Правовое положение органов государства...

Чтобы выяснить правовое положение государственных органов, необходимо строго отличать органы от функционирующих в качестве этих органов людей. Орган как таковой не является по отношению к государству лицом. Не существует здесь поэтому двух лиц — личности государства и личности органа..., которые находи­лись бы друг к другу в каком бы то ни было правовом отношении: государство и орган образуют, напротив, единое целое. Государство может существовать только через посредство своих органов; если мыслить его без последних, то остается не государство как носитель своих органов, а юридическое ничто. Этим отношение органа отличается от всякого рода представительства. Представленный и представитель суть и всегда остаются двумя лицами, союз и орган — всегда составляют одно лицо.

Орган представляет государство, но только в пределах определенной компетенции. Возможно столкновение компетенций разных органов, спор между ними о пределах компетенции. Этот спор может вестись в форме судебного процесса, и государство может формально признать за своими органами роль сторон в процессе. Но вследствие этого органы никогда еще не делаются липами. Главы государств, палаты, правительственные установления никогда не суть юридические липа, каковыми является единственно только государство; все правовые пререкания между ними суть только споры о компетенции в среде представителей одного и того же субъекта права. Это всегда споры об объективном, а не субъективном праве.

Так как орган не имеет никаких индивидуальных прав, а только государственную компетенцию, то последняя не может также быть правом функционирующих в качестве органа лиц. Государственная компетенция как индивидуальное право лиц означает либо раздробление государства, либо признание стоящего над государством правопорядка, ибо источником всякого индивидуального права является либо государственный правопорядок, — тогда государство ставит рядом с собой второго субъекта своих прав, либо предшествующий государству или стоящий над ним порядок, — другими словами: естественно-правовой догмат, изобретенный собственно для поддержания шаткой теории. С этой единственно правильной точки зрения отпадает также учение об индивидуальном праве монарха на государственную власть. Государственная власть принадлежит государству, и монарх как таковой всегда является, с точки зрения современного государственного порядка, только высшим органом государства.

Индивид, напротив того, может иметь право на положение органа, т.е. на признание его органом и допущение к отправлению его функций. Такое притязание имеют все лица, призванные, в силу действующего правопорядка, к отправлению функций непосредственного органа: монархи, выборные президенты, члены палат, полноправные граждане в непосредственной демократии, избирательные коллегии в государствах с представительным образом правления и т.д. Правопорядок нормирует положение органов в двояком направлении. Он определяет систему органов, их функции и их взаимные отношения. Далее, он нормирует право и обязанности индивидов относительно призвания их к функционированию в качестве органов. Порядок организации устанавливает только объективное, порядок признания — также и субъективное право.

Только при этом различении индивидуального права и прав органа, с логической необходимостью вытекающем из признания личности государства, можно объяснить непрерывность государственной жизни. Если компетенция органов каким бы то ни было образом конструируется как индивидуальное право, то с переменою лиц неизбежно прерывается также взаимная связь государственных отношений. Если монарх как индивид имеет индивидуальное право на государственную власть, то тотчас же возникают связанные с патримониальным государственным порядком вопросы, могут ли вообще обязывать правительственные акты его предшественников. Законы, санкционированные предшественником, сделанные этим последним назначения прочны только при том условии, чтобы не физическое лицо, а монарх как орган являлся носителем короны.

...Этот вопрос вызывал бы гораздо менее споров и недоразумений, если бы, в соответствии с действительным положением дела, компетенцию органов всегда можно было нормировать как обязанность. Если часто высказываемое положение: "публичное право есть публичная обязанность" — где-либо справедливо, то именно в этом пункте. Но высшие и важнейшие обязанности нельзя вовсе мыслить в форме императивов, так как ни один закон не может определить тех условий, при которых они должны быть исполнены. Невозможно облечь в повелительную форму право санкции законов или решения вопроса о войне и мире. И в деятельности каждого высшего органа есть свободный элемент, который может быть выражен только в форме полномочия, а не обязанности. Тем не менее все эти права в действительности являются только управомочивающими обязанностями. Чем выше положение органа, чем обширнее круг такого рода прав, тем сильнее чувство ответственности, всего глубже и интенсивнее завладевающее тем, кто — независимо от всякого рода затемняющих вопрос теорий — познал, что огромная власть, врученная ему государственным порядком, принадлежит ему не как частному лицу, а как руководящему члену целого.

(С. 361-375)

Б.А. КИСТЯКОВСКИИ