Серия: Педагогика. 2088. Том 9, выпуск 1. С. 21-30

Вопрос о том, являлся ли период цар­ствования Петра I разрывом с предше­ствующей исторической традицией в жизни страны или же был логическим продолжением тенденций развития, проявившихся еще при его предшест­венниках, всегда оставался предметом острых споров, дискуссий и обсуждений как среди профессиональных историков, так и среди мыслителей и обществен­ных деятелей России на протяжении по­следних двух столетий. … Целью нашей работы является попытка ответить на вопрос о том, на­сколько адекватно представлены в со­временных учебных пособиях, предна­значенных для вузов, существующие в российской историографии концепции, особенно в применении к последним десятилетиям XVII в. Сразу же отметим, что мы склонны солидаризоваться с ис­следователями, чья точка зрения по этому предмету формулируется сле­дующим образом.

Начавшись с грандиозных потрясе­ний Смуты и закончившись воцарением Петра I, XVII в. знаменовал собой нача­ло движения России по европейскому пути развития. Именно этот век принес в Московскую Русь те многочисленные новшества, с внедрения в жизнь кото­рых начались процессы ее «модерниза­ции» и «европеизации». В современной исторической науке этот период все ча­ще оценивается как время подготовки будущих реформ, когда происходили накопление и концентрация материаль­ных и духовных ресурсов страны, тре­бовавшихся для последовавшего в XVIII столетии «большого скачка». Именно в XVII в. осуществлялись мно­гие из тех преобразований, что были широко развернуты затем Петром I.

Довольно долгое время среди исто­риков господствовало убеждение, что именно в результате многообразных и всеохватывающих реформ Петра I Рус­ское государство вошло в число евро­пейских великих держав нового време­ни, превратившись из Московской Руси в Российскую империю. Согласно этому традиционному взгляду, идущему еще от С.М.Соловьева, деятельность Петра можно уподобить своеобразной «рево­люции сверху», ознаменовавшей собой радикальный разрыв с прошлым страны и гигантский шаг вперед по пути исто­рического прогресса. … Потом он скорректировал свои взгляды, заявив, что «произвол од­ного лица, как бы сильно это лицо ни было, не может переменить течение на­родной жизни, выбить народ из его ко­леи», и что «великий человек есть сын своего времени и своего народа... его деятельность есть результат всей пред­шествовавшей истории народа». Сущность же предыдущего, XVII столетия, особенно его последней четверти, Соловьев обо­значал кратко и емко: «Старая Россия оканчивалась, начиналась новая».

Подобные оценки преобладали по отношению к петровским реформам и в советской историографии. Конечно, здесь мы встречаем более сдержанное отношение к личности преобразователя и тем способам, с помощью которых воплощались в жизнь его идеи. Но об­щий ход мыслей большинства исследо­вателей вполне сопоставим со взглядом Соловьева, разумеется, с поправкой на большее внимание, уделявшееся ими социально-экономическим аспектам развития страны. Эта отличительная особенность отношения к Петру хорошо подмечена М. Геллером: «Первый рус­ский император утверждался на стра­ницах исторических работ в роли вели­кого монарха, строителя сильного централизованного государства...». По остроумному замечанию Е. В. Анисимова, «Петр, по­жалуй, единственный деятель отечест­венной истории, который почти безбо­лезненно перешел роковой для многих авторитетов и ценностей старого мира рубеж 1917 года, чтобы остаться в об­щественном сознании как гениальный реформатор, превративший Россию в великую державу». …

Нужно заметить, что и крупнейшие исследователи, посвятившие свое науч­ное творчество именно изучению пет­ровской эпохи (прежде всего Е. В. Ани­симов и Н. И. Павленко), также считают необходимым резко разграничивать в истории страны XVII и XVIII столетия. Так, Н. И. Павленко, хотя и отмечает, что «Петр получил в наследие целый ком­плекс начинаний в экономической, со­циальной, политической и культурной жизни общества», но указывает вместе с тем, что преобразователь «намного ус­корил развитие начал, полученных в на­следие». А в од­ной из последних работ Е. В. Анисимова мы и вовсе сталкиваемся с без­апелляционным утверждением: «Несо­мненно, что петровским реформам предшествовал серьезный структурный кризис, в котором оказалась Россия, ее социально-политическая организация, культура, ее государственность в конце XVII в.»...

Однако существует и другой взгляд на проблему петровских преобразова­ний, их связи с предшествующим столе­тием и их глубокой обусловленности именно тем направлением, в котором двигалась страна уже на всем протяже­нии XVII в. Впервые его высказал еще В. О. Ключевский в «Курсе русской ис­тории», не отрывая эпоху Петра от эпо­хи Московской Руси XVII столетия, а наоборот, показывая на многочислен­ных конкретных примерах неразрывную связь этих двух времен. В частности, Ключевский отмечал, что «уже до Петра начертана была довольно цельная пре­образовательная программа, во многом совпадавшая с реформой Петра, в ином шедшая даже дальше ее». Анализируя социаль­но-политическую сторону преобразова­ний, Ключевский так оценивал деятель­ность Петра в отношении государственного и общественного строя России того времени: «Не трогая в нем старых основ и не внося новых, он либо довершал на­чавшийся в нем процесс, либо переина­чивал сложившееся в нем сочетание со­ставных частей». Таким образом, говорить о «революционно­сти» действий реформатора можно лишь в связи с их масштабами и широ­той размаха, но никак не в отношении их внутренней сущности и качествен­ных характеристик.

Подобный подход приобрел актуаль­ность в отечественной исторической науке на протяжении последних полу­тора десятилетий. Например, даже А. Н. Медушевский, интерпретируя ре­формы Петра как процесс смены одной системы управления государством дру­гой (администрация традиционного ти­па уступает место попыткам рациональ­ной организации управления), тем не менее утверждает: «Наметившиеся у истоков формирования русской госу­дарственности направления социальной эволюции достигают кульминации в но­вый период русской истории, подготав­ливая утверждение абсолютизма в пет­ровскую эпоху и во многом обуславливая его дальнейшее развитие» …

Обратившись к одному из наиболее популярных на сегодняшний день ву­зовских учебников по отечественной истории (под редакцией директора Ин­ститута российской истории чл.-корр. РАН А. Н. Сахарова), мы находим, что описанная выше позиция вполне разде­ляется его авторами. В тексте приводит­ся обширная цитата, принадлежащая современному исследователю А. А. Пре­ображенскому и характеризующая пе­риод правления отца Петра, царя Алек­сея Михайловича. Суть ее сводится к следующему: «Все полезное могло най­ти место на русской почве. Это - прямое предвестие эпохи Петра Великого. Между сыном и отцом не было пропас­ти, которую нужно было бы преодоле­вать одним прыжком. Преобразователь России начал движение с подготовлен­ной основы - движение более реши­тельное и ускоренное, и без накоплен­ного потенциала предыдущей поры такое движение неминуемо потерпело бы неудачу». Для доказательства этого тезиса доста­точно вспомнить, какие люди входили в ближайшее царское окружение: первый русский «западник» А. Л. Ордин-Нащокин, охотно интересовавшийся всеми европейскими новинками боярин А. С. Матвеев и др. Наконец, не будем забывать и о том, что успешный исход Тринадцатилетней войны с Речью Посполитой 1654-1667 гг. - переход Смо­ленска и Левобережной Украины под власть Москвы, был достигнут армией, переформированной уже на регулярных началах: поместное дворянское ополче­ние сменили на театре боевых действий рейтарские и солдатские полки, сфор­мированные из «даточных людей», фак­тически рекрутов. Все эти тенденции получили свое дальнейшее развитие и в последние десятилетия XVII в.

Когда в самом начале 1676 г. умер царь Алексей Михайлович, на престол вступил его старший сын Федор. В его короткое царствование (1676-1682 гг.) произошло немало значительных собы­тий, одним из которых, в частности, стала военная реформа. Ее проведение диктовалось на­стоятельной необходимостью в услови­ях продолжавшейся русско-турецкой войны 1673-1681 гг.. …

Сложившееся за многие десятилетия традиционное представление о царе Фе­доре Алексеевиче как о правителе сла­бом и несостоятельном, подверженном чужому влиянию, к тому же слабого здоровья, в последние годы было под­вергнуто критике и существенно пере­смотрено. В самом деле, такие важней­шие мероприятия, как проведение в 1678-1679 гг. общей переписи тяглых дворов по всей стране и окончательный переход к подворной системе налогооб­ложения, работа Собора государевых ратных и земских дел в 1680-1681 гг., результатом которой стал знаменитый указ об отмене местничества в январе 1682 г., и другие события вряд ли могли быть осуществлены без личного участия самодержца или помимо его воли. Сло­жившаяся ситуация настоятельно требо­вала кардинальных решений: по словам А. П. Богданова, «к воцарению Федора Алексеевича в январе 1676 г. Россия пришла с повышенными налогами, экс­тренными поборами и разорительными откупами, истощенными мобилизаци­онными ресурсами и распыленными на огромном фронте войсками». В этих сложных условиях, как справедливо замечает другой совре­менный исследователь, «правительство Федора Алексеевича провело ряд зако­нодательных и организационных меро­приятий, направленных на повышение эффективности вооруженных сил и управления ими».

Укажем на важнейшие составляющие этих преобразований. Среди них прежде всего необходимо отметить введение в 1680 г. на большей части центральной территории Русского государства воен­ных округов (разрядов), подобных тем, что уже существовали на его погранич­ных окраинах (Белгородский, Севский и др., а в Сибири - Тобольский, Томский, Енисейский разряды). Теперь к ним прибавились также Московский, Вла­димирский, Рязанский и Тамбовский разряды, в результате чего «вся терри­тория государства... была организаци­онно приспособлена к регулярной воен­ной службе». Специфика разрядного управления оп­ределялась тем обстоятельством, что первый воевода каждого разряда являл­ся главой местной администрации в мирное время и командующим армией в военное. Входившие же в границы того или иного разряда уездные города пре­вращались (в зависимости от того, какие армейские соединения там квартирова­ли) в города полковые и корпусные (ге­неральские). Скажем, на территории Белгородского разряда «квартировали в соответствующих городах и носили их имена по рейтарскому и солдатскому полку в Курске, Белгороде, Козлове, Мценске и Ельце».

Военно-окружная реформа Федора Алексеевича по-разному интерпретиру­ется исследователями. Например, М.К.Любавский связывал ее с необхо­димостью наведения порядка «в области военно-финансового управления». …. Ближе к истине, по нашему мнению, подходит А. В. Малов, квалифицируя эти меры правительства Федора Алексеевича как направленные на дальнейшую центра­лизацию управления армией, когда «бо­лее четкая система управления стала в то же время и более жесткой».

Возможно, прав А. В. Малов, считая, что для эффективности армейских пре­образований «требовалась реформа фи­нансово-фискальной системы государ­ства с повышением контроля за оборотом и прохождением денежных и материальных средств. Однако все по­пытки Федора Алексеевича пополнить казну потерпели фиаско. Денег на ар­мию найти так и не смогли». Спустя несколько десятилетий Петр I, как известно, будет пытаться решать эту проблему введением подушной подати и передачей функций по ее сбору с на­селения страны в руки военных.

Как бы то ни было, в уже упоминав­шемся нами учебном пособии все эти факты получили достаточно адекватное отражение. Более того, авторы сочли необходимым остановиться и на проек­тах тех реформ, которые в итоге оста­лись нереализованными. Разработку их связывают обычно с именем боярина кн. В. В. Голицына. Реформы эти долж­ны были затронуть сферы судопроиз­водства, государственного управления и церковной иерархии. Более того, укажем, что именно к Федору, а не к его младшему брату Петру Алексеевичу восходит идея о «государственном благе» как основ­ной силе, направляющей все действия монарха. Вводить при московском дворе европейские нравы и наряды также впервые начал именно Федор Алексее­вич, отдававший предпочтение поль­скому платью и не поощрявший при­верженцев старинных обычаев. Да и первой женой царя стала дочь небогато­го служилого дворянина, вероятно, польского происхождения. Однако дей­ствия правительства сдерживало глухое сопротивление московского дворянства, не желавшего расставаться со своими привилегиями, и высших церковных чинов, не без оснований опасавшихся культурной интервенции с Запада.

….Тем более удивительно, открыв са­мый «свежий» из используемых ныне учебников по истории России, вышед­ший под редакцией покойного академи­ка РАН Л. В. Милова, обнаружить, что обо всех этих важнейших явлениях и процессах в его тексте не говорится практически ни слова! …..

Как известно, Петра Алексеевича пы­тались впервые провозгласить царем сразу же после смерти царя Федора в конце апреля 1682 г. Об этом договари­вался патриарх Иоаким с матерью царе­вича, Н. К. Нарышкиной. Однако заго­ворщики недооценили взрывоопасность ситуации в Москве. Насилия, вымога­тельства и взятки приказных и военных начальников, развернувшиеся в послед­ние годы правления Федора, вызывали нарастающее недовольство массы стрельцов, солдат и прочих мелких слу­жилых людей. Когда их надежды найти управу на своих полковников у прави­тельства Нарышкиных оказались тщет­ными, разразился знаменитый стрелец­кий бунт. ….

Расхлебывать эту кашу пришлось сторонникам Милославских во главе с царевной Софьей Алексеевной. Еще 29 мая она добилась для себя титула ре­гентши при малолетних братьях, а затем сделала канцлером (главой правительст­ва) своего фаворита кн. В. В. Голицына. Подтянув к Москве дворянское ополче­ние, Софья и Голицын внезапно поки­нули столицу со всем двором и, опира­ясь на собранные войска, предъявили стрельцам ультиматум, после чего те сдались и принесли присягу на верность новому правительству. Так удалось раз­решить политический кризис 1682 г., продолжавшийся в течение нескольких месяцев после смерти царя Федора Алексеевича и, что необходимо запом­нить, спровоцированный теми, кто не разделял курса на «европеизацию» России. Софья и Голицын продолжали поли­тику предыдущего царствования. Одна­ко те же причины, что привели к прова­лу начинаний царя Федора Алексеевича, сгубили в итоге и правительство его се­стры. Особенно пугали дворянство слу­хи о замыслах Голицына по освобожде­нию крестьян и реформе судопроиз­водства. Поэтому, когда в августе 1689 г. сторонники Нарышкиных и царевича Петра, поддерживаемые церковными иерархами, пошли на провокацию, рас­пустив слух о походе стрельцов на под­московное с. Преображенское с целью завершить то, что якобы они не успели сделать 7 лет назад, она принесла про­сто блестящий результат. Петр в панике бежал в Троице-Сергиев монастырь, ку­да последовали за ним и его родствен­ники и приближенные. За несколько не­дель все было кончено: регентшу покинули большинство бояр и воена­чальников, один за другим отправляв­шиеся в лагерь Петра. …Софья была отправлена в заточение в Новоде­вичий монастырь, а В. В. Голицын - в ссылку на север, где и умер в 1713 г.

Изложенная здесь версия событий 80-х гг. XVII в., конечно, далека от об­щепринятой. Но, по нашему мнению, давно уже пора отказаться от представ­ления о том, что люди, оказывавшие поддержку Петру I в годы его детства и юности, могли внушить ему мысли о необходимых стране реформах. Напро­тив, будущего преобразователя привела к вершине власти именно партия тради­ционалистов, противников европейского влияния. Совершенно справедливо его воцарение описывается следующими словами: «Жизнь страны поначалу как бы повернулась вспять. Все реформы Софьи - Голицына были остановлены. Нарышкины держались за старину. Это были противники нововведений, люди малообразованные, заскорузлые». И лишь после смерти своей матери в 1694 г. Петр, бывший царем лишь по имени, становится и фактическим пра­вителем государства. О том же, что ус­пели сделать Нарышкины, находясь у власти, можно судить по следующему факту. Еще в Крымских походах 1687 и 1689 гг. в составе русской армии преоб­ладали рейтарские и солдатские полки. Однако уже во время Азовских походов Петра I 1695-1696 гг. мы видим в составе походного войска лишь несколько сол­датских полков (в том числе петровские «потешные», Преображенский и Семе­новский), слабо выделяющихся на фоне общей массы поместного дворянского ополчения и стрелецких полков. Что же произош­ло за истекшие со времени падения пра­вительства царевны Софьи 5-6 лет? Ответ на этот вопрос дал в свое время еще В. О. Ключевский: «Дворянство ока­зало деятельную поддержку матери Петра в борьбе с царевной Софьей и ее стрельцами, и с падением царевны всплыли наверх все эти Нарышкины, Стрешневы, Лопухины. которым было не до благоустройства государственной обороны. Они, по-видимому, и спустили тяготившееся иноземным строем дво­рянство на более легкий, русский». Конечно, возможно преувеличением выглядит его утверждение о том, что «комплектова­ние войска Петр застал в полном рас­стройстве», но факт остается фактом - большинство мер по переводу русской армии на регулярную основу, предпри­нимавшихся в царствование Федора Алексеевича и царевны Софьи, оказа­лись в дальнейшем благополучно забы­ты. И не случайно Петру придется на­чинать с того же, что уже делалось его предшественниками.

… Даже полки стрельцов, с кото­рыми, как обычно считается, Петр жес­токо расправился после мятежа 1698 г., затем «были не только реставрированы, но и сформированы вновь на прежних основаниях», а со временем «наиболее боеспособные кадры стрелецкого войска были поглощены регулярной армией и превратились в солдат». И только с 1705 г., когда завершилось складывание единообраз­ной рекрутской системы комплектова­ния армии, начался процесс унификации всех ее соединений, позволивший в 1711 г. ввести твердые штаты для поле­вых войск. Гарнизонные же войска, вы­полнявшие функции резерва полевой армии, а также служившие для подавле­ния волнений внутри страны, обрели более-менее стройную организацию лишь к 1720 г.

Традиционно считается, что деятель­ность Петра, прежде всего связанная со строительством регулярной армии, по­влекла за собой коренной поворот в жизни Московской Руси и превращение ее в Российскую империю. Однако, на наш взгляд, следует согласиться скорее с утверждением о том, что «новатор­ский характер многих деяний Петра за­частую преувеличивали, и это характер­но, в том числе, для военной сферы. Новыми здесь были лишь размах пред­принятых мер и та последовательная решимость, что лежала в основе наме­рения Петра сделать Россию европей­ской державой». Нельзя не отметить, скажем, несомнен­ной преемственности между русской армией, строившейся в начале XVIII столетия Петром I, и войсками «нового строя», доставшимися ему в наследство от его предшественников. С точки зре­ния геополитических задач, стоявших перед страной в XVII в. (возвращение утраченного в ходе Смуты и закрепле­ние за собой Украины), именно войска «нового строя», постепенно составив­шие основу вооруженных сил России вместо дворянского ополчения, и были тем средством, которое требовалось для их решения. Эти соединения успешно зарекомендовали себя в войнах с Речью Посполитой, Швецией и Османской им­перией. В связи с этим вызывают, по мень­шей мере, удивление слова Е. В. Анисимова о «потере боеспособности рус­ской армии, которая во второй половине XVII в. почти не одерживала побед над не самыми сильными в военном смысле соседями - татарами, турками и поляка­ми». Напро­тив, ход и результаты тех вооруженных конфликтов, в которые было вовлечено Русское государство на протяжении второй половины XVII столетия, одно­значно свидетельствуют об обратном. Как раз в ходе войн с поляками и турка­ми регулярные части показали себя с наилучшей стороны. Можно вспомнить и о том, что сам Петр I отнюдь не счи­тал себя создателем русской регулярной армии, в преамбуле своего знаменитого «Устава Воинского» 1716 г. указывая на своего отца, царя Алексея, который еще до него «регулярное войско употреблять начал». Это мне­ние императора разделялось и его спод­вижниками. Можно вспомнить известное вы­сказывание генерал-кригс-комиссара кн. Я. Ф. Долгорукова, прямо заявившего Петру: «Отец твой. тебе устроением регулярных войск путь показал, да по нем несмысленные все его учреждения разорили, что ты, почитай, все вновь делал и в лучшее состояние привел». Выше мы упоминали, что упадок регулярных частей в составе русской армии был связан с кратковре­менным периодом пребывания у власти клана Нарышкиных (1689-1695 гг.). Вполне понятно, впрочем, что признать заслуги своего старшего брата, царя Фе­дора, и его сестры Софьи в деле про­должения армейских преобразований Петр конечно же не мог. Но даже в по­добной интерпретации подчеркнута ге­нетическая связь между теми солдатами, которые сначала были разбиты шведами под Нарвой, а затем громили их под Полтавой, с их предшественниками, сражавшимися в Белоруссии и на Ук­раине против поляков и турок-османов. Таким образом, налицо парадоксаль­ная ситуация: огромное количество ис­торических фактов, уже введенных в научный оборот и прекрасно известных специалистам-историкам, далеко не все­гда находят адекватную интерпретацию в рамках современных учебников и учебных пособий по отечественной ис­тории указанного периода. Более того, продолжаются попытки доказать, что Россия в XVII в. не имела никаких пер­спектив на будущее, и спасло ее только чудесное явление Петра Великого. Оправдать такую позицию, по нашему мнению, способно разве что слепое следование давней традиции, но вряд ли это необходимо в наши дни, ко­гда потребность в адекватном и взве­шенном подходе к преподаванию исто­рии России как в школах, так и в вузах очевидна буквально всем.