ЛЕТОПИСЬ ГОДА ЧЕТЫРЕСТА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕГО 2 страница

Так протяни же — да поможет тебе Аллах благословением и доброй поддержкой своей — руку твою для присяги на верность повелителю верующих и да протянут руку для присяги все товарищи твои и все, кто в столице твоей, ибо ты для повелителя верующих—звезда державы его, которая не померкнет, и путеводитель ее, не ведающий неудачи, ты — меч непритупляющийся и не знающий застоя. Последуй же достославнейшему из путей твоих, самому благоуказующему из добродетелей твоих, наипрекраснейшему из обычаев твоих и наиблагороднейшему из преимуществ твоих, блюдя то, что мы предоставили тебе, ограждая, оберегая и защищая его. Подданным будь отцом заботливым и любящей матерью, ибо повелитель верующих просил тебя взять их под защиту и управлять ими и пригласил тебя господствовать над ними. Прими же на душу твою присягу, посланную тебе с подателем сего послания, и огласи ее всем, кто [состоит] при тебе, в присутствии доверенного [посла] повелителя верующих Мухаммеда, сына Мухаммеда ас-Сулеймани, ради того, чтобы решение божие и решение повелителя верующих стало нерушимо для тебя и для них, и сохранение верности к нему обязательно и необходимо. И знай, что значение твое у повелителя верующих равно значению человека верного, не находящегося под подозрением, почему он и возложил на тебя дело правления и ищет помощи твоей, а не попирает тебя, потому что ведомо ему, что ты пойдешь путем преданных и будешь в числе счастливцев, ибо, поистине, сие сочетается с блаженством и полно благодати; и да будет тебе благо всех благ, большое и постоянное. Удостоверь людей знатных и простых, что повелитель верующих не пренебрегает общим их благополучием, исполняя в этом смысле повеление Аллаха, владыки миров, ибо глаголет правдивейший из вещателей: «Тем [помогает] он, кои, когда он даровал им силу на земле, творят молитву, платят зекат, повелевают справедливо и воздерживаются от греховного; и Аллах есть исход всего» ²⁷.

Сие есть тайная беседа с тобой повелителя верующих, да насладит его Аллах тобою и продлит переписку с тобой после того, как ты примешь [его послание] благожелательно, признав высокое значение его. Уясни всем содержание его и обнародуй во всеобщее сведение то, что упомянуто в нем, и пополнится радость и ликование [народа], и успокоятся [люди] на том, что открыл им Аллах от благосклонности к ним повелителя верующих /301/ и взирания на них сострадательным оком. Поддерживай призывание к повелителю верующих с минбаров царства [285] твоего, заставляя внимать ему, поучая, излагая начала и повторяя. Поспеши с ответом повелителю верующих на сие послание, выбрав по своему желанию то, что в нем есть от него, ибо, поистине, он ждет с нетерпением и просит об этом. Уведоми его о твоем одобрении того, к чему он приступил и о честном намерении твоем наилучшим образом оказывать ему повиновение и наипрекраснейшим способом являть ему послушание, потому что, поистине, повелитель верующих уповает на сие, ищет, ожидает и надеется, ежели будет угодно Аллаху.

Привет тебе! И да будет тебе милость господня и благословение его и благословение раба его, повелителя верующих, и да не лишит тебя господь великого благодеяния, высокого подаяния и драгоценного дара [своего, ниспосланных] тебе. Да будет благословение господа над Мухаммедом и всем семейством его! Довольно нам Аллаха единого!

СПИСОК С ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

*Даю присягу на верность подданства господину нашему и владыке рабу божьему, сыну раба божьего, Абу Джа'фару, имаму ал-Каиму биамриллах, повелителю верующих, присягая послушно и по воле своей, заверяя от глубины души, с честным намерением, искренним расположением, с истинным убеждением моим и твердой решимостью, охотно, а не с отвращением, добровольно, а не по принуждению и даже признавая милость его, повинуясь праву его, сознавая благословение его, уповая на доброе воздаяние его, понимая, что [повелителю верующих] известны польза от настояния на обязательстве особом и общем и [то], как соединить воедино распавшееся, и [известны] последствия дел, как успокоить напасти, возвеличить друзей, истребить безбожников и принудить упорствующих, ибо он господин наш и владыка, имам ал-Каим биамриллах, повелитель верующих, раб божий и наместник его. Я обещаю повиноваться ему и давать ему добрые советы, и имамство и опека его обязательны для всего, исповедывающего ислам, народа, и обязательно для него ²⁸ стоять за право [повелителя верующих] и хранить верность [данному] ему обещанию. Нет у меня сомнения в этом и колебания, нет небрежения к повелениям его и не питаю я склонности к кому-либо иному. И потому я друг его друзей и враг его врагов, особых и общих, близких и дальних, присутствующих и отсутствующих. Я крепко буду держаться присяги сохранить верность обязательству и не освобождать [себя] от долга; в тайнике души моей в этом смысле [обстоит] так же, как и в явности моей, и нутро мое в этом смысле подобно внешности. Посему, совершенная в душе моей господину нашему и владыке ал-Каиму биамриллах, повелителю верующих, присяга, обеспечение [долга] по которой лежит на мне, [исходила] из здравого намерения, честной решимости и непрестанногo стремления и разумения моего. /302/ Посему я не [286] буду стараться нарушить что-либо [в этой присяге], толковать ее [по-своему] и покушаться нанести ей изъян ни в пору благоденствия, ни в пору невзгоды; не перестану давать советы [повелителю верующих], где бы я ни был, близко или далеко, никогда не оставлю помышления угодить ему во всех делах, не переиначу ничего, в чем обязал себя присягой, не отвернусь от нее и не раскаюсь в ней, не направлю помыслы и намерения мои против нее и не поступлю вопреки ей, никогда и ни при каких обстоятельствах не буду вредить [повелителю верующих], а также его писцам, слугам, хаджибам и всей прислуге ²⁹и арбабам его. Сия присяга обязывает к соблюдению [упомянутых] в ней условий и к исполнению [данных] в ней обещаний.

Я клянусь в этом, будучи доволен, а не против воли, находясь в безопасности, а не под угрозой; даю клятву, за которую спросит меня Аллах в день, когда я предстану перед ним, и за которую он взыщет c меня по заслугам, в день, когда я буду стоять перед лицом его. Клянусь богом, кроме которого нет божества, который знает явное и сокровенное, [богом] милосердным и милостивым, всевеликим, всевышним, всепобеждающим, всепостигающим, всемогущим и погубляющим, которого знание проникает в недра земные и в небеса, которому известно и прошлое и грядущее; клянусь благословенными именами господними, высокими знамениями его и совершенным словом его; клянусь всеми обетами и обязательствами, которые Аллах взял от всех созданий своих; клянусь великим Кораном и тем, кто ниспослал его; клянусь Торой, Евангелием и священными писаниями; клянусь Мухаммедом, пророком-избранником, да благословит Аллах его и семейство его и да приветствует; клянусь благочестивыми женами его, матерями людей правой веры, привет всем им; клянусь архангелами и пророками ниспосланными, что сия присяга моя, которой я обязал себя рукой и словом, есть присяга покорности; [и поскольку] господь бог, да славится величие его, знает о том, что я возложил на себя, он знает и то, что я останусь верен всей совокупности ее и что я буду чистосердечен в оказании помощи и приязни людям, [помянутым] в ней. Я заявляю это с открытой душой, нелицеприятно, без обмана, без изъяна и без коварства, доколе не предстану перед господом, сохранив верность своему обязательству по присяге, и не исполню поверенное мне, ни в чем не подозреваемый, не нарушив, не истолковав [иначе] и не отменив, ибо те, кто присягают повелителям, «на руке их рука Аллаха, значит, кто изменит присяге — тот изменит самому себе, а тот, кто исполнит обещанное, того Аллах вознаградит щедро» ³⁰. Посему сия присяга, обязывающая меня, ради которой я протянул руку и ударил по рукам, с обусловленными в ней верностью, приязнью, приверженностью, повиновением, усердием и прилежанием /303/ есть обещание перед богом. «Истинно, за обязательство с вас будет спрошено» ³¹, как спрашивается с пророков и посланников [Аллаха], [287] привет им, и с каждого из рабов его, как подкрепленное письменно взаимным договором.

И все, что я взял на сeбя, на том присягнув, я не переиначу, буду ему следовать и не буду противиться; я буду прямодушен и не буду вводить в заблуждение, буду постоянным и не буду переменчивым и буду держаться того, чем обязал себя перед Аллахом, как покорные держатся покорности своей, а честные и верные — правды и верности. Итак, ежели я нарушу сию присягу или часть ее, или переиначу какое-нибудь условие из условий ее, или нарушу какое-либо определение из определений ее, или переделаю какое-либо дело из предписаний ее, тайно или явно, хитростью или толкуя иначе, или затемняя смысл, или неблагодарно, или скрою [что-либо], или буду отделываться отговорками от чего-либо, [заключенного] в присяге, кою принял на душу свою, и от обязательств, кои взял перед богом, таким способом, что сойду с пути, по которому шествует тот, кто не небрежет поверенным [ему] и не считает для себя дозволенным обман и измену и кого ничто не удерживает от исполнения обязательств, принятых на себя, то да не буду я веровать в преславный Коран и в ниспославшего его и в то, что в нем ниспослано, и да буду я отлучен от Аллаха и посланника его, а Аллах и посланник его да отрекутся от меня; да не буду я веровать в ангелов господа бога и в писания его, в посланников его и в день воскресения из мертвых. И все, чем я владею ныне, когда произношу сию присягу, или завладею в остаток жизни моей из золота, чеканных диремов, или драгоценных каменьев, или утвари, или построек, или одежды, или ковров, или земель, или недвижимостей, или деревень, или пастбищ, или пашен, или скота, или иного какого-либо обычного как для бедных, так и для богатых имущества — да не будет принадлежать мне и обратится в подаяние бедным ради Аллаха, владыки миров, а для меня да будет запретно все то, что вкупе или частично [можно] возвратить обратно в мою собственность с помощью какого-либо ухищрения из ухищрений, или способа из способов, или причины из причин, или притворства из притворств.

И да будут свободны ради Аллаха все рабы как мужского, так и женского пола, состоявшие у меня в рабстве в то время, когда я произношу сию клятву, или коих заполучу во владение в остаток жизни моей, и да не станет никто из них снова рабом. И все животные, которыми я владею, как-то: верховые лошади, мулы, ослы и верблюды, или которыми буду владеть — да будут отпущены на волю ради Аллаха. И все жены, кои состоят или будут состоять в брачном союзе со мной, да будут считаться разведенными троекратным, не отменным, безвозвратным разводом. [Говоря это, я] не затемняю [истинный] смысл ни одним способом из способов, позволительных в подобном случае. [288]

Буде же я нарушу какое-нибудь условие из условий сей моей присяги, или поступлю вопреки какому-нибудь правилу из правил ее, или затемню смысл их, или поступлю вероломно, или истолкую их иначе, или буду произносить их в противность моему убеждению, или внешнее содержание речи моей не будет согласно с внутренним содержанием моих поступков, /304/ то да совершу я паломничество в древлесвященный храм божий внутри Мекки три ³² раза, идучи пеши, а не едучи на конях. И буде я не соблюду данную мною клятву, то да не примет от меня Аллах пожертвования и да не уравнит с прочими [мусульманами], покуда я не исполню требований присяги, и да оставит меня Аллах без поддержки в день, когда я буду нуждаться в помощи и пособии его, и да лишит он меня сил и здоровья на этом свете и прощения на том свете.

Сия клятва есть моя клятва и сия письменная присяга — моя присяга. Я поклялся с уверенностью, что соблюду ее от начала до конца и что обязательства ее висят ожерельем на шее моей. Помысел [мой] при всех помышлениях есть помысел о господине нашем рабе божьем, сыне раба божьего, Абу Джа'фар, имаме ал-Каиме биамриллах, повелителе верующих, да продлит Аллах его существование на время, соответствующее для дел мирских и веры, и да продолжит жизнь его на срок, достаточный для пользы всеобщей! Да дарует [Аллах] победу знаменам его, да почтит речь его и возвысит слово его! Да повергнет врагов его и усилит друзей его! Беру в свидетели себе Аллаха всевышнего, а свидетельство его совершенно! ³³.

/316/ О ДЕЛАХ ХОДЖИ АБУ САХЛЯ МУХАММЕДА, СЫНА ХАСАНА ЗАВЗАНИ, АРИЗА, И ОБ ОТСТРАНЕНИИ ЕГО

В этом же томе выше я упомянул, что когда эмир Мас'уд, да будет им доволен Аллах, имел ввиду переехать из Газны в Балх, Бу Сахль Завзани еще до нашего выезда из Газны стал подло вредить хорезмшаху Алтунташу; он сильно подстрекал на него и ябедничал, и по этой причине тот терпел большие неприятности. Историю этого подстрекательства я изложу обстоятельно и расскажу, какова была причина, почему его отстранили.

От ходжи Бу Насра я слышал, что Бу Сахль убедил султана, будто хорезмшах Алтунташ не прямодушен и что его в Шапургане следовало бы устранить. Когда он уезжал, он, дескать, уезжал угрюмый. Такие, мол, могучие люди, как Али Кариб, Арьярук и Гази, все пали, а хорезмшах Алтунташ остался, потому что у него есть сила, оружие и войско. Ежели бы его свалить и посадить там ³⁴ от имени государя верного человека, то [государь] прибавил бы большое государство [к своему], богатую казну и много войска. «Что же делать?—спросил эмир. — Ведь туда понадобятся сильное войско и [сильный] салар, чтобы [289] сотворить такие дела». «Это очень просто, — ответил Бу,Сахль, /317/ дело останется в тайне. Пусть государь своей рукой напишетизатщсКу. к Каид-Манджуку, начальнику войска кёчатов и царского величества ³⁵, который находится в Хорезме и жаждет крови хорезмшаха чтобы он принял меры к убийству и свержению его. [У Каид-Манджука] там окoло трех тысяч своих людей, а сколько составляет хорезмшах и его приверженцы — известно; его легко можно свалить. Поскольку, записка будет написана рукой государя, ей поверят. Пусть только никтo из дебиров и иных людей об этом ничего не знает».— «Прекрасно — промолвил эмир,— ты — ариз, так составь мне список с именами каждого». [Тот] так и сделал, а султан написал своей рукой записку, упомянув в ней имена всех, кто имел при себе слуг. Бу Сахль и не, задумывался над тем, что это не останется в тайне, и что хорезмшах ускользнет. По бдительности и осторожности ему нет равных, не так-то легко, его свалить и взбудоражить целый мир. Надобно знать еще, что по приговору Аллаха, велик он и всемогущ, за Хорезм пришлось расплатиться Хорасаном и что ходжа Ахмед, сын Абдассамада, кедхудай хореашмшаха поуму и способностям не имел товарищей. Все это я расскажу в своем месте.

Ходжа Бу Наср, мой наставник, рассказывал, что когда собственноручную записку султана отослали, эмир эту тайну поведал Абдусу. Абдус на пиру рассказал ее Бу-л-Фатху Хатими, поверенному его тайн,— а между Абдусом и Бу Сахлем была кровная вражда, и он говорил, что Бу Сахль, мол, сию великую державу пустит по ветру. Бу-л-Фатх Хатими на другой день пересказал [тайну] по дружбе Бу Мухамг меду Мус'ади, представителю хорезмшаха, и получил [за то] кое-чего хорошего. Мус'ади тотчас тайнописью, условленной с ходжой Ахмедом, сыном Абдассамада, об этом обстоятельстве пространно сообщил. Но Бу Сахль преградил путь в Хорезм, письма перехватили и приняли меры предосторожности. Тайнопись Мус'ади вскрыли. Султан устно, запросил великого ходжу, почему, дескать, представителю двора хорезмшаха нужно уславливаться писать тайнописью, будь настороже и допроси его.

«Мус'ади призвали в диван, — я, Бу Наср, [при этом], присутствовал,— и спросили, что это за тайнопись. «Я представитель двора вельможного лица — ответил он,— получаю крупное жалованье, содержание и наградные и торжественно поклялся в том, что немедля буду сообщать все, что касается его благополучия. Господин знает, что от меня не исходит никакой крамолы, и ходже Бу Насру моя жизнь хорошо известна. /318/ Поскольку было важное дело, я написал эту тайнопись». «Какое важное дело?»—спросили [его]. «Этого мне сказать нельзя», - ответил он. «Сказать надо обязательно,— твердили ему,— ведь допрос ведется в таком виде только из уважения к твоему ходже, а не то тебя [290] допросят иным способом». — «Коль скоро спасения нет,— промолвил [Мус'ади],— то [мне] непременно нужно помилование от государя султана». Доложили и получили от государя помилование. [Мус'ади] рассказал Дело, что слышал-де [его] от Абу-л-Фатха Хатими, а тот от Абдуса. Узнав об этом обстоятельстве, ходжа возмутился и, обернувшись ко мне, сказал: «Видишь, что делают?» Потом спросил у Мус'ади: «Ты что-нибудь писал раньше?» [Тот] ответил: «Писал, а это [письмо] послал в подтверждение того». — «Конечно,— заметил ходжа, — раз он представитель двора вельможного лица, получает жалованье, содержание и наградные и торжественно поклялся, то у него [иного] выхода не было; а Бу-л-Фатха Хатими придется наказать за то, что солгал». Мне же он сказал втихомолку: «Передай султану, что эту тайну не следует объявлять Абдусу и Бу Сахлю, [посмотрим], что выйдет. Мус'ади сказано, чтобы он сей же час написал тайнописью письмо с одним из своих гонцов, а другое со спешной почтой, дескать, то, что я написал раньше — ложь. Иной разумной меры сегодня нет, а завтра, когда то письмо туда дойдет, я скажу, что происходит, что делают и что мы видим. Султан пусть отступится от этой истории и принесет в жертву Абу-л-Фатха Хатими, хотя все равно это дело в тайне не останется и причинит весьма много вреда».

Я пошел и доложил словесное поручение ходжи. Когда [султан] выслушал, он был столь ошеломлен, что не мог сказать слова, и я сел. Потом он обратился ко мне и проговорил: «На сей счет нужно сказать все, что на пользу, что Абу-л-Фатх Хатими солгал, что между Бу Сах-лем и Абдусом неприязнь и что тот пес все наущал к этому и представлял в ложном виде». Я вернулся обратно и пересказал ходже как все проиеходило. Ходжа ободрил Мус'ади, и тот написал тайнописью два письма по черновикам, кои я для сего случая составил. Одно [послали] с гонцом, другое с султанским всадником, дескать, то, что было написано, было подстрекательство Бу-л-Фатха двух начальников, которые плохи друг с другом, и по этой причине Хатими за содеянное наказан. Мус'ади отпустили, Бу-л-Фатху дали пятьсот палок и отрешили от пожалованной ему должности балхского мушрифа.

/319/ Когда Мус'ади ушел, ходжа остался со мной вдвоем и спросил: «Ты видел, что наделали? Ведь целый мир взбудоражили. И то Алтунташ, а не [какой-нибудь] девсаба ³⁶, да к тому еще при нем такой [человек], как Ахмед, сын Абдассамада. Как допустили такую историю? [Теперь] Алтунташ [для нас] потерян; это так, потому что он турок умный и, состарившись, не захочет себя опозорить. Только не накликал бы он на нас много бед. Главное, что я, как ты видишь, весьма далек от подобных дел, а ведь Алтунташ все это свалит на меня. Ступай к эмиру и cкажи, что во всяком случае что-то произошло скрытно от меня. Государь ежели сочтет нужным, пусть откроет мне, дабы сделать все, что [291] необходимо для исправления». Я пошел и сказал. Эмир был очень расстроен. «На этот счет не произошло ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться,— сказал он, — Абу Сахль говорил нам только, что Алтунташ дешево отделался, уехав в Шапурган, и я на него прикрикнул. Абдус же пошел и наговорил с три короба Хатими, что Бу Сахль, мол, не остановится перед подлостью. Хатими из этого устроил базар, но поручил по заслугам и наказан».— «Это прекрасно,—ответил я,— да будет долгой жизнь государя, дело можно поправить, ежели не произошло ничего другого». И я вернулся обратно и рассказал ходже, «Произошло, Бу Наср,— промолвил он,— произошло тайком, и от нас это скрывают. Вот посмотри, что из этого выйдет». Я удалился.

Потом как-то в час предзакатной молитвы я сидел у эмира. Как раз в диван доставили спешную почту из Хорезма, окольцованную и запечатанную ³⁷. Диванбан знал, что всякая спешная почта, которая прибывает в таком виде, /320/ очень важная, и принес ее. Я принял и вскрыл: то было письмо от начальника почты [в Хорезме], брата Абу-л-Фатха Хатими. Я подал [письмо] эмиру, он взял, прочитал и молча встал. Я понял, что случилось что-то важное, но ничего не спросил и стал откланиваться. «Не уходи»,— произнес он, я сел. Он сделал знак, чтобы недимы и хаджибы удалились, и закрыл прием. Никто там не оставался [Эмир] бросил мне письмо и сказал: «Читай!» Было написано: «Сегодня, в пятницу, хорезмшах устроил прием. Явились родичи и свита. Каид-Манджук ³⁸, салар кёчатов, был пьян и не сел на свое место, а прошел дальше вперед. Хорезмшах засмеялся и сказал ему: «Салар вчера ночью все больше [гостей] принимал и проспал до поздна». Каид запальчиво ответил: «[Значит] милость твоя ко мне уж очень велика, раз я предаюсь забавам и вину. Я от этого беспутства погибну. Сперва хлеб, а потом вино. Тот, кто богат, сам пьет вино». Хорезмшах посмеялся и сказал: «Не говорите мне пьяных речей». «Конечно,— ответил [Каид],— сытый голодного считает пьяным и безумным, и мы виноваты, что это терпим». Таш Махруй, сипахсалар хорезмшаха, крикнул на него и сказал: «Знаешь ли ты, что говоришь? Большой вельможа с тобой разговаривает, шутя и смеясь, а ты предела своего не соблюдаешь. Не будь уважения к сему Высокому собранию, ответ [тебе] на это был бы мечом». Каид заревел на него и схватился за карачур. Хаджибы и гулямы вцепились в него и оттаскивали назад, а он ругался и схватился с ними. Хорезмшах кричал: «Отпустите [его!]». В этой сумятице [Каиду] досталось от них несколько пинков ногой под живот и в грудь. Его отнесли домой. В час пополуденной молитвы он получил повеление [божие] и приказал долго жить Высокому собранию, да пребудет вечно владыка мира. Хорезмшах [меня], слугу [государя], позвал и сказал: «Ты, начальник почты, был очевидцем этого происшествия, как оно случилось. Сообщи [о нем], дабы его не довели до Высокого собрания в ином виде». [292]

Слуга [государя] представил [все] обстоятельно, чтобы высочайшее суждение, да вознесет Аллах его еще выше, было оповещено, ежели будет угодно великому господу. В письмо была вложена записка, дескать, поскольку с Каидом случилось такое происшествие, то насчет его дома и пожитков [хорезмшах] приказал принять меры предосторожности, дабы не случилось беспорядка. Его дебира вместе с сыном Каида доставили в диван и задержали. [Сообщается] для сведения, *с соизволения Аллаха*».

/321/Когда я кончил читать письмо, эмир обратился ко мне: «Что скажешь? Что [это] может быть?» Я ответил: «Да будет долгой жизнь государя, я не могу знать сокровенного. Знаю лишь столько, что хорезмшах человек очень умный, совестливый и скромный, и никто не отважился бы в присутствии его подымать такой шум и спор, и что убили салара подобного Каиду, должно быть, по ошибке. Во всяком случае подоплека тут иная. Начальник почты не мог открыто писать иначе, как по их желанию и с их голоса. Но он дал клятву, что будет тайно оповещать обо всем, что происходит, поскольку это ему будет удаваться, и до тех пор, покуда от него не придет тайное письмо, нельзя будет узнать об [истинном] положении». Эмир промолвил: «Я от тебя, Бу Насра, кое-что скрываю. Бу Сахль понудил нас к тому-то и тому-то и имеется собственноручная записка наша о том-то и том-то. Когда письмо правителя [его двора] дошло [туда], Каида, вероятно, уже убили, подстроив эдакий повод. Беспокойство наше не из-за убийства Каида, а оттого, как бы наша собственноручная записка не попала к ним в руки, и [дело] не разрослось. Задержание сына Каида и его дебира имеет важную цель: записка в руках этого дебиришки. Как быть с этим?» «Как это поправить, может знать великий ходжа, — ответил я, — без его присутствия ничего не выйдет».—«Это происшествие,— промолвил [эмир],— надобно сохранить в тайне эту ночь до утра, когда явится хожда». Я удалился очень удрученный и пораженный, ибо понимал, что хорезмшах потерян окончательно. Всю ночь я провел в раздумье.

На другой день, когда [эмир] закрыл прием, он уединился с ходжой и потребовал письма. Я принес, [эмир их] передал ходже. Прочитав, тот сказал: «Бедняге Каиду плохо пришлось, а прочее поправить можно»— «Тут есть другое обстоятельство, которого ходжа еще не слышал,— промолвил эмир,— вчера вечером я его рассказал Бу Насру. Бу Сахль понуждал нас к тому-то и тому-то, покуда к Каиду не пошла наша собственноручная записка. Теперь я опасаюсь, как бы записка не попала в руки Алтунташа».— «Да уж наверняка попадет,— ответил ходжа,— потому что она у того дебира. Надобно написать хорезмшаху письмо. Только бы он не натворил какого другого вреда. Полагаю все же что не натворит, ибо он турок старый и мудрый. Может быть государя к этому /322/ и понудили, но у [меня], слуги [его], с Алтунташем [293] приязни не было никогда, и он, разумеется, [это] дело припишет мне. Бу Сахль поступил нехорошо и неправыми [своими] советами ответил неблагодарностью государю. [Я], слуга [государя], не понимаю, к чему было скрывать от меня содеянное, я бы указал на ошибки и как исправить дело». «Верно, так бы нужно было,— ответил эмир, — но сейчас как быть?» — «Придется немедленно ответить на письмо начальника почты, — сказал ходжа,— а делу Каида не следует придавать большого значения. К Алтунташу, конечно, писать ничего не нужно, покамест не увидим, что произойдет дальше. Однако помнить нужно столько, что Каид натворил глупостей и вышел из границ, а что он умер, тому способствовал приговор божий. Права его надобно соблюсти, детей его и хейль передать сыну, только дадут ли? Во всяком случае, на этих днях должно придти письмо от начальника почты тайно — ежели он сумеет [его] послать и пути не преграждены — [в нем] он, наверное, обстоятельно опишет события, и тогда мы примем меры сообразно тому, что прочитаем. Заместитель начальника почты там брат нашего Бу-л-Фатха Хатими; Бу-л-Фатх ради брата создал этот случай».—«Именно так,— сказал эмир,— Бу-л-Фатх в то время, когда состоял в диване Бу Насра ради своего отца, который находился в Герате в диване наместника, писал нам обо всем, что касалось нашего отца». Я, Бу Наср, [на это] заметил: «Жаль, что только сегодня об этом слышу». — «Ну, а ежели бы ты тогда слышал, чтобы ты сделал?»— спросил эмир. «Я бы сказал,— ответил я,— чтобы ему надрали шею и выгнали из дивана, потому что дебир-предатель мне не годен». И я встал и удалился.

Эмир вызвал к себе Бу Сахля, задал ему на словах трепку, осадил его и сказал: «Доколе будут эти неправые советы? Ежели ты впредь заговоришь со мной о чем бы то ни было, кроме войсковых дел, я прикажу тебе голову снести». И Абдуса он тоже позвал и очень побранил, ты, мол, разглашаешь наши тайны, кои мы поведали тебе; не стоите вы, чтобы вас за что-либо считали, достанется вам, предателям, по заслугам». /323/ Эмир потом был очень озабочен и разговаривал с великим ходжой и со мной обо всем, о чем надлежало переговорить. Спеси у этих людей поубавилось, ибо было ясно, что все, что они говорят и слышат — не верно.

Однажды я был у себя дома, когда доложили, что у ворот какой-то странник говорит, что [явился] по важному делу. У меня мелькнула мысль: «Уж не из Хорезма ли он пришел?»— «Приведите его»,— сказал я. Он вошел и попросил остаться [со мной] наедине. [Потом] расколол бывший при нем посох, вынул и подал мне маленькую записку от Бу Абдаллаха Хатими, заместителя начальника почты, [посланную] мне. Он писал: «Я придумал, дал сему страннику денег и заверил, что в столице его наградят за опасность, которой он подвергался, и за то, что пришел, ежели только он прибудет к высочайшему двору здрав и [294] невредим. Здесь он был очевидцем события и передаст словесные мои сообщения, ибо человек он понятливый. Надобно его выслушать и сказанному верить, ежели угодно Аллаху».

«А каково словесное сообщение»,— спросил я. Он рассказал: «[Бу Абдаллах Хатими] передает, дескать, то, что раньше писал, что Каиду в драке в серае хорезмшаха дали несколько пинков под живот и в сердце и он умер, то я писал по черновику, который составил кедхудай хорезмшаха Ахмед, сын Абдассамада. Они мне дали серебра и платьев и ежели бы я написал иначе, то подверг бы жизнь [свою] опасности. Правда же такова: Каид в тот день, на другой после которого был убит, пригласил к себе большое общество и позвал шайку забияк из свитских кёчатов и джиграков ³⁹, и стал во всеуслышание говорить неподходящие речи вроде того, что в мире, мол, дела не останутся неизменны. [Теперь], дескать, Алтунташ и Ахмед — для себя, сыновья и гулямы — для себя, но этому положению есть конец. Ясно, мол, доколе я и другие благородные мужи можем терпеть нужду.

Об этом сообщили хорезмшаху. На другой день он на приеме спросил Каида: «Ты вчера днем и ночью принимал гостей?».— «Да»,— ответил тот. «Ты что же мяса и закусок не достал, что пожирал меня и моего кедхудая?» Каид ответил ему довольно запальчиво. Хорезмшах рассмеялся и поглядел на Ахмеда. Когда Каид удалился, хорезмшах спросил у Ахмеда: «Ты заметил в голове у него спесь великодержавную?» ⁴⁰ — «Нужно ее оттуда изгнать»,— ответил Ахмед и удалился домой. Было заведено, чтобы по пятницам Ахмед возвращался [во дворец] пораньше утром, /324/ и все приходили приветствовать [хорезмшаха]. Слуга [твой] тоже там присутствовал. Явился Каид и заговорил с Ахмедом с некоторым раздражением и между прочим спросил: «О чем это мне говорил сегодня хорезмшах?» Ахмед ответил: «Государь мой кроток и великодушен, а не то он поговорил бы с тобой батогами да мечом. Кто вы такие, ты и тебе подобные, что, перепившись, говорите, что вам вздумается?» Каид ответил грубо и даже замахнулся рукой на Ахмеда. «Эта спесь к тебе из [султанского] присутствия пришла?— заметил Аxмед,— ты бы хоть прикрыл ее немного, покуда не станешь хорезмшахом». «Да уж тебе то места хорезмшаха никак не дождаться», — возразил Каид и поднялся, чтобы уйти. «Держите эту собаку!» — крикнул Ахмед. «Никак тебе не взять меня!». Ахмед хлопнул в ладоши: «Дайте [ему]!» Появилось человек двести, стоявших наготове. Каид уже добрался до середины серая, но они пустили в ход мечи, секиры и топоры и убили его, привязали к ногам веревку и поволокли по городу.