Глава 2. Общественные отношения в Швеции 1 страница

Введение

Проблема возникновения классового общества и государства была и остается важнейшей в марксистской историографии.

Этой проблеме, как известно, большое внимание уделял Ф. Энгельс. В "Анти-Дюринге" он наметил два пути процесса классообразования. Первый из них был связан с постепенным превращением в господствующий класс должностных лиц, исполнявших общественные функции, второй – с развитием рабства (1). В работе "Происхождение семьи, частной собственности и государства" Энгельс исследовал процесс перехода от родоплеменного общества к классовому обществу и государству на примерах древних греков, римлян и германцев. В. И. Ленин так оценил эту работу: "Это – одно из основных сочинений современного социализма, в котором можно с доверием отнестись к каждой фразе, с доверием, что каждая фраза сказана не наобум, а написана на основании громадного исторического и политического материала" (2). В этой работе Энгельс впервые дал научное определение понятия "государство", раскрывающее его сущность и происхождение, а также указал основные черты, отличающие государство от системы управления родового общества (3).

Учение Энгельса об общественных классах и государстве развил и углубил В. И. Ленин. Он впервые дал четкое научное определение понятия "общественные классы" (4) и указал, что в докапиталистических общественно-экономических формациях классы одновременно были и сословиями (5). Развивая учение Энгельса о классах и государстве, Ленин сделал очень важный вывод в работе "Государство и революция": "Государство возникает там, тогда и постольку, где, когда и поскольку классовые противоречия объективно не могут быть примирены. И наоборот: существование государства доказывает, что классовые противоречия непримиримы" (6). В лекции "О государстве" он развил и конкретизировал этот вывод: "Было время, когда государства не было. Оно появляется там и тогда, где и когда появляется деление общества на классы, когда появляются эксплуататоры и эксплуатируемые... История показывает, что государство, как особый аппарат принуждения людей, возникало только там и тогда, где и когда появлялось разделение общества на классы – значит, разделение на такие группы людей, из которых одни постоянно могут присваивать труд других, где один эксплуатирует другого... Но по мере того, как возникает и упрочивается общественное разделение на классы, по мере того, как возникает общество классовое, по мере этого возникает и упрочивается государство" (7).

Этот ленинский вывод имеет для историков большое методологическое значение. Ведь в большинстве случаев источники, которыми располагают историки, изучающие образование раннеклассовых обществ, таковы, что не позволяют сделать со всей определенностью вывод: сложились уже или еще не сложились в данном обществе общественные классы. Зато они обычно позволяют сделать вывод о существовании или отсутствии в нем государства. Ленинский вывод, что существование государства доказывает, что общество является классовым, дает историкам своего рода "лакмусовую бумажку" для определения, сложились или еще не сложились в изучаемом обществе общественные классы. Если в данном обществе еще нет государства, значит, в нем еще не сложились классы. И наоборот: существование государства свидетельствует о том, что в нем уже сложились классы.

Опираясь на марксистско-ленинское учение о классах и государстве, советские ученые внесли значительный вклад в дело изучения истории возникновения классового общества и государства у многих народов, в том числе и неевропейских (8). На материале истории Западной Европы раннего средневековья процесс классообразования у ряда германских племен глубоко исследовал в своих многочисленных работах А. И. Неусыхин (9). Он также развил и обосновал концепцию о существовании особого переходного ("дофеодального") периода от родоплеменного строя к раннефеодальному у германских народов (10). А. Р. Корсунский исследовал процесс возникновения раннефеодального государства в Западной Европе на примерах Вестготского, Остготского, Бургундского, Вандальского, Франкского и англосаксонских королевств, а также Норвегии (11). А. Я. Гуревич в отдельных статьях и в монографии глубоко исследовал процесс образования раннефеодального общества и государства в Норвегии (12).

Однако, как отметил академик Е. М. Жуков во вступительном слове на научной конференции "Возникновение раннеклассового общества", проходившей в декабре 1973 г. в Москве, вопрос о классообразовании принадлежит к наименее разработанным в марксистской историографии (13). Очевидно, ликвидировать этот пробел можно лишь путем дальнейшего изучения истории отдельных народов на соответствующей стадии развития.

В Швеции классовое общество и государство возникли в результате внутреннего разложения родоплеменного общества, без внешних завоеваний и при минимальном влиянии более развитых обществ. Поэтому здесь процесс образования классового общества и государства можно изучать в наиболее "чистом" виде. Кроме того, источники по истории Швеции этого периода освещают этот процесс гораздо лучше, чем источники по истории многих других стран на соответствующей стадии развития. С этой точки зрения, как правильно заметил современный польский историк С. Пекарчик, Швецию можно назвать "хорошей исторической лабораторией". Поэтому изучение генезиса классового общества и государства на шведском материале представляется весьма плодотворным.

В советской историографии до сих пор нет монографий, посвященных образованию классового общества и государства в Швеции, за исключением неопубликованной кандидатской диссертации автора настоящей книги "Разложение общинных отношений и начало процесса классообразования в Швеции", написанной в 1971 г. (14). В этой работе был сделан вывод, что примерно до конца XI в. общество в Швеции находилось еще на последней стадии родового строя. В XII – первой половине XIV в. там возникли классовое, феодальное общество и государство.

В 1974 г. вышел в свет коллективный труд "История Швеции", изданный Институтом всеобщей истории АН СССР (ответственный редактор А. С. Кан). Разделы по истории Швеции с IV в. до н. э. по конец XI в. н. э. написаны в нем И. П. Шаскольским. Общественные отношения в Швеции до конца VIII в. он характеризует как "патриархально-родовой строй" (15). Основной хозяйственной ячейкой в этот период была, по-видимому, патриархальная большая семья. "Совокупность таких семейных общин, возможно, родственных между собой, составляла деревню" (16). О патриархальном роде и его общественных функциях И. П. Шаскольский совершенно не упоминает. Из древнешведских племен, населявших в этот период Швецию, он упоминает лишь свеев и ётов. Этому "этапу социально-экономического развития, по-видимому, соответствовала догосударственная политическая организация – военная демократия в виде племенного союза, или объединения областей под властью общего военного вождя – конунга" (17). "Конунг – военный вождь – возглавлял племенное ополчение, но в остальном пользовался лишь ограниченной властью в обществе могущественной родовой знати и свободных общинников-воинов" (18). Период IX-XI вв., по мнению И. П. Шаскольского, был временем возникновения в Швеции "раннеклассового общества" и "варварского государства". Очевидно, "ранними классами" он считает знать, рядовых свободных (бондов) и рабов (19). Знать состояла "прежде всего, из старой родоплеменной знати ("хёвдингов"), а также из преуспевших в заморских походах викингов". Впоследствии в состав знати, вероятно, вошли дружинники короля и назначаемые королем должностные лица, управлявшие отдельными частями страны.

И. П. Шаскольский признает, что из-за недостатка письменных источников "чрезвычайно трудно установить, за счет чего жила и обогащалась верхушка общества". Тем не менее он называет следующие источники доходов знати: наемничество на Руси и в Византии, участие в походах датских викингов в Англию, доходы от внешней торговли и эксплуатация "чужого труда" (очевидно, рабского) в своем хозяйстве (20). Однако, по мнению И. П. Шаскольского, "масса древних шведов не подвергалась еще никакой эксплуатации". "Это бонды – полноправные свободные и вооруженные люди. Каждый из них был членом рода (aett), по-прежнему игравшего важную роль в жизни общества, и, как правило, земельным собственником. Пахотно-луговая – наиболее плодоносная – земля уже стала наследственной собственностью отдельных семей, больших и малых. Вместе с тем в коллективном пользовании и коллективной собственности оставались леса, пастбища, водоемы. Древнегерманская соседская община – марка имелась и у шведов. Свободные бонды все еще играли важную роль в политической жизни страны" (21). Рабами становились военнопленные и купленные иноземцы; "частично источником рабства могло быть и собственное население – рядовые общинники, по экономическим причинам попадавшие в кабалу к знати". "Рабство в Швеции и других скандинавских странах эпохи викингов носило патриархальный характер – рабы, по всей видимости, использовались для черной работы в домашнем хозяйстве своих господ. Некоторые категории рабов, а также вольноотпущенных уже приближались, однако, к средневековым сервам" (22). Систему управления, существовавшую в Швеции в IX-XI вв., Шаскольский называет "варварским государством", которое сохраняло многие черты военной демократии и лишь впоследствии феодализировалось (23). По мнению И. П. Шаскольского, именно в IX-XI вв. "происходит решающий сдвиг в социально-экономическом развитии страны: от первобытнообщинной формации Швеция переходит к следующему этапу своей истории – образуются раннеклассовое общество и варварское государство, возникают слабые зачатки новой формации – феодализма, который вполне утвердится позже – в XIII-XIV вв." (24).

Автор раздела книги, озаглавленного "Швеция в XII-XIV вв. Развитие и утверждение феодализма", – А. Я. Гуревич (параграф этого раздела, озаглавленный "Складывание городов и горнометаллургического промысла", написан А. А. Сванидзе). По его мнению, на основании письменных источников со второй половины XII в. в Швеции можно отметить развитие феодальных отношений. "В XIII-XIV вв. феодализм в его своеобразном, характерном для Скандинавии варианте восторжествовал над дофеодальной социальной структурой, пережитки которой, тем не менее, сохранялись в Швеции на протяжении всего средневековья. Перестройка хозяйства и общества сопровождалась глубокими изменениями и в политической жизни. Новое общество разделилось на классы; феодальное государство с помощью католической церкви насаждало систему ленов и иммунитетов..." (25). Таким образом, в противоположность И. П. Шаскольскому, А. Я. Гуревич считает, что разделение общества на классы произошло в Швеции не в эпоху викингов, а лишь в XII-XIV вв. по мере генезиса феодальных отношений. В этот период в Швеции сложились классы – сословия крестьян (бондов), военное феодальное сословие фрэльсисманов и духовное сословие. Крестьянство было неполноправным податным сословием. Фрэльсисманы и духовенство были привилегированными неподатными сословиями, господствовавшими в экономической, военно-политической и религиозно-идеологической сферах. "В отличие от крестьян в наиболее феодализированных странах Европы шведские бонды сохраняли право ношения оружия и не были полностью вытеснены из общественной жизни. Наиболее существенным было, однако, то, что они утратили свое прежнее социальное значение и превратились в эксплуатируемый класс, заняли по сути дела то же самое место в системе общественно-производственных отношений, какое в других странах средневековой Европы было отведено лично несвободным, сеньориально-зависимым крестьянам" (26). "He находясь в личной зависимости от господина, избежав западноевропейского серважа, крестьяне были подчинены привилегированному классу – сословию фрэльсов и орудию этого класса – феодальному государству, существовавшим за их счет" (27). Специфика феодальных отношений в Швеции, по мнению А. Я. Гуревича, заключалась в чрезвычайной замедленности формирования классово-сословного общества. "Возникновение феодальных отношений в Швеции протекало в обстановке исключительной живучести доклассовых общественных порядков" (28).

Единственной зарубежной работой, в которой была сделана попытка с марксистских позиций исследовать процесс разложения родового строя и возникновения классового общества в Швеции, остается монография упомянутого выше польского историка С. Пекарчика "Очерки развития социально-экономической структуры Швеции раннего средневековья", изданная в 1962 г. (29). Опираясь на данные археологии, топонимики и рунические надписи, Пекарчик делает вывод, что еще в VI-VIII вв. в Швеции произошло полное разложение родового общества и возникла частная собственность на землю (30). Неделимость семейной собственности и ограничения права отчуждения земли, известные главным образом из правовых источников XIII-XIV вв., он считает не пережитком родовых отношений, а вторичным явлением, вызванным стремлением бондов затруднить их экспроприацию церковью и феодалами (31). Сельская община в Швеции также, по его мнению, возникла не в результате трансформации родовой общины, а в результате процесса внутренней колонизации и развития солидарности бондов, боровшихся против захвата деревенских угодий феодалами (32).

Возникновение классов и государства в Швеции Пекарчик относит к VII-IX вв. (33). Классами он считает знать, свободных и рабов (34).

Генезис крупного землевладения и феодализма в Швеции относился, по его мнению, еще к эпохе викингов (IX-XI вв.). Викинги были крупными землевладельцами-феодалами, и целью их походов было приобретение богатств для покупки земли и захват рабов для ее обработки (35). В эпоху викингов рабство получило широкое распространение в Швеции: рабами владели не только представители знати, но и зажиточные бонды (36). Еще в эпоху викингов число рабов в Швеции пополнялось не только из военнопленных и купленных иноплеменников, но также из совершивших преступления или разорившихся свободных соплеменников (37). По мнению Пекарчика, рабство, просуществовавшее в Швеции до середины XIV в., сыграло огромную роль в генезисе шведского феодализма: большая часть феодально-зависимых крестьян-арендаторов, ландбу, в XII-XIII вв. происходила из посаженных на землю рабов и вольноотпущенников (38). Рабского происхождения, по его мнению, были и безземельные хусманы, арендовавшие дома без земли, и наймиты, работавшие по принудительному найму в хозяйствах феодалов и зажиточных бондов (39). Пекарчик считает, что рабство в Швеции в XI-XIII вв. играло ту же роль, что и крепостничество в остальных странах Европы, а процесс освобождения рабов отождествляет с освобождением крестьян от личной зависимости в ходе внутренней колонизации в других европейских странах в этот период (40). Но основная масса ландбу, особенно в более позднее время, происходила, по его мнению, из лишенных земли бондов (41). Вопреки мнению шведских исследователей, Пекарчик считает, что ландбу в XI-XIII вв. вовсе не были свободными арендаторами. Он утверждает, что до конца XIII в. их якобы даже продавали вместе с землей (42). По мнению Пекарчика, ландбу не имели никаких политических прав, хотя были правоспособны в судебном отношении (43). Слабое внеэкономическое принуждение по отношению к ландбу он объясняет, с одной стороны, развитием внутренней колонизации в Швеции в XI-XIII вв. и заинтересованностью в связи с этим феодалов в удержании зависимых крестьян в старых земледельческих районах и в привлечении поселенцев на новые земли и, с другой стороны, резким социальным и правовым разделением шведского общества на свободных и рабов, вследствие чего ландбу были "подтянуты" к категории свободных (44). В результате Пекарчик приходит к выводу, что хотя формирование феодального общества в Швеции продолжалось до более позднего времени по сравнению с континентальными германскими и славянскими странами, нет оснований считать, что пережитки родового строя просуществовали там вплоть до позднего средневековья (45).

В буржуазной литературе имеется множество работ по социально-экономической и политической истории древней и средневековой Швеции, перечислить и охарактеризовать которые здесь просто невозможно. Подавляющее большинство их, естественно, принадлежит шведским ученым. Работы шведских авторов, как правило, посвящены сравнительно узким вопросам, написаны на основе тщательного анализа источников (иногда еще неопубликованных) и могут и должны быть использованы историками-марксистами (46). Что касается проблемы возникновения классового общества и государства в Швеции, то и в шведской литературе пока также нет ни одного исследования на эту тему. Имеются лишь исследования по истории отдельных классов и сословий (47), а также об эволюции государственного строя Швеции и отдельных государственных органов и должностей (48). Более того, нет также работ ни по одному более узкому вопросу, рассматриваемому в каждой из пяти глав предлагаемой книги.

Единственной шведской работой, в которой рассматривается проблема возникновения классового общества в Швеции, остается до настоящего времени небольшая научно-популярная книжка С. Ульрика Пальме "Сословия и классы в Швеции прежних дней" (Стокгольм, 1947) (49). Это – публикация курса лекций, прочитанных автором по шведскому радио в 1946 г. Пальме – известный шведский историк и поэтому его концепция представляет интерес.

Прежде всего Пальме отмечает, что проблема возникновения классов и сословий в Швеции еще недостаточно изучена (50). По его мнению, современная социология "давно перестала верить в демократическую структуру первобытных обществ". В Швеции также "не было никакого первоначального равенства между всеми членами общества". По мнению Пальме, данные археологии свидетельствуют о том, что еще до эпохи викингов существовали "значительные классовые различия" между простыми бондами, которых хоронили в небольших родовых курганах близ их домов, и богатыми "большими людьми" (stormän), которых хоронили в огромных курганах. Эти огромные курганы свидетельствуют, по его мнению, о стремлении к власти у "малочисленной, вероятно, военной касты (krigarkast)", использовавшей труд множества людей.

Эти "богатые и гордящиеся происхождением большие люди", "эти крупные господа" (dessa stora herrar) (51) составляли "класс больших людей" (stormansklass), который, "вероятно, был также родовой аристократией (bördsaristokrati)", а его власть основывалась на больших богатствах, переходивших по наследству (52). В древнейшее время король, по мнению Пальме, имел над бондами деспотическую власть. В древней Швеции королевская власть, несомненно, имела сакральный характер: король был верховным жрецом уппсальского храма. Он был также военным предводителем, "господином флота ледунга". Не исключено, что древнешведская королевская власть с ее двумя функциями, жреческой и военной, могла возникнуть в результате того, что "смелые морские разбойники" из приморского Рудена подчинили себе конунга-жреца Уппсалы. Эта древняя королевская власть была наследственной и опиралась на класс "больших людей". Выборная королевская власть возникла в Швеции, по мнению Пальме, в XI в., вероятно в связи с новой социальной дифференциацией в обществе бондов (53).

Однако, вероятно еще до объединения Ёталанда и Свеаланда в одно "государство", в начале эпохи викингов, произошло "социальное выравнивание", возможно, в связи с возникновением военной организации – ледунга (54). Объединенное шведское государство эпохи викингов было "республикой бондов" (bonderepublik), в которой существовали глубокие социальные различия. По мнению Пальме, "это древнешведское общество бондов выступает перед нами живым и конкретным" в шведских областных законах, которые "благодаря многим древним предписаниям дают богатые сведения об общественных отношениях еще начала эпохи викингов и в некоторых случаях о еще более древних отношениях" (55). В шведском обществе эпохи викингов "слой – носитель государственности", свободные бонды, "был привилегированным классом". Бонды были свободны по отношению к королю и "большим людям". В понятие свободы бонда входили его право и обязанность носить "народное оружие" и идти на войну вместе с остальными свободными людьми. Но основой положения бонда было владение им землей. Бондом был тот, кто владел собственным двором, унаследованным или приобретенным, но переходившим по наследству в роду. В древнейшем шведском обществе только бонды имели полностью все "гражданские права": право избирать судью, священника, звонаря, лагмана и короля, а также выступать на тингах и перед королем, быть соприсяжником и свидетелем. Однако свобода бонда эпохи викингов еще была сильно ограничена родом и деревенской общиной: род распоряжался его землей, которую бонд не мог отчуждать без согласия рода, и пользоваться которой он мог только совместно с соседями по деревне. По мнению Пальме, многое свидетельствует о том, что первоначально вся земля была совместной собственностью рода, а также о том, что первоначально земля деревни принадлежала совместно всем бондам, жившим в ней (56).

Наряду со свободными бондами-собственниками в эпоху викингов в Швеции имелись еще две "группы земледельцев": ландбу и брюти. Они причислялись к свободным бондам, хотя в правовом и социальном отношении не были полностью равны с ними (57). Уже в эпоху викингов в Швеции также были "классы" безземельных хусманов и наймитов (58). Наконец, уже в то время существовал "класс ремесленников", хотя неизвестно, насколько он был велик (59). Резко обособленный "общественный класс" составляли рабы, большинство которых происходило из военнопленных. По мнению Пальме, в эпоху викингов рабов в Швеции было столько же, сколько свободных бондов, а может быть, даже больше (60). В конце эпохи викингов (в XI в.) в результате новой социальной дифференциации среди бондов возник класс "крупных бондов" (storbönder) – "новый класс удачливых морских разбойников и крупных землевладельцев" (61). В XII – середине XIV в. вследствие экономических изменений в Швеции произошло новое социальное деление общества. Из среды бондов выделился класс крупных землевладельцев – получателей земельной ренты, который при поддержке церкви и королевской власти стал политически господствующим классом. К середине XIV в. было отменено экономически изжившее себя рабство. В конце XIII в. возникло привилегированное феодальное военное сословие фрэльсэ. Одновременно возникли два других сословия: духовное сословие и сословие горожан. Так шведское общество стало сословным обществом (62).

Не вдаваясь здесь в критику концепции Пальме по существу, можно отметить, что он сплошь и рядом явно смешивает понятия "общественный класс", "сословие", "каста", "социальный слой" и "социальная группа".

Из вышесказанного видно, что проблема возникновения классового общества и государства в Швеции до сих пор остается спорной. Цель настоящей работы – попытаться проследить на материале источников разложение родового строя и возникновение классового общества и государства в Швеции.

КРАТКИЙ ОБЗОР ИСТОЧНИКОВ

Источники, использованные при написании данной работы, многочисленны и разнообразны.

До середины XII в. за исключением рунических надписей, которые в основном датируются X-XI вв., собственно шведских письменных источников еще нет. Поэтому основными источниками знаний о Швеции в этот период остаются археологические материалы (63). Ни в коей мере не отрицая громадной ценности археологических памятников, следует тем не менее подчеркнуть, что на основании только одних археологических материалов нельзя делать выводы о социально-экономических отношениях (64).

Ввиду отсутствия шведских письменных источников по указанному периоду для реконструкции общественных отношений в Швеции приходится использовать иностранные и более поздние шведские источники.

Первые отрывочные сведения о Скандинавии и населявших ее племенах встречаются у римского ученого Плиния Старшего (умер в 79 г.), у римского историка Тацита (около 98 г.), у древнегреческого ученого Птолемея (II в.), у готского историка Иордана (середина VI в.) и византийского историка Прокопия Кесарийского (середина VI в.) (65).

Швеция (Swio-rice) и шведы (Sweon) упоминаются в англосаксонской эпической поэме "Беовульф" (66), сохранившейся в рукописи Х в., но написанной, как полагают, еще в первой половине VIII в. По мнению исследователей, в основе поэмы лежат народные эпические сказания, восходящие примерно к первой половине VI в. и отражающие исторические события.

Согласно традиции, в IX в. норвежский скальд Тьодольф из Хвин в Агдере сложил поэму "Инглингаталь" (Перечень Инглингов), дошедшую до нас в составе "Саги об Инглингах", написанной в первой половине XIII в. Снорри Стурлусоном. В "Инглингаталь" перечислены" 21 поколение Инглингов, конунгов из легендарной династии, правившей в Уппсале примерно с начала нашей эры до конца VII в. (67). Скальд рассказывает о причине, а иногда и о месте смерти каждого из конунгов. По его словам, он узнал об этом от "мудрых людей" (fróða menn) (68). Возможно, что поэма основана на древнешведских преданиях. Двух из описываемых в поэме Инглингов, Оттара (Ottar) и Адильса (Adils), исследователи отождествляют с Ohtere и Eadgils'ом, о которых говорится в "Беовульфе".

Первый достоверный письменный источник о Швеции – "Житие святого Анскария", архиепископа гамбургско-бременского (831-865) и первого христианского миссионера в Швеции, дважды (в 829-831 и около 850) посетившего шведский город Бирку. "Житие святого Анскария" было написано преемником Анскария архиепископом Римбертом (умер около 888) на основании рассказов самого Анскария, а также других миссионеров и христиан, бывавших в Швеции (69). Оно содержит ценные сведения об общественном строе, быте и нравах Швеции во второй половине IX в. (70).

Ценнейший источник по истории Швеции X-XI вв. – хроника Адама Бременского "Деяния первосвященников гамбургской церкви", написанная между 1073-1075 гг. Хроника, особенно книга IV, содержит подробные сведения по географии и этнографии Швеции, об ее общественном строе, языческой религии, быте и нравах населения (71). Многие сведения, как это явствует из хроники, Адам почерпнул из рассказов очевидцев, бывавших в Швеции. Одним из них был датский король Свен Эстридсен (1047-1074), 12 лет (1028-1039) находившийся на военной службе в Швеции (72).

Однако и Римберт и Адам были иноземцами и христианами, как и большинство их информаторов. Они плохо понимали шведское языческое общество и при описании шведских отношений сплошь и рядом пользовались терминологией (например, rex, praefectus), применявшейся на их более развитой, феодальной родине (73). Поэтому их сообщения постоянно следует сопоставлять со шведскими и другими скандинавскими источниками, пусть даже более поздними.

Первые шведские письменные памятники – это так называемые рунические камни, т. е. камни с вырезанными на них руническими знаками надписями. Всего до настоящего времени в Швеции найдено около 2500 рунических надписей (74). Лишь несколько из них вырезаны древнейшими рунами и датируются IV-V вв. Около 25 надписей вырезаны так называемыми шведско-норвежскими рунами и относятся к IX-X вв. Остальные вырезаны так называемыми датскими рунами и датируются X-XI вв. (75). Большая часть рунических надписей вырезана в память об умерших родственниках, но встречаются рунические камни, поставленные "в память о себе самом" (76). Как правило, они вырезаны но типовой формуле: "Такой-то (или такие-то) вырезали этот камень в память о таком-то (или таких-то)". Но иногда в надписи указано социальное положение умершего (например, бонд, дружинник, ярл и т. д.) (77) и сказано, где и при каких обстоятельствах он умер. Довольно часто вся надпись или ее конец составлены в форме скальдического стиха. Надписи в память о христианах кончаются молитвой: "Боже, помоги его (или их) душе (или душам)!" или символом – изображением креста. В конце многих надписей указано имя мастера, сделавшего надпись. Многие рунические надписи рассказывают о гибели шведских викингов в походах на Восток (на Русь и в Византию) и на Запад (в Англию, Германию, Францию и т. д.) (78). Во многих надписях говорится о событиях в Швеции: о строительстве мостов и прокладывании дорог, о сооружении площадок для народных сходок – тингов (79). Некоторые надписи подтверждают право владения собственностью. В них говорится о получении в наследство двора или даже целой деревни (80). Рунические надписи содержат тысячи имен, названия многих дворов и деревень; они – бесценные источники по истории Швеции IX-XI вв. (81).

Некоторые сведения о Швеции можно почерпнуть также в стихах норвежских и исландских скальдов IX-XI вв., сохранившихся в виде отрывков в исландских сагах, записанных в XII-XIII вв. (82). Хотя эти стихи были сложены устно, они, благодаря поэтической форме, сохранились в неизменном виде вплоть до их записи. Скальды, как правило, были современниками, а иногда и участниками описывавшихся ими событий. Многие скальды жили при дворах норвежских конунгов и хёвдингов и на пирах слагали в их честь хвалебные песни. Еще Снорри Стурлусон считал песни скальдов наиболее достоверными из древнескандинавских источников. "Мы признаем за правду, – писал он, – все, что говорится в этих стихах о походах или битвах королей, ибо, хотя у скальдов в обычае всего больше хвалить того правителя, перед лицом которого они находятся, ни один скальд не осмелился бы приписать ему то, что, как всем известно, кто слушает, в том числе самому правителю, ложь и небылица. Это было бы издевательством, а не похвалой" (83). Современные исследователи также считают произведения скальдов достоверными историческими источниками. Существует даже точка зрения, что скальды вообще не описывали в своих стихах ничего, кроме действительных фактов (84). Однако некоторые ученые относятся с определенным скептицизмом к правдивости скальдов (85). В стихах многих норвежских и исландских скальдов говорится о походах в Швецию.