать и в области права ни абсолютно свободной, ни абсолютно связанной законом: она пользуется относительной автономией, пределы которой определяются различно в различных отраслях права. Общим правилом - по крайней мере, в гражданском праве - остается не формулированное ни в одном законодательстве и часто критикуемое юристами-государственниками, но тем не менее действующее и установленное еще школой "естественного права" - положение, в силу которого все не запрещенное законом дозволено. Свобода есть общее правило, а ограничения ее должны быть в каждом отдельном случае доказаны; индивидуальная воля в области гражданского права автономна до тех пор, пока ее не стесняет закон. И с наибольшими стеснениями ее мы встречаемся в области семейного и наследственного права. Для половых отношений существует только одна юридическая форма - брак. Усыновить кого-нибудь можно только в качестве сына, а не брата или лица, наделенного каким-либо иным качеством. Завещание, законные доли наследства и наследственный договор имеют определенное содержание и формы, от которых нельзя отступать. Больше простора индивидуальной воле дает имущественное право, но и здесь, в области вещного права, римляне знали, напр., кроме собственности, только четыре вида вещных прав: сервитут, эмфитевзис, суперфиций и залог. Германское право расширило этот круг признанных вещных прав, но проводило большие различия в отношении действия этих прав, считая, напр., одни из них переносимыми, другие - непереносимыми и т. д., а новейшие законодательства, в числе которых находится и Немецкое уложение, продолжают ограничивать содержание сделок как по семейному, наследственному, так и вещному праву. Во всех этих областях права юридическое принуждение решительно преобладает над индивидуальной свободой, которой предоставлен только выбор института, но не его ближайшего содержания, определяемого законом.

Совсем другое мы видим при обязательственном договоре, этом чаще всего встречающемся виде юридических сделок и более всех других осуществляющем принцип частной автономии в гражданском праве. Индивидуальной воле дан здесь наибольший простор, и мы не ограничены более определенным числом договорных типов, как это было в Риме. Напротив, всякое соглашение сторон в области обязательственного права производит предположенные им последствия, если это соглашение остается в границах, указанных законом для юридических сделок вообще. Этот принцип выражают обыкновенно словами: pacta sunt servanda, и он ежедневно вызывает к жизни и такие сделки, которые не подходят под ранее установленные типы: тут всегда возможно образование и новых видов сделок. Немецкое уложение объявляет юридически действительным "всякое дозволенное на почве гражданской жизни соглашение, направленное на установление или изменение юридических отношений".

Что касается ограничений индивидуальной воли и при обязательственных сделках, то к ним следует причислить: во-первых, общие нормы о дозволенных и недозволенных сделках, во-вторых, такие же общие нормы об условиях действительности сделок, напр., о дееспособности сторон, форме заключения сделок и т. д., и в-третьих, особые нормы, касающиеся содержания только известных сделок, напр., запрещение наниматься на всю жизнь, отдавать в наймы недвижимое имущество на срок свыше установленного в законе, обязываться неограниченно пребыванием в состоянии какого-нибудь нераздельного имущественного общения и т. д. Все эти ограничения носят характер принудительного права и влекут за собой, как мы увидим это ниже, либо полную недействительность сделки, либо недействительность ее до того момента, когда противоречащее этим ограничениям содержание сделки будет исправлено. Об исключении или обходе этих ограничений частным соглашением заинтересованных сторон не может быть речи, так как объективное право вступило бы в противоречие с самим собой, если бы оно разрешало на основании частного соглашения то, что оно же запрещает на основании общей нормы*(555). Но мы столкнемся впоследствии и с такими нарушениями существующих норм о сделках вообще и их содержании при известных типах сделок, которые ведут не к уничтожению, а только к оспариванию или превращению одной сделки в другую (конверсия).

Заметим, наконец, что, если большинство сделок направлено на установление, изменение и прекращение юридических отношений, то встречаются, несомненно, и такие юридические действия, которые не характеризуются этим направлением, но сопровождаются последствиями, подобными последствиям юридических сделок. Таковы, напр., дача и отмена полномочия, отказ в одобрении какой-либо сделки, уговор о заключении сделки в определенной форме и т. д. Не считать эти юридические действия сделками было бы, по верному замечанию Регельсбергера, непрактично, так как к ним применяются в огромном большинстве случаев те же положения о дееспособности, представительстве, влиянии принуждения, ошибки и т. д., что и к остальным сделкам*(556).

В нашем законе нет особых определений об юридических сделках, и самое слово "сделка" употребляется не в смысле соответствующего ему общего понятия, а только в отдельных случаях применения этого понятия. Упоминается, напр., о "мировой сделке", о "сделках с премией" и т. д. (ст. 1401, т. Х, ч. I). Впрочем, попадаются законы, которые говорят и о "всякого рода", и "всех сделках" вообще (ст. 1540 и 2334, там же). Но не следует думать, чтобы понятие сделки, как оно выше установлено, было чуждо нашему законодательству. Понятие это только затемняется тем, что для обозначения его наш закон чаще всего пользуется термином: "способы приобретения прав на имущество". Перечисляя, напр., различные способы приобретения прав на имущество, примеч. к ст. 699 называет только известные сделки: пожалования, духовные завещания, договоры и обязательства и т. д., не исчерпывая даже всех способов приобретения (опущено давностное владение, находка, клад, овладение, правонарушение и т. д.); и отсюда можно было бы заключить, что понятие сделки сводится у нас к одним способам приобретения прав на имущество. Но это заключение было бы ошибочно, так как из других постановлений нашего права видно, что юридические последствия соединяются и у нас с действиями, имеющими целью не только приобретение, но также изменение и прекращение прав. Можно сослаться на ст. 1545, которая предоставляет сторонам уничтожение договора по взаимному согласию. Отсюда следует, что стороны, имея право прекращать договор, уже поэтому имеют право и изменять, и дополнять его: из права на большее само собой вытекает и право на меньшее. Поэтому договор может служить и у нас основанием как для приобретения, так и для изменения и прекращения правоотношений. Статья 2058 т. Х предоставляет заимодавцу право передачи заемных писем в другие руки, указывая этим на допущение и таких сделок, которые направлены на перенесение прав от одного лица на другое. Наконец, ст. 699 и 700 подтверждают оба основных принципа юридической сделки: первая из этих статей требует, чтобы приобретение прав на имущество совершалось способами, "в законах определенными", и этим подчиняет сделки нормам объективного права; вторая - настаивает на "непринужденном произволе и согласии" как необходимой черте "всех способов приобретения прав".