Неизвестный художник. XVIII в.

Истинный спаситель царя и державы должен был остаться заложником у турок и провел там два с половиной года – очень непростых, потому что при всяком обострении отношений султан имел обыкновение заточать русских уполномоченных в тюрьму. В конце концов, подкупив чуть не половину османских министров и даже мать султана, подканцлер добился от Константинополя мирного договора, тем самым надолго обезопасив южную границу России. Ко времени возвращения Шафирова царь уже подзабыл или не хотел вспоминать Прутскую катастрофу, и Петр Павлович никакой особенной награды за свое кудесничество не получил – более того, дальнейшая судьба подканцлера позволяет предположить, что государь стал его недолюбливать.

Служил Шафиров по-прежнему успешно: вел переговоры, заключал договора, плел дипломатические интриги. Обнаружилось у него и еще одно дарование – публициста. Он издал несколько книг, в которых прославлял царя и Россию. Сочинения эти предназначались главным образом для европейских читателей.

По своей привычке взваливать на всякого толкового помощника как можно больше дел, Петр поручил Шафирову привести в порядок почту. Подканцлер стал по совместительству генерал-почт-директором, и действительно связь заработала много лучше. Между главными городами были организованы почтовые тракты, по которым корреспонденция теперь доставлялась не от случая к случаю, а регулярно (например, из столицы в столицу дважды в неделю, а в Сибирь раз в месяц).

Петр Павлович становился все более важной персоной: получил место в Сенате, орден Андрея Первозванного, чин действительного тайного советника (второй по Табелю о рангах). Он разбогател, держал в Петербурге богатый и гостеприимный дом. Но положение его не было прочным. Отчасти Шафиров был виноват в этом сам. Услужливый и обходительный в ранние годы, теперь он преисполнился сознания собственного величия, стал заносчив и нажил себе влиятельных врагов, первым из которых был его непосредственный начальник канцлер Головкин. В 1723 году Шафиров поссорился и с Меншиковым, что было совсем уже рискованно.

Когда царь находился в Персидском походе, сенатские недоброжелатели обвинили Шафирова в мелких нарушениях и затеяли по этому поводу разбирательство. Вспыльчивый подканцлер пришел в ярость, причем даже замахнулся шпагой на обер-прокурора, государево «око». Пустяковое вроде бы дело было представлено Петру как вопиющее нарушение приличий, оскорбление его величества и Сената. Жалобщики отлично знали, какое значение царь придает престижу власти и как гневается на всякое нарушение регламента.

Царь издал закон о строгом наказании всех, кто нарушает правила поведения в казенных присутствиях, а скандалиста велел предать суду, и тут уж враги отыгрались на Шафирове сполна. Он был не только лишен чинов и имущества, но приговорен к смертной казни. Учитывая огромные заслуги подканцлера и легкость, с которой Петр прощал близких соратников за куда более тяжелые преступления, трудно объяснить суровость кары чем-то кроме неприязни царя (на ней наверняка и строился расчет шафировских противников).

В день казни бывшего барона положили головой на плаху, но палач ударил топором мимо. В последнюю минуту Петр заменил смерть ссылкой. Тучному старику стало плохо, врач сделал ему кровопускание, и Шафиров сказал, что лучше бы кровь ему пустили топором, потому что «жизнь его все равно истекла».

Но жизнь Петра Павловича еще не истекла. Он поживет ссыльным в Новгороде, на не таком уж нищенском месячном пособии в десять рублей (тогдашнее жалованье среднего чиновника) до смерти Петра, а потом еще вернется.

Мастер темных дел

Петр Толстой

(1645–1729)

Еще одним полезным, но не любимым помощником государя был Петр Андреевич Толстой, родоначальник всех последующих ветвей этого важного для российской истории и культуры рода.

В семнадцатом веке это было не слишком знатное дворянское семейство, которое несколько выдвинулось благодаря неближнему родству с Милославскими и Апраксиными. Петр Андреевич начинал с ратной службы, в 1660-е годы воевал с турками под Чигириным, а в 1682 году, когда Марфа Апраксина стала царицей, он получил придворный чин стольника и оказался вовлечен в борьбу за власть. Иван Милославский приходился Толстому дядей, и пронырливый стольник (прозвище у него было Шарпенок, от слова «шарпать» – мародерствовать) будоражил стрельцов, поднимая их против Нарышкиных. Ошибка дорого обошлась «мародеру» – Петр Алексеевич, травмированный детскими переживаниями, потом никогда ему этого не забудет. По рассказу Нартова, много лет спустя, когда Толстой уже неоднократно доказал свою полезность, царь однажды стукнул его по темени и сказал: «Эта голова ходила прежде за иною головою, повисла – боюсь, чтоб не свалилась с плеч». Хитрая голова Толстого, кажется, вообще не давала государю покоя. В другой раз он выразился еще определенней: «Ах, голова, кабы ты не была так умна, давно б я велел тебя отрубить».

Будучи человеком смышленным, Петр Андреевич вовремя перебежал в нарышкинский лагерь, чему способствовал его родственник Федор Апраксин, но это всего лишь уберегло стольника от опалы после падения Софьи. Дороги наверх Толстому не было. При новой власти он попадает воеводой в захолустный Устюг и лишь в 1693 году по счастливому стечению обстоятельств (Петр ехал мимо в Архангельск) снова попадается на глаза царю. Должно быть, воевода сумел чем-то потрафить Петру, потому что вскоре он оказывается уже близ государя, в скромнейшем чине прапорщика – это в пятьдесят-то лет. Но в те времена служба на мелкой должности близ монарха ценилась больше, чем воеводство в глуши.

Толстой очень старается, даже получает поощрение за какие-то успехи во время второго Азовского похода, но карьера все равно не складывается. Тогда он совершает неординарный поступок. Зная, как царь поощряет людей, готовых учиться за границей, пожилой Петр Андреевич едет волонтером в Италию, где старательно обучается морскому делу, столь любимому государем.

Заручившись всеми возможными дипломами и свидетельствами, он возвращается в Москву, и царь наконец оценивает такое усердие. Моряки ему, конечно, нужны, но еще острее потребность в умных людях с опытом зарубежной жизни, да и стар Толстой для корабельной службы.

В 1702 году Петра Андреевича отправляют посланником в турецкий Адрианополь, где находился двор Мустафы II. Идет тяжелая война с Швецией, и резидент в Турции – очень важная должность. Нужно знать, следует ли опасаться нападения Порты, понимать расклад политических сил в султанском правительстве, состояние османской армии и флота. Толстой не только справляется со всеми этими задачами, но и достигает гораздо большего: он становится активным игроком в турецкой политике, интригуя против врагов России и помогая ее сторонникам. Он вербует шпионов и обзаводится «агентами влияния», раздает взятки – вообще чувствует себя как рыба в воде. Его отчеты царю деловиты и точны:

…Визирь нынешний глуп; денежной у них казны ныне малое число в сборе, а когда позовет нужда, могут собрать скоро, потому что без милосердия грабят подданных своих христиан… Ничто такого страха им не наносит, как морской твой флот; слух между ними пронесся, что у Архангельска сделано 70 кораблей великих, и чают, что, когда понадобится, корабли эти из океана войдут в Средиземное море и могут подплыть под Константинополь.

(Обратим внимание, что Азовского флота турки не боятся.) Толстому удается даже, действуя через султаншу, сместить главу турецкого правительства на своего доброжелателя.

Служба эта тяжела и опасна – Толстому приходится не раз, иногда подолгу, сидеть в темнице. Хуже всего, что на таком отдалении от царского двора карьеры не сделаешь, и Петр Андреевич все время просится домой, но государю он полезней в Турции.

Только в 1713 году, после того как Шафиров заключает с султаном прочный мир, Петр Андреевич наконец попадает в Петербург. Ему уже 68 лет, в те времена это глубокая старость, но главный взлет Толстого впереди.

Он ведает внешней политикой, но на третьих ролях, после Головкина и Шафирова, выполняя разные дипломатические поручения. Одно из них – сопровождать царя в большом европейском турне 1716 года. Как раз в это время приходит тревожная весть о том, что наследник Алексей сбежал в австрийские владения и нашел убежище в Неаполе. Поскольку Толстой двадцать лет назад бывал в этом городе и знает итальянский, Петр дает дипломату трудновыполнимое поручение огромной государственной важности – вернуть царевича в Россию.

Толстой является к Алексею в сопровождении страшного человека Александра Румянцева, гвардейского капитана, прославившегося тем, что незадолго перед тем он похитил в Гамбурге злейшего врага России, мазепинского племянника и преемника Андрея Войнаровского. Люди Румянцева царевича и выследили. Петр Андреевич с беглецом ласков, капитан грозно молчалив – на слабохарактерного Алексея это сочетание действует лучше всего. Главным же орудием Толстого становится завербованная им Евфросинья, беременная любовница царевича.

П.А. Толстой

И. Таннауэр

Всего за восемь дней такой психологической обработки Петр Андреевич склоняет эмигранта к возвращению на родину. Обещает ему полное прощение, мирную жизнь с Евфросиньей, всё, что угодно, – лишь бы «огчаети[40] зверя».

Только теперь государь оценивает дарования Толстого в полной мере и находит для них самое уместное применение. Петр Андреевич возглавляет новое учреждение, Тайную канцелярию. Она должна вести дело Алексея, чтобы обезвредить и покарать всех, кто был причастен к бегству. Полномочия Толстого столь велики, что ему разрешается истязать царевича – и того подвергают пытке шесть дней подряд, выколотив все нужные признания, в том числе похожие на самооговор.

Но и когда дело окончено, Тайная канцелярия свою работу не прекращает, она превращается в постоянное учреждение, занимающееся расследованиями по личному указанию монарха. Петр Андреевич еженедельно бывает у царя с докладами. Тогда-то он и сделался истинно влиятельной фигурой. Чины и должности сыпались на него, как из рога изобилия: он стал сенатором, действительным статским советником, да еще и возглавил Коммерц-коллегию, то есть получил под свой контроль всю внешнюю торговлю.

Дальновиднее всего Толстой поступил, постаравшись войти в фавор к Екатерине. Во время Персидского похода, состоя при царской канцелярии, он развлекал скучающую государыню занимательными рассказами и очень ей понравился. Когда в 1724 году она короновалась императрицей, управление торжественной церемонией было доверено Толстому. В новом качестве Екатерина получила право раздавать титулы – и сразу пожаловала Петра Андреевича графом.

Когда царь скончался, милость императрицы сделала графа Толстого одной из самых сильных фигур в правительстве.

Ловкий человек

Андрей Остерман

(1686–1747)

При всей любви к иностранцам царь после Лефорта очень мало кого из них допускал на высшие должности в государстве, стремясь к тому, чтобы те доставались исконным российским подданным. Во второй половине петровского правления на самых верхних ступеньках власти находился, пожалуй, только один чужеземец, достигший этого положения благодаря особенным заслугам. Звали этого человека Генрих-Иоганн Остерман, по происхождению он был вестфалец, пасторский сын из Бохума.

В Россию он попал, спасаясь от казни. Шестнадцати лет, учась в Иенском университете, Остерман в припадке пьяного буйства заколол шпагой другого студента и был вынужден бежать. Впоследствии характер Генриха-Иоганна изменится до неузнаваемости, так что невозможно будет вообразить этого расчетливого, холодного человека буянящим. Своим девизом он выберет слова «Nec sol nec frigora mutant» – «Ни жар, ни хлад не изменяют».

Пожив какое-то время в Голландии, беглец нанялся на мелкую должность (то ли подштурманом, то ли помощником рулевого) к вице-адмиралу Корнелиусу Крюйсу, нанимавшему людей на царскую службу. В далекую Россию юноша скорее всего отправился из-за того, что там жил его старший брат, работавший учителем у царских племянниц.

Крюйс взял бывшего студента в личные секретари, но, оказавшись в России, Генрих-Иоганн быстро понял, что в этой стране перед толковым европейцем открываются широкие возможности. Он очень быстро выучил язык и скоро уже был переводчиком Посольского приказа. Русским он овладел настолько блестяще, что, согласно преданию, обратил на себя внимание самого государя: якобы тот однажды спросил, кто это так искусно составил какой-то документ, и, узнав, что молодой немец, всего два года назад приехавший из-за границы, взял Остермана в свою походную канцелярию.

Генрих-Иоганн превращается в Андрея Ивановича, понемногу делает карьеру в Посольском приказе, выполняя все более ответственные задания. Известно, что в 1711 году он помогал Шафирову заключить Прутский договор с турками, был с дипломатическими миссиями у саксонского, датского и прусского королей, ездил в Гаагу и Париж. Чины у него были средние: тайный секретарь, затем канцелярский советник, но он так дельно и умно исполнял все поручения, что в 1718 году царь доверяет ему представлять Россию на мирных переговорах с Швецией. Там, на Аландском конгрессе, Остерман уступает по статусу генерал-фельдцейхмейстеру Якову Брюсу, но из-за своей инициативности и ловкости, в особенности же благодаря толковым докладным запискам он скоро становится главным переговорщиком. Представленный царю меморандум со скромным названием «партикулярное малоумное мнение» предлагает безошибочную стратегию: тянуть время, продолжая изнурять разоренную Швецию военными действиями. «Надобно и то принять в соображение, – хладнокровно пишет Остерман, – что король шведский по его отважным поступкам когда-нибудь или убит будет, или, скача верхом, шею сломит», а тот, кто унаследует Карлу, неважно сестра или голштинский принц, окажется более склонен к миру.

Очень скоро, в декабре того же года, пророчество Андрея Ивановича сбылось: король Карл отправился в мир иной. Королева Ульрика попыталась изобразить воинственность, но Остерман советовал не принимать это всерьез.

Швеция дошла до такого состояния, что ей более всего необходим мир и особенно с царским величеством, как сильнейшим неприятелем, – писал он Петру. – Если бы теперь царь нанес пущее разорение обнищавшей Швеции, то этим бы принудил шведское правительство к миру.

Царь в точности последовал совету. Первенство Остермана в шведских делах к этому времени уже несомненно. В 1719 году он едет с новыми мирными предложениями в Стокгольм, а в то самое время русский десант разоряет шведский берег, понуждая врага к уступчивости.

На новых переговорах, открывшихся в Ништадте, Андрей Иванович почти солирует, хотя официально делегацию по-прежнему возглавляет Брюс. Условия мира оказываются лучше тех, на которые был готов согласиться Петр, – и это главным образом заслуга Остермана. Например, лишь благодаря его ловкости в самый последний момент удалось отспорить у шведов стратегически важный Выборг, прикрывавший российскую столицу с севера.

Царь награждает Остермана баронским титулом и устраивает его брак с девицей из рода Стрешневых, близкого и даже родственного царской семье. Эта свадьба очень укрепляет положение вестфальца в среде русской аристократии.

А.И. Остерман