ХАРАКТЕРИСТИКА МОСКОВСКОГО ОБЩЕСТВА

Страсть московских барынь к драгоценным нарядам в то время была так велика, что вошло в обычай за неимением собственных дорогих вещей без всякого стыда надевать чужие платья и украшения; некоторые блистатель­ные уборы, принадлежавшие богатым дамам, появляясь по очереди то на той, то на другой особе, приобрели даже себе всеобщую известность.

И в силу предрассудка гости, богаче других одетые, хотя бы все знали, что на них чужие наряды, пользовались везде знаками особого внимания и пред­почтения. Даже старики-вельможи эпохи Екатерины были не лишены это­го предрассудка и появлялись на вечерах, покрытые с ног до головы брил­лиантами, нередко взятыми за деньги напрокат. Характер всех балов москов­ских того века был церемонный и однообразный.

На каждом празднике целая стая слуг различных наций, в пестрых наци­ональных костюмах: здесь были негры в желтых куртках с белыми тюрбана­ми на головах, русские одеты были в кафтаны, подпоясанные пестрыми ку­шаками, на головах высокие гренадерские шапки; все они или бегали и ме­тались как угорелые, или стояли, как столбы, до тех пор, пока их громко не позовут; между ними были карлики и гайдуки чуть не саженного роста и почти у каждого барина за спиной стоял шут, забавлявший общество свои­ми дурачествами и по временам отпускающий и самые злые остроты насчет самого барина и его гостей.

Между молодежью на балах в Москве по большей части встречались не­дозрелые юноши, напомаженные и разодетые по последней моде; последние всегда были в сопровождении французских гувернеров, которые тщательно следили за первыми их шагами в обществе.

Вполне образованных молодых людей в Москве было немного, большая часть из них жила в Петербурге или в армии, где делала карьеру. Англичан­ка Вильмот, гостившая в Москве у княгини Дашковой, делает следующее заключение о московском обществе и вообще о русской цивилизации. «Под­чиненность здесь развита до крайней степени. Тут нет того, что в Англии называют словом «джентльмен»; достоинства каждого оцениваются мерою высшей милости. В понятиях массы слова «хороший» и «плохой» — суть си­нонимы благоволения и неблаговоления; уважение к личному характеру за­меняется уважением к чину».

Большой почет в старое время вселяли к себе богачи-помещики. Дома та­ких господ кишели прислужниками, приставленными к разным должностям.

Например, у богатого помещика Головина их было около трехсот, у Лу­нина — двести восемьдесят, у графа Алексея Орлова-Чесменского — более пятисот человек. Такая большая дворня почти ничего не делала и выполня­ла только прихоти своего барина...

БЛЕСК РУССКОГО ДВОРА В XVIII веке

Блеск двора Елизаветы был изумительный, щегольство и кокетство дам тогда было в большом ходу при дворе, и все дамы только и думали о том, как бы перещеголять одна другую. Елизавета сама подавала пример щегольства; так, во время пожара в Москве, в 1753 году, у нее сгорело четыре тысячи платьев, а после смерти ее Петр IIIнашел в гардеробе ее с лишком 15 000 платьев, частью один раз надеванных, частью совершенно не ношенных; два

сундука шелковых чулок; лент, башмаков и туфлей до нескольких тысяч, более сотни неразрезанных французских материй и проч.

Даже французы, привыкшие к блеску своего Версальского двора, не мог­ли надивиться роскоши нашего двора. Но не одна Елизавета любила, чтобы вокруг нее все сверкало и блистало —- чрезвычайная пышность двора была и в предшествовавшее царствование.

Известна любовь Анны Иоанновны к роскоши и блеску, требовавшей от вельмож и придворных громадных расходов, и для того, чтобы быть на хо­рошем счету у императрицы, чтобы не затеряться в раззолоченной толпе, наполнявшей дворцовые апартаменты, человек, не обладавший миллиона­ми, неминуемо должен был продавать ежегодно не одну сотню «душек», по нежному выражению известного майора Данилова.

Придворные чины, по словам Миниха-сына, не могли лучшего сделать императрице уважения, как если в дни ее рождения, тезоименитства и ко­ронации приедут в новых платьях во дворец. Манштейн в своих записках пишет: «Придворный, тративший на свой туалет в год не более 2000 или 3000 руб., был почти незаметен». К русским можно было очень хорошо при­менить сказанное одним саксонским офицером польскому королю о его вель­можах: «Государь, надобно расширить и возвысить городские ворота для того, чтобы могли проходить в них дворяне, несущие на спинах своих целые де­ревни». Словом, все, имевшие честь служить при дворе, разорялись оконча­тельно, чтоб только быть замеченными. Портным же и модным торговцам достаточно было прожить два года в столице, чтоб составить себе большое состояние.

ФРАНТЫ И МОДИСТКИ

В Екатерининские времена покупки модных вешей совершались, по боль­шей части, в гостином дворе, а не в магазинах на Кузнецком мосту, как те­перь. На Ильинке, около лавок, в зимнее время бывали самые модные гуля­нья всей московской аристократии, и тогдашние волокиты назначали там свидания. На это купцы неоднократно жаловались царице, говоря, «что пе­тиметры и амурщики только галантонят» и мешают им продавать.

Приезды в магазины наших бар в те времена отличались необыкновен­ной торжественностью. Большие, высокие кареты с гранеными стеклами, запряженные цугом крупных породистых голландских лошадей всех мастей, с кокардами на головах, кучера в пудре, гусары, егеря сзади и на запятках, с скороходами, бежавшими впереди экипажа; берлины с боковыми крыльца­ми, широкие сани с полостями из тигровых шкур, возницы, форейторы в треуголках с косами, вооруженные длинными бичами; чинные и важные поклоны, приветы рукой, реверансы и всякие другие учтивости по этикету того времени — все это представляло довольно театральную картину на ули­цах Москвы.

Но помимо гостиного двора существовали и лавки, куда ездили наши аристократки. Так, в Екатерининские времена была модистка Виль; здесь продавались тогда модные «шель-мовки» (шубки без рукавов), маньки (муф­точки), чепцы, рожки, сороки, чепцы «королевино вставанье», а-ля грек подкольный женский кафтан, распашные «кур-форме», башмачки «стерляд­ки», «улиточка» и проч. Разные бантики, кружева, цветы, гирлянды для на­колок и на дамские платья модницы покупали у мадам Кампиони, «уборщик

и волосочес» Бергуан рекомендовал всем плешивым помаду для отращива­ния волос из духов «Вздохи Амура», он же делал изобретенную им новую накладку для дамских головок в виде башен с висячими садами Семирами­ды. Другой парикмахер из Парижа, Мюльет, рекомендовал для мужчин па­рики из тонких белых ниток, которые так легки и покойны, что весят толь­ко девять лотов; одевая, их не надо помадить толстым слоем сала и обсыпать мукою.