Английская колониальная экспансия (1860-1899 гг.)

Рост колониальной империи шел параллельно с ростом вывоза капиталов и способствовал его интенсификации; в то же время рост "вывоза капиталов стимулировал активизацию колониальной политики. Вывоз капитала нарастал с лихорадочной быстротой и приносил английской буржуазии колоссальные прибыли. Английские капиталовложения за границей достигли 2 млрд. фунтов стерлингов в 1900 г., а в 1913 г. они составляли уже 4 млрд. ф. ст.

В непосредственной связи с расширением колониальной империи и вывозом капитала шло развитие банковского капитала, также опиравшиеся на давно завоеванные позиции английской буржуазии. Банковское дело в Англии имеет давнюю традицию; капиталы английских банкиров накапливались веками; это и привело к сохранению за Англией ведущего положения в международных финансовых операциях на протяжении длительного периода времени (известно, что английский фунт стерлингов служил тогда международной расчетной единицей).

Быстрые темпы процесса концентрации банков связаны опять-таки с положением Англии как метрополии крупнейшей колониальной империи. В 1904 г. насчитывалось 50 английских колониальных банков с 2279 отделениями (в то время как французские банки имели всего 136, а немецкие – 70 колониальных филиалов). К 1910 г. число отделений английских банков в колониях увеличилось до 5549.

Столь раннее возникновение и столь бурное развитие в британской экономике двух существеннейших признаков монополистического капитализма сопровождалось, как это ни парадоксально, неравномерным процессом, монополизации британского капитализма. Неравномерность монополизации выразилась и в поздних сроках «протекания» монополизации, и в разноуровневом охвате сфер промышленности этим процессом. В основной своей массе наиболее крупные английские монополии возникают лишь к концу XIX в. и, прежде всего, в тех отраслях промышленности, которые были непосредственно связаны с эксплуатацией естественных богатств колоний и зависимых стран или с колониальной экспансией. Одними из первых образовались монополии для «комплексной» эксплуатации отдельных английских владений в Африке и Азии, а также судостроительные и военные концерны. К числу первых относятся никельный трест, «Бруннер Монd и Кº» – т. е. картели и синдикаты, соединявшие монопольное обладание патентами с захватом главных источников сырья. К числу вторых – фирмы «Армстронг – Уитворт», «Виккерс» и т. д.

Слабее были выражены монополистические тенденции в угольной промышленности с ее устаревшим оборудованием и огромной задолженностью собственникам земли. Сравнительно медленно происходило образование монополий и в текстильной промышленности, хотя в этой цитадели свободной конкуренции уже были пробиты большие бреши созданием нитяного треста и образованием «горизонтальных» картелей, охватывавших фирмы, занятые в одной узкой отрасли производству.

Этот поздний и весьма неравномерный процесс монополизации британской экономики не в последнюю очередь связан с негативными тенденциями в развитии мировой экономики рубежа XIX–XX в. Одной из таких тенденций является, как известно неравномерность(причем скачкообразная) экономического развития капиталистических стран.

Для Англии последняя закономерность качественной эволюции капитализма заключалась в том, что с 70-х г. XIX в. начинается процесс постепенной утраты Англией мировой монополии. Англия теряет положение «мастерской мира»; темпы экономического развития Англии значительно замедляются. Уже в конце XIX в. США и Германия опережают Англию по темпам роста производства, а к началу XX в. и абсолютные показатели производства в Германии и США превзошли соответствующие показатели производства в Англии.

По производству чугуна США уже в 1894 г. обогнали Англию. В 1899 г. они опередили Англию и по производству угля. Приводя данные об этом отставании Англии, один из русских консулов писал в начале нашего века: «Можно поэтому сказать, что с момента, когда Великобритания перестала занимать первое место между странами, добывающими уголь, она и перестала быть первою промышленного и торгового страною мира».

В чем же причины подобного отставания некогда могущественной британской экономики?

Особо следует остановиться на двух обстоятельствах. Прежде всего, необходимо вести речь о существовании Британской колониальной империи и тех возможностях, которые она предоставляла для необычайно выгодного вложения капитала. Во-вторых, необходимо оценить феномен раннего промышленного развития Великобритании и связать это обстоятельство с первым фактором. В результате мы получим следующее.

В ряде европейских стран и в США промышленный переворот совершался позднее, чем в Англии, и вследствие этого – на более высокой технической базе. Европейская и американская промышленность развивалась в условиях конкуренции с уже существующей промышленностью Великобритании. Первая могла выдержать конкуренцию только при достижении большей производительности и использовании новых технологических методов (что и было реализовано весьма успешно молодой экономикой этих стран). В машинное оборудование фабрик и заводов Англии огромные капиталы были вложены очень давно; британская промышленность могла успешно соперничать со своими конкурентами только в случае полной реконструкции. Однако далеко не всякий английский предприниматель был готов пойти на потерю старого основного капитала и предпринять дорогостоящие технические нововведения. Английские капиталисты и не видели в этом крайней нужды. До тех пор, пока Англия сохраняла свои колониальные владения с их обширными рынками сбыта и источниками сырья, а также дешевой рабочей силой, английские капиталисты имели возможность получать сверхприбыли даже при более низком уровне техники. Именно поэтому английскому капиталисту было выгоднее помещать свои капиталы в банковские предприятия и особенно в колонии, нежели затрачивать огромные суммы на строительство новых предприятий, либо на обновление оборудования. Даже амортизационные фонды некоторых фирм затрачивались не по назначению, а на заграничные капиталовложения.

В результате этого не только замедлялся рост новых промышленных предприятий, но и устаревало оборудование уже имевшихся. Это, в свою очередь, неизбежно приводило к падению производительности труда, росту себестоимости продуктов и к снижению конкурентоспособности британской промышленности. Парадоксально и то, что капитал, который можно было израсходовать на развитие британской промышленности, вместо того в значительной мере шел на техническое вооружение ее потенциальных противников.

Таким образом, потеря Англией положения «мастерской мира» была неизбежной. Можно утверждать, что это – плата за превращение Англии в государство – рантье, плата за колоссальные масштабы вывоза капитала, являющего собой «паразитизм в квадрате»: в результате этого процесса мир разделился на горстку «государств-ростовщиков» (государств-рантье) и на огромное количество стран-должников. К числу первых, несомненно, должна быть причислена Англия.

Замедление темпов развития промышленности порождало определенное снижение жизненного уровня основных масс рабочего класса. Это прежде всего сказалось в росте безработицы. Сколько-нибудь точными данными статистика располагает лишь применительно к членам тред-юнионов. Но помногочисленным косвенным данным и по данным частных обследований можно с уверенностью утверждать, что среди низших слоев рабочего класса безработица превратилась буквально в национальное бедствие. Так, например, Ч. Бутс констатировал, что в Лондоне низшие слои «не работают больше, чем половину времени». В результате обследования некоторых районов Лондона в 1887 г. было установлено, что безработица среди доковых рабочих составила 55%, среди судостроителей – 44%, а средний процент безработицы равен 27%.

Хотя государственные деятели Англии склонны были преуменьшать масштабы безработицы, иногда деловые интересы вынуждали государственные органы и объединения открыто заявлять о наличии огромных резервов труда. Стремясь привлечь иностранные капиталы в английскую промышленность, торговые палаты и муниципальные власти некоторых городов в 1908 г. издавали небольшие листовки, содержащие сведения о промышленных возможностях своих районов. В одной из таких листовок под названием «Глазго как индустриальный центр» отмечается, что «труд мужской и женский, квалифицированный и неквалифицированный имеется в полном изобилии». Точно такую же формулировку мы находим и в листовке «Кильманрок как промышленный центр».

Во время кризиса 1908 г. русский посол в Лондоне сообщал, что «многие фабрики сократили производство и распустили часть рабочих, которые, не находя других занятий, впали в нищету. По той причине в нынешнем году в Англии оказалось исключительно большое число безработных».

Что означает безработица для представителей низшего слоя британского пролетариата, представленного, согласно подсчетам экономистов Ч. Бутса и Б. Роунтри, 5 млн. рабочих? Она означает полную потерю источников существования, ибо, по свидетельству Б. Роунтри, «заработная плата, которую платят за неквалифицированный труд в Йорке, недостаточна, чтобы обеспечить питание, кров и одежду, необходимые для поддержания чисто физического существования семьи среднего размера».

Необходимо подчеркнуть, что в целом для английского рабочего класса характерны резкие контрасты социально-экономического плана.

Не следует забывать, что хотя английская буржуазия утратила тот источник прибыли, который был связан с торгово-промышлен­ной монополией, она по-прежнему получала колоссальные сверхприбыли. Источником их была необычайно возросшая колониальная монополия и связанный с ней вывоз капитала. Следовательно, Англия по-прежнему располагала возможностью частичного перераспределения получаемых средств. А это означает, что наряду с прослеженным выше результатом эволюции английской капиталистической экономики – значительным ухудшением экономического положения определенных слоев британского пролетариата – можно говорить и о противоположной тенденции. Эта вторая тенденция проявляла себя через сохранение и увеличение прослойки т. н. «рабочей аристократии», высокооплачиваемой верхушки рабочего класса, чье мировоззрение и ценности во многом предопределили дальнейшее развитие социально-политической ситуации в Англии.

Ясли в социально-экономическом плане британская история рубежа XIX–XX веков движется в русле общественных новаций, «материализуя» их на специфически английский лад, то в сфере политико-правовой Англия завершает оформление тех тенденций, которые определились в ее государственном устройстве достаточно давно. Вне всякого сомнения, новая экономическая ситуация влияла па британскую политика и государственность, но не настолько, чтобы качественно изменить их.

Продолжая оставаться в политико-государственном отношении конституционной монархией, опираясь в правовом плане на древнейшую в мире английскую конституцию, Англия в рассматриваемый период делает новые важные шаги по совершенствованию государственного механизма, справедливо считавшегося в последние десятилетия XIX в: наиболее Демократическим в Европе. Этот демократизм был присущ государственно-правовым учреждениям Англии благодаря (а в чем-то, может быть, и вопреки) английской конституции.

Известно, что английская конституция состоит из системы законов (что ставит ее в один ряд со многими другими осиными законами государств) и из системы обычаев (что делает английскую конституцию своеобразным исключением в ряду тех же законов). Одни из английских государствоведов, Л.В. Дайси, заявляет, что главной чертой английской политической системы является верховная власть парламента; с точки зрения юридической парламент всемогущ. Но эта власть нигде не зафиксирована в законе; она является результатом борьбы народа против власти короля. Тот же Л.В. Дайси утверждает, что политическое верховенство избирателей является таким же основным принципом, как и юридическая власть парламента; однако нигде в конституционной системе мы не обнаружили никаких письменных гарантий политических прав личности.

В основу английской системы избирательного права, функционировавшей в последние десятилетия XIX–начале XX вв., была положена реформа 1832 г. До 1832 г. в английском избирательном праве господствовала знаменитая система «карманных» или «гнилых» местечек, в создании которых немаловажную роль сыграла королева Елизавета. К. Илберт отмечает, что в то время «иены на должность депутата были разнообразны, в зависимости от места и времени, но говорят, между 1812 и 1832 гг. обычная цена была от 5 тыс. до 6 тыс. фунтов. Место в парламенте могло быть куплено или арендовано на года, как какая-нибудь дача».

Как большинство английских законов, избирательный закон 1832 г. был основан на компромиссе. Его задачей было исправить наиболее резавшие глаза недостатки и устранить большинство явных аномалий. Кроме реформы 1832 г., еще ряд законов и законодательных актов способствовали формированию английской системы избирательного права в том виде, в каком застаем мы ее на рубеже ХТХ–XX вв. Это «народный акт» 1867 г. (о снижении цензов); «Закон о подаче голосов» 1872 .г. (о системе тайного голосования); «Закон о народном представительстве» 1884 г. (о (Предоставлении избирательного права сельским рабочим); «Закон о новом распределении мест» 1885 г. (1 депутатское место на каждые 54 тыс. человек населения). Принятие последнего закона предусматривало сохранение привилегированного положения 23 английских городов, а также Лондонского Оксфорда, Кэмбриджа, Дублина. Эти 27 избирательных округов посылали в парламент по-прежнему по два депутата.

Несмотря на демократический характер законодательных актов, в процессе принятия которых вырабатывалась система английского избирательного права, отношение числа избирателей к количеству населения Великобритании колебалось в те годы в пределах 1/6 – 1/4. Реализации личного права голоса препятствовали многочисленные цензовые ограничения, среди которых необходимо выделить следующие:

1) возрастной ценз;

2) половой ценз (женщины);

3) имущественный ценз;

4) служебный ценз (военнослужащие, пэры, государственные чиновники);

5) социально-гигиенический ценз (душевнобольные, люмпен-пролетариат, банкроты и др.).

Следует иметь в виду, что исторически право голоса в Англии никогда не являлось личным правом человека, но всегда обуславливалось наличием владения, собственности. Прекрасно иллюстрирует подобное положение дел фрагмент из знаменитой «Саги о Форсайтах» Д. Голсуорси, в котором автор подводит итоги царствования королевы Виктории (1837–1901). Д. Голсуорси дает следующую оценку уходящему в небытие историческому периоду: «Эпоха, так позолотившая свободу личности, что, если у человека были деньги, он был свободен и по закону и в действительности, а если у него не было денег, он был свободен только по закону, но отнюдь не в действительности».

О значимости имущественного ценза свидетельствует и процесс перераспределения мест в парламенте от представителей земельной аристократии к финансовым и промышленным «тузам». В период между 1832 и 1901 годами число депутатов, имевших земельную собственность, уменьшилось с 464 до 168 человек, тогда как число депутатов, обладавших финансовым капиталом, владельцев промышленных предприятий, транспортных средств и торговцев увеличилось с 86 до 655 человек. Эти цифры расходятся с цифрой общего числа членов парламента, т. к. есть депутаты, которые проходят не по одной, а по нескольким группам. Статистика перераспределения мест в парламенте свидетельствует о явном «обуржуазивании» его, кроме того, очевидно, что этот процесс протекал внутри элитных социальных слоев, слабо затрагивая интересы малоимущих.

Элементы современной парламентской структуры были заложены в Англии еще во времена парламента Эдуарда (1295 год – «Образцовый парламент» Эдуарда). Первоначально предполагалось, что парламент будет представлять три крупных сословия средневекового английского общества: «тех, кто молится, тех, кто сражается, и тех, кто работает» (Мэтленд). В Англии принцип трехсословного автономного представительства в чистом виде никогда осуществлен не был; английский парламент представлял и представляет собой две палаты – палату лордов и палату общин.

Наибольший политический вес среди двух палат, несомненно, принадлежит палате общин, за спиной которой стоят промышленно-финансовые силы Великобритании. Всего в палате общин насчитывалось 670 членов; из них Англию представляли 465 депутатов, Уэльс – 30, Шотландию – 72 и Ирландию – 103.

Основные функции палаты общин – это законодательная и финансовая. Законодательная деятельность осуществляется путем разработки, обсуждения и принятия законопроектов – т. н. биллей. В целом превращение билля в закон зависит от окончательного решения палаты лордов (и совпадающего обычно с этим решением мнения короля). Однако финансы являются исключительно прерогативой палаты общин как самая древняя и социально обусловленная функция парламента. Древняя формула, приводимая Э. Мэем, «Корона требует денег, общины ассигнуют, а лорды утверждают это ассигнование» – в новую эпоху стала соответствовать истине лишь на 1/3. Палата общин имеет веками складывавшуюся своеобразную организацию, важнейшими компонентами которой являются спикер, клерк, система «кнутов». Спикер – это представитель палаты общин, ее председатель. Спикер выбирается палатой и по традиции его кандидатура утверждается королем (история знает лишь один случай, когда король – это был Карл II – не согласился с кандидатурой Эдуарда Сеймура в 1679 г.). Символом должности спикера является булава, которую несут обычно .перед ним. Клерк палаты общин возглавляет штат постоянных чиновников, обслуживающих самые разные нужды палаты и ее депутатов. Курьезный характер имеет история возникновения неофициальных групп в палате общин – системы «кнутов», являвшихся своего рода негласными «погоняльщиками» депутатов. «Кнуты», по определению К. Илберта, – это «глаза и уши» лидера партии.

Каждый член палаты общин обладает достаточно широкими правами. Депутат нижней палаты английского парламента имееет право:

1) разработать и внести «а рассмотрение парламента билль;

2) внести запрос о любом деле государственной важности, обратившись с этим запросом к любому из высокопоставленных государственных деятелен;

3) потребовать представления всех документов по интересующему депутата вопросу;

4) критиковать любого члена парламента или правительство в целом;

5) устраивать во время парламентских обсуждений дебаты и дискуссии.

Следует иметь в виду, что британский кабинет министров формируется из представителей партии, получившей большинство на выборах в английский парламент, причем лидер партия становится главой правительства. Партия, потерпевшая поражение на выборах, автоматически берет на себя функции «оппозиции ее величества». На любой сессии парламента 30% времени предоставляется оппозиции для критики правительства.

Вне всякого сомнения, государственно-правовая структура Великобритании на рубеже XIX–XX вв. базировалась на принципах классического буржуазного парламентаризма и по уровню демократизма занимала одно из первых мест в мире. Однако беспристрастный взгляд наблюдателя позволяет обнаружить существенный зазор между декларируемыми принципами и степенью их реализации. Следует обратить внимание и на то обстоятельство, что демократические, правовые и властные структуры в Англии конца XIX в. находились еще в становлении, в динамике, что также способствовало отклонению на практике от демократических идеалов. Из множества исторических фактов, свидетельствующих об этом, можно еще раз остановиться на характере перераспределения мест в парламенте за период между 1832 и 1901 годами. Можно вспомнить о методах политической борьбы в стенах парламента; в частности, о методе обструкции, приводившем неоднократно к тому, что заседания палаты общин длились без перерыва от 22 до 41 часов подряд под заунывное чтение т. н. «Синих книг». Перед нами – оборотная сторона свято соблюдавшегося древко парламентского обычая не прерывать выступающего. Несмотря на наличие сложных процедурных правил, регулирующих поведение депутатов в палате (например, один депутат мог обращаться к другому только как к достопочтенному депутату от избирательного округа Блик в Блэнкшире и т. д.), в парламенте случались элементарные драки, о чем свидетельствуют протоколы заседаний парламента за 1893 г., когда решался вопрос о самоуправлении Ирландии.

Несомненным свидетельством расхождения между декларированными принципами и политической практикой является возможность реализации первого пункта прав депутата английского парламента. К. Илберт пишет по этому поводу следующее: «По форме не существует различия между правительственным биллем и частным биллем... Но вероятность прохождения билля очень различна в этих двух случаях. Билль отдельного депутата имеет мало шансов сделаться законом, если только он не касается сравнительно неважных или не возбуждающих споров вопросов».

И наконец, последний пример, связанный с деятельностью второй палаты английского парламента – палаты лордов. И социальный состав, и политическая ориентация, и правовые функции этой палаты (в том виде, в каком она существовала на рубеже XIX–XX вв.) единогласно оцениваются многими правовыми экспертами как антидемократические. Палата лордов является неизбираемой второй палатой в Английском парламенте. Места в этой палате переходят из поколения в поколение в силу наследственных титулов. В палате лордов 620 членов, среди которых принцы крови, архиепископы, герцоги, маркизы, графы, виконты, епископы, бароны и 5 судебных пожизненных пэров. В большинстве своем это тори, являющиеся одновременно директорами компаний и крупными землевладельцами Основные функции палаты лордов – судебная и контрольная; однако большинство специалистов по конституционным вопросам признают, что не менее важной задачей палаты лордов является «торможение» деятельности палаты общин, когда у власти находятся неконсервативные правительства. Ту же роль в рассматриваемое время играла монархия в лице королевы Виктории и сменившего ее в 1901 г. короля Эдуарда VII.

Известно, что английский парламент с самого начала своего существования заседает в Вестминстерском дворце. После пожара 1834 г. зал. Св. Стефана в Вестминстере, принадлежавший палате общин, был отстроен с точными соблюдениями прежних пропорций. Особый интерес вызывает то обстоятельство, что было сохранено особое расположение мест в зале, фактически поделенном на два крыла. Это должно было свидетельствовать о вере в вечность системы двух партий и нежелании «оставлять места группам промежуточного характера». Английский традиционализм «перетекает» здесь в охранительный политический консерватизм, призванный увековечить классическую дуальную партийную схему. Либералы и консерваторы, прямые наследники вигов и тори, создали политический тандем, который свидетельствовал о прочности двухпартийной системы в Великобритании.

Реорганизация либеральной партии, проведенная к 1877 году Дж, Чемберленом, явилась блестящим прецедентом для политиков, озабоченных итогами реформы 1867 г., когда появилось большое число новых избирателей, никогда ранее не участвовавших в политической борьбе. Созданная Дж. Чемберленом четкая и гибкая партийная структура позволила прибегнуть к новым методам борьбы за массы избирателей и послужила примером для подражания не только в Англии, но и на европейском континенте. Социальная база либеральной партии окончательно определилась в течение последней трети XIX в. Это прежде всего, буржуа (крупные, средние, мелкие), это высококвалифицированные рабочие, элита рабочего класса и т. д. Лидером либеральной партии на протяжении многих десятилетий был У. Гладетон (1809– 1898), сын ливерпульского купца, политические пристрастия которого эволюционировали от торизма к либерализму и покоились на трех постулатах: свобода торговли, умеренные реформы «сверху», невмешательство государства в экономику.

Лидером консервативной партии длительное время был Б. Дизраэли (1804–1881), начинавший как литератор-утопист и получивший титул лорда Биконсфилда за особый пиетет по отношению к основополагающим ценностям консерватизма (имеются в виду церковь и монархия). Годом структурного переоформления консервативной партии стал 1883 г.; земельные собственники, англиканская церковь, крупные фермеры объявили о существовании Национального союза консервативных ассоциаций, использовав в качестве образца название национальной либеральной ассоциации, провозглашенной Дж. Чемберленом еще в 1877 г.

Либеральная и консервативная партии по очереди формировали кабинет министров, приходя к власти после очередного предвыборного марафона. Особое Внимание либералы уделяли внутренним вопросам и социальной политике; консерваторы отличались своим пристрастием к внешнеполитическим проблемам. Тяга к социальному реформаторству обеспечила либералам более частые победы на выборах и сделала широко известными имена таких партийных лидеров, как У. Гладстон и Д. Ллойд-Джордж. Этот же лозунг реформ трагически сказался на судьбе либеральной партии в рамках тандема власти. Отстаивая выдвинутое ирландцами требование гомруля (самоуправления Ирландии), У. Глад стон вызвал раскол партии и выход из нее группы либералов-юнионистов – сторонников сохранения унии с Ирландией. Раскол явился первым грозным симптомом ослабления партии и будущего ухода ее с политической арены. Политика буржуазного реформизма, особенно интенсивно проводившаяся либеральной партией в 1906–1914 гг., во время функционирования кабинета Кемпбелла – Баннермана–Асквита, способствовала сохранению социального мира в Англии. Однако социальная программа, разработанная либералами, не была в состоянии конкурировать со стратегией и тактикой оформившейся в 1906 г. лейбористской партии. В условиях сложного внутриполитического кризиса, вызванного не в последнюю очередь разразившейся военной катастрофой 1914 г., либеральная партия оказалась не в силах удержаться не только у власти, но и в самом британском партийном тандеме.

В начале 20-х годов либералы окончательно уходят с политической сцены, уступив место своим практическим правопреемником – лейбористам. В классической двухпартийной системе Англии отныне будут представлены две политические силы – «вечные» консерваторы и «юные» лейбористы. Либеральной партии была уготована роль политического статиста; но не следует забывать о том, что до этого она сыграла роль «буфера», о который разбились волны народного гнева в предвоенной Англии. Политика социального компромисса, проводившаяся Д. Ллойд-Джорджем, «сбалансировала» разрушительные инстинкты впадающей в отчаяние толпы и узколобый консерватизм правящей касты. Лозунг «реформы против революции» реализовывался в Англии в полном соответствии со знаменитым афоризмом, гласящим, что социальные реформы никогда не бывают обусловлены слабостью сильных;они должны быть и будут вызваны к жизни силой слабых.

Франция

Вплоть до 2-й половины XIX века по уровню своего экономического развития Франция относилась к числу самых крупных промышленных стран мира и стояла в этом отношении на втором месте после Англии. В годы Второй империи экономика страны продолжала развиваться достаточно ста бильно. Однако после франко-прусской войны здесь прослеживаются две, казалось бы, взаимоисключающие тенденции¹

а) относительный рост объема производимой продукции (по сравнению с предшествующим периодом);

б) абсолютное замедление темпов экономическою развития (по сравнению с передовыми державами мира).

Следующие данные из сферы экономической жизни Франции подтверждают это положение.

Добыча каменного угля за последнее тридцатилетие XIX в. в целом возросла с приблизительно 16 млн. т. до 30 млн. т, т.е. в 2 раза. Однако другие данные свидетельствуют, что этот рост не обеспечивал потребностей промышленности Франции и шел гораздо медленнее, нежели в других развитых странах. В связи с нехваткой каменного угля Франция, например, в 1886 г. была вынуждена ввезти дополнительно 8 млн. т. каменного угля из-за границы, главным образом. из Германии.

В другой классической отрасли народного хозяйства Франции – текстильной – также наблюдается определенное продвижение вперед. Однако как в хлопчатобумажной, так и в шерстяной промышленности этот сдвиг не привел к настоящей революции. В этих отраслях сохранялось особенно много раздробленных мелких предприятий, не способных внедрить новые станки и технологии. Занимавшая ранее монопольное положение на международном рынке и чрезвычайно важная для французского экспорта продукция шелковой промышленности практически не увеличилась, в связи с чем Франция теряла большое количество столь необходимой для нее валюты.

Подобной же двойственной тенденцией отмечено развитие ^Ro Франции новых отраслей промышленности – алюминиевой, резиновой, цветных металлов и т. д. Сам факт появления этих отраслей в экономике Франции свидетельствует о восприимчивости к результатам промышленной революции конца XIX в.; однако масштабы развития указанных отраслей несоизмеримы с тем, что происходило в США, Германии и даже Англии, Между тем новые отрасли промышленности в конце XIX в. уже стали служить важнейшим показателем промышленной мощи любой страны и ее удельного веса на международной арене.

Известные успехи были достигнуты и в железнодорожном строительстве. В 1870 г. во Франции было 18 тыс. км железных дорог, а в 1901 г. – уже около 43 тыс. км. Но если сравнить темпы роста железнодорожной сети во Франции с аналогичными процессами в Германии или США, то эти темпы должны быть признаны явно недостаточными (как в отношении обслуживания внутреннего рынка, так и в отношении обеспечения обороны Франции).

Чем же объяснить наличие подобных двух тенденций в экономическом развитии Франции последней трети XIX в.? Почему определяющей среди этих двух тенденцией стала именно вторая – замедление темпов развития французской промышленности (по сравнению с передовыми странами мира)?

Прежде всего стоит остановиться на том пагубном влиянии, которое оказало на экономику Франции поражение во франко-прусской войне 1870–1871 гг., Как известно, в результате этой войны Франция потеряла Эльзас и Лотарингию, органически связанные с другими экономическими регионами страны и имевшие богатые запасы полезных ископаемых. На Францию была наложена огромная контрибуция в 5 млрд. франков золотом. Это существенно сократило резервы свободных капиталов, А временная оккупация прусской армией высокоразвитых в промышленном отношении северных и северо-восточных департаментов разорвала жизненно важные для них связи с остальными областями Франции. Все это не могло не дезорганизовать на некоторое время экономику Франции, не могло не способствовать ее общему отставанию.

Определенную роль в замедлении темпов развития французской экономики сыграли сравнительно ранние сроки промышленного переворота во Франции – одной из старейших капиталистических держав мира. Здесь мы имеем почти полную аналогию с Англией.

В замедлении темпов промышленного развития Франции существенным образом оказался недостаток природных ресурсов, тех источников сырья, которые приобрели особо важное значение в конце XIX в. Франции не хватало каменного угля, железной руды (в связи с потерей Эльзаса и Лотаргении), нефти, руд цветных металлов, каучука и т. д. В течение 1885 – 1905 гг., по данным М. Павловича, Франция ежегодно переплачивала в среднем на каждой метрической тонне угля на 36% дороже, чем Германия, и на 45% дороже, чем Англия. Недостаток угля в 10–15% на французском рынке повлек за собой вздорожание цены втрое, как это произошло в 1900 г.во время т. н. «угольной паники». По добыче железа Франция занимала в течение периода 1870–1900 гг. иногда 4-ое, иногда 5-ое место; 1/3 часть потребляемого железа ей приходилось ежегодно ввозить.

Существенным тормозом развития экономики Франция являлось сохранение здесь мелкого парцеллярного землевладения. По данным переписи 1892 года, приблизительно 140 тыс. хозяйств имели в своем распоряжении 19 млн. га земли, тогда как на долю 5 млн. мелких хозяйств приходилось всего около И млн. га. Мелкое парцеллярное землевладение служило препятствием для внедрения новых технологий обработки земли, внедрения машин и т. д. Сильно ударило по французскому сельскому хозяйству паление мировых сельскохозяйственных цен (в связи с поступлением в Европу дешевой канадской и аргентинской пшеницы).

Низкой оказалась конкурентоспособность французского крестьянства и в другой важнейшей отрасли сельского хозяйства Франции – виноградстве. Ослаблению конкурентоспособности Французского виноградарства способствовало появление в 1865 г. новой виноградной болезни – филлоксеры. К 1890 г. во Франции не было ни одного департамента, где бы ни свирепствовала эта болезнь. Убытки от филлоксеры оценивались к концу XIX в. примерно в 10 млрд. франков – сумма двойной контрибуции!

Вследствие экстенсивного развития мелкого крестьянского хозяйства и сохранения парцеллярной земельной собственности во Франции был крайне узкий внутренний рынок. Дальнейшему «распылению» земельной собственности, влияющему на размеры внутреннего рынка, длительное время способствовало сохранение правила, по которому земельный участок отца делился между всеми сыновьями. Крестьяне постепенно пришли к сознательному регулированию размеров семья (имеется в виду знаменитый «принцип двудетности»). Множество трагедий порождало соблюдение правила раздела земли; одна из таких трагедий, закончившаяся гибелью героини и ее ребенка, послужила основой для написания знаменитого романа Золя «Земля» (1887 г.).

Введение «принципа двудетности» обострило демографическую ситуацию во Франции и опять-таки способствовало сохранению узкого внутреннего рынка. В свою очередь, узость внутреннего рынка не могла стимулировать промышленное производство, т. е, при этом не гарантируется получение долгосрочной и систематической прибыли. Демографическая ситуация во Франции привела к тому, что все отрасли народного хозяйства не получали достаточного количества самой главной (производительной силы – человека. Если в Германии в 1871 г. было 41 млн. человек населения, а в 1901 г. – 57 млн., то во Франции в 1871 г. насчитывалось немногим более 36 млн. человек, а в 1900 – только 39 млн.

«Мы проигрываем каждый день битву, а каждые три года теряем по численности населения новый Эльзас», – меланхолично замечает депутат национального собрания Люсьен Губер, сравнивая таблицы роста 'населения во Франции и Германии. М. Павлович по этому же поводу заявляет следующее:

«Одно увеличение населения в течение 10–15 лет дает германской промышленности в смысле расширения рынка несравненно больше, чем дает французской индустрии вся колониальная империя Франции, ибо, что само собой разумеется, не может: быть сравнения между покупательной силой немецкого или французского гражданина и какого-либо «чернокожего обитателя Африки».

Наконец, несомненным тормозящим фактором следует считать ту ситуацию, которая сложилась во французском банковском деле. Речь идет о масштабах вывоза капитала, игравшего огромную роль в деле создания и развития многих промышленных предприятий в Швейцарии, Бельгии, Италии, Греции, Турции, России, наконец, Китае и Южной Америке. По масштабам этого процесса Франция может сравниться только с Англией; правда, в отличие ют Англии все эти колоссальные средства практически не попадали во французские колонии.

Все перечисленные обстоятельства на