Татары в Азии и Европе

Монгольское нашествие, прокатившееся в первой половине XIII в. по Азии и Европе, практически полностью разрушило прежнее течение жиз­ни в цивилизованном мире. Последствия походов Чингиз-хана и его по­томков, несмотря на их грандиозность, не привели, видимо, к массовому переселению в Восточную Европу и на Ближний Восток новых кочевых племен. Однако именно они сделали возможным создание империи Чин­гизидов и распространение здесь нового этнонима - «татары».

Формирование этнополитической структуры золотоордынского го­сударства привело к последовательному изживанию принципов прежнего племенного устройства. Обширные завоевания, произведенные мон­гольскими ханами, разрушение привычного миропорядка и возникно­вение в короткий срок новых империй, вызвали шок у современников -«летописи не содержат ничего (сколько-нибудь) сходного и подходяще­го», — писал очевидец этих событий арабский хронист Ибн ал-Асир (Ти-зенгоузен 1884: 2) и желание больше узнать о таинственных пришель­цах. И первое, что они выяснили, было их имя - «татары», которое про­свещенные авторы Европы и Востока пытались объяснить в мифичес­ких и апокалиптических образах, навеянных «Откровениями» Иоанна и уточненных и развитых в «Откровении» Матфея Парижского. Поэтому первое, что сделали христианские авторы - это связали их происхожде­ние с легендарными народами - Гогом и Магогом христианской или Йаджуджами и Маджуцжами восточной традиций, якобы изгнанных Александром Македонским на край света. Одновременно европейцы нередко переосмысливали их имя как «выходцы из Тартара», то есть преисподней, что, благодаря трудам многих известных историков XIII в. (Матфея Парижского, Роджера Бэкона и др.) глубоко врезалось в обще­ственное сознание европейских народов (Матузова 1979:137, 148, 153, 157, 207- Дробинский 1948: 125-127).

К концу XIII в., однако, когда европейцы, в основном благодаря пу­тешествиям христианских миссионеров ко двору монгольских ханов, ближе познакомились с жизнью и историей «татар», в научный оборот

стали входить новые, более реалистичные версии об их происхождении. Первые европейские монахи, проникавшие вглубь евразийских степей в надежде найти союзников против татар в лице жителей царства пресви­тера Иоанна или «Великой Венгрии», к своему удивлению узнали, что татары отнюдь не завоеватели, а покоренный народ и к тому же под их именем часто скрывается целый конгломерат покоренных племен и на­родов. Характерен такой отрывок из письма венгерского монаха-фран­цисканца Юлиана: «Во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-ни­будь могут оказать какое-либо сопротивление. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой впереди себя. Других же поселян, менее способных к бою, оставляют для обработки земли... и обязывают тех людей впредь именоваться татарами» (Аннине-кий 1940: 67). Другой путешественник - Плано Карпини, побывавший с папским посольством при дворе великого хана в Каракоруме, даже назвал свой трактат «История монголов, именуемых нами татарами». Но в тексте своей «Истории» он употребляет название «татары» как имя завоевателей, ставшее уже привычным для европейцев, хотя и упомина­ет о многих племенах, входивших в состав «страны татар» (Путеше­ствия в восточные страны: 57). Об этом же свидетельствует и Гильом Рубрук, который, основываясь, надо полагать, на рассказах самих мон­голов из Каракорума, пишет, что они «не желают именоваться христиа­нами, желая свое название, т.е. моал, превознести выше всякого имени; не желают они называться и татарами. Ибо татары были другим наро­дом» (Путешествия в восточные страны: 114, 115). О татарах же он «узнал следующее»: это было одно из племен, живших рядом с монго­лами и способствовавших возвышению Чингиз-хана, которых он «по­всюду посылал вперед... и отсюда распространилось их имя, так как вез­де кричали: «Вот идут татары». Но в недавних частых войнах почти все они были перебиты. Отсюда упомянутые моалы ныне хотят уничтожить это название и возвысить свое» (Путешествия в восточные страны : 116). Это известие стало довольно популярным в Европе, о чем говорит практически дословное повторение его в ряде историко-географичес-ких сочинений, в частности Р. Бэкона (Матузова 1979: 189-234). По­зднее, в конце XIII - начале XIV веков в Монголии и Китае побывал целый ряд купцов и деятелей католической церкви, оставивших свои описания увиденного, среди которых особенно выделяются книги Мар­ко Поло, Монтекорвино, Одорика и Дж. Мариньоли (После Марко Поло 1968; Поло 1990). Самые точные и подробные из них – воспоминания

Марко Поло - широко использовались политиками, купцами и карто­графами вплоть до XVI в. (Гольман 1988: 24-28). Между тем он посто­янно называет всех жителей империи Чингизидов татарами, если, конеч­но, это не исправления переписчиков или поздние интерполяции. Как бы то ни было, ясно, что европейцы, даже хорошо знавшие реалии жиз­ни в Монголии, чаще называли ее жителей татарами и только изредка монголами, следуя, видимо, традиции.

Армянские историки, также хорошо знавшие завоевателей Закавка­зья, описывая их, разделяют между собой «татар» и «мугал-татар», при­чем о последних пишут, что они племя «из хазар, из гуннов, из гатийцев, из анкитанов и множества других варварских племен», а также называют их иногда «народом стрелков» (Гапдзакеци...: 152-182; Галстян 1977:166).

Византийская историография, отличающаяся особой консерватив­ностью, пыталась связать имя новых завоевателей с традиционными, известными еще с античных времен названиями азиатских племен, кото­рые имели отдаленное и, очевидно, чисто фонетическое сходство. На­пример, современник завоеваний Георгий Пахимер (1242—1310 гг.) везде называет монголов тохарами: «тохары, называемые в просторечии атарами, растеклись по Персии, наподобие бурно текущего потока» (Лебедев 1944: 92). Тем самым, в полном соответствии с принципом «тождества», возводя имя татар к античному народу - тохарам, о реаль­ных этнических корнях которых и об их родстве с монголами, он, явно, не имел никаких определенных сведений (Успенский 1992: 194-202).

Арабские и персидские источники нередко именовали их монгола­ми (Рашид ад-Дин, Джувейни) и татарами (особенно, Ибн ал-Асир, ан-Насави), довольно часто различая их. Осведомленный в реальной обста­новке в Центральной Азии перед эпохой Чингиз-хана придворный исто­рик Хулагуидов Рашид ад-Дин писал: «Они (татары) в глубокой древно­сти большую часть времени были покровителями и владыками боль­шей части (монгольских) племен и областей, выделяясь своим величи­ем, могуществом и полным почетом (от других). Из-за (их) чрезвычай­ного величия и почетного положения другие тюркские роды, при (всем) различии и разрядов и названий стали известны под их именем и все назывались татарами» и по этой причине еще (и поныне) в областях Хитая, Хинда и Синда, в Чине и Мачине, в стране киргизов, келаров и башкир, в Дешт-и Кыпчаке, в северных (от него) районах, у арабских племен, в Сирии, в Египте и Марокко (Магрибе) все тюркские племена называют татарами» (Рашид-ад-Дин, Т.1., /., 1952: 102-103), однако, в начале XIII в. татары потеряли прежнее значение, а главенствующее

положение в степях захватили поддерживавшие Чингиз-хана монгольские роды (Рашид ад-Дин I, 1. 952: 102; П: 63 и ел.).

Русские летописи и другие письменные памятники, в отличие от дру­гих источников, практически без исключения называют войска монгольс­ких ханов «татарами». «Прийдоша языци незнаеми... безбожники Моави-тяне, рекомии Татарове, их же добре никто весть ясно кто суть и отколе приидоша и что язык их и которого племени суть и что вера их. И зовут их татары, а инии глаголять таурмени, а друзии печенези...» (ПСРЛ1: 463). Можно предполагать, что летописец в этом пассаже хотел связать имя новых завоевателей с известными, традиционными названиями тюркских степных народов. Однако в действительности летописец Новгородской первой летописи вводит в повествование не рациональные знания о ре­ально существующем этносе, а иррациональные представления о них, восходящие к апокалиптической литературе, подчеркивая, что «... инии же глаголють, яко се суть о них же Мефодии Патомьскыи епископь, съве-детельствуеть, яко си суть ишли ис пустыня Етриевьскыя, сущее между въстоком и севером. Тако бо Мефодии глаголеть, яко скончаие временъ явитися тем, яже загна Гедеонъ, и попленять всю землю от въстокъ до Ефранта и от Тигръ до Поньскаго моря, кроме Ефиопия» (ПСРЛ, т.Ш, 2000, С. 61). Иными словами, для русского летописца важна не реальная этническая принадлежность и племенной состав завоевателей, а соотне­сение их с ментальной картой и библейской генеалогией народов.

Синхронные китайские источники знают как татар, так и монгол. Из текста официальной истории монгольской династии Юань «Мэн-да бей-лу» («Полное описание монголо-татар») следует, что завоевателей ки­тайцы называли татары или татаро-монголы, включая в их число не толь­ко монгольские, но и тюркоязычные, и даже тунгусо-манчжурские племена (Мэн-да бей-лу: 92-94). Несомненно, в данном конкретном случае историки сталкиваются с характерным для китайской историог­рафией переносом традиционного термина «да-да» («татар») на мон­голов (<<мэн-гу жэнъ»), что преследовало цель унизить их, так как в ки­тайской традиции он имел уничижительный оттенок, со скрытым смыс­лом «дикий», «грубый» (Далай 1983:63). Характерно также, что тер­мин «татар» здесь имел, определенно, надэтничный характер, и обозна­чал не этнических татар, а всех завоевателей-некитайцев. Одновремен­но, в официально юаньской традиции монгольская династия называлась «правящая династия» («го-чао»), а монголы, соответственно, как «люди правящей династии» («го-чао жэнь»), то есть привилегированный слой, принадлежащий к монгольским родам.

Судя по анализу письменных источников, определенно можно ска­зать, что правящая верхушка знати Великого Монгольского государства («Еке Монгап Улус») предпочитала называть себя «монгол» (Мэн-да бей-лу: 92-94; Мункуев 1977: 378-385; Михайлов 1993: 179-198). По словам Рашид ад-Дина, целый ряд племен, «подобно джалаирам, тата­рам, ойратам, онгутам, кераитам, тангутам и прочим, из которых каж­дое имело определенное имя и специальное прозвище — все они из-за самовосхваления называют себя монголами, несмотря на то, что в древ­ности они не признавали этого имени» (Рашид ад-Дин т. I. кн. I, 1952: 102). Под именем татар, очевидно, понимались остатки разгромленных народов, собранных в особые войска. Не исключено, что основная часть этих разноплеменных отрядов была передана в улус Джучи и его потом­кам, так как собственно монголы составляли лишь 4 тысячи человек, а остальные были «из войск русских, черкесских, кыпчакских, маджарс-ких и прочих, которые присоединились к ним» (Рашид ад-Дин т. I. кн. 1, 1952:275). Определенно, что военно-административная система Улуса Джучи, по мере расширения, росла как снежный ком, включая, как но­вые контингенты из Центральной Азии, так и местных тюрок, но уже включенных в новую войсковую и клановую систему. Несомненно, что еще на этапе формирования первоначального ядра империи монголы тесно соприкасались с тюрками, которые входили в состав их державы и участвовали в завоевательных походах Чингизидов. Особенно сильны были, видимо, позиции тюрок в Улусе Джучи, где часть кланов татар, кунгратов, найманов, уйгур, кангяов и онгутов приняла участие в фор­мировании Золотой Орды в весьма значительном числе (Вге§е11982; Кадырбаев 1993).

Вместе с тем, исследователи неоднократно отмечали, что поиски археологических «следов» пребывания в степях Восточной Европы мон-голо-татар, начатые еще в начале XX в. (Спщын 1927) и продолженные во второй его половине (Зяблин 1955: 83-96; Федоров-Давыдов 1966: 150-160), привели исследователей к мысли, что их чрезвычайно мало (Яминов 1997: 66-69; Костюков 1997: 11-12), а также, к заключению, что «монгольский этнический компонент (а с ним и монгольский куль­турно-исторический пласт) практически не прослеживается в кочевых комплексах основной территории Золотой Орды. Исключениями явля­ются некоторые женские погребения, содержащие бокку (вид головно­го убора). Что же касается мужских захоронений, то этническая атрибу­ция погребенных сомнительна даже в тех случаях, когда костюм и воору­жение выполнены в «монгольской» традиции» (КгатагоУзку 1989: 259).

Этот факт повергает сторонников теории «археологической этноге-нетики», привыкших рассматривать этнический процесс механистичес­ки, как взаимодействие - диффузию или комбинирование элементов археологических культур (т.е. некоторых произвольных «этнических» или «этнодиагностирующих» признаков), в «культурный шок». Ведь в ре­зультате не получалось очевидного, поскольку формирование средне­векового татарского этноса в недрах Золотой Орды прямо противоречи­ло анализу археологических материалов. Выход из этой проблемной ситуации «археоэтногенетики» видят в двух различных направлениях. Одни из них считают, что, поскольку археологическая ситуация в степях Восточной Европе и Центральной Азии кардинально не изменилась, то здесь продолжали обитать прежние племена кыпчаков, с которыми «про­изошел своеобразный камуфляж» — монголы и кыпчаки в Золотой Орде стали частью называться татарами, но в большинстве своем они сохра­нили свои прежние этнонимы (Гумилев 1993: 47; Халиков 1985: 16; Плетнева 1990:185-188), а некоторые историки вообще отрицают даже использование этнонима «татары» населением Улуса Джучи, считая его европейским экзоэтнонимом (Алишвв 2000: 52-59). Теория «этни­ческого камуфляжа», сколь бы привлекательной и простой для понима­ния она ни казалась, никак не объясняет главное: как и почему монголы и кыпчаки сменили свой этноним на татарский. Последователи другого подхода, беря за основу тот же тезис о неизменности древностей кыпча­ков в предмонгольское и золотоордынское время, делают попытку дока­зать, что татары уже в Центральной Азии были тюркоязычными и со­ставляли значительную часть кыпчаков, переселившихся в Северное Причерноморье, Подонье и Заволжье. При этом татары-завоеватели в культурном и языковом отношении были так близки к кыпчакам, что без следа растворились в их среде (Фахрутдинов 1992: 55-57; 1993: 9-11; 1993а: 6-14). В обеих случаях явно заметна попытка решать проблемы этнологии квазиэтнологическими методами, заменяя анализ этничес­ких процессов в средневековье изучением соотношения археолого-эт-нических признаков в разные периоды истории и рассмотрением линг­вистической ситуации. Между тем, проблема этнической ситуации в Дашт-и Кыпчаке не сводится к механическому соотношению татар, мон­гол или кыпчаков, их культур и языков, а заключается в сути этносоци-альных и этнокультурных процессов, протекавших в Улусе Джучи во второй половине XIII в. Ключевым моментом их является установление нового этнополитического порядка и формирование соответствующей структуры сознания и идентичности.

Несмотря на то, что собственно татар и монгол в степях Восточной Европы было, скорее всего, относительно немного, создание Улуса Джучи и становление его социальной структуры полностью изменили этнополитическую ситуацию в регионе и, несмотря на сохранение пре­жнего хозяйственного уклада, само общество и его клановый состав приобрели совершенно иной характер (Измайлов 1993: 22-24). Пре­жний порядок племенной организации кыпчакских племен, основан­ный на кровнородственных отношениях и власти родовых вождей, был сломан и заменен на военно-административную систему, сутью котрой была личная лояльность новым правителям (Golden 1992: 291-293).

Между тем, в трудах ряда историков можно встретить утвержде­ния, что монголы были быстро ассимилированы кьшчаками, в под­тверждение чего обычно ссылаются на слова арабского историка се­редины XIV в. ал-Омари: «Земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (татар), и все они стали точно кыпчаки, как будто от одного (с ними) рода, оттого что монголы (и татары) посели­лись на земле кыпчаков, вступили в брак с ними и оставались жить на земле их» (Тизенгаузен 1884: 235). Этот пассаж, по мысли многих историков и археологов, прекрасно объяснял значительное сходство археологических материалов Х1Т1-Х1У вв. с более ранними домонголь-скими, а в этническом плане доказывал сохранение кыпчакского этно­са, воспринявшего от завоевателей только их этноним (Плетнева 1990: 186, 187; Яминов 1992: 226, 227). При этом, данному извлечению из сочинения секретаря мамлюкского султана ал-Мелик ан-Насыра при­дается не свойственный ему статус иИшш га{ю в системе приводимых доказательств. Однако, если обратиться к контексту этого сообщения, то оказывается, что автор в действительности имел в виду не факт ра­створения монголов кыпчаками, а разъясняет, почему рабы, приве­зенные из владений Узбека в Египет, столь же хороши, как и в более ранние времена. Средневековый автор объясняет это воздействием «природы», заставившей татар принять прекрасные физические и нрав­ственные качества, присущие до этого кыпчакам. Очевидно, что ал-Омари руководствовался не только идеями географического детерми­низма, но и политическим расчетом, поскольку этот пассаж не только изящно завершает пространное славословие доблестям кыпчаков, спас­ших мусульманский мир, но еще и тонко подает дополнительный аргу­мент к оправданию дружбы кыпчакских правителей Египта и разори­телей Дашт-и Кыпчака (Успенский 1992: 194-206; Костюков 1999: 165-166: Костюков 2004: 227-230).

Реальная обстановка в Дашт-и Кыпчаке на самом деле была далека от идиллической картины, нарисованной египетским историком и воспро­изведенной современными археологами. Монгольское завоевание не толь­ко уничтожило государства и разорило целые народы, но и подчинило их военно-административной системе Улуса Джучи. Включение кочевых (в том числе кыпчаков) племен в монгольскую улусную и клановую струк­туру на правах зависимых племен, сопровождалось уничтожением или изгнанием старой родовой элиты, массовыми переселениями племен и разрывом старых родовых связей (Федоров-Давыдов 1973:35-43; Плет­нева 1990: 182-184). По сути дела, уже в период завоевания евразийских степей были уничтожены прежние родоплеменные структуры и родовые культы и традиции, введен территориальный принцип военно-админист­ративного управления и расселения народа, а также были образованы новые улусы и кланы, куда вошли осколки прежних кыпчако-кимакских племен. Археологические памятники из Северной Евразии дают деталь­ное представление об этих событиях: в XIV в. прекращается кыпчакская традиция установления каменных изваяний, количество и разнообразие погребальных комплексов резко увеличивается, обрядность их демонст­рирует появление новых типов, а также смешение и комбинацию старых (Федоров-Давыдов 1966: 166-193; КгатаготКу 1989: 255-273; Костю­ков 1997). Скорее всего, именно тогда в центральной части евразийских степей исчезли старые родовые и племенные кыпчакские этнонимы («бур-чевичи», «токсобти», «етебичи», «кулобичи» и т.д.), превратившиеся в ураны средневековых татарских племен (Цэфторе 2000:18-21) и некото­рые топонимы (Исхаков 2002: 60-67) и внедрились новые монгольские (мангыт, джалаир, барын, найман, аргын, ширин, кыят и т.д.) (Султанов 1982: 7-51; Костюков 1998: 219). Вместе с тем, очень небольшая часть кыпчакских и огузо-печенежских кланов сумела, очевидно, в Улусе Джу­чи включиться в состав новой этнополитической системы, хотя и в изме­ненном виде, например, кангар — кунграт, уйгур — югур. Однако, эти редкие исключения только подтверждают общее правило - прежняя кып­чакская родо-племенная система была уничтожена полностью. И хотя, как показывает изучение персидских источников, термин Дашт-и Кыпчак продолжал использоваться соседями применительно к восточноевропей­ским и поволжским степям, в XIII—XIV вв. он постепенно теряет этничес­кую определенность и переосмысливается как территория государства Джучидов (Лрсяанова 1990: 13-14).

В последнее время делаются попытки подвергнуть сомнению тезис о растворении кыпчаков в клановой родо-племенной структуре татаро-

монгол. Основоые сомоеоия, четко выржеооыыe В.П. Костюковым, со­стоят В том, что ое могли кыпчаки, оказавшись в составе клана, оапри­мер, кунгратов, стать куогратами, а оаличие оазвания клаоа Кыпчак прямо свидетельствует о сохранении прежнего племенного названия­это «видимо, те счастливцы, которым повезло жить в той небольшой части степи, которую монголы милостиво, предоставили прежним хозя­евам)} (Костюков 2004: 239). Там же автор указывает, что в случае специального навязывания монгольской этнонимии, она бы полностью господствовала, а монгольские племена стали наиболее крупныIи,, чего, по его моеоию, ое наблюдается. Далее он недоумевает: «какими моти­вами руководство вались Джучиды, осуществляя или допуская массо­вую «запись)} в монголы кыпчаков)} и уверенно утверждает, что, вряд ли «тюркские роды и племена стали менять свои названия на названия та­тарских или монгольских родов и племен и подправля,Т.t> свою генеало­гию, предавая забвению своих предков)} (Костюков 2004: 240).

Поскольку это весьма серьезныIe сомнения, они требуют специаль­ного рассмотрения. Во-первых, судя по всем имеющимся у нас данным, в Улусе Джучи наблюдается практически полное соответствие монголь­ской ЭТНОНИМИИ, хотя справедливости ради, надо отметить, что сравни­вать приходится этнонимию Монголии начала XIII в. и кочевых тюрок Приаралья ХУ-ХУII вв. (См.: Султанов 1982). Других данныI,, к сожале­нию, нет. Но этот безотрадный факт имеет и обратную силу - вполне возможно, что этнонимия Улуса Джучи была вполне адекватна мон­гольской в ХIП в. Что же касается этнонима Кыпчак, то есть сомнения, что он отражает этноним «счастливцев)}, которые жили своим малень­ким мирком на краю степи. Сомнительно, что такой край вообще суще­ствовал, а кроме того сам термин «Кыпчаю) не является самоназванием различныIx родо-племенных групп евразийских степей хотя бы в силу своего «обощающего)} характера, а был экзоэтнонимом, поэтому он, скорее всего, возник из тысячи, набранной из тюрок, например, Приир­тышья и В качестве таковой вошел в воевно-административную систему Улуса Джучи. По крайней мере, пока неизвестно существование в ХII в. племени с подобным названием.

Во-вторых, зачем вообще Джучидам было «записывать)} тюрок Ев­разии в татаро-монгольские кланыI? Думается, ответ на этот вопрос ле­жит на поверхности - им катастрофически не хватало военныIx сил для завоевания западныIx стран и это заставляло Джучидов верстать в ряды своего войска представителей недавно покоренныIx народов. Дело все в том, что в средневековье военная система не отделима от администра-

тивной, а в государствах Чингизидов, она неотделима от клановой структуры, ибо войска уже в мирное время были поделены на крылья, тумены, тысячи и сотни. Сама же система принимала в свои ряды не отдельные племена кыпчаков целиком, а в качестве массы податного населения, вне зависимости от прежней их принадлежности к различным родам и племенами. Сначала прежняя кыпчакская племенная структура в степи была сломана, асами тюрки истреблены, рассеяны и депопуляризованы, а уже потом остатки их поверстали в новые тысячи и тюркомонгольские кланы. Зачем? Только для того, чтобы добиться лояльности и полного подчинения, поскольку самих завоевателей изначально было мало. Кроме того, иного механизма освоения завоеванных территорий, если это, :конечно, были не земледельческие оседлые страны и народы, Джучцды просто не знали. Разделяя вновь завоеванные земли на крылья и выделяя улусы, ханы раздавали земли подданных представителям «алтын уруга», а те в свою очередь делили их на тысячи, наделяя родственные им кланы, те раздавали свои сородичам по сотнями и т.д. Так шаг за шагом, до самого последнего кочевья, расширяя владения и создавая новые тысячи, Джучиды и, стоявшие за ними татро-монгольские кланы, «перерабатывали население степи, превращая его из лояльных подданных в волжских соратников, которые шли в бой с уранами новых командиров, которые были для них еще и сюзеренами, а для некоторых и не только сюзеренами.

В-третьих, как могли кыпчаки забыть своих предков? Не совсем понятно, как, но факт в том, что ИЗ сотни родо-племелных названий тюрок Приаралья XV-ХVII вв. нет ни одного домонгольского. Конечно, можно считать это неправильным: и даже несправедливым ходом истории, но факты - упрямая вещь, даже тогда, когда они нам не нравяться. Более того, даже в Индии, Египте, Венrpии и Китае, Т.е. там, где кыпчаки должны были (:охранить, казалось бы, свою идентичность, они практически везде утратили прежний племенной строй и свою этнонимию. Более того, в Египте уже в начале ХIV в. название токсоба требовало специального пояснения - «из татарского рода». Это ли не лучшее доказательства того, что у кыпчаков отсутствовало единое самосознание, а их идентичность поддерживалась rтеменной знатью, при уничтожении которой она рассыпалась в степную пыль. Но населения без власти и аристократии, без социальной и,дентичности, не существует и в Улусе Джучи их место заняли клановая солидарность и татарская этносоциальнаяr и этнополитическая идентичность. По крайней мере, эта концепция развития событий в Улусе Джучи отвечает всем фактам и не противоречит им. Сам механизм становления и закрепления этого самосознания описан ниже (Также см.: Измайлов, 2002: 244-262). Если какой-либо этноним и мог бы претендовать на то, что он сохранился с древнейших времен, то это Канглы, которые известны в Приаралье еще чуть ли не с античности (Кангюй), в ХН в. являлись ОДной из опор государства Хорезмшахов, а также зафиксированы в составе народов Приамурья в тюрко-персцдских источнкиах ХV--ХVП вв. Но и с этим термином не все так просто. Не ясен его статус для предмонгольского времени. Было ли это племя, союз племен или обычный экзоэтноним для группы тюркских племен, входивших в орбиту влияния Хорезма? Даже если представить, что это был огромный родовой коллектив (что представляется маловероятным, поскольку таким огромным - в десятки тысяч воинов, род просто быть не мог), то скорее всего, это только его часть, с:оответствуюшим образом nерекроенная. То есть, строго говоря, ее соответствие домонгольским реалиям неясно, причем они бьти не совсем ясны даже современникам (см. выше пассажи Г. Рубкова о Канглах). Скорее же всего, канглы вошли в Джучидскую военно-административную систему также, как и «род» Кыnчак, Т.е. как монгольское образованию, как новая военно-административная единица в их империи. В отношении канглов и кыnчаков, судя по источникам, Об этом можно судить достаточно уверенно. Так, после возвращения из длительного похода, Субедt:й, по словам его биографа из «Юань ШИ», «подал доклад трону, чтобы «тысячю) из меркитов, найманов, кирей (возможно, кереит или керай-герайди, ии), канглов и кыnчаков - в(:ех этих обоков, вместе составили одну армию. [Чингиз-хан] последовал ему» (Храпачевский, 2004: 500-501).

Как бы то ни было, но в условиях распада старой племенной структуры, крушения родовых связей и аберрации сознания, знаqительная часть населения, особенно аристократия, стремилась включиться в новую социальную систему, активно перенимая новую этнополитическую идентичность. В степях Дашт-и Кыnчака, где происхоцили подобm,Ie процессы распыления племенной структуры кыnчаков и новой консолидации населения степей, стянутого скрепами монголы:кой этнолитической системы и этносоциальной структурой тюрко-монгольских кланов, общим этнонимом становится имя татар. Об этом, в частности, свидетельствует Рашид ад-Дин: «вследствие силы и могущества татар ... (ныне) в стране киргизов, келаров и башкир в Дашт-и Кыnчаке, в северных (от него) районах, у арабских племен, в Сирии, Египте и Марокко все тюркские племена называют татарами) (Рашид ад-дин 1952, т. L кн. 1:

103). Этнокультурным отражением этих процессов может служить целый пласт восходящих к киданьско-чжурчженьскому искусству новых элементов центральноазиатской культуры, связанных, прежде всего, с новыми традициями ймперского государственного управления (металлические пайцзы, джучидские монеты и т.д.) И чингизидского рыцарства (украшения пояса, оружие и воинское снаряжение, орнаментированная конская упряжь й т.д.) (Kramarovsky 1989: 260-264; Крамаровекии 1999: 38-46).

Нельзя исключить также элемента некоторого противопоставления покоренных народов, воспринявших имя татар, и правящей монгольской династии. Возможно, также, что на раннем этапе государственности в Улусе Джучи такие настроения могли даже поддерживаться ее ханами, для оправдания и легитимации своего сепаратизма. Именно этим, возможно, следует объяснить тот факт, что в XIV в. термин «татарьщ до ста., точно широко употреблялея только в Улусе Джучи, в то время как J! остальных частях империи начинают использоваться новые этно~им,Ы «чагатаи» (Средняя Азия, Хорасан), «моголы» (Восточный Турке стан, Индия) (Клавuxо 1990: 72, 143-146; Бартольд 1964: 35.36,49). ,

Иными словами, можно сказать, что, по существу, не кыпчаки асси., милировали монголов, а наоборот, новая клановая татарская или тюркомонгольская система, сумела растворить в себе кыпчаков, булгар, мадъяр и другие народы и внедрить в их среду новое этнополитическое, в их элиту - новое этносоциальное самосознание.