ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО

РАССКАЗ ОБ ОБЛАСТИ МЕКРАН И О ТОМ, ЧТО ТАМ ПРОИЗОШЛО В ПОРУ ЭМИРА МАХМУДА, ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ!

Когда Ма'адан, правитель Мекрана, умер, между двумя его сыновьями, Исой и Бу-л-Аскаром, возникло разногласие, и дело со ступени слов перешло на ступень мечей. Войско и раияты склонились на сторону Исы, и Бу-л-Аскар бежал и прибыл в Систан, — а мы тогда ходили в поход на Сумнат. Ходжа Бу Наср Хафи, поистине [235] благородный человек, хорошо его приютил, представил ему достойное жилище и обращался с ним, как с дорогим гостем. Ходжа Абу-л-Фередж Али сын Музаффара, да продлит Аллах его великолепие, ныне, в счастливое царствование преславного султана Абу Шуджа Фаррухзада, сына Поборника веры, да продлит Аллах его существование и да поможет родичам его, исправляющий должность государственного мушрифа вместе со своими наместниками, единственный в свое время по образованности, уму, знанию и обходительности человек, приехал в том же году ¹⁹² в Систан и [там] у него завязалось общение и дружба с ходжой, отцом моим, да смилуется над ним Аллах. Он многое рассказывает об этом событии и ныне мой друг. А брат его, ходжа Бу Наср, да смилуется над ним Аллах, тоже в том году прибыл в Каин. [Потом] оба они приехали в Газну и много послужили, покуда не достигли столь [высоких] степеней, что Бу Наср умер, будучи в должности ариза. Он был весьма образован, хорош собой, обходителен и мудр. Почтенный сын его жив и ему поручена должность мушрифа Газны и Газнийской области.

Бу Наср Хафи рассказывал об обстоятельствах жизни Бу-л-Аскара: «Когда мы вернулись из похода в Сумнат, эмир Махмуд прислал [рассказчику] письмо, чтобы он по-хорошему отправил [Бу-л-Аскара] ко двору. Тот отправил. Эмир милостиво принял Бу-л-Аскара и оставил его при дворе. Весть об этом дошла до его брата, правителя Мекрана. Колючка попала ему в сапог, он перетрусил и послал ко двору [эмира Махмуда] мекранского казия с рейсом и несколькими благочестивыми и знатными подданными с письмами и представлениями с изложением дела, что он, дескать, наследник престола отца и что коль скоро брат не ступил бы на путь раздора, а ладил бы и поступал по указу его отца, /243/ то для него не пожалели бы никаких благ. А теперь, коль государь рассудит за благо, то это владение отказал бы ему, слуге [своему], и постановил бы то, что надлежит постановить, так же как великий справедливый эмир постановил [в свое время] касательно его отца. [Письмо сие] он посылает при удобном случае с поклоном к праздникам новруза и михрегана, а брату он пошлет то, что ему причитается и что прикажет государь, так что никакой нужды [у него] не будет. Доверенный человек его подпишет условие, на которое [государь] согласиться, дабы [его] слуга покорно его исполнил. Пусть будет назначен посол от высочайшего двора с жалованной грамотой на владение, ежели соблаговолит на то государь, и пусть с послом будет халат, ибо слуга [его] прочитал хутбу на имя государя, дабы слуга ободрился, и сия область, которую он помянул в хутбе на имя государя, была закреплена за ним.

Эмир Махмуд, да будет им доволен Аллах, согласился, то, что нужно было постановить, постановили, и мекранцев отпустили обратно. [236]

Послом отправили Хасана Сипахани Сарбана, чтобы он привез денежный харадж ¹⁹³ с Мекрана и Кусдара. Ему вручили очень драгоценный халат и жалованную грамоту, и мекранское дело поправилось. Хасан Сипахани возвратился назад с химлями ¹⁹⁴ из Мекрана и Кусдара и с ним [прибыл] мекранский посол, доставивший дары эмиру и придворным: золото, серебро, жемчуг, амбру и предметы, производимые в той стране, а также обязательство, что ежегодно, когда [Иса] будет посылать харадж, для брата будут десять тысяч динаров гератских, кроме одежды и редкостных вещей. За один год уже привезено с собой. На это было выражено султанское удовлетворение. Мекранских послов отправили обратно, а Бу-л-Аскар остался при дворе [эмира Махмуда] и отдался службе.

Эмир Махмуд положил выдавать ему жалованье, каждый месяц по пять тысяч диремов, и ежегодно он получал по два халата. Никогда я ¹⁹⁵ не видел его на собраниях у эмира пьющим вино или играющим в човган или за другими развлечениями, как я видел Абу Тахира Сим-джури и подобного рода людей, ибо Бу-л-Аскар был человек степенный, дородный. Только время от времени, когда бывали большие собрания, его тоже усаживали за угощение, и как только угощение убирали, его отпускали и он удалялся. В походах он бывал с нами. В том году, когда мы пошли в Хорасан, и поход уже стал докучать, окрестные эмиры, оттого что эмир Махмуд очень страдал от старческой немощи и дело его подходило к концу, видели каждый кое-какие сновидения, но просыпаясь, находили себя без головы и без владения. Иса мекранский был одним из тех, кто видел сновидения, и эмир Махмуд подал надежду Бу-л-Аскару, когда, дескать, он вернется в Газну, то даст ему войско и даст с собой знатного полководца, /244/ чтобы прогнать брата, а владение его препоручит ему. Однако возвратившись в Газну, [эмир Махмуд] времени [для этого] не нашел и дела не исполнил. Эмиру Мухаммеду во время его правления [тоже] не удалось исполнить эту [отцовскую] волю, потому что ему предстояло важное дело. Он тоже был милостив к Бу-л-Аскару, пожаловал ему халат, подал надежду, но не успел, ибо случилось то, что случилось».

Султан Мас'уд, да будет им доволен Аллах, когда в Герате дела пришли в порядок, как я упомянул в пятом томе «Истории», назначил джамедара Ярук-Тугмиша с сильным отрядом дворцового войска и туркменами Кзыла, Буки и Кокташа, которые, отдавшись под покровительство, прибыли служить, и отправил их в Систан, а оттуда они двинулись в Мекран. Эмира Юсуфа [тоже] с сильным отрядом войска он послал в Кусдар и сказал: «Это, дескать, ваша подмога, коль скоро наступит нужда в помощи, он пошлет людей, а ежели он сам потребуется, то придет». Начальнику же этого войска он тайно приказал, чтобы тот наблюдал за Юсуфом. Цель посылки его в Кусдар [237] заключалась в том, чтобы его на некоторое время удалить с глаз воинства, ибо на нем лежало звание сипахсалара. В общем в этом же году его устранили в Балаке ¹⁹⁶, в Пули Хумартегин, когда мы шли в Газну. Рассказ об этом пойдет ниже, в томе седьмом.

Когда мекранец услышал известие об этих отрядах и о брате, он приготовился к войне и собрал двадцать тысяч пехотинцев киджских, ригских и мекранских из каждой области и из всякого разряда ¹⁹⁷ [людей], а также шесть тысяч конницы. Хаджиб-джамедар прибыл в Мекран — это был очень умный и осмотрительный полководец, знаменитый воин — и с ним начальники и алчущее [сразиться], устроенное войско. Две тысячи султанской конницы и туркмены расположились в засаде, в насаждениях финиковых пальм [противника]. Пробили в литавры. Показался мекранец. Он был на слоне и вел свое войско, конное и пешее, и десять отборных слонов. Завязали бой, словно жернова закрутились в крови. Оба войска доблестно сражались, не жалея жизни и джамедар уже почти был разбит, но он выехал вперед, бросил клич своему войску, бойцы и знатные мужи поддержали, ринулись из засады и мекранец, потерпев поражение, повернул вспять. Его настигли в тесном месте, где он бежал, убили и отрезали /245/ голову. Множество его воинов было перебито. Город и округу на три дня предали разграблению. Потом эмиром поставили Бу-л-Аскара и когда он стал крепко, и население области его признало, джамедар с отрядом вернулся обратно, как потом будет упомянуто. Владение Мекран оставалось за Бу-л-Аскаром до самой его смерти, как [тоже] будет рассказано в сей «Истории», [в частях] о правлении государей. Да смилуется над ними Аллах и да дозволит он насладиться преславному султану Фаррухзаду жизнью, молодостью, престолом и царством!

ОБ ОТБЫТИИ ЭМИРА МАС'УДА, ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ ИЗ БАЛХА В ГАЗНУ

В конце тома шестого я сказал, что эмир Мас'уд первого числа месяца джумада-л-ула лета четыреста двадцать второго ¹⁹⁸ переехал из сада в кушк Абдал'ала ¹⁹⁹ и соизволил отдать распоряжение о том, что необходимо, дескать, уладить те дела, которые еще остались неулаженными, ибо он на этой неделе отправится в Газну. Все дела уладили. Когда он намеревался выступить, то сказал Ахмеду, сыну Хасана: «Тебе придется пробыть неделю в Балхе, потому что здесь остаются всякого рода люди — амили, казии, шихне разных городов и жалобщики. Выслушай их речи и всех отпусти обратно. Потом в Баглане присоединись к нам, потому что мы по пути немного займемся охотой и вином в Семенгане». — «Слушаюсь, — ответил [ходжа],—только мне понадобится дебир из посольского дивана, дабы написать что-либо, [238] ежели прикажет государь, и казначей, ежели надобно будет кому-нибудь дать халат». — «Ладно, — ответил эмир, — скажи Бу Насру Мишкану, чтобы назначил одного дебира, да чтобы поставили кого-либо из казначеев с диремами, динарами и одеждой, дабы ходжа приказывал [выдать] то, что сочтет подходящим. И пусть [сам ходжа] сделает так, чтобы дней через десять освободиться от всех дел и поспеть к нам в Баглан».

Наставник мой Бу Наср назначил меня, а я — Бу-л-Фазл; назначили и казначея, Бу-л-Хасана Курейша, дебира казнохранилища. Сей Бу-л-Хасан был дебир весьма способный, служил государям дома Самани. У них он был при казнохранилищах в Бухаре, и привез его с собой ходжа Бу-л-Аббас Исфераини. Эмир Махмуд оказывал ему полное доверие. У него было двое подручных, один из них Али, сын Абдалджалиля, [то есть] сын дяди Бу-л-Хасана Абдалджалиля. Все они помер ли, да смилуется над ними Аллах! /246/ Я упоминаю имена этих людей с двоякой целью, во-первых, мы были товарищи, и хлеб-соль я с ними водил, вот и рассказываю о каждом немножко, а во-вторых, ради того, чтобы установить обстоятельства каждого дела, каково оно было в минувшие времена, дабы читатели сей «Истории» приобрели кое-какой опыт и поучительный пример.

Эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, выступил из Балха в воскресенье, тринадцатого числа месяца джумала-л-ула и остановился в саду ходжи Али Микала, ибо дела все-таки не были улажены. Сад находился поблизости от города, и гостей принимал Музаффар, сын Али Микала ²⁰⁰, так, что все об этом говорили. Придворной знати предложили угощение, а эмиру принесли множество даров и золота и серебра. Эмир снялся оттуда счастливо и радостно и, развлекаясь удовольствиями, попивая вино и охотясь, ехал от одного гостеприимного хозяина к другому в Хульме, Пирузонахджире ²⁰¹ и Бадахшане. Правителем этих мест считался Ахмед, сын Али Нуш-тегина, конюшего, а Баглана и Тохаристана — старший хаджиб Бильга-тегин.

Великий ходжа Ахмед, сын Хасана, ежедневно открывал прием в своем помещении в Дер-и Абдал'ала, сидел [там] до часа пополуденнои молитвы и правил дела. Я находился вместе с его дебирами, и писал то, что он мне приказывал, и исполнял дело. [Ходжа] жаловал султанские халаты и награды. По сотворении пополуденнои молитвы посторонние расходились, а дебиров, своих людей и меня вели к столу, мы обедали и удалялись. Так миновала целая неделя, покуда все дела не были окончены; я много чего получил. Затем [ходжа] двинулся в путь из Балха. В дороге, несмотря на то, что с ходжой был слон с балдахином и верховое животное с люлькой, он сидел в закрытых носилках с прорезанным впереди окошком, которые тащили на себе [239] человек пять. Из Хиндустана в Балх он приехал таким же способом, чтобы телу было легче и покойней.

В Баглане мы догнали эмира, а эмир /247/ уже там развлекался, охотился и поджидал ходжу. По прибытии [ходжа] доложил, что было сделано по каждому делу, и эмир остался весьма доволен. Простояли еще один день, и войско потянулось по долине Зиркана и Гурвенда; вышли из нее и сделали привал на три дня с винопитием и охотой в Дешт-и Хуране. Такого времени никто не запомнил, потому что мир походил на свадебное торжество, и государь, окруженный блестящей свитой, ехал беззаботно, со спокойным сердцем до Первана. Выступили из Первана и, все так же веселясь и развлекаясь, дошли до Балака. Каждый день из Газны навстречу прибывала с поклоном новая толпа народу. Так, Бу-л-Музаффар, рейс [города] Газны, заместитель своего отца ходжи Али, представился в Перване, [привезя] множество яств необычных и тонких, а вслед за ним и другие, покуда мы не приехали сюда в Балак. Приезжавшие лица удостаивались милости соразмерно своему месту и чину. *А Аллах знает лучше!*.

О ЗАКЛЮЧЕНИИ ЭМИРА АБУ ЯКУБ ЮСУФА, СЫНА НАСИРАДДИНА АБУ МАНСУРА СЕБУК-ТЕГИНА СПРАВЕДЛИВОГО, ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НИМИ АЛЛАХ!

Устранение сего эмира произошло в этом Балаке. Про это событие есть что рассказать в подробности, [о нем] нужно написать обязательно, чтобы дело узнали полностью. Эмир Юсуф был человек очень незлобивый и к раздорам и крамольным делам непричастный. В пору [царствования] его брата, султана Махмуда, да смилуется над ним Аллах, он каждый день столь был занят двукратным предстанием на поклон, что к прочим делам не поспевал, а в промежутки, когда освобождался от службы, он предавался своим забавам, веселью и вину. При подобном образе жизни, будучи юным и здоровым, живя в довольстве, достающемся без труда, ясно, какой он мог приобрести жизненный опыт. Когда эмир Махмуд скончался, и слоновод сошел с головы слона, в Газну прибыл и сел на престол царства эмир Мухаммед. Дяде своему, эмиру Юсуфу, он препоручил должность сипахсалара, и дела пошли так, как пошли, [об этом] я уже рассказывал. Срок существования этого царства был весьма недолговременный, [с ним и срок] сипахсаларства Юсуфа, где же тут было научиться бдительности. Тогда случилось, что эмира Мухаммеда посадили в крепость Кухтиз в Тегинабаде. Несмотря на то, что могущественных царей умасливают и стараются стать к ним поближе, /248/ и цари охотно идут навстречу такому заискиванию, они этим людям не доверяют. [240]

В рассказах о Якубе, сыне Лейса ²⁰², я читал, что он намеревался взять Нишабур, чтобы свергнуть хорасанского правителя Мухаммеда, сына Абдаллаха, сына Тахира ²⁰³. Вельможи поры могущества [этого правителя] искали сблизиться с Якубом и посылали к нему спешных гонцов с письмами: надобно, дескать, поторопиться скорей, дабы пограничная область Хорасан, область огромная, не пошла прахом, а то от нашего господина толку нет никакого, кроме забавы. Трое стариков, более подвинутых в годах и более мудрых, не стали смотреть [в сторону] Якуба и благорасположения его не искали, а продолжали оставаться в серае Мухаммеда, сына Тахира, до тех пор, покуда не явился Якуб, сын Лейса. Мухаммеда, сына Тахира, заковали, а этих троих схватили и доставили к Якубу. «Почему вы не искали сближения сo мной, — спросил Якуб, — как поступили ваши товарищи?» — «Ты великий государь,— отвечали они, — и станешь еще более велик, чем теперь; ежели мы ответим правду, и ты на нас не разгневаешься, то мы скажем». — «Говорите, не разгневаюсь», — приказал [Якуб]. — «Видел ли нас эмир когда-либо, кроме сегодняшнего дня?» — спросили они. «Нет, не видел», — ответил [эмир]. «Была ли когда-нибудь у нас с ним или у него с нами какая-либо переписка и посылались ли гонцы?» — «Нет, не было». — «Так вот, мы люди старые, ветхие и долгие годы служили государям дома Тахира и в их державе видели много хорошего и приобрели высокий сан; пристойно ли нам было вступить на путь неблагодарности и искать благорасположения у их противников, даже ежели отрубят голову? Вот каково наше положение, сегодня мы в руках эмира, а наш государь пал. Пусть же [эмир] поступит с нами так, как угодно будет господу богу, да славится имя его, и как подобает благородству и великодушию эмира». — «Ступайте домой и будьте спокойны,— промолвил эмир, — таких благородных людей, как вы, нужно сохранить, вы нам пригодитесь, вам всегда следует находиться при моем дворе». И они, поблагодарив, удалились с миром. Потом Якуб всех тех людей, которые искали его милости, приказал отстранить, все их достояние отобрать и их прогнать, а этих трех он возвысил и оказывал им доверие в государственных делах. Такие рассказы я привожу ради того, чтобы хулители легкомысленно не болтали о великом государе Мас'уде, а говорили, как было поистине, потому что естество государей, их образ жизни и обычаи не таковы, как у прочих: то, что они видят, никто видеть не может. К тому же у эмира Юсуфа появилось благожелательное отношение к эмиру Мухаммеду, ради того, чтобы соблюсти волю султана Махмуда, но став на одну сторону, он обидел другую. У эмира Юсуфа были две дочери, одна большая, /249/ уже совершеннолетняя, а другая маленькая, еще не созревшая. Эмир Махмуд выдал совершеннолетнюю за эмира Мухаммеда и совершил бракосочетание, а незрелую, чтобы не было обиды, пообещал эмиру Мас'уду, но [241] бракосочетания не совершали. Справить свадьбу эмир Махмуд велел стол пышно в серае эмира Мухаммеда на Малой площади, что подобной никто не запомнил. Когда серай красиво убрали и все устроили, эмир Махмуд сел верхом и приехал туда, был очень ласков с эмиром Мухаммедом, пожаловал его царским халатом, одарил его множеством вещей. [Все] удалились, а благородные жены серая ²⁰⁴ остались у жениха. Внезапно новобрачную схватила горячка. В час полуночной молитвы доставили носилки. На реке было полно знатных женщин со множеством зажженых свечей и факелов, чтобы проводить новобранную в Кушки Шах, и несчастная, не видавшая света, нарядная, вся в золоте, драгоценных уборах и самоцветных камнях, отдала, богу душу. И все дело рухнуло. Об этом тотчас же узнали и довели до эмира Махмуда. [Эмир] очень огорчился, но что поделаешь с налетевшей судьбой, ведь господь бог, да славится поминание его, показывает рабам своим подобные случаи, чтобы они понимали свою ничтожность. На другой день [султан Махмуд] приказал совершить бракосочетание эмира Мухаммеда со второй дочерью, которая была обещана эмиру Мас'уду. Эмир Мас'уд был весьма удручен но разговора быть не могло. Девочка была еще совсем маленькая и перевод ее в, дом [супруга] отложили. Время шло, обстоятельства менялись, эмир Махмуд скончался, и, в конце концов, эта девочка попала в гарем эмира Мухаммеда в то время, когда он прибыл в Газну и сел на престол царства. Говорили, ей было четырнадцать лет. В тот вечер, когда ее из нашего околотка Сери Асья провожали из отцовского серая в эмирский кушк, я наблюдал чрезвычайно пышный обряд. После того, как эмира Мухаммеда посадили, девочку отправили к нему в крепость. Несколько времени она провела там и возвратилась обратно, потому что сердце ее стало скучать. Она и по сей день здесь в Газне. Эмир Мас'уд был оскорблен подобной невежливостью своего дяди. Этому способствовала еще и судьба-победительница, и Юсуф с престола упал в колодец ²⁰⁵. *Упаси нас Аллах от несчастья!* Когда в (Герате дела султана Мас'уда пришли в порядок и выправились, как я рассказывал, он отправил хаджиба Ярук-Тугмиша, джамедара,. в Мекран со значительным отрядом, чтобы очистить Мекран от врагов и посадить там Бу-л-Аскара. Эмира Юсуфа же он послал с десятью ее рхенгами и отрядом войска в Кусдар, чтобы быть подмогой джамедару и чтобы мекранское дело поскорее разрешилось. /250/ Но это был лишь предлог, поскольку он хотел, чтобы Юсуф некоторое время провел подальше от его глаз и глаз войск и пребывал в Кусдаре как бы пленником [этого] города, а серхенги состояли бы при нем приставами. Его хаджиба Тогрула, которого он любил больше своих детей, тайно соблазнили по повелению султана и подговорили, чтобы он был соглядатаем при [эмире Юсуфе] и доносил бы все, что будет происходить, [242] дабы [потом] получить плоды этой услуги в виде высокого положения. И cей глупый турок съел этот глум ²⁰⁶, не понимая, что вероломство влечет за собой несчастье. Он приобщил к делу гонцов, посылал их из Кусдара в Балх и сообщал скрытно Абдусу правду и ложь, и это докладывали султану. Где было Юсуфу догадаться, что его наперсник следит за ним неотступно душой и телом, чаще всего за вином, когда он ворчал и говорил более откровенно: «Дескать, что случилось, что все мы полетели кувырком, эдак мы все один за другим пропадем; слово, что ли, нужно нарушить или совершить измену, чтобы как-то поправить дело?» Обо всем этом писали да [от себя] добавляли, чтобы еще больше рассердить султана. К тому же Тогрул сообщил, что Юсуф собирается податься в Туркестан и уже начал переписку с ханами.

Султан тайно написал письмо вельможам, кои состояли приставами при Юсуфе, что нужно, мол, быть очень осмотрительным, сторожа Юсуфа, покуда он не приедет в Газну, а когда, дескать, мы из Балха двинемся в Газну, то позовем его. А ежели он захочет уйти в другую сторону, то не пускать, а заковать и закованного представить нам. Коль скоро же он пойдет прямо в Буст и Газну, то не следует ему знать о том, что мы [вам] приказали. Вельможи приказ соблюли и все, что было необходимо ради осторожности, исполнили.

Мы находились в Балхе. Несколько раз, три, четыре, пять, из Кусдара приезжали нарочные на верблюдах и привозили письма от Юсуфа и [доставляли] померанцы, гранаты и хороший сахарный тростник. Они передавали поклоны и рассказывали о положении в Мекране и Кусдаре. Эмир Мас'уд слал обратно добрые ответы и обращения, [в них] было такое: «Славный эмир, дядя Абу Якуб Юсуф, сын Насираддина». [Он же] написал: «Мы, дескать, в такой-то день двинемся из Балха, мекранское дело разрешилось, надобно, чтобы и эмир Юсуф по сей же божественной воле поскорее выступил из Кусдара и одновременна с нами прибыл в Газну, заслуги его непременно будут признаны. Эмир Юсуф вышел из Кусдара и добрался до Газны раньше Султана Мас'уда. Услышав, что султанский поезд из Первана направляется, в Газну, он со своим сыном Сулейманом, с этим вероломным Тогрулом /251/ и полсотней гулямов, совсем налегке, выехал навстречу для приветствия.

Когда оставалась еще одна стража ночи, эмир снялся из Сатаджа и тронулся в Балак, ибо сераперде разбили там. Он сидел в балдахине на слонихе. Зажегши факелы, ехали, рассказывая приключения. Недалеко от города, издали, со стороны Газны, в степи, показались [огни] факелов. «Это, должно быть, мой дядя Юсуф, которого мы позвали, — сказал эмир, — он хотел приехать принять [нас]», — и приказал двум накибам съездить и встретить его. Они поскакали по направлению к факелам, доехали до них, примчались обратно и доложили: «Да будет [243] долгой жизнь государя, это — эмир Юсуф». Через час он подъехал. Эмир Мас'уд придержал слониху, а эмир Юсуф спешился и облобызал землю. Старший хаджиб Бильга-тегин и все вельможи и старшины, бывшие с эмиром, тоже спешились. Кликнули его коня и посадили на него с пребольшим почетом. Эмир Мас'уд очень живо его расспрашивал, непомерно много. Они ехали, и [эмир Мас'уд] разговаривал только с ним, пока не рассвело. Остановились для молитвы. Эмир со слонихи пересел на коня и [снова] поехали, разговаривая, Юеуф по левую руку, покуда не прибыли в войсковой стан.

Эмир Мас'уд, обратившись к Абдусу, сказал: «Дядя мой приехал налегке, скажи, чтобы здесь же перед сераперде раскинули намет, сделали суффы и разбили шатры, — дядя расположится тут, чтобы быть поближе к нам». — «Слушаюсь», — ответил тот. Эмир Мас'уд вошел в шатер и остановился в хергахе, а эмира Юсуфа поместили в нимтерге, покуда натягивали намет и ставили суффу, потом он перешел туда. Разбили еще палатки и разместили там его гулямов. Принесли и поставили угощение, — а я все наблюдал из своего дивана; [Юсуф] ни к чему не притронулся и [сидел], чрезвычайно углубленный в себя, ибо он почуял кое-что от той беды, которая [потом] стряслась. Когда угощение убрали, и придворные вельможи стали расходиться, эмир, оставались наедине, позвал Абдуса и долго держал [его у себя]. Затем Абдус вышел и направился к эмиру Юсуфу. Они остались одни и долгое время вели разговор. Абдус то уходил, то приходил, а речь все шла: считали преступления эмира Юсуфа.

Конец этому был таков, когда день подошел к часу пополуденной молитвы, там поставили трех индийских старшин с пятью сотнями конницы в полном вооружении и трех индийских накибов с тремястами отборных пехотинцев. Привели оседланного мула. Я видел /252/ эмира Юсуфа, как он встал, все еще в шапке, высоких сапогах и поясе, обнял своего сына и заплакал. [Потом] он растегнул пояс, отбросил его и обратился к Абдусу: «Этого мальчика я препоручил господу богу, велик он и всемогущ, а после него тебе». Тогрулу же он сказал: «Радуйся, предатель! Для того ли я тебя воспитал и любил больше родного сына, чтобы ты со мной так поступил ради ласкового взгляда, который купил? Достанется и тебе по заслугам!» Он сел на лошадь и его увезли в крепость Секавенд. После этого я его уже больше не видел. В следующем году, четыреста двадцать третьем, когда мы возвратились из Балха, с дороги пришло письмо, что он скончался в крепости Деруне, да смилуется над ним Аллах! Об этом Тогруле есть рассказ коротенький, но примечательный. Я его обязательно расскажу, а потом снова вернусь к [повествованию] истории. [244]

РАССКАЗ О ГУЛЯМЕ ТОГРУЛЕ АЗУДИ

Это был гулям, ничем не выделявшийся среди тысячи гулямов, подобных ему по виду, росту, цвету лица, красоте и статности. Его прислала из Туркестана эмиру Махмуду жена Арслана. Сия хатуна имела обыкновение ежегодно присылать эмиру Махмуду одного редкостного гуляма и одну отборную девушку в виде подарка, а эмир ей посылал платки из тонкого полотна, кисею, жемчуга и румский шелк. Эмиру этот Тогрул понравился и он его держал после Аяза в числе семи-восьми гулямов, бывших у него виночерпиями.

Прошло два года. Однажды случилось так, что эмир пил вино всаду Пирузи, на цветах. Рассыпали столько роз, что им не было ни; края ни меры. Луноликие виночерпии входили по двое поочередно. Вошел Тогрул, одетый в алый кафтан, а на товарище его кафтан был бирюзовый, и оба красавца стали потчевать вином. Держа в руках: ярко-красное вино, Тогрул остановился и налил [чашу] эмиру Юсуфу. Взор Юсуфа остановился на нем, и Юсуф в него влюбился. Сколько он ни старался удержать себя, он был не в силах оторвать от него глаз. Эмир Махмуд украдкой поглядывал и видел вспыхнувшую страсть и безумие брата, но прикидывался ничего не замечающим. Так прошла некоторое время, /253/ и эмир Махмуд сказал: «Брат, ты после отца остался мальчиком, а отец, умирая, сказал Абдаллаху, дебиру, дескать, несомненно, что Газнийским царством будет править Махмуд, потому что Исмаил не тот человек. Так передай же от меня Махмуду, что ямол, беспокоюсь за Юсуфа и поручаю его тебе, воспитай в нем такой; же нрав, как у тебя, и люби его как своего сына. Ты знаешь, сколько добра я тебе сделал по сию пору, и мы полагали, что из тебя выйдет воспитанный человек, но оказывается ты не таков, как мы думали. Чего ради ты разглядываешь на пиру наших гулямов? Тебе приятно было бы, коль кто-нибудь на пиру стал бы заглядываться на твоих гулямов? Взор твой уже давно прикован к этому Тогрулу. Не будь у меня уважения к душе отца, тебя бы постигло суровое наказание. На сей раз я тебя прощаю и дарю тебе этого гуляма, потому что у меня таких как он много. Но будь осторожен, чтобы в другой раз такого промаха не случилось, а то с Махмудом такие шутки плохи». Юсуф смутился, встал, облобызал землю и промолвил: «Каюсь, такого проступка больше не случится». — «Садись», — сказал эмир, тот сел. [Эмир Махмуд], пренебрег этой нечаянностью, продолжал пир, и ради Юсуфа была выпита чаша примирения.

Эмир Махмуд позвал своего слугу по имени Сафи под началом коего находилось несколько гулямов, и приказал ему отослать Тогрула к брату. Его отправили, Юсуф возликовал, щедро одарил слуг и, раздал много милостыни, а того гуляма возвысил. Тот сделался у него [245] хаджибом, и Юсуф любил его пуще сына. Когда черная ночь для него сменилась ясным днем, а солнцу случилось затмение ²⁰⁷, Тогрул посватал себе жену из именитого семейства и обставил бракосочетание и свадебное торжество столь неуместной пышностью, что некоторые благоразумные люди [этого] не одобрили. Наказание и возмездие тому вельможе были такие, как я рассказал, а Тогрул после смерти своего господина получил нечто вроде чина и кое-какую благодарность от султана Мас'уда, но стал ненавистен ему и большей части людей. Предательство измучило его и он умер в молодом возрасте, обманутый в надеждах. Это и есть наказание за вероломство. Сохрани господь, да славится поминание его, всех мусульман в добродетельной чистоте и да окажет он вернейшую помощь отблагодарить его за благодеяния, ибо облагодетельствованы мы по милости и всеобъемлещему милосердию его! /254/

После кончины эмира Юсуфа, да смилуется над ним Аллах, слуги его разбрелись. У его кедхудая Бу Сахля Лакшана ²⁰⁸ приключились затруднения, он подвергся отобранию имущества ²⁰⁹, а был он человек образованный, умный и скромный. Конец его был таков, что ему поручили должность амиля в Бусте ²¹⁰, ибо он сам происходил из Буста, и в этой должности он и получил повеление [переселиться в иной мир]. А ходжа Исмаил претерпел много неприятностей и хлебнул много холодного и горячего. Он охранял права этого семейства и взял на себя заботу о детях эмира Юсуфа. Стоял за них, падал, снова шел в гору и в пору эмира Мавдуда ²¹¹ стал опять более известен, начал заниматься личными делами упомянутого государя, преуспел в них, oправдал доверие и, само собой, сделался уважаемым лицом, так что теперь, в счастливые дни преславного султана Абу Шуджа Фаррухзада, сына Поборника веры в Аллаха, ему пожалована должность уполномоченного и управляющего царскими имениями и много [других] дел. Он долгое время исправлял эти должности таким образом, что за ним не открылось ни одной провинности.

Еще был Амуй. Амуй, когда дела его стали плохи, отошел в безопасное место. После [смерти] Юсуфа он бросил служить созданию [человеческому] и предпочел михраб, молитву, Коран и благочестие и при этом остался. Государи из этого дома, да будет ими доволен Аллах, несколько раз предлагали, чтобы он исправлял какую-нибудь должность, и он недолгое время был саларом газнийских газиев, но в конце концов он подговорил ходатаев за себя и от этого избавился. Несколько раз просили, чтобы он поехал послом, но он ухитрялся отделаться. В четыреста сорок девятом году к нему приставали, чтобы он взял на себя должность мушрифа газнийских вакфов, и просили ради того, чтобы привести в цветущий вид, но он увертывался, покуда разговор, не прикончил. Нужно быть совершенным человеком, чтобы суметь [246] cделать подобное и оказаться в силах свернуть шею алчности и страстям. Господь бог, да славится поминание его, не даст погибнуть ни одному рабу своему, идущему по пути его! Бу-л-Касим Хакик ²¹², бывший недим эмира Юсуфа, человек содержательный и деловой, тоже никому не служил, он был благороден и исполнил свое обязательство. Оба они живы поныне, находятся здесь в Газне и дружат друг с другом. У меня нет возможности рассказать о дружеской привязанности всех [остальных], хотя это и не отошло бы от правила бытописания. Поскольку этот рассказ окончен, /255/ я теперь возвращаюсь к истории султана Мас'уда, да будет им доволен Аллах, после устранения эмира Юсуфа и ссылки его в крепость Секавенд.

На другой день [эмир] выступил из Балака и потянулся к Шаджгаву ²¹³. Явились серхенг Бу Али, кутвал, и Абу-л-Касим Али Новки, начальник почты. Им обоим навсегда было приказано выезжать навстречу до этого места. Эмир их милостиво принял соразмерно достоинству [каждого]. Кутвал, как он это умел делать, привез с собой столь много вкусных яств, что им меры не было. Эмиру это пришлось очень по душе, он сказал много любезных слов и отправил обоих обратно в город. [Тогда же] он дал приказ кутвалу хорошенько подумать и расставить значительное число пехоты, начиная от Халкани ²¹⁴ до кушка, чтобы не случилось беспорядка, поскольку триумфальные арки стояли [близко] одна за другой. На следующий день, в четверг, восьмого числа месяца джумада-л-ухра четыреста двадцать второго года ²¹⁵, эмир с большой пышностью отправился в столицу. Жители города, мужчины, женщины и дети, волнуясь вышли на улицы. В Халкани разбили столько роскошных шатров, что старики признавались, подобных не помнят. Рассыпали деньги без меры. Пробиться сквозь триумфальные арки можно было только с великим трудом. Много народу отправилось к Хушкруду и на поле Шабехар. Около часу пополуденной молитвы эмир прибыл во дворец Кушки Ма'мур и благополучно и счастливо там остановился. Его тетка, благородная Хатли, да будет ею доволен Аллах, по обычаю прежних лет, как делалось для эмира Махмуда, приготовила множество прекрасных яств и прислала [эмиру Мас'уду]. Ему это было очень приятно. В тот день в час предзакатной молитвы приема не было. Вечером удалили всех посторонних, и повидать эмира пришли все высокоблагородные женщины гарема ²¹⁶. В тот день и в ту ночь /256/ в городе было столько ликования, веселья, гулянья, питья вина, хождения и приглашения в гости, что никто подобного не помнил.

На другой день [у эмира] был прием. Он сидел в державной суффе ²¹⁷ на престоле отца и деда, да смилуется над ними всеми Аллах. Начали приходить толпами жители города. Родичи, свита, военные и горожане поднесли дары сверх всякой меры, ибо в тот день на престоле сидел поистине великий султан. Стихотворцы читали множество [247] стихов, как видно из собраний их стихотворений. Здесь я ни одного из них не привожу, а то [рассказ] слишком растянулся бы. Толпление продолжалось до часа пополуденной молитвы, потом эмир встал, вошел в серай и [один], без недимов, угостился вином.

В час предзакатной молитвы приема не было и на следующий день приема тоже не было. [Эмир] сел верхом и поехал в сторону Супустзара, в Баги Пирузи. [Там] он посетил могилу отца, да будет им доволен Аллах, поплакал и пожаловал проживавших при гробнице людей двадцатью тысячами диремов. Законоведу Небиху и войсковому судье Насру, сыну Халафа, он сказал, что надобно поставить на работу кучу народа, дабы поскорее построить рабат, о котором приказано, и что следует хорошенько подумать о вакфах этой гробницы, дабы они расходовались по назначению ²¹⁸. Дескать, отец мой очень любил этот сад, потому-то он и велел себя здесь похоронить, а мы-де, из большого почтения к нему, это место сделали для себя священным, чтобы приходить сюда только ради поклонения. Овощи и прочую годную для еды зелень нужно всю вырвать и не позволять, чтобы кто-либо приходил сюда гулять. «Слушаемся и повинуемся», — ответили оба, а присутствовавшие пожелали [ему] добра. Эмир вышел из сада и направился в поле. Родичи, свита и вельможи провожали его. Приехав в Афган-Шали, он остановился у гробницы справедливого эмира Себук-тегина, да будет им доволен Аллах, поклонился ей и изволил подарить людям при гробнице десять тысяч диремов. Оттуда он возвратился обратно в Кушки Довлет. Служилая знать разместилась в диванах и на другой день принялась за работу. Во вторник, двадцатого числа месяца джумада-л-ухра ²¹⁹ [эмир] поехал в Баги Махмуди и там пировал. [Сад] ему полюбился и он приказал перевезти туда обозы и диваны, и придворные все переехали туда: гулямы и гарем, диваны везирский, войсковой, посольский и управления хозяйством ²²⁰. Вельможи и служилая знать разместились, и дела пошли, как всегда.

Воинство, раияты, вельможи /257/ и служилая знать все были счастливы и привязались сердцем к этому могущественному государю, и он с ними обходился любезно и благосклонно. Ежели бы так оставалось, то никакого беспорядка не произошло бы. Но кроме досточтимого ходжи Ахмеда, сына Хасана, были еще скрытые везиры, не умевшие придерживаться благоразумия и толкавшие на такие дела, коим сердце государей, особливо когда они молоды, страстно желает успеха.

Первое, что охладило сердце всех к сему государю, было то, что Бу Сахль Завзани и прочие втихомолку придумали и расписали в приятном для сердца государя виде мероприятие, что, дескать, деньги ²²¹ присягнувшим на верность и наградные, которые брат твой, эмир Мухаммед, раздал, надобно отобрать обратно, ибо жалко и обидно оставлять за непрощенное дело туркам, тазикам и войскам разных [248] разрядов свыше с